а с лазерным  прицелом.
Тугой, сделанный из черного дерева лук и согнуть-то до конца не удалось,
пущенная  стрела,  позорно  бултыхаясь  в  воздухе,  улетела  метров  на
двадцать и упала  в  траву.  Даже  не  воткнулась.  Кассар  лишь  мрачно
усмехнулся, пообещав Митьке лишние часы тренировок.
   Ни фига себе,  лишние  часы  -  он  и  сегодня-то  еле  дышит,  после
очередных упражнений с мечом. Все мышцы болят, кости ноют, перед глазами
фиолетовые круги плавают. И как другие  такое  мучение  выдерживают?  Да
хотя бы и ребята из его класса, которые  уже  несколько  лет  на  каратэ
ходят. Митька тоже  вон  в  прошлом  году  попробовал  боксом  заняться,
выклянчил у мамы денег, но хватило его  лишь  на  четыре  занятия.  Нет,
слишком высокая цена за умение красиво набить морду.
   Харт-ла-Гир с его мнением, понятное дело, не считался. Услал Хьясси в
степь, собирать редкую целебную траву лиу-кеуру-мьяни. Сорвал  несколько
стебельков, показал пацану - и отправил его подальше, велев возвращаться
лишь  когда  солнце  начнет  клониться  к  земле.  Зачем  именно  теперь
потребовалась эта трава, Митька не понимал целый  час,  пока  кассар  не
сделал передышку. И лишь тогда, уловив, наверное,  Митькино  недоумение,
объяснил:
   - Незачем ему видеть, как я тебя учу. Не положено этому рабов  учить.
Как бы не проболтался, когда в людных местах окажемся... Так что  пускай
погуляет. Заодно и в себя  малость  придет.  Нелегко  ведь,  если  твоих
родных совсем недавно замучили... знал бы  ты,  как  это  нелегко...  Но
ничего, парнишка, чувствую, крепкий, оклемается.
   - А зачем вы его рабом сделали? - глядя  в  белесое  небо,  проворчал
Митька. - Меня одного, значит, мало?
   - Мало, - усмехнулся кассар. - Очень тебя мало. И  делать  ты  ничего
толком не умеешь, и капризный как засидевшаяся в девках дочь придворного
ла-мау...  А  если  серьезно  -  прикинь  расклад.  Нас  ищут  двоих   -
странствующего кассара с мальчишкой-рабом. Теперь нас трое. Насчет  двух
мальчишек  в  разосланных  предписаниях  ничего  не   сказано.   Значит,
приглядываться к нам будут уже меньше.
   - И что, думаете, поможет? Типа они все тупые?
   - Ну, - пожал  плечами  кассар,  -  умного  сыщика  такими  фокусами,
конечно, не обманешь, но нам по большей  части  придется  иметь  дело  с
тупыми старостами. А они крепко приучены исполнять государевы  повеления
от сих до сих, и ни в коем случае не думать лишнего. На том в  Олларе  и
порядок держится, с древности и до сей  поры.  Так  что  Хьясси  нам  на
некоторое время пригодится.
   - А потом? - настороженно спросил Митька.
   - А потом будет видно. Если все получится, как я рассчитываю - продам
где-нибудь. Больших денег за него не дадут, но и не надо.
   - То есть как это?! - встрепенулся Митька. - Как это продать? Мы  его
что, для этого спасали? Вам солнцем голову не напекло?
   - Очень просто, - пожал плечами кассар, игнорируя Митькину  дерзость.
- Он теперь раб, а рабов продают и покупают, это испокон веку ведется. А
насчет "спасали", я с самого начала был против, это ты скандалить начал.
За что, кстати, тебя стоило бы крепко наказать.
   - Ну ни фига себе, - только и  нашелся  Митька.  -  Вы,  значит,  его
спасли, жизнью своей рисковали, и все это так,  семечки?  Использовал  и
выбросил, да? У нас, в нашем мире, между прочим, - вспомнил он вдруг,  -
сказка одна есть. Там ручной лис говорит мальчику - ты как бы  в  ответе
за тех, кого приручил. Мы  по  внеклассному  чтению  проходили...  А,  -
махнул он рукой, - чего вам объяснять... Все равно  ничего  про  нас  не
поймете.
