ыжидали; больше никто не появлялся.
   Оставаться на площади было вдвойне опасно: во-первых,  здания  продолжали
рушиться, а во-вторых, мислики здесь легко могли взлететь и  раздавить  нас.
Мы отступили по уже разведанной крытой улице,  бросив  последний  взгляд  на
гору обломков, под которой были погребены наш ксилл и Акейон. Здесь, в узком
проходе, нам нужно было следить только за тем,  что  происходило  впереди  и
сзади. Миновав дом, возле которого я  останавливался,  мы  вышли  на  вторую
площадь. Она кишела мисликами, встретившими нас яростным излучением.  Но  их
попытки  были  тщетны.  Нам  пришлось  буквально  перескакивать  через  тела
мисликов, и тут я убедился, что мы встретились с другой породой, отличной от
мисликов с Седьмой планеты Кальвенольта: эти были шире, короче, иной  формы,
и излучение их имело не фиолетовый цвет, а скорее индиговый.
   Несколько часов мы шли по улицам мертвого города, не  встречая  ни  одной
открытой  двери  или  хотя  бы  такой,  которую  можно  было  взломать.   По
неизвестным  причинам,  прежде  чем  погибнуть,  жители   города   тщательно
закупорили свои дома. Единственной интересной  находкой  была  шестиколесная
машина, попавшаяся нам  в  десятке  километров  от  первой  площади.  Я  уже
собирался ее осмотреть, когда на нас опять напали мислики. Их были сотни,  и
они скользили в двух-трех  футах  над  поверхностью.  Даже  подбитые  нашими
термическими пистолетами, они продолжали лететь по  инерции,  и  нам  стоило
большого труда избежать  столкновения.  Затем  мислики  переменили  тактику.
Теперь они атаковали так быстро и так внезапно, что нам  пришлось  броситься
ниц и открыть настоящий заградительный огонь, безбожно расходуя  боеприпасы.
Через несколько минут вся улица и ближайшие закоулки были нагреты  до  такой
температуры, что ни  один  мислик  уже  не  мог  здесь  появиться,  и  атака
захлебнулась.
   Печально сидели мы на ступеньках какого-то дома. Воздуха у нас оставалось
всего на три часа. Усталость давала себя знать;  сквозь  прозрачный  шлем  я
видел запавшие глаза и измученное лицо Ульны. Мы лишь  изредка  обменивались
короткими фразами. Я  слышал,  герои  романов  обычно  выбирают  для  нежных
признаний самые отчаянные ситуации, но могу тебя уверить, что нам было не до
этого. Так мы сидели долго. Я начал засыпать. Вдруг Ульна меня встряхнула.
   - Мислики! Они возвращаются!
   На этот раз они возвращались ползком, огибая горы  металлических  трупов.
Решив, что двум смертям не бывать, мы подпустили их как можно ближе и начали
расстреливать в упор. Один мислик успел взлететь; мы с трудом увернулись, он
с ходу проломил дверь, которая была у нас за спиной.
   Ульна бросилась в отверстие, я последовал за ней. Мы очутились в обширной
комнате с бесформенными обломками в тех местах, где, видимо, когда-то стояла
мебель. Напрасно искали мы лестницу или лифт,  чтобы  проникнуть  в  верхние
этажи. Если таковые и существовали, то они, наверное, давно обрушились. Зато
мы обнаружили ход  в  низкий  подземный  туннель,  где  я  мог  идти  только
согнувшись. Вскоре стало ясно, что этот туннель тянется  параллельно  второй
улице, расположенной под первой. Мы продолжали  идти  по  нему,  не  обращая
внимания на боковые ответвления: все они, как мы убедились, вели в такие  же
комнаты, как те, через которую мы вошли,  голые  или  заваленные  совершенно
бесполезными  для  нас  обломками.  В  тот  момент  мне  было  явно  не   до
археологических изысканий!
   Затем, почти неощутимо, туннель пошел под уклон. Мы не  обратили  на  это
внимания и продолжали идти, как во сне, пока  я  с  размаху  не  налетел  на
металлическую дверь. Дальше пути не было. Но на этой двери я впервые  увидел
барельеф - огненное колесо или стилизованное изображение солнца.
