Ленджилл сидящим в  зале  мужчинам  и  женщинам.  Сомнений  в  том,  что
преступление совершено ими, нет,  потому  что  на  коленях  мэра  Торина
осталась их визитная карточка - птичий череп.
   Шепоток пролетел по залу.  Многие  слушатели  Ленджилла  видели  этот
череп, то ли на луке седла, то ли на груди Катберта.  Они  еще  смеялись
над его шутками. Теперь они думали о том, что на самом деле  он  смеялся
над ними, а кому охота становиться  объектом  насмешек.  Лица  мрачнели.
Нож,  перерезавший  горло  канцлеру,  принадлежит  Диаборну,   продолжил
Ленджилл. Трех молодых людей арестовали рано утром, когда они готовились
покинуть Меджис. Мотив преступления недостаточно ясен, но  скорее  всего
они хотели украсть лошадей. Если так, то они работали на Джона  Фарсона,
который, как известно, хорошо платил за  лошадей,  и  платил  наличными.
Другими словами, эти трое - предатели родного феода и враги Альянса.
   В третьем ряду Ленджилл посадил старшего сына Брайана Хуки, Руфуса. И
теперь, как и договаривались, Руфус Хуки выкрикнул:
   - Они сознались?
   - Да, - ответил Ленджилл. - Сознались в обоих убийствах и с гордостью
говорили о содеянном ими.
   На этот раз шепот перешел в крики возмущения, выплеснулся  на  улицу.
Из уст в уста  передавали:  они  гордятся  содеянным,  они  убивали  под
покровом ночи и гордятся содеянным. Лица каменели. Кулаки сжимались.
   - Диаборн догадался, что Джонас и его друзья узнали об  их  планах  и
сообщили Раймеру. Они убили Раймера, чтобы заткнуть ему рот, а  потом  и
Торина, на случай, если Раймер все рассказал ему.
   Бессмыслица какая-то,  указал  Латиго.  Джонас  улыбнулся  и  кивнул.
Совершенно верно, смысла в этом ни на грош, но это не имеет ни малейшего
значения.
   Ленджилл ждал  вопросов,  но  их  не  последовало.  Слышались  только
перешептывания да позвякивание амулетов.
   Юноши в тюрьме. Ленджилл  не  стал  говорить  о  том,  что  их  ждало
впереди, и вновь его ни о чем не спросили.  Он  сказал,  что  завтрашние
увеселения, игры, скачки, забеги индеек, конкурс  загадок,  соревнование
резчиков тыкв, танцы отменяются из уважения к  убиенным.  Другие,  более
важные дела,  пройдут  в  намеченные  сроки:  конкурсы  скота  и  птицы,
выставка лошадей, соревнование  стригалей,  заседание  конезаводчиков  и
аукционы: лошадей, свиней,  коров,  овец.  И  костер  на  восходе  луны.
Костер, который с незапамятных времен  венчал  праздник  Жатвы.  Его  не
зажгли бы только в одном случае: если б раньше случился конец света.
   - Костер будет гореть, а в нем сгорят чучела, - сказал Элдред  Джонас
Ленджиллу. - Это все, что тебе надо сказать. Ничего другого говорить  не
нужно.
   И теперь Ленджилл видел правоту Джонаса. Она читалась на каждом лице.
На лицах проступала не просто решимость поступить по справедливости,  но
и одержимость. Стремление вернуться в стародавние времена, к  ушедшим  в
глубокое прошлое ритуалам, о которых напоминали только соломенные пугала
с выкрашенными красным руками. Слова гори огнем родились  не  на  пустом
месте. Многие поколения эти обряды не проводили (разве что тайно, где-то
в холмах), но мир "сдвинулся", и они возвращались.
   Говори  короче,  напутствовал  его  Джонас.  Он  дал  хороший  совет,
дельный. В мирные времена Ленджиллу не хотелось бы иметь с ним дело,  но
в смутные времена, как сейчас, он мог принести немалую пользу.
   - И пусть боги даруют вам мир. - Ленджилл  отступил  на  шаг,  сложил
руки на груди, показывая, что речь его закончена. -  Пусть  боги  даруют
мир нам всем.
   - Длинных дней и приятных ночей, - автоматически, хором, откликнулись
сидящие в зале.  А  потом  молча  встали,  повернулись  и  вышли,  чтобы
заняться делами, какими обычно занимаются  горожане  накануне  праздника
Жатвы. Многие из них, подумал Ленджилл, направят  свои  стопы  в  "Приют
путников" или  "Гавань".  Он  поднял  руку,  вытер  вспотевший  лоб.  Он
ненавидел публичные выступления, особенно сегодняшнее, но подумал о том,
что справился с ролью.
   И хорошо справился.