   - Почему же, все понятно, - иронически прищурясь, кивнул Харт-ла-Гир.
- Только если Хьясси  у  нас  выходит  лисом,  то  мальчиком-укротителем
получаешься ты. Спас его на свою голову, и сразу твоя жизнь омрачилась.
   - Это еще почему? - не понял Митька.
   - А потому, - наставительно произнес  кассар,  -  что  теперь  Хьясси
будет постоянно при нас, и он ничего ни о чем не должен знать. Для  него
я - обычный кассар, ты - обычный раб. И впредь обращаться  с  тобой  мне
придется как положено, как  от  веку  заведено.  И  с  ним,  и  с  тобой
одинаково. Иначе сразу чего-нибудь заподозрит, а судя по  его  речи,  он
весьма неглуп. Отныне говорить вот так, как сейчас, мы сможем лишь когда
его не будет рядом. Следи за своим языком,  Митика,  -  он  выразительно
кивнул в сторону разросшихся неподалеку кустов лиу-тай-зви.
   Митька поежился. О таких последствиях он как-то не подумал.
   - И это может затянуться надолго, - добавил Харт-ла-Гир. - Во  всяком
случае, пока мы не доберемся до безопасного  места,  где  ничто  уже  не
будет угрожать твоей жизни. Там отпадет нужда в  подобных  вещах,  -  он
провел пальцами по рабскому ошейнику. - Отдохнешь от всего этого.
   - А как же клеймо? -  деловито  уточнил  Митька.  -  Вы  недавно  про
какую-то травку говорили?
   - Угу, травка такая есть,  -  рассмеялся  кассар.  -  Хотя,  конечно,
лиу-йар-мингу сильная трава, но и она  побеждается  сильнейшим  -  соком
корней лиу-гуан-тмаа. Натрем тебе спину,  дня  через  два  и  следов  не
останется. Правда, поначалу будет больно. Ну да ты привычный... наш Круг
тебе в чем-то пошел на пользу.
   - Ну ладно, ошейник там,  клеймо  -  это  все  понятно,  -  помолчав,
вздохнул Митька. - Но ведь это же не главное. А главное... Я  что,  и  в
самом деле не вернусь никогда домой?
   Теперь кассар надолго молчал. Разглядывал облачка у горизонта, вертел
в пальцах меч - хмуро, рассеянно, словно  легкую  тросточку.  Потом,  не
оборачиваясь, произнес:
   - По-всякому может сложиться. Я не хочу тебе давать излишнюю надежду,
Митика, чтобы в случае чего ты не впал в мертвящее отчаяние. Но если все
пройдет наилучшим образом, ты вернешься. Может,  через  полгода,  может,
через год. Поверь на слово, это зависит от очень  многих  обстоятельств.
Здесь решаем не мы с тобой, и даже не Высокие Господа -  они  ведь  тоже
подвластны  судьбе.  Во  всяком  случае,  если  мы  доберемся  до  замка
Айн-Лиуси, эти полгода-год будешь в  безопасности,  тебе  придется  лишь
надеяться и ждать. Если же не доберемся... Я ведь не раз уже объяснял  -
на тебя охотятся. Скорее всего, если поймают -  сразу  же  и  убьют.  Но
может статься и так, что останешься жить... Только это будет не жизнь, и
уже точно никогда и никуда не вернешься.
   - Не понимаю, - честно признался Митька. - Ну кому я тут  нужен,  что
вы все вокруг меня с ума посходили. Я что, особенный?
   - Да не в тебе самом дело, - нехотя отозвался Харт-ла-Гир. -  Так  уж
все хитро сплелось... Может, когда-нибудь и узнаешь, но разъяснять  тебе
сейчас я просто не вправе.