   Только теперь, когда  идти  дальше  было  некуда,  почувствовали  мы  всю
тяжесть усталости. Вот уже десять часов, как мы были на ногах. Воздуха у нас
оставалось всего на час. Машинально взглянул я на барометр,  укрепленный  на
запястье моего скафандра:  атмосферное  давление  уже  не  было  нулевым,  и
термометр, показывал -8. Значит, мы были в зоне, недоступной для мисликов. И
здесь был воздух, но в ничтожных количествах. Его не  хватило  бы  даже  для
того, чтобы пустить в ход легкие компрессоры, укрепленные у нас на  плечами.
Но тем не менее это был добрый знак: может  быть,  да  металлической  дверью
атмосфера не так разрежена!
   Мы начали лихорадочно осматривать дверь. В ней не оказалось ни замка,  ни
скважины, но я  уже  был  знаком  с  более  совершенными  системами  дверных
запоров. Терпеливо, сантиметр за сантиметром ощупывали мы поверхность двери,
поочередно нажимали на каждый луч солнца, пытались их  повернуть.  Все  было
напрасно.  Прошло  уже  полчаса.  Медленно,  неотвратимо  стрелка  манометра
кислородных баллонов приближалась к нулю,
   Мы  уже  теряли  последнюю  надежду,  когда  дверь  вдруг  со   скрежетом
распахнулась.  Мы  закрыли  ее  за  собой;  вторая  точно  такая  же   дверь
преграждала нам путь.
   - Шлюзовая камера, - пробормотала Ульна. - Может быть, за  второй  дверью
есть воздух?
   Мы попытались  вспомнить,  при  каких  обстоятельствах  открылась  первая
дверь, и вскоре нам это удалось: нужно было нажать на верхний луч  и  слегка
отвести его влево. И  вот  мы  очутились  в  темной  комнате,  где  барометр
показывал почти одну эллийскую атмосферу. Я включил анализатор - его  трубки
покраснели одна за другой: кислорода достаточно, никаких ядовитых газов нет.
Осторожно отвинтил я окошечко своего шлема, сделал первый вдох.  Воздух  был
сух, свеж и вполне пригоден для дыхания. Мы были  спасены!  Или,  во  всяком
случае, получили отсрочку.
   Обширная комната была голой, пустой и, видимо, не имела  другого  выхода,
кроме  той  двери,  через  которую  мы  вошли.  Прежде  всего  мы  поспешили
освободиться от громоздких скафандров, тяжело  давивших  на  усталые  плечи.
Совершенно измученные, растянулись мы рядышком на  полу,  погасили  лампы  и
мгновенно заснули.
   Видимо, спал я беспокойно, потому что во сне откатился к  противоположной
стенке. Пытаясь отыскать лампу, я долго шарил в темноте руками, наконец  сел
и ухватился за какой-то рычажок на уровне своей головы. Он  подался  -  и...
случилось чудо! Мне показалось, что в глубине комнаты открылась вторая дверь
и на  фоне  светлого  прямоугольника  возник  человеческий  силуэт!  Он  был
невелик, и я видел только общие контуры, не различая отдельных  черт.  Затем
он так же внезапно исчез, а на его месте появился огненный  шар  и  странные
слова зазвучали в моих ушах.
   - Ульна! - крикнул я. - Ульна, проснись!
   Огненный шар  исчез,  теперь  я  видел  звездное  небо.  Потом  появилось
изображение планеты;  сначала  это  был  вид  с  очень  большой  высоты,  но
постепенно планета приближалась. Перед нашими глазами проплывали горы, леса,
океаны, равнины, и странный голос все время повторял:
   - Сифан, Сифан, Сифан!..
   Я понял, что так называлась эта планета.
   Но вот вращение планеты приостановилось и мы увидели тот же самый  город,
но только залитый лучами солнца;  он  назывался  Герсэа.  Площади  его  были
заполнены машинами и живыми существами, которых с большой высоты мы не могли
как следует рассмотреть.
   Затем на экране - потому что  это  был  всего-навсего  экран  -  возникло
изображение  окрестных  полей  с  рядами  пурпурных  растений,  похожих   на
эллийское деревце гинисси, и также, по словам Ульны, на кустарник  трэнтэзор
с Арбора. По синей дороге мчалась шестиколесная машина, вроде той, которую я
хотел осмотреть, когда на нас напали мислики. Дорога поднималась все выше  в
горы к обсерватории, сооруженной на самой вершине. - во  всяком  случае,  мы
приняли это здание за обсерваторию.  Пока  сменялись  эти  изображения,  все
время слышался голос диктора, но  мы,  разумеется,  не  понимали  ни  слова.