6

   Толпа  расходилась  молча.  Многие,  как  и   предполагал   Ленджилл,
направились в салуны. Путь их пролегал  мимо  тюрьмы..,  но  практически
никто не удостоил ее и взглядом.  Крыльцо  пустовало  (только  пугало  с
красными руками сидело в кресле-качалке шерифа  Звери),  дверь  раскрыли
настежь, как обычно  в  теплые  и  солнечные  дни.  Юноши  находились  в
камерах, все так, но шериф не сподобился усилить охрану.
   И если бы горожане, спускающиеся по холму к  "Приюту"  или  "Гавани",
решили по-своему разобраться с Роландом и его приятелями, их бы никто не
остановил. Но они прошествовали мимо, опустив головы, туда, где их ждало
спиртное. Сегодня они не жаждали крови. Завтра -другое дело...

7

   Неподалеку от "Полосы К", на Спуске, глазам Сюзан предстало  зрелище,
заставившее ее натянуть поводья. Рот девушки изумленно раскрылся. В трех
милях к востоку дюжина ковбоев гнала громадный табун,  каких  видеть  ей
еще не доводилось: не менее четырехсот голов. Может,  их  перегоняют  на
зимние квартиры, подумала Сюзан.
   Но гнали лошадей не к ранчо, вытянувшихся вдоль Спуска, а на запад, к
Скале Висельников.
   Сюзан верила всему, что говорил ей Роланд, но правдой его слова стали
теперь, потому что увиденное ею имело самое прямое  отношение  к  смерти
отца.
   Лошади.
   - Какие же вы  мерзавцы,  -  пробормотала  она.  -  Ворующие  лошадей
мерзавцы.
   Пилон помчал ее к сгоревшему ранчо. Справа от  нее  тень  становилась
все  длиннее.  Над  головой,  в  дневном  небе,  серебром   поблескивала
Демоническая Луна.