   Митька потрясенно молчал. Никаких слов уже  не  было,  только  острая
радость, молнией вспыхнувшая в слепой ночи. Значит,  все-таки  возможно!
Значит, не зря! Ведь тогда, на крошечную секунду, а он все-таки поверил.
И просил: "Ну пожалуйста, ну вытащи меня отсюда домой". И вот, нате вам.
Неужели Он все-таки на самом деле есть?
   - И кстати, насчет нашего маленького  единянина,  -  глухо  заговорил
кассар. - Имей в виду, что те, кто охотится за твоей жизнью - как раз из
них. Именно им, единянам, очень важно погубить тебя. Пойми, это ход... в
очень сложной игре. Сильный ход, который переломит все.  Может,  в  душе
они тебя и пожалеют, но что такое жизнь какого-то мальчишки, вдобавок из
чужого Круга, по сравнению с "великим планом спасения"? Так, мелочь. Ты,
Митика, не бойся злых людей, с ними-то еще можно справиться.  Ты  добрых
бойся. Эх, вижу, не понимаешь, ну и ладно. Может, когда-нибудь  поймешь.
А Хьясси... надо следить, чтобы он не сбежал к этим  своим  единоверцам.
Иначе пойдет молва... и очень скоро дойдет до кого не следует.
   - Но все-таки, - Митька не желал сдаваться, - зачем продавать-то?  Ну
жалко же его. Что вы чушь несете насчет денег? Много, мало... Сами  ведь
понимаете, что чушь... А что, нельзя его просто оставить  в  этом  самом
замке Айн-Лиуси? Там же безопасное место.
   Кассар долго глядел на него. Странным, немигающим взглядом.
   - Ну уж нет, Митика, - наконец вздохнул он, - я не столь бессердечен.
Я его лучше продам по дешевке. И еще я молю  Высоких  Господ,  чтобы  ты
никогда не понял меня. Ладно,  поговорили,  -  сердито  докончил  он.  -
Вставай! Бери меч. Как стоишь, бестолочь?  Шире  ноги,  шире,  на  левую
тяжесть... да согни же ты ее! И лезвие ниже, вот так поверни...
 
*** 
 
   Послушный Хьясси вернулся лишь на  закате,  притащил  огромный  веник
стеблей травы лиу-кеуру-мьяни. Робко уставился на кассара.
   - Вот, господин. Я собрал... Мало, наверное?
   Харт-ла-Гир прищурился.
   - Собрал-то ты неплохо, мальчик, но кое-что подзабыл. Ибо  ведешь  ты
себя неприлично и дерзко, что не подобает рабу. Стоишь  прямо,  смотришь
хозяину в глаза. Вот так, правильно, ниже голову, еще ниже. Сейчас я  не
буду тебя наказывать, но впредь смотри. И нечего прохлаждаться!  Почисти
Уголька, займись костром, разложи траву вон там. И  горе  тебе,  если  к
завтрашнему утру она не высохнет. А ты чего расселся? -  сурово  гаркнул
он на Митьку. - Ну-ка живо ему помогай. Эх, давно я тебя не  порол,  ибо
разленился ты ужасающе.
   Пришлось суетиться с Хьясси на пару, ломать сухие ветки для растопки,
чистить Уголька скребницей. Но суровость  кассара  все  равно  не  могла
заглушить звенящей в груди радости. Значит, не навсегда!  Значит,  скоро
домой! И даже если не очень скоро, то все равно...
 
*** 
 
   Потом была  пустыня.  Такая,  как  рисуют  на  картинках  в  учебнике
географии - ярко-желтая плоскость до самого  горизонта,  чахлые  колючие
кустики не поймешь чего, вертлявые зеленые  ящерицы  сновали  туда-сюда,
ехидно глядели на него.
