жайший
переулок, а потом... потом будет видно. И был краткий миг, когда он едва
не рванулся. Но - не смог. Предательская слабость в коленках. И  тут  же
он принялся убеждать себя, что бежать бесполезно. Во-первых, его  сейчас
же схватят или подстрелят - стражники-то никуда не ушли, вон стоят возле
сарая, болтают и ржут как кони. Анекдоты, небось,  травят.  Ржут-то  они
ржут, а ловить убегающих рабов наверняка обучены. Во-вторых,  даже  если
он прорвется сквозь толпу - что дальше? Он не знает города, он  попросту
заблудится в этих похожих одна на другую кривых улочках,  и  никто  ведь
его не спрячет, не укроет, никому  не  нужно  неприятностей  с  законом.
В-третьих, объявят розыск. Нет ничего глупее,  чем  бежать  сейчас.  Вот
потом,  когда  он  освоится  в  этом  мире,  обзаведется   знакомствами,
деньгами, тогда и стоит попробовать. А сейчас... Но он  и  сам  понимал,
что мудрыми рассуждениями всего лишь прячется от собственного страха.  К
чему оправдания? Не смог, струсил - значит, не смог. Теперь  надо  молча
принять собственную судьбу.
   - Подойди сюда, мальчик! - строгим голосом велел ему купец. -  Назови
свое имя, как требует того ритуал.
   - Митька, - слово вылетело изо рта раньше,  чем  он  успел  подумать,
стоило ли называть настоящее имя, не лучше ли было  назваться  как-то...
более по-местному.
   Старец  за  столиком  быстро  нацарапал  несколько  закорючек   своим
раскрашенным  в  цвета  радуги  пером  и  возгласил  неожиданно  звучным
голосом:
   "Настоящим свитком  удостоверяется,  что  раб  по  прозванию  Митика,
четырнадцати лет от роду, в кости тонок, ростом  три  локтя  и  половину
ладони,  с  волосами  прямыми,  светлыми,  глазами  серыми,   приобретен
состоящим  на  государевой  службе  кассаром  Хартом-ла-Гиром  в   граде
Ойла-Иллур  восьмого  дня  месяца  Малой  Воды  в  год  шестнадцатый  от
воцарения великого государя нашего Айяру-ла-мош-Ойгру, да  продлят  боги
его земное существование и введут в свой светлый чертог после, с уплатой
положенной в государеву казну подати, что и  заверяю  малой  печатью  я,
ничтожный писчий левой руки Сиуру-Хмайо. Дано восьмого дня месяца  Малой
Воды  в  год  шестнадцатый  от  воцарения   великого   государя   нашего
Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут  в
свой светлый чертог после".
   - Ну и ладно, - усмехнулся  новый  Митькин  хозяин,  пряча  свиток  в
кошель. - Удачливый ты человек, Айгъю-Хоу, пятнадцать монет вот  получил
там, где красная цена одиннадцать. А вот за  что  я  отдал  эти  монеты?
Гляди, купец, если твои слова о превосходных качествах этого  невольника
окажутся ложью...  тогда  тебе  придется  дать  некоторые  объяснения  в
государевой Палате Наказаний.
   Купец нервно вздохнул.
   - Не желаете ли, господин, ошейничек приобрести? - только  и  спросил
он. - Или вы его так поведете? За три медяшки бы уступил.
   - Благодарю, любезный. Не требуется.  От  меня,  знаешь  ли,  сбежать
сложно, а  дома  я  подберу  паршивцу  соответствующую  сбрую.  Ну  что,
мальчик, - положил он руку на плечо Митьке, - пойдем.
   И они пошли - вдаль  от  досок  площадки,  от  сарая,  от  напряженно
глядевшего им вслед купца Айгъю-Хоу.
 
4. 
 
   Виктор Михайлович прошел на кухню и включил  конфорку  под  чайником.