8

   Сюзан боялась, что Джонас оставил своих людей на "Полосе К" (хотя  не
очень понимала, с какой целью), но страхи ее оказались напрасными. Ранчо
пустовало пять или шесть лет, прошедших со  времени  пожара,  спалившего
дом, до прибытия троих юношей из Привходящего мира. Однако во дворе  она
заметила следы утренней стычки, а войдя в бункер,  где  спали  юноши,  -
зияющую дыру в полу. Джонас не удосужился заложить  ее  половицей  после
того, как забрал револьверы Алена и Катберта.
   Она подошла к ней, опустилась на колени, заглянула в тайник. Впрочем,
она сомневалась, что найдет там то, за  чем  пришла:  слишком  маленькой
была дыра.
   Сюзан оглядела три койки. На  какой  спал  Роланд?  Она  решила,  что
сможет ее найти - ей помогло бы обоняние, она помнила запах его волос  и
кожи. Но Сюзан понимала, что сейчас не  время  для  сантиментов:  каждая
минута на счету и действовать надо быстро и решительно,  не  оглядываясь
назад.
   Пепел, едва слышно прошептал у нее в голове голос  тети  Корд.  Сюзан
нетерпеливо тряхнула головой, чтобы прогнать голос, и вышла из бункера.
   Около него она ничего не нашла, безрезультатными оказались ее  поиски
и возле одинокой будки сортира. Она обошла  летнюю  кухню  и  облегченно
вздохнула: у стены, у всех  на  виду,  лежали  два  бочонка,  которые  в
последний раз она видела притороченными по  бокам  Капризного.  Мысль  о
муле напомнила ей о  Шими,  который  смотрел  на  нее  с  высоты  своего
мужского роста, с надеждой на детском личике. Я  бы  хотел  получить  от
тебя ярмарочный поцелуй, очень бы хотел.
   Шими, жизнь которого  спас  "мистер  Артур  Хит",  Шими,  который  не
убоялся гнева ведьмы, отдав Катберту записку, предназначенную ее  тетке.
Шими, который привез сюда эти бочонки. Они вымазали их сажей, чтобы чуть
замаскировать, и Сюзан испачкала руки и манжеты рубашки,  пока  отрывала
донышки. Опять пепел. Петарды лежали внутри: большие кругляши размером с
кулак и маленькие, с дамский пальчик.
   Петардами она набила карманы, часть  взяла  в  руки.  Засунула  их  в
седельные сумы, посмотрела на  небо.  Половина  четвертого.  Она  хотела
вернуться в Хэмбри в сумерках, следовательно, у нее оставался  в  запасе
один час. Значит, она могла хоть немного расслабиться.
   Сюзан вернулась в бункер, без труда нашла койку Роланда.
   Опустилась  перед  ней  на  колени,   словно   ребенок,   собравшийся
помолиться перед сном, положила голову на его подушку, глубоко вдохнула.
   - Роланд, - прошептала она, - как я тебя люблю.  Как  я  люблю  тебя,
дорогой.
   Потом она легла на койку, глядя на окно,  наблюдая,  как  тает  свет.
Один раз поднесла к глазам вымазанные сажей руки, подумала о том,  чтобы
подойти к водяной колонке у кухни и вымыть их,  но  отказалась  от  этой
мысли. Пусть остаются грязными. Они -  ка-тет,  единство  из  множества,
настойчивые в достижении цели, сильные в любви.
   Пусть пепел остается и попытается противостоять им.