Обьектив приблизился к машине. Из нее вышло двуногое четверорукое создание с
круглой головой; лица мы не смогли рассмотреть. Существо вошло в здание.
   На секунду экран погас, потом на нем снова возникло  изображение  солнца;
на наших глазах оно медленно краснело и угасало.  И  тогда  мы  поняли,  что
перед нами разворачивалась история гибели этого мира. Тот,  кто  приехал  на
машине, видимо, был ученым или крупным государственным деятелем, потому  что
мы видели, как он выступал на советах, управлял странными машинами,  отдавал
приказы войскам и наконец рухнул в своем прозрачном  скафандре,  задавленный
надвигающимися  мисликами.  Но  до  этого  мы  видели,  как  он  регулировал
крохотные аппаратики и закрывал двери, украшенные символом пылающего солнца,
- этот барельеф мы сразу узнали. В последнем кадре фильма один  из  странных
людей приподнимал каменную плиту, расположенную как  раз  под  рычажком,  на
который я случайно нажал.
   Само собой разумеется, едва прошло первое потрясение, мы принялись искать
такую плиту и нашли ее без  труда.  Под  ней  открылась  винтовая  лестница.
Облачившись на всякий случай в скафандры, мы спустились по ней и оказались в
обширной комнате, залитой мягким  зеленоватым  светом.  Через  металлическую
дверь мы проникли во второй зал, затем в третий, четвертый, пятый -  их  тут
была целая  анфилада!  И  если  первый  был  пуст,  то  остальные  оказались
наполовину заставленными массивными металлическими ящиками, открыть  которые
нам не удалось. Наконец дверь последнего зала вывела нас к  подножию  другой
винтовой лестницы. Через четверть часа  подъема  мы  добрались  до  шлюзовой
камеры и оказались под прозрачным куполом башни,  где-то  уже  за  пределами
города.  Двойная  дверь-шлюз  позволяла  выйти   наружу,   но   мы   ею   не
воспользовались: вокруг кишели мислики.
   И вот потекли странные дни странной жизни,  продолжавшейся  целый  земной
месяц. Воздуха у нас теперь было достаточно, кроме того,  Ульна  обнаружила,
что вместо трех запасных коробок с пищей она взяла всего  две,  зато  третья
оказалась с питательными таблетками для космонавтов. Одной этой коробки  нам
хватило бы на год с лишним, но воды у нас было всего на два месяца.  Дело  в
том, что в ранец скафандра вмонтирован маленький остроумный аппарат, который
позволяет на мертвых планетах выделять воду  из  сжиженных  или  отвердевших
газов, но фильтр каждого аппарата мог действовать не более месяца. И все  же
теперь мы могли  надеяться.  Мы  строго  следовали  инструкциям  Суилика,  -
значит, спасательная экспедиция могла нас отыскать.
   Теперь,  когда  непосредственная  опасность  миновала,  Ульна  дала  волю
скорби. Я пытался ее утешить, как мог: ксилл очень прочен, возможно,  Акейон
жив и, если это так, иссы освободят его из плена одновременно  с  нами.  Все
было тщетно: она ни во что не  верила.  Но  действительность  оказалась  еще
невероятнее!
   Делать нам было нечего: только есть, спать и  ждать.  Мы  снова  и  снова
просматривали  фильм  о  гибели  Сифана,  пока  не  запомнили  его  во  всех
подробностях, и не раз благословляли изобретательность  гения,  построившего
это убежище, чтобы сохранить память о своем народе. Из прозрачного купола  я
наблюдал за мисликами. Они быстро  заметили  нас,  но,  убедившись,  что  их
излучения бессильны и что разбить купол невозможно, так же быстро  перестали
обращать на нас внимание.
   Защищенный прочной прозрачной сферой, я вел свои наблюдения целыми днями,
словно  студент-биолог,  изучающий  под  микроскопом  новых   микробов   или
неведомых насекомых. Правда, мое положение было хуже, потому что  я  не  мог
экспериментировать. Целый месяц, пока длилось  наше  заключение,  мы  тщетно
пытались понять смысл движений мисликов. Пожалуй, можно сказать, - я даже  в
этом уверен, - что мы с Ульной узнали о них больше, чем кто бы то ни было во
всем мироздании, за исключением разве самих мисликов. И несмотря на  это,  к
концу месяца мы знали о них так же  мало,  как  и  раньше.  Нам  не  удалось
подметить ничего похожего на  организованную  деятельность  в  нашем  смысле
слова, ничего похожего на инстинкты или хотя  бы  на  простейший  тропизм  -
способность изменяться под воздействием среды. И в то же время по  опыту  на
острове Санссин я знал, что они обладают разумом, не имеющим ничего общего с
нашим, а также чувствительностью, для нас более понятной.