   А он шел, проваливаясь в песок едва ли не по  колено,  шел  на  одном
лишь   упрямстве,   уже   не   обращая   внимания   ни   на   одуряющую,
равнодушно-злобную жару, ни на ссохшуюся глотку. Ноги - он  это  знал  -
навсегда сожжены раскаленным песком, и внутри  у  него  тоже  все  давно
сгорело. Но идти  было  надо  -  к  неровному,  изрезанному  верблюжьими
горбами барханов горизонту. Туда, где ждет его мираж... который  уже  по
счету? Призрачные пальмы, призрачный родник, и кажется,  что  уже  рукой
подать, а протянешь руку - и проткнешь искрящийся от зноя воздух.
   Самое противное - он никак не мог понять, какая такая сила тащит  его
вперед, почему нельзя просто лечь на спину, раскинуть руки и  глядеть  в
светлое небо. До самой смерти, и смерти недолгой. Зачем он цепляется  за
утекающую из тела жизнь? Ведь это глупо!
   Нога запнулась обо что-то твердое, и  он  остановился,  глянул  вниз.
Нет, теперь ничего уже не казалось  удивительным.  Даже  этот  скелет  -
желтый, отполированный песком до блеска, вон как солнце  играет  бликами
на костях. А самое смешное - это ведь его, Митькин скелет! Он  знал  это
совершенно точно. Скелет валяется здесь  давно,  так  давно,  что  и  не
вспомнить. Может, тысячу лет,  может,  и  больше.  И  это  плохо,  понял
Митька. Значит, уже  без  толку  надеяться  на  милосердную  смерть,  та
приходит лишь единожды, и теперь придется шагать сквозь  пустыню  вечно.
Понимание страшной, ржавой иглой пронзило его всего насквозь, от макушки
до пяток. На глаза навернулись слезы, и он сам не заметил, как зарыдал.
   И только подняв голову, понял, что рыдает-то как раз не он. Его глаза
сухи, словно колышущиеся от слабого ночного ветерка травы.  И  холодные,
безразличные звезды  смотрят  на  него  сверху,  с  темного,  невероятно
высокого неба. Невдалеке похрапывает черный - чернее ночи - Уголек,  еле
слышно дышит завернувшийся в плащ кассар.  А  плачет  -  Хьясси.  Лежит,
раскинув тонкие руки, словно пытается обнять землю, и негромко, на одной
ноте, воет, точно раздавленный мотоциклом щенок.
   Митька присел. И что теперь делать?  Идти  его  утешать?  Или  пускай
выплачется, пускай выльет вместе с этими слезами  свою  боль?  Но  разве
такое выльешь? Когда на твоих глазах зверски убили твоих родителей, едва
не замучили самого, и впереди - черная пустота, разве  уравновесишь  это
литрами слез? Митька тряхнул головой.  Собственные  проблемы  показались
вдруг какими-то игрушечными. В самом  деле,  его-то  родители  живы,  во
всяком случае, остается надеяться, что с мамой все в порядке,  она  ведь
сильная женщина, уж как-нибудь справится с несчастьем. А  главное  -  он
вернется, он обязательно вернется домой, уже недолго осталось,  какие-то
жалкие месяцы. А вот  этот  малыш,  вокруг  которого  сомкнулось  черное
облако беды... он-то как вынесет?
   Все-таки он подошел к Хьясси,  присел  рядом  на  корточки,  коснулся
пальцами вздрогнувшей лопатки.
   - Ты  это...  -  шепнул  он,  -  ты  не  реви.  Я  понимаю,  но  надо
держаться... Жизнь все-таки продолжается...
   Собственные слова показались ему до тошноты глупыми. А других слов  у
него не было.
   Хьясси повернулся к нему, подпер ладонью щеку.
   - Ничего, - выдохнул он, - это я так... во сне. Я больше не буду.
   - Ты не думай, - мучительно выдавливая слова, вновь произнес  Митька,
- просто не думай об этом. Ну,  было  и  было...  а  зато  теперь  будет
другое... может, и хорошее.  Главное,  ты  все-таки  жив,  эти  гады  не
успели...
   - Жалко, что не успели, - горько обронил Хьясси. - Сейчас я бы уже  с
мамой и папой был, в небесных садах... а так целую жизнь придется ждать.