9

   У моей Сюзи  есть  недостатки,  но  она  всегда  появляется  вовремя,
говорил, бывало, Пат  Дельгадо.  Невероятно  пунктуальная  эта  девочка.
Слова его подтвердились и в ночь перед праздником Жатвы. Сюзан  обогнула
собственный дом и подъехала к "Приюту путников" буквально  через  десять
минут после того,  как  солнце  скрылось  за  холмами  и  Главная  улица
укрылась лиловыми тенями.
   Сама улица была на удивление пустынна, учитывая, что завтра начинался
праздник.  Оркестр,  который  последнюю  неделю  каждый  вечер  играл  в
"Зеленом сердце", на этот раз устроил себе выходной. Изредка  взрывались
хлопушки и петарды, но орущие, смеющиеся дети не носились взад-вперед. И
из вывешенных  цветных  фонариков  горели  лишь  немногие.  Зато  пугала
таращились на Сюзан с каждого крыльца. И девушка вздрагивала от взглядов
их белесых глаз.
   И в "Приюте" атмосфера изменилась. У коновязи  хватало  лошадей  (еще
больше стояли у продовольственного магазина на  противоположной  стороне
улицы), свет горел во всех  окнах,  салун  напоминал  огромный  корабль,
плывущий в темном море, но только не слышалось  ни  громких  криков,  ни
развеселой музыки: пианино Шеба молчало.
   Она без труда представила себе, что происходит внутри: сотня  мужчин,
может, и больше, просто стоят и пьют. Не разговаривают, не  смеются,  не
бросают кости в "Аллее Сатаны", реагируя на результат радостными воплями
или горестными стонами.  Шлюх  не  хлопают  по  заду,  никому  не  нужны
ярмарочные поцелуи, ссоры не начинаются резким словом и не заканчиваются
крепким ударом кулака. Мужчины просто пьют в трех сотнях ярдов  от  того
места, где томятся за решеткой ее возлюбленный  и  его  друзья.  В  этот
вечер мужчины не собираются делать ничего другого, только пить.  И  если
ей повезет.., если в последний момент она не струсит и ей повезет...
   Когда она остановила Пилона у  дверей  салуна,  от  стены  отделилась
тень. Сюзан замерла, но туг же разглядела в оранжевом  свете  луны  лицо
Шими. Расслабилась, даже засмеялась. Он состоял в ее ка-тете, она знала,
что состоял. Так стоило ли удивляться тому, что он тоже об этом знал?
   - Сюзан, - прошептал Шими, снимая сомбреро и прижимая его к груди.  -
Я тебя ждал.
   - Почему? - спросила она.
   - Потому что знал, что  ты  придешь.  -  Через  плечо  он  глянул  на
"Приют", сверкающий ярко освещенными окнами.  -  Мы  пойдем  освобождать
Артура и остальных, да?
   - Хотелось бы освободить.
   - Мы должны. Эти люди, что в салуне, ничего не говорят, но  все  ясно
без слов. Я  знаю,  Сюзан,  дочь  Пата,  я  все  знаю.  Она  в  этом  не
сомневалась.
   - Корал в салуне?
   Шими покачал головой.
   - Поехала в Дом-на-Набережной. Сказала  Стенли,  что  будет  готовить
тела к послезавтрашним похоронам, но я не думаю, что она будет здесь  на
похоронах. Большие охотники за гробами уезжают, и она уедет  с  ними.  -
Шими поднял руку, вытер текущие из глаз слезы.
   - Твой мул, Шими...
   - Оседлан и готов к дороге.
   Рот, Сюзан изумленно открылся.
   - Как ты узнал...
   - Точно так же, как знал о том,  что  ты  придешь  сюда,  сэй  Сюзан.
Просто знал. - Он пожал плечами. - Капи  за  углом.  Я  привязал  его  к
водяной колонке.
   - Это хорошо. - Она порылась в седельной  суме,  в  которую  положила
маленькие петарды. - Вот. Возьми их. Спички у тебя есть?
   - Ага. - Шими ни о чем не спросил, просто засунул петарды в нагрудный
карман.
   Но тут Сюзан, которая никогда не бывала в салуне, задала ему еще один
вопрос:
   - Шими, что они делают со своими пальто, шляпами, пончо, когда входят
в зал? Они же должны их снять, от выпивки становится жарко.
   - Да. Они кладут их на длинный стол у  двери.  Когда  приходит  время
расходиться, некоторые не могут поделить пончо и начинается драка.
   Она кивнула, быстро прикидывая, как использовать полученные сведения.
Шими стоял перед ней, прижав сомбреро к груди. Он мог  только  исполнять
принятые решения, сам же ничего придумать не мог... Наконец она вскинула
голову.
   - Шими, если  ты  мне  поможешь,  тебе  придется  покинуть  Хэмбри..,
покинуть Меджис.., покинуть Внешнюю Дугу. Ты поедешь  с  нами,  если  мы
сумеем вырваться. Ты должен это понимать. Понимаешь?
   Она видела, что Шими все понял, губы его разошлись в широкой улыбке.
   -  Да,  Сюзан!  Поеду  с  тобой,  и  Уиллом  Диаборном,  и   Ричардом
Стокуортом, и  моим  лучшим  другом  мистером  Артуром  Хитом!  Поеду  в
Привходящий мир! Мы увидим дома, и статуи, и женщин в красивых  платьях,
похожих на сказочных принцесс, и...
   - Если мы попадемся, нас убьют.
   Он перестал улыбаться, но из глаз не потекли слезы.
   - Да, убьют, если попадемся, это точно.
   - И ты все равно мне поможешь?
   - Капи под седлом, - повторил он. Сюзан решила, что ответ  более  чем
ясный.  Она  взялась  за  руку  Шими,  прижимающую  сомбреро  к   груди,
наклонилась,  схватившись  второй  рукой  за  переднюю  луку  седла,   и
поцеловала юношу в щеку.
   Он улыбнулся.
   - Мы сделаем все, что в наших силах, не так ли? - спросила она Шими.
   - Да, Сюзан, дочь Пата. Для наших друзей мы сделаем все. Приложим все
силы.
   - А теперь слушай, Шими. Слушай внимательно.
   Она говорила.
   Шими слушал.