Есть ли в нем вода, он  проверять  не  стал  -  знал,  что  есть.  Потом
вооружился мочалкой и полотенцем и принялся за скопившуюся в мойке  гору
посуды. Вот так тебе, тарелка -  каплей  "фэрри"  тебя,  и  мочалкой,  и
насухо полотенцем, и в шкаф... теперь  вилка...  сказано,  вилка,  а  не
попавшийся под руку половник.
   Мытье посуды успокаивало, смягчало медленно  растекающуюся  по  всему
телу ярость. А злиться не следовало, нужно разобраться во всем спокойно,
по возможности не нарушая закон.
   Виктор Михайлович выкрутил кран и прислушался. В комнате  сына  вроде
было тихо. Ну, слава Богу, уснул. Этого  и  следовало  ожидать  -  кроме
валерьянки, тот выпил растолченную в ложечке таблетку димедрола. До ночи
точно проспит, а хорошо бы и до утра. Утром все  будет  лучше.  Конечно,
никакой школы, он его просто не пустит, пускай отлеживается. Психотравмы
быстро не проходят, они вообще никогда  не  проходят,  лишь  прячутся  в
темные глубины, откуда время от времени и выплывают - как хищные рыбы...
Да и все равно, учебный год  фактически  завершился,  ничего  страшного,
если Лешка последнюю неделю побудет дома, оценки и так ясны,  а  Татьяне
Сергеевне надо будет позвонить и предупредить,  что  так  вот  сложились
обстоятельства. Разумеется, в курс дела учительницу вводить не стоит, он
разберется с этой историей сам.
   Хорошо хоть Настя поехала  на  этот  свой  трехдневный  бухгалтерский
семинар. Сейчас пришлось бы поить лекарствами не только сына, но и жену.
А учитывая, что ее последняя кардиограмма ни к черту не годится... Лешку
нужно будет предупредить, чтобы матери ни полслова. Он умный, он поймет.
   А  этих  поганцев  он  найдет,  и  лично,  своими  руками...   Виктор
Михайлович усмехнулся, с сомнением глянув на свои  руки.  С  его  ростом
метр семьдесят, весом пятьдесят пять кило,  ранней  лысиной  и  язвенной
болезнью - и впрямь сомнительно. Судя по Лешкиным  словам,  поганцы  уже
вполне сформировались, лет по пятнадцать, не меньше. Как раз  подходящие
силы, чтобы втроем издеваться над десятилетним мальчишкой.
   Он с силой сжал челюсти. Нет, конечно,  не  сам.  Найдутся  и  другие
руки, покрепче. Виктор Михайлович еще  не  решил,  пустить  ли  дело  по
официальным каналам, или попросить  заняться  этим  ребят-оперативников.
Те,  разумеется,  с  радостью  возьмутся,  но   все-таки   это   породит
тенденцию... опасную тенденцию. Использовать  возможности  Управления  в
личных целях - о, как это заманчиво! Особенно когда цели  благородны,  а
возможности велики. Но где раз, там еще раз, и еще много-много раз...  И
в чем же тогда отличие от любой другой  структуры?  А  отличаться  надо,
незачем было и огород городить.
   Чайник засвистел,  зафыркал  и  разразился  в  пространство  плотной,
клубящейся  струей  пара.  Виктор  Михайлович  выключил  газ,  ополоснул
заварочный  чайник,  плеснул  внутрь  кипятку  -   прогреть.   Привычные
манипуляции успокаивали.
   Он осторожно, стараясь не шуметь, подошел к комнате  сына,  аккуратно
приоткрыл дверь. Слабый ветерок, вливаясь в раскрытое окно, чуть шевелил
занавеску, невидимыми пальцами  гладил  листья  герани  на  подоконнике,
развешанные по стенам рисунки, колыхал края брошенной  на  спинку  стула
одежды.
   Лешка спал, разметавшись по кровати, обхватив руками подушку.  Одеяло
почти сползло на пол, худенькие лопатки под майкой вздрагивали.