   - Значит,  -  Митька  задумался,  выискивая  подходящий  аргумент,  -
значит, на это была... ну, в общем, воля Божья.
   - Конечно, была, - легко согласился Хьясси. - А ты... ты тоже  веришь
Единому?
   Митька помолчал. Отвечать надо было правду, он отчетливо понимал это.
А в чем она, правда? Верил ли он? Можно  ли  те  мысленные  разговоры  с
Единым назвать верой? Какая она вообще должна быть, вера?
   - Я не знаю, - признался он наконец. - Иногда кажется, что да, иногда
-  нет.  Наверное,  я  еще  только  хочу  поверить.  А  как  там  дальше
получится...
   - Ты странно говоришь, - задумался Хьясси. - Верящие  идолам  говорят
иначе. Я знаю, папа часто разговаривал с людьми, а я все слушал.  К  нам
разные  люди  приходили,  и  посуду  заказывать,  и  денег  занимали,  и
соседи...
   - А почему тебе кажется, что странно? -  удивился  Митька.  -  В  чем
странность-то?
   - Ну... - Хьясси устроился  поудобнее,  -  они  все  первым  делом  о
Высоких Господах спрашивали, боялись, что те  накажут.  Ведь  кто  слуга
Единому - тот уже идолам не служит, он рвет с  ними  свиток...  А  идолы
злые, они будут мстить. А ты разве идолов не боишься?
   - Да пошли они... - мрачно процедил Митька. - Не верю я  ни  в  каких
идолов!
   - Да ты чего? - ахнул Хьясси. - Так не бывает. Все кому-то верят,  мы
Единому, они, - мотнул он головой в сторону спящего кассара, -  в  своих
демонов, которых называют Господами. А чтобы вообще никому, про такое  и
не слыхано! Ты что, с белой звезды упал?
   Митька досадливо скрипнул  зубами.  Ну  вот,  плакала  вся  кассарова
конспирация. Хорошо еще, если тот крепко спит и не  слышит,  а  то  ведь
будет   потом   нахлобучка...   И   что   теперь   делать?    Изображать
простачка-дурачка из ихних северных  варваров?  Не  хочется.  Рассказать
Хьясси правду? Он не поймет и не поверит. Примет за психа, еще, глядишь,
и испугается.
   - Ну вот такой я странный, - скорчив смешную  рожу,  протянул  он.  -
Считай, что и впрямь с белой звезды. Не верю я во  всяких  идолов.  А  в
Единого... я видел, как в городе казнили  единян...  и  еще  я  пробовал
говорить с этим вашим Единым, просил, чтобы Он мне помог в моей беде...
   - Ну и как? - оживился Хьясси. - Помог?
   -  Трудно  сказать,  -  пожал  плечами  Митька.  -  Ничего  пока  еще
непонятно. Это будет видно нескоро. Да и как разберешься, Он  ли  помог,
или само собой все сложилось?
   - А зачем разбирать? - удивленно спросил Хьясси. - Ты не разбирай, ты
Ему просто верь, и все. Старец Лоуми нам говорил, что сомнения - они  от
демонов. Демоны стоят возле входа в душу и кидают в нее всякую дрянь...
   - В какую душу? - усмехнулся Митька. - Господин Харт-ла-Гир  говорил,
у каждого из нас аж целых три души.
   - А ты не верь ему, - посоветовал Хьясси.  -  Он,  наверное,  хороший
человек, но он не знает, он во тьме ходит.
   - И что же надо сделать, чтобы не  ходить  во  тьме?  -  Митька  отер
ладонью вспотевший лоб. - Как же ты не знаешь?  Надо  войти  в  воду,  -
Хьясси вновь удивился Митькиной неосведомленности. - Водное  Просвещение
называется. Только это над тобой должен Посвященный  делать.  Он  всякие
особые молитвы будет читать, а потом положит тебе на голову руки - и все
и случится.