10

   Двадцать минут спустя, когда раздувшаяся  оранжевая  луна  с  трудом,
словно беременная женщина,  идущая  в  гору,  всплыла  над  городом,  по
Холмовой улице одинокий  скотовод  вел  за  собой  мула,  направляясь  к
Управлению шерифа. Эта часть Холмовой улицы утонула в темноте.  Одинокий
фонарь горел у "Зеленого сердца", но парк (обычно шумный, веселый,  ярко
освещенный накануне ярмарки Жатвы) практически пустовал.  Работали  лишь
предсказатели судьбы. В этот вечер никому не обещали светлого  будущего,
но желающие узнать его  все  равно  приходили.  Такова  уж  человеческая
природа.
   Толстое широкое пончо скрывало фигуру скотовода: будь у него  женская
грудь, она осталась бы незамеченной. Сомбреро с  широченными  полями  не
позволяло увидеть лица. Будь оно женским, никто  бы  этого  не  углядел.
Насвистывал скотовод мелодию "Беззаботной любви".
   На маленьком седле мула, перетянутый  веревкой,  лежал  большой  тюк,
судя по всему, одежда, хотя темнота Холмовой улицы  не  позволяла  этого
разглядеть. На шее мула  болтался  довольно-таки  странный  амулет:  два
сомбреро и ковбойская шляпа.
   Когда скотовод приблизился  к  Управлению  шерифа,  свист  смолк.  На
присутствие людей указывал только тусклый свет в одном окне. На  крыльце
в кресле-качалке сидело  соломенное  пугало  в  жилетке  Херка  Эвери  с
нацепленной на нее жестяной звездой. Снаружи охрана  отсутствовала.  Кто
бы мог подумать, что в  этот  самый  момент  в  тюрьме  находились  трое
юношей, которых ненавидел весь Меджис?  Прислушавшись,  скотовод  уловил
треньканье гитары.
   Его  тут  же  заглушила  взорвавшаяся  неподалеку  петарда.  Скотовод
оглянулся, различил в  темноте  силуэт  своего  напарника.  Тот  помахал
рукой. Скотовод кивнул, помахал в ответ, привязал мула к коновязи.., той
самой, к которой привязывали лошадей Роланд и его друзья, когда прибыли,
чтобы засвидетельствовать свое почтение шерифу, в оставшийся  в  далеком
прошлом летний день.