   Виктор Михайлович минуту  постоял  рядом,  сдерживая  дыхание  и  еще
что-то - вязкое, мутное, поднимающееся со дна.  При  мысли  о  том,  что
подонки собирались сделать с его  сыном,  в  груди  разрасталась  гулкая
пустота, и он все  сильнее  стискивал  пальцы.  Потом  поправил  одеяло,
осторожно укрыл Лешку и на цыпочках вышел, прикрыв за собой дверь.
   Ну что ж, медлить действительно некогда, пора действовать.
   На кухне он, плюхнувшись за стол, подтянул к себе старый, многократно
роняемый телефонный аппарат и принялся накручивать диск.
   - День добрый! Будьте добры майора Дронина.  Что?  Это  Петрушко  его
беспокоит. Нет, девушка, никаких шуток. Не Петрушка, а Петрушко. "О"  на
конце. Виктор Михайлович Петрушко. Коля знает. Девушка, я, конечно, могу
перезвонить и позже, но вот у вас будут неприятности. Да? Неужели? А  вы
все-таки по селектору доложите, так лучше будет.
   Он перевел дыхание, пока в трубке висела ватная пауза.
   - Ну вот видите, девушка. Что? Нет, все в порядке, работайте. Привет,
Коля! Я гляжу, за такими девочками ты как  за  каменной  стеной.  Вашему
министру, наверное, дозвониться легче. Нет, зачем же по мобильному, если
можно и по служебному? Как жизнь, Коля? Трудишься? Спасибо, да.  Слушай,
Коля, у меня тут дело к тебе есть. Ты не мог бы подскочить ко мне?  Что?
Нет-нет, домой. Адрес-то помнишь?  Дом  тринадцать,  квартира  пятьдесят
четыре. Да я понимаю, но тут  действительно  дело  тонкое,  помощь  твоя
нужна. Через час? Годится. Все, Коля, жду.
   Виктор Михайлович пошарил в холодильнике. К чаю всяко бы нашлось,  но
при встрече с Колей не помешает и что-нибудь покрепче. Он извлек из недр
буфета пузатую бутылку коньяку. Хороший коньяк, его Мартьяныч  года  два
уже как подарил, а  вот  все  стояло,  случая  ждало.  Да,  он  надеялся
употребить этот коньяк по более веселому поводу...
   В ожидании гостя Виктор Михайлович подмел пол,  вымыл  плиту,  протер
стол. Больше убирать было нечего, он оседлал табуретку и бездумно глядел
в окно. Деревья, окутанные облаками яркой, молодой  еще  листвы,  слегка
колыхались под ветром, в открытое окно доносились  детские  крики,  визг
автосигнализации, лязг трамваев. Окно выходило на север, солнце здесь не
показывалось, оно сейчас заливало Лешкину комнату. Хорошо  он  догадался
задернуть там занавески. Лешке не стоит сейчас  просыпаться.  Главное  и
так уже сказано, а официальный протокол можно  и  позже  сделать,  и  не
здесь.
   Нет, как все-таки хорошо, что Настя семинарничает  во  Владимире.  Ну
вот как бы он объяснил Колин визит? Когда в  семье  беда,  гости  бывают
лишними. Если это, конечно, просто гости. А с другой стороны, с чего  бы
это к скромному старшему инженеру Петрушко пришел майор МВД, да  еще  из
уголовного розыска?
   Настя вот уже двенадцатый год их брака была уверена, что  благоверный
ее, Виктор Михайлович, трудится старшим инженером в проектном  институте
(ставшим позднее акционерным  обществом  "Заготскотпроект"),  не  хватая
звезд с неба и получая  средние  по  нынешним  временам  деньги,  четыре
тысячи рублей. Так было правильно, так было нужно. Ей совершенно незачем
было знать, что ее лысенький Виктор Михайлович  -  полковник,  начальник
аналитического отдела в УКОСе, то  есть  в  управление  по  контролю  за
оккультными сообществами. В стране вообще не  более  двух-трех  десятков
человек  знали  о  существовании  такой  организации  -  и  то   включая
президента  и  министров-силовиков.  Острые  на  язык   укосовцы   порой
именовали родную контору коротко и емко - Инквизиция.
   ...Их  было  немного,  полсотни  сотрудников  -  на   всю   огромную,
протянувшуюся  от  Балтики  до  Курил  страну.  Разумеется,   в   случае
необходимости они легко задействовали федеральную  Службу,  но  конечные
исполнители, действуя по приказу своего начальства,  понятия  не  имели,
куда тянутся ниточки. Иначе сохранить Управление в тайне нельзя,  а  без
тайны - мало того, что международный скандал, так  еще  и  эффективность
снизится  до  нуля,  "объекты  внимания"  остерегутся,  уйдут  в  глухое
подполье. Или, напротив, объединят усилия и тогда мало не покажется, тем
более, что закон ничем не поможет, магическое воздействие  находится  по
ту сторону права... Петрушко подозревал, что они, укосовцы,  в  мире  не
одиноки, наверняка подобные службы есть в  большинстве  стран,  но  даже
если и так, режим секретности  там  соблюдался  не  менее  тщательно,  и
никаких коллег обнаружить пока не удалось. А  временами  очень  хотелось
пообщаться,  сравнить  методики,  поделиться  опытом,   договориться   о
совместных разработках. Но, видно, не судьба.
   А зарплата и впрямь была невеликая.  Не  четыре  инженерские  тысячи,
конечно, но не сильно больше, не в разы. В УКОСе с самого его  основания
вообще придерживались аскетических  традиций,  и  были  к  тому  резоны.
Виктора Михайловича это  вполне  устраивало.  А  когда  жена-бухгалтерша
корила его низким окладом и то и дело предлагала  перевестись  к  ним  в
компанию "Компьютер-лайт", он лишь грустно качал головой и говорил,  что
любит  свою  работу.  А  на  жизнь  всегда  подработает   переводами   и
курсовиками нерадивым студентам, дело хлебное. Настя порой  всхлипывала,
но в целом воспринимала это как неизбежность.
 
*** 
 
   - Проходи, Коля! Да не разувайся, на улице чисто.  Вот,  давай  сюда.
Да, на кухню. Насти нет, на семинаре, завтра только приедет. Ты  как?  -
он щелкнул ногтем по пузатой коньячной бутылке. - Будешь?
   - Нет, Виктор Михайлович, нельзя, я на колесах. Ограничусь чаем.
   - Жаль... - Петрушко убрал так и не пригодившуюся бутылку  обратно  в
буфет. - Ну ладно, чаю так чаю. В общем, ты извини, что так вот с  места
в карьер от дела тебя оторвал, но понимаешь, когда внутри кипит все...
   - Что стряслось? - коротко спросил Дронин, размешивая в чашке сахар.
   - Сегодня  в  Измайловском  парке  трое  несовершеннолетних  гопников
ограбили моего сына и чудом не успели надругаться над  ним.  К  счастью,
там какой-то  прохожий  рядом  оказался,  как-то  воспрепятствовал...  в
общем, Лешка сумел убежать. Домой пришел такой... сказать  "в  истерике"
значит ничего не сказать. А ты ведь в курсе, как это на нем отражается и
чем может  кончиться.  Понятное  дело,  всех  подробностей  он  в  таком
состоянии сообщить просто не мог.
   - А что сейчас?
   - Сейчас спит, я его таблетками накормил. Завтра, думаю, сможет  дать
связные показания. Короче, Коля, у меня к тебе  большая  просьба.  Найди
этих... эту мразь. Они должны ответить, понимаешь?
   -  Я  все  понимаю,  Виктор  Михайлович,  -  хмуро  произнес  Дронин,
отхлебнув и обжегшись чаем. - Но вы же знаете, тут  не  то  что  часы  -
минуты решают. Когда это случилось?
   - Домой он прибежал в начале четвертого.
   - Надо было срочно набирать "02". Возможно, по горячим следам...
   - Коля, дорогой, - Петрушко пристально взглянул на него, - не до того
было. В любую секунду мог начаться припадок, мне Лешкина  жизнь,  знаешь
ли, важнее возмездия. Ну ты сам представь, даже если бы меня в отделении
не послали на фиг, даже если бы я туда прибежал обмахиваясь всеми своими
корочками, разве можно допрашивать  ребенка  в  состоянии  аффекта,  тем
более, эпилептика? Но вот сейчас настало время действовать.
   - Это будет тяжело... - задумчиво протянул Дронин, намазывая масло на
хлеб. - Это теперь только через инспекторов по  "недоноскам",  через  их
контакты...
   - Коля, - терпеливо заговорил Виктор Михайлович,  -  я  это  понимаю.
Поверь, вычислить ту пакость, что нагадила Маришке, тоже было  непросто.
Я даже думаю,  что  сложнее,  потому  что  это  не  сопливые  пацаны,  а
профессионал в своем роде.
   Он не стал уточнять, что "пакость" была ведьмой в  хрен  знает  каком
поколении. Зачем? Коля ведь никогда не общался с потомственной  ведьмой,
и не надо ему.
   Дронин  судорожно  вздохнул.  Даже  сейчас,   спустя   четыре   года,
вспоминать ту историю ему было больно. Слава Богу, - подумал Петрушко, -
все тогда получилось, его жену  вытянули  в  последний  момент.  Еще  бы
неделя-другая,  и  была  бы   четвертая   стадия,   на   сто   процентов
неоперабельная. Но успели, темную печать  сняли,  и  сейчас  Марина  уже
приучает к горшку одно дитя, вынашивая при этом второе.  Понятное  дело,
майор Дронин знал лишь то, что ему  следовало  знать.  Он  искренне  был
убежден, что Виктор Михайлович служит в ФСБ,  занимаясь  там  загадочной
стратегической аналитикой, о которой, само  собой,  распространяться  не
положено. А с Колиной проблемой справились, дескать, Петрушкины знакомые
врачи-экстрасенсы, Гена с Ларисой. Ребята из ФСБ лишь сумели найти их по
своим каналам и настроить на сотрудничество. Само  собой,  благодарность
майора Дронина не знала границ,  и  этим  Виктор  Михайлович  иногда  по
служебной  надобности  пользовался,  так  было  проще  и  быстрее,   чем
задействовать "смежников" - федеральную Службу.
   - Ладно, Виктор Михайлович, вы меня за советскую власть не убеждайте,
я и так давно против. Сделаю все,  что  могу,  и  даже  на  три  копейки
больше. Завтра можно будет побеседовать с мальчиком?
   - Думаю, что да, - кивнул Петрушко.  -  Завтра  подъезжай  часиков  в
двенадцать, лады?
   - Заметано, - согласился Дронин, вставая  из-за  стола.  -  Поеду  я,
пожалуй. Тут еще прочих дел - кит не валялся...
   - Может быть, кот? - уточнил Виктор Михайлович. - Или конь?
   - Эх, если бы! - махнул рукой майор. -  Именно  что  кит.  Большой  и
толстый.
 
5. 
 
   Электричество по его просьбе выключили, и комнату сейчас озаряли лишь
свечи, вставленные в стилизованные под  старину  бронзовые  подсвечники.
Свечей было вполне достаточно, чтобы видеть лица друг друга,  но  слабые
желтые огоньки не могли выгнать тьму, затаившуюся по углам.  Плясали  по
стенам огромные тени, в воздухе  плыл  едва  заметный  приторный  дымок,
изредка раздавалось негромкое потрескивание.
   - Не умеют у вас правильные свечи делать, - заметил  он,  откинувшись
на спинку дивана. - И вообще много чего не умеют.
   - Зато мы делаем ракеты, - усмехнулся хозяин. - Вы знаете, что  такое
"ракета"?
   - Представьте себе, - он сухо кивнул.  -  У  нас  тоже  есть  ракеты.
Запускают их в государевом дворце, по праздникам. Годовщина  восхождения
на престол,  Солнцестояние,  Умилостивление  Воды...  А  железные  иглы,
протыкающие небесную твердь, мы не делаем.  Это  тупиковый  путь,  и  вы
когда-нибудь тоже это поймете.
   - Да, разумеется,  -  согласился  тщедушный  хозяин.  -  Материальный
космос ничто по  сравнению  с  космосом  внутренним,  духовным,  который
раскрывается всякому взыскующему истины, не  удовлетворяющемуся  внешней
стороной вещей...
   - Да бросьте вы,  -  он  поневоле  рассмеялся.  -  Эти  слова  -  для
профанов, для ваших учеников. До  чего  же  вы  тут  любите  красивости!
Именно поэтому из вас, Магистр, никогда и не выйдет настоящего мага.  Вы
вот любите ругать вашу земную цивилизацию, любите помечтать о всяких там
Шамбалах с Атлантидами. Да не  смущайтесь,  я  знаю,  я  пятнадцать  лет
изучал ваш мир, для меня вы как линии на ладони. Так вот, даже ругая, вы
остаетесь в  плену  у  обычных  здешних  догм.  Вы,  например,  искренне
полагаете, что понять - значит овладеть, что знание - сила,  что  методы
определяются сутью вещей. А все это если и верно, то  лишь  в  некотором
ограниченном смысле. Во всяком случае, не применительно к  магии.  Чтобы
быть магом, не  нужно  изучать  тайны  природы,  нужно  изменить  с  ней
отношения. Заметьте, Магистр, для этого  вовсе  не  надо  знать,  какими
уравнениями  описывается   искривленное   пространство   или   в   какой
последовательности произносятся Слова Силы, по-вашему, заклинания.  Пока
вы не сбежите из той точки, куда сами  же  себя  и  загнали,  ничего  не
получится. Вот смотрите, чего вы достигли, лично вы? Вы  умеете  снимать
легкую боль, видеть изгиб линии судьбы, вы  можете  перекинуть  вибрацию
болезни из одного тела в другое, вы можете замыкать часть мира,  отделяя
ее от остального пространства. И это все! Ради  этого  вы  двадцать  лет
изучали магию, доставали манускрипты, бегали от учителя к учителю.  Вам,
наверное, кажется, что  это  очень  много.  А  это  мало,  Магистр,  это
ничтожно мало. С такими умениями у нас вы не стали бы и придворным магом
у  наместника  провинции,  не  говоря  уже  о  государе.  Вы  не  можете
перемещаться сквозь внутренние слои мира, вы не можете  преодолеть  тягу
земли, вы не можете создавать огонь или  воду  из  наполняющего  внешнюю
пустоту Тонкого Вихря.  Даже  плевое  дело  -  предсказать  день  и  час
человеческой смерти, вы и то не в состоянии. Вот хотите,  я  вам  сейчас
скажу про вас?
   - Спасибо, меккос Хайяар, незачем, - поспешно прервал его  хозяин.  -
Этот  фокус  у  нас  хорошо  известен.  Такое  знание,   во-первых,   не
проверяемо, а во-вторых, никого не делает счастливее.
   - Цель магии не в достижении счастья, - наставительно сказал  Хайяар.
- Я не знаю, в чем ее цель.  Подозреваю,  что  цели  нет  вообще.  Магия
просто есть. И есть мы,  маги.  Это  судьба,  ее  можно  принять,  можно
отвергнуть. Но ни тот, ни другой выбор не имеет ни малейшего отношения к
счастью. Оно эфемерно и м