   - Так просто? - хмыкнул Митька. - Сунули в воду, погладили по головке
- и готово?
   - Ну... - замялся Хьясси, - все равно без этого нельзя. Но я не знаю,
почему. Я вообще мало знаю, - признался он, - я же  еще  не  взрослый...
Папа, наверное, тебе бы лучше сказал, а уж старец Лоуми...
   - Да ладно, - махнул рукой Митька, - все равно это  пустой  разговор.
Ни Посвященного нет, ни воды. Вообще нет воды, понимаешь? Так что, может
быть, через несколько дней ты попадешь  в  свои  небесные  сады.  А  наш
кассар - в эти самые... нижние пещеры... А я... вообще  непонятно  куда.
Только сперва помучаемся.
   - Не, - отмахнулся Хьясси, - так не будет. Я знаю. Я тоже так  думал,
а потом мне приснилось.
   - И ты поэтому плакал? - опешил Митька.
   - Не только поэтому. Но я больше не буду плакать, я знаю, что нельзя.
И господин  будет  сердиться,  и  вообще...  я  ведь  уже  не  маленький
все-таки... А вода найдется, мне это мама во сне сказала.
   - И ты поверил? - покачал головой Митька.
   - Как же не поверить, - Хьясси чуть слышно всхлипнул. - Ведь  это  же
мама!
   - Ну ладно, - взъерошил  ему  волосы  Митька,  -  давай  спи.  Завтра
трудный день...
   Опустившись на свое млоэ, он закрыл глаза. Пустыня больше не снилась,
да и вообще ничего не снилось. Просто была темнота, и лишь  унылый  звон
кузнечиков расцвечивал тишину ночной степи.
 
22. 
 
   Вставать не хотелось ужасно. И голова болела, и противная  сухость  в
горле давала себя знать. Но пришлось  -  кассар  бесцеремонно  растолкал
мальчишек, велел собираться. Сегодня он был на  удивление  молчалив,  не
ругался, не обвинял в лени и тупости. Казалось, ему уже все равно.
   А  чего  собираться?  Оседлать  Уголька,  проверить  упряжь,   надеть
потрепанное млоэ - вот и все сборы. Достаточно и четверти часа.  А  хоть
бы и три часа - что это меняет? Все равно ведь полная, густая безнадега.
Воды нет и не будет, а значит, не будет ничего. Ни  спасительного  замка
Айн-Лиуси, ни возвращения. Обидно, что все в конце концов оказалось зря.
Уж лучше бы он тогда умер от ядовитой стрелы. По крайней  мере,  все  бы
кончилось быстро -  по  сравнению  с  предстоящими  мучительными  днями.
Сколько живут без воды? Вроде бы неделю? А до ближайшей деревни сколько?
Если, конечно, за ближайшую взять ту, где они отбили Хьясси - тогда  два
дня пути. Пути, который кончится кольями, если не чем похуже. Ясно ведь,
их там ждут. Их всюду теперь ждут, если верить кассару.  А  он,  похоже,
прав.
   Завтракали оставшимися лепешками. Болело пересохшее горло,  и  совсем
не хотелось есть, но Харт-ла-Гир заставил. Сказал, надо.
   Потом он жестом подозвал к себе Хьясси и велел отправляться в  степь.
За той же травой, что и раньше. Митька недоуменно уставился на вчерашнюю
охапку - и эту-то класть некуда, а ему все неймется,  ему  зачем-то  еще
нужно. Может, и впрямь солнцем ударило?  Непохоже,  оно  еще  не  успело
забраться высоко, еще не обрело всей своей убийственной силы.
   - Ну что, Митика, присядь, - негромко  велел  кассар,  когда  высокие
травы сомкнулись за спиной Хьясси. - Поговорим.
   - О чем? - равнодушно выдавил из себя Митька,  уставившись  в  землю.
Ничего хорошего он сейчас не ждал. Ни от судьбы, ни от разговора.
   - О нас, - кассар плавно опустился рядом. - А дела наши  плохи.  Вода
кончило