   Очевидно,  у  мисликов  есть  органы   чувств,   хотя   невозможно   даже
представить, что это такое. Во всяком случае, они никогда не  натыкались  на
прозрачный купол, разве что в самом начале, когда пытались его разбить.  Они
явно чувствовали наше присутствие, и вскоре мы  начали  отличать  "знакомых"
мысликов от  "чужих",  которые  зря  тратили  на  нас  излучение.  Некоторые
обосновались в мертвом  городе:  мы  различали  их  по  особому  рисунку  на
панцирях.
   Кое-что о мисликах мне все же удалось узнать. Они находятся в  постоянном
движении и никогда не спят; за одним мисликом мы с Ульной следили поочередно
пятьдесят часов подряд, и вс„ это время он  беспрестанно  выписывал  зигзаги
неподалеку от нашего купола. Мислики редко появляются в одиночку, но  нельзя
сказать, что живут группами, потому что скопища мисликов распадаются так  же
легко, как возникают, и мислики переползают  от  одной  кучи  к  другой  без
всяких видимых причин. Иногда они собираются в тесные  рои  штук  по  сто  с
лишним и как бы сплавляются в  одну  металлическую  массу.  Такое  состояние
продолжается от  нескольких  секунд  до  многих  часов.  Затем  масса  опять
распадается  на  отдельных  мисликов.  Сначала  я  думал,  что  наблюдаю  за
своеобразным процессом воспроизведения, однако из таких роев выходит столько
же мисликов, сколько было вначале.
   Относительно слабый свет ламп затруднял наблюдения: вне их  лучей  царила
непроницаемая тьма. Кроме того, нам не хватало приборов-регистраторов. Я  бы
дорого дал, чтобы иметь в те дни мой шлем с усилителем мыслей, в  котором  я
спускался в пещеру; может быть, тогда мне удалось бы хоть что-нибудь  понять
в  природе  этих  чудовищ.  Но  мы  были  пленниками   прозрачного   купола,
обреченными на роль пассивных наблюдателей.
   Тем не менее ряд соображений позволил мне создать некое подобие теории  о
происхождении мисликов; позднее я изложил свое мнение Ассзе и тот нашел  его
достаточно обоснованным. Ты, конечно, знаешь, что при температуре, близкой к
абсолютному нулю, возникают  явления  сверхпроводимости  и  сопротивление  в
металлических проводниках почти исчезает. Можно себе представить, что предки
мисликов, отличавшиеся от них примерно так же, как первая  живая  клетка  на
Земле  отличается  от  нас,  возникли   в   результате   подобного   явления
сверхпроводимости. Какой-нибудь железо никелевый кристалл мог  оказаться  на
мертвой планете в электромагнитном поле со сложной и  ускоренной  амплитудой
колебаний, и в нем родилось нечто вроде электрической жизни. Если  допустить
эту возможность, дальнейшая эволюция мисликов станет такой же понятной,  как
эволюция всех земных существ. Этот кристалл мог в свою очередь  индукционным
путем  создать  своеобразную  форму  жизни  в  других  кристаллах  с  новыми
видоизменениями, накоплениями и усложнениями качеств.  Правда,  смертоносное
излучение мисликов нельзя отнести к электромагнитным  явлениям,  но  тем  не
менее каждый из них окружен мощным электромагнитным полем.
   На третий день, когда запасы воды подошли к концу, нам  пришлось  сделать
вылазку. Мы выбрали момент, когда в поле зрения остались только два мислика;
я вышел первым и уничтожил их двумя выстрелами. Тем временем Ульна торопливо
наполнила мешки смесью льда и  твердого  воздуха.  После  долгой  возни  мне
все-таки удалось вскрыть один из металлических ящиков в нижнем зале:  в  нем
оказались  стопки  металлических  пластинок  с   выгравированными   знаками,
похожими на письменность кхмеров. Этот ящик мы  превратили  в  цистерну  для
воды. Во время второй вылазки нам  посчастливилось  найти  слева  от  купола
глыбы чистого  льда  и  сразу  наполнить  ящик  почти  до  краев.  Я  говорю
"посчастливилось", потому что в дальнейшем мислики все время ползали  вокруг
башни сотнями.