11

   Дверь открылась, никто не удосужился запереть ее, когда  Дейв  Холлис
пытался, наверное, уже в  двухсотый  раз,  подобрать  мелодию  "Капитана
Миллза". Шериф Эвери сидел  за  столом,  откинувшись  на  спинку  стула,
сложив руки на огромном животе. Освещала кабинет шерифа настольная лампа
под оранжевым абажуром.
   - Продолжай играть, помощник шерифа Дейв, и никакой казни не будет. -
Катберт Оллгуд стоял у  решетки  своей  камеры,  схватившись  руками  за
прутья. - Мы покончим с собой. Это будет называться самозащита.
   - Заткнись, червяк, - процедил шериф Эвери.  Он  дремал,  переваривая
плотный обед, думая о  том,  что  он  расскажет  брату  (и  жене  брата,
симпатичной  толстушке),  проживающим  в   соседнем   феоде,   об   этом
героическом дне. Конечно, он будет избегать громких  слов,  но  все-таки
донесет до них мысль о том, что сыграл решающую роль. Если бы не он, эти
трое...
   - Только не пой, - умолял  Катберт  Дейва.  -  Я  готов  сознаться  в
убийстве Артура Эльдского, только не пой.
   Слева от Берта сидел на  койке  скрестив  ноги  Ален.  Роланд  лежал,
заложив руки за голову, уставившись в потолок. Но в тот  момент,  когда,
чуть скрипнув, открылась входная дверь, сел. Словно ждал сигнала.
   - Должно быть, Бриджер. - Дейв радостно отложил гитару. Он  ненавидел
это дежурство и с нетерпением дожидался сменщика.  А  больше  всего  его
доставали шутки Хита. Как он мог шутить, зная, что  ожидает  всех  троих
завтрашним вечером!
   - Я думаю, это один из них, - пробурчал  шериф  Эвери,  имея  в  виду
Больших охотников за гробами.
   Они ошиблись. В кабинет вошел скотовод  в  большом,  не  по  размеру,
пончо, его края волочились по полу, и надвинутой на глаза  шляпе.  Когда
он закрывал дверь, Херк Эвери  решил,  что  к  ним  пожаловал  не  живой
человек, а соломенное пугало.
   - Эй, незнакомец! -  Губы  Эвери  начали  растягиваться  в  улыбке..,
кто-то явно решил подшутить над ними, а Херк Эвери умел оценить  хорошую
шутку. Особенно после четырех отбивных  и  горы  картофельного  пюре.  -
Привет тебе! Каким ветром...
   Рука, которая не закрывала дверь, а пряталась под пончо, появилась на
свет Божий. Она держала револьвер, который  мгновенно  узнали  пленники.
Эвери уставился на него, улыбка  медленно  сползла  с  его  лица.  Руки,
сложенные на животе, расползлись. Ноги, которые он положил на стол, сами
по себе опустились на пол.
   - Эй, приятель. Что это ты задумал? - глухо спросил он.
   -  Возьми  со  стены  ключи  и  открой  камеры,  -  хрипло   приказал
незнакомец. А снаружи (внимание на это обратил только Роланд)  загремели
петарды.
   - Я не могу этого сделать. - Ногой Эвери открыл  ящик  стола.  В  нем
лежали револьверы, оставленные там с утра. - Опять же я не  уверен,  что
эта штуковина заряжена, и я не думаю, что ты...
   Незнакомец нацелил револьвер в стол  и  нажал  на  спусковой  крючок.
Оглушающе грохнул выстрел, но  Роланд  думал,  надеялся,  что  (дверь-то
закрыта) его примут за разрыв очередной петарды. Не самой маленькой,  но
и не самой большой.
   Хорошая девочка, думал  он.  Только  будь  поосмотрительнее,  хорошая
девочка. Ради богов, Сью, будь поосмотрительнее.
   Все трое уже стояли у решетчатых дверей своих камер,  широко  раскрыв
глаза, крепко сжав губы.
   Пуля ударила в угол стола и отщепила немалый кусок. Эвери  вскрикнул,
откинулся назад, стул перевернулся. Нога шерифа потащила за собой  ящик.
Он грохнулся на пол, из него выскочили три древних револьвера.
   - Сюзан, берегись! - крикнул Катберт. И тут же добавил:  -  Не  надо,
Дейв!
   На конце его жизни именно долг, а не страх перед Большими  охотниками
за гробами  двигал  Дейвом  Холлисом,  который  надеялся  стать  шерифом
Меджиса после ухода Эвери на пенсию (и, как он иногда говорил своей жене
Джуди, куда лучшим шерифом, чем Толстяк). Он напрочь забыл  о  том,  что
вина юношей вызывала у него серьезные сомнения, и не мог  согласиться  с
уготованной им ужасной казнью. Он думал лишь о том, что они  посажены  в
тюрьму феода и он не может допустить, чтобы они покинули ее  без  ведома
властей.
   Он бросился на н