мялся Харт-ла-Гир, - может, иногда  и  действует.  Но  не
всегда и не на всех. А может, безумцы и сами хотели мучительной  смерти,
и потому не воздвигли  незримую  стену.  Единяне...  они  ведь  странные
какие-то.  Они  так  верят  в  жизнь  будущую,  вечную,  что  совершенно
безразличны к этой, земной, единственной. Во всяком  случае,  многие  из
них.
   - А если они правы? - грустно усмехнулся Митька. - Я вон тоже не хочу
жить... так... - он сделал ладонью неопределенный жест. -  Вот  для  вас
этот мир родной, свой, вы в нем живете, для вас  это  жизнь,  настоящая,
единственная. А для меня тут все чужое, и я хочу отсюда... Может, и  для
них эта жизнь - не правильная, неглавная? Может, они тоже  из  какого-то
другого мира пришли?
   - Да что ты, - вяло отмахнулся кассар, - наши они. Местные...  А  что
касаемо тебя... Ты ведь, как я понимаю, вообще ни во что не веришь.  Они
считают, что после смерти соединятся со своим Господом в некоем  царстве
любви и света. Они умирают с радостью. А ты? Для тебя после этого, -  он
выразительно чиркнул себя ребром ладони по горлу, - не будет ни светлого
царства,  ни  темных  пещер  Великой  Госпожи  Маулу-кья-нгару.   Просто
ничего... даже не тьма, не пустота, а вообще ничего... Вот этого я не  в
силах понять, по-моему, это страшнее всего - и любых земных  мучений,  и
нижних пещер. На твоем месте я бы что есть сил цеплялся  за  эту  жизнь,
стремясь продлить ее еще на час, на минуту... ибо после не будет ничего.
Вообще ничего. А тебе, похоже, на все плевать.
   - Такой вот я пофигист,  -  проворчал  Митька.  Последнее  слово  он,
конечно, произнес по-русски, но кассар, похоже, понял.
   - Или ты обманываешь сам себя, пытаешься убежать  в  ничто  от  своих
страхов. Ты просто не понимаешь, что уж лучше страхи, чем  "ничто".  Ибо
ни у кого в жизни не бывают одни лишь страхи. Где страх, там и  радость,
потому что страх приходит и уходит, как волна, и  на  смену  тоске  идет
надежда, на смену надежде - страх.
   - Все это глупости, - хмуро  заметил  Митька.  -  Это  я  раньше  вас
боялся. А теперь я тут ничего не боюсь, мне уже все равно.
   - Что, и муравьиной ямы не боишься? - прищурился кассар.
   Митька поежился.
   - Ну, не знаю. Может, немножко еще и  боюсь,  но  все  равно  это  же
недолго. Зато потом не будет ни муравьев, не плеток, ничего.
   Кассар лишь рукой махнул.
   - А, что говорить... Все это пустое. Ладно, будем сейчас  твою  спину
мазать.
   Легко, по-кошачьи, поднявшись, он  свистом  подозвал  к  себе  Искру,
порылся в седельной сумке, вынул  пузатый  флакон,  до  середины  полный
какой-то бурой жидкости.
   - Ложись на живот, лечиться будем.
 
13. 
 
   Еще подходя  к  дому,  Петрушко  понял:  что-то  случилось.  Тоскливо
засосало под ложечкой, все вокруг подернулось мелкой рябью, на мгновение
все показалось глупым и не правильным: высокие елки  по  обеим  сторонам
поселковой улицы, кусты  черноплодной  рябины,  тускло  мерцающие  вдали
фонари.
   Он резко толкнул калитку,  быстро  прошел  по  утрамбованному  гравию
дорожки на крыльцо. Свет горел...
   Настя беззвучно кинулась ему навстречу -  и  потерянно  остановилась,
едва не столкнувшись с ним в прихожей. Казалось, она  постарела  лет  на
двадцать. Серые, ввалившиеся  щеки,  изломанная  полоска  губ,  и  самое
страшное - глаза. Таких глаз у нее давно не было. А еще вернее - не было
никогда.
   - Ну что, что стряслось? - с ходу выпалил Виктор Михайлович, не тратя
лишних слов на приветствие.
   - Лешка пропал, - выдохнула Настя и уткнулась ему в плечо, заплакав -
бессильно, опустошенно. Тихо, почти без слез, и это было хуже всего.
   Уж если боевая и энергичная Настя ведет себя так...
   Он решительно взял жену за плечи, усадил в раскладное кресло, сам сел
напротив.
   - Рассказывай. И по сути. Что, когда  и  как.  Детали  потом,  сейчас
главное.
   Настя всхлипнула.
   - Он после обеда... Он за грибами пошел, сказал, в рощу... И  до  сих
пор нет, и я все избегала  там,  и  ничего.  И  к  озеру  бегала,  и  на
карьер...
   - Почему не позвонила мне?
   - А потому что сломалась  эта  чертова  железка!  -  взвыла  Настя  и
яростно сунула ему в руку мобильник, купленный еще  весной  со  страшным
скрипом и недовольством, с  художественными  комментариями  о  нищенской
зарплате и недопустимости столь великих  трат.  Петрушко  все  же  сумел
уговорить ее, напирая на "экстремальные случаи".
   И вот, пожалуйста, экстремальный случай.
   Он надавил включение - без толку, мертвое табло, ни звука ни хруста.
   - В стенку им, что ли, кидалась? - хмуро  осведомился  он  и  тут  же
виновато погладил ее по щеке. - Прости, Настюша, нервничаю. Тут, похоже,
батареи разрядились полностью. Надо ж было смотреть... Но это ладно, это
потом. А к соседям? У многих же телефоны.
   - И где же ты в середине недели  их  найдешь?  -  ядовито  парировала
Настя. - На весь поселок пять человек осталось, и ни у кого нет, что  я,
не спрашивала?
   - И у Рыбниковых нет?
   - Говорят, нет...
   Петрушко пожал плечами. Анатолий Иванович Рыбников вполне тянул  если
не на полновесного "нового русского", то  хотя  бы  балансировал  где-то
возле. И не дал... Вот свинья... Налоговую, что ли, на него спустить? А,
не до того.
   - А на станцию ходила?
   - Ну что ты глупые  вопросы  задаешь?  Конечно,  ходила.  В  автомате
трубку оторвали.
   - Ну а попросить позвонить из кассы?
   - Тебе пересказать, какими словами она меня послала? Что мне, драться
было с ней?
   Виктор Михайлович лишь вздохнул.
   - Хорошо, давай снова и уже подробнее. Во сколько именно он  пошел  в
лес?
   - Обедали в три, он сразу после обеда собрался.
   - И что, без звука отпустила?
   - Можно подумать, ты бы не отпустил... Господи, да сто раз  ведь  уже
ходил, недалеко же, ну чего с ним может случиться-то? Главное  ведь,  не
на озеро. Какого я с ним скандалить буду? А что если... - она  судорожно
вздохнула и крепче сжала его руку. - А если все-таки на озеро?
   - Маловероятно, - бросил Петрушко. - Ты  же  знаешь,  он  свое  слово
держит. На озеро мы ему одному ходить запретили, и еще не было ни одного
случая. Значит, незачем придумывать трагедии... Это, скорее всего, имеет
более простые  объяснения.  Вот  что,  прими  нитроглицерин,  все  будет
хорошо, я приехал, я начну действовать.
   - Да что ты можешь? - с досадой мотнула головой Настя. - Какая уж  на
тебя надежда... Тут ведь нужен настоящий мужик... крутой... с деньгами и
связями... какой-нибудь полковник, а лучше - бандит...
   - Все, Настя, пей таблетку. А я сейчас выйду ненадолго.  До  станции,
оттуда позвоню кое-кому... настоящему и крутому. Уж как-нибудь разберусь
с этой... с кассой...
   Он крепко сжал Настины плечи и, не оборачиваясь, вышел на крыльцо.
   Сумерки уже сгустились, поглотив апельсиново-рыжую полоску на западе,
и остренькие глазки звезд как-то нехорошо,  по-крысиному  уставились  на
Петрушко. Еще доцветали кусты последнего, самого позднего шиповника,  но
сейчас  он  не  замечал  запаха.  Не  замечал  ни  птичьего  щебета,  ни
монотонного звона кузнечиков. Он еще не  успел  ничего  узнать,  но  уже
чувствовал - Лешкино исчезновение неслучайно. И умерший  мобильник  тоже
неслучаен. Все это как-то связано, и все это отдает чем-то нехорошим.
   Выйдя на улицу, он достал  свою  трубку  (при  Насте  демонстрировать
второй мобильник не стоило - служебных аппаратов инженерам не выдают,  а
свой - на какую, спрашивается,  заначку?  Да,  можно  было  отговориться
подарком какого-нибудь очередного "хорошего человека",  но  не  хотелось
плодить ложь - ее и так за двенадцать  лет  наросло  изрядно,  и  Виктор
Михайлович понимал - когда-нибудь этот гнойник  прорвет.  И  что  тогда?
Думать о таком было страшно, а не думать - уже давно не получалось).
   Сперва отзвонился Дронину - пускай тот  включит  официальные  методы,
хотя бы уже  для  Настиного  спокойствия.  Пусть  посуетится  милиция...
Какой-никакой, а психотерапевтический эффект. А второй звонок был Гене.
   - Саныч? Привет, это я. У меня чепэ. Да, требующего  твоего  участия.
Личное чепэ, хотя, может быть, не такое уж  и  личное.  Короче,  ноги  в
руки, и дуй ко мне на дачу. Ну и пускай в ремонте, поймай  любую  тачку,
потом из спецфонда оплатим, какие дела...
   Следующим на очереди был Семецкий. Пускай  его  ребята  прочешут  все
окрестности... включая, само собой, и озеро...  мало  ли...  Но  главная
надежда  была  на  Гену.  Этот  найдет...  своими  глубоко  антинаучными
методами. Он не откажет... ведь  не  в  личных  же  целях...  Вернее,  в
личных, но тут ведь совсем другой коленкор...
   Ужасно хотелось курить... Ладно, это-то перетерпеть можно. А вот  как
перетерпишь давящую, тяжелую тоску? Как разгонишь  темное  предчувствие?
Да, можно при Насте изображать бодрость и деловитость, но  вот  тут,  на
пустынной улице, под равнодушными  звездами...  По  меньшей  мере  шесть
часов. Заблудиться в роще невозможно, даже если  очень  постараться.  По
любому хоть на какое-то шоссе, а выйдет. Сломал  ногу?  Припадок?  Настя
обегала всю рощу, пусто.  Значит,  остается  одно...  Самое  страшное  и
самое, увы, вероятное.  Похищение.  И  кто?  Завелся  очередной  маньяк?
Ладно, Дронин сейчас подкатит, у него можно узнать насчет серийности. По
укосовской части все вроде бы в регионе тихо... сатанисты давно  уже  не
собирались на лесные бдения, оккультные секты  если  и  есть,  то  столь
мелкие, что пока не попались на  прицел...  А  вот  маньяк...  Или,  что
вероятнее, какие-нибудь обкурившиеся тинейджеры... Как тогда, в мае.  Но
тело? Почему нет тела? Или Настя плохо искала, или забрали с собой...
   Сердце суматошно дернулось, и сейчас же холодная, бессмысленная  боль
затопила сознание. Ну вот, только этого  сейчас  не  хватало!  Полковник
Петрушко должен быть сейчас здоров, энергичен и деятелен... А эта  фигня
нам не нужна! Пошла она вон!
   И боль, точно испугавшись окрика, поддалась, схлынула. Надолго ли?
   Он еще долго стоял, прислонившись к огромной,  вымахавшей  метров  на
шесть старой яблоне. Стоял, тщетно  пытаясь  выкинуть  из  головы  мрак.
Потом, сверившись с часами, направился к дому.
   -  Ну  что,  несолоно  хлебавши?  -  уныло  поинтересовалась   Настя,
обернувшись на звук.
   - Плохо ты обо мне думаешь, - упрекнул супругу Виктор  Михайлович.  -
Мы, инженеры, порой тоже способны на подвиги. В общем,  так,  -  сообщил
он, усаживаясь за стол на хлипкую, давно  ждущую  починки  табуретку.  -
Уболтал я кассу, сделал несколько звонков. Скоро сюда  подъедут  люди  и
начнут искать. И найдут, можешь быть уверена.
   - Что это еще за люди? - подозрительно покосилась на него Настя.
   - Клиенты, - охотно сообщил Петрушко. - Сколько раз я  тебе  говорил,
что ходить по вечерам компьютеры людям чинить - это не только  несколько
сотенных бумажек, но еще и нужные связи. А люди попадаются самые разные,
иногда очень интересные. Вот сейчас, к примеру, приедет  майор  милиции,
Коля, очень хороший мужик. И еще другие... специалисты.
   - Толку-то от них, - всхлипнула Настя, - если уже...
   -  Меньше  телевизор  смотри,  -  сквозь   силу   усмехнулся   Виктор
Михайлович. - Напичкали чернухой,  теперь  и  насилуешь  фантазию...  На
самом деле давай разберем варианты. Во-первых, он мог удрать куда-нибудь
с местными мальчишками... Да, знаю, знаю, но и ты пойми - в его возрасте
на "слабо" только так и ловят. Во-вторых, он мог  пойти  все-таки  не  в
рощу, а в дальний  лес,  заозерный.  Может,  по  пути  надумал,  и  ведь
формально-то запрет не нарушается - к озеру он соваться  не  станет,  он
мимо пройдет, дальше. А что такое тамошний лес, не тебе объяснять. Может
блуждать сколько угодно, хоть целые сутки, пока не выйдет  где-нибудь  в
Тульской области, в глухой деревне без телефона и с автобусом, ползающем
раз в день. Наконец, есть и в-третьих. При его состоянии...  Конечно,  в
последнее время приступов не было, все сгладилось, но все-таки...  может
ведь и не только в припадке выражаться. Сумеречное  сознание...  Взял  и
поехал сам не соображая, а придет в  себя  через  несколько  часов  хрен
знает где. Может, в Москве, может, в Брянске... Короче, объявят розыск и
максимум через пару-тройку дней его найдут.
   Он  замолчал,  не  желая  развивать   тему.   Потому   что   варианты
"в-четвертых" и особенно "в-пятых" не годились для высказывания вслух.
   - Суп разогревать? - вздохнула Настя. - На второе  там  еще  макароны
остались...
   - Ничего, Настюша, прорвемся, - он вышел из-за стола, осторожно обнял
ее за плечи, откинув упругие  волосы,  поцеловал  в  шею.  -  Все  будет
хорошо, не плачь. Ты пойди лучше пока, приляг, я  уж  сам  тут  с  супом
разберусь. И с остальным тоже.
 
*** 
 
   - Погано дело, Михалыч, - сумрачно  высказался  наконец  Гена.  Зябко
поежился - ночью все-таки ощутимо похолодало, а сорвался он из  дому  "в
чем картошку жарил", то есть в не первой свежести футболке.  Удивительно
еще, как это ему удалось  уговорить  первого  же  встреченного  водителя
ехать в такую даль, и всего за стольник.  Впрочем,  нет,  неудивительно.
Это же Гена... Геннадий Александрович. Простой укосовский маг.
   Ветер усилился, шумел в кронах берез, на чистое,  утыканное  звездами
небо с севера наползала облачная хмарь. Как бы к утру дождь не натянуло,
подумал Петрушко. Если Лешка все  еще  где-нибудь  блуждает  по  лесу...
Впрочем, это еще неплохо, если блуждает.
   Он с тревогой уставился на Гену.
   - Понимаешь, Витя, я его не чувствую. Просто вот совсем не  чувствую,
- виновато пояснил Гена и  чиркнул  зажигалкой,  закуривая.  -  Будь  он
мертв... Извини, дорогой, но все придется говорить как есть... В  общем,
будь он мертв, я бы это уловил. Остаточное биополе какое-то, уж не знаю,
как обозвать, но мы ведь такие вещи нутром чуем. Даже если на фотографию
взглянуть, и то... А здесь и  вещи  его  имеются,  и  место,  и  времени
всего-ничего прошло. Должен чувствовать. Если живой - то уж  направление
обязательно. И стрелку из щепок складывал, все без толку.  Не  вижу,  не
могу пробиться. Как бетонная стенка, понимаешь, что это значит?
   Петрушко мрачно кивнул. Это  значило  одно  из  двух...  Или  Гена  в
одночасье лишился своего дара, или...
   - А вообще, все остальное? - осторожно спросил он. - Работает?
   - Да я тоже в первую очередь подумал, - нехотя отозвался Гена. -  Все
работает. Вот, смотри.
   Он вытянул в темноту руку - и тут же из нее полился яркий,  точно  от
прожектора,  свет.  Испуганно  закрутилась  ночная  мошкара,  высветился
поваленный березовый ствол, густые заросли малины...
   - Вот таким образом, -  подытожил  Гена,  и  ладонь  его  погасла.  -
Сейчас, кстати, Семецкий сюда едет, через полчаса будет на даче. Видишь,
его чую. Даже чую, что у него коробка передач барахлит, и  что  он  злой
спросонья, и