   Когда  я   думаю   о   фантастическом   стечении   множества   счастливых
обстоятельств, благодаря которым мы уцелели, я иной раз спрашиваю  себя,  уж
не хранило ли нас, как говорится, провидение? Но тут же я вспоминаю, что те,
кому не повезло, не возвращаются и, естественно, не могут рассказать о своем
невезении, хотя таких, несомненно, гораздо больше" нежели счастливчиков.
   Но дни шли и я уже начал сомневаться в нашей удаче. Что  касается  Ульны,
то она давно утратила всякую надежду и  погрузилась  в  безысходную  скорбь.
Куда девалось ее былое мужество?  Особенно  тяжко  повлияла  на  нее  гибель
брата. С отчаянием смотрел я, как она тает день ото дня, почти совсем не ест
и становится все бледнее и слабее. Часами сидела она рядом со мной,  держась
за мою руку. И хотя мы оба прекрасно знали, что любим  друг  друга,  даже  в
этом не было нам утешения, потому  что  суровая  мораль  синзунов  запрещает
говорить о любви, когда  семья  в  трауре.  Объясняться  в  любви  синзунке,
которая только что потеряла брата, было бы  не  просто  невоспитанностью,  а
страшным оскорблением.
   В один из таких дней - если только можно говорить о днях в  этом  царстве
мрака - мы сидели под куполом. Несколько мисликов пересекли луч моей  лампы.
В черном небе бледно светились продолговатые пятна далеких галактик. И вдруг
ослепительный свет брызнул откуда-то с  высоты,  заливая  город,  отбрасывая
резкие тени от шпилей и башен, устремленных в небо.  Потом  свет  ударил  по
куполу, заставив нас вскрикнуть от резкой боли в глазах.
   - Ульна, это иссы! Иссы!
   Трясущимися руками я помог ей надеть шлем и сам  приготовился  к  выходу.
Надо было во что бы то ни стало дать знак, что мы здесь. Я вставил в магазин
пистолета штук двадцать "горячих" пуль, приоткрыл дверь и начал стрелять.  В
отличие от "теплых" пуль, повышающих температуру всего на несколько десятков
градусов "горячие" выделяют тепло в сотни градусов и дают яркие  вспышки.  Я
стрелял без перерыва,  целясь  в  ближайшую  кучу  мисликов;  когда  патроны
кончились, Ульна  протянула  мне  свой  пистолет.  Луч  прожектора  ощупывал
равнину. Раза  два  он  прошел  над  куполом,  потом  замер.  Аппарат  начал
снижаться, очень медленно, как нам  казалось,  но  в  действительности  даже
излишне быстро. Свет прожектора отражался  от  обледенелой  почвы,  создавая
вокруг неясные сумерки, в которых я наконец различил  на  высоте  нескольких
метров гигантскую вытянутую тень: это был не ксилл,  а  звездолет  синзунов,
"Тсалан"!
   - Ульна, это твои!
   Она упала на лед в глубоком обмороке. Подхватив ее на руки, я  побежал  к
звездолету; он уже опустился, окутанный туманом кипящего воздуха. Скользя  в
полужидкой  каше,  спотыкаясь  о  мертвых  мисликов,  я  с  трудом  сохранял
равновесие, стараясь не уронить Ульну. Две фигуры в скафандрах подхватили ее
из моих рук, повели меня за собой. Мы поднялись по входной лестнице,  прошли
шлюзовую камеру, и я очутился в коридоре "Тсалана" лицом к лицу  с  Суиликом
и... Акейоном!
   Первая моя реакция была совершенно нелепой: я отвел  Суилика  в  сторону,
упрекая его за то, что он прилетел, потому что для иссов это слишком опасно.
Вместо того чтобы возмутиться, он с улыбкой ответил"
   - Землянин Слер остался таким же. На тебя никак не угодишь. Кто-то должен
был показать дорогу!
   - Но ведь Акейон знает!.. - возразил я.
   - Акейон после пережитых приключений до сих пор не может  опомниться.  Он
тебе сам все расскажет.
   С нас уже стаскивали скафандры. Ульну,  все  еще  в  обмороке,  унесли  в
госпиталь, где я когда-то лежал. Ею занялся сам  великий  Виседом,  хотя  он
сразу сказал, что с  этим  случаем  справится  любой  студент.  Когда  Ульна
открыла глаза, мы с Суиликом вышли, оставив ее с отцом и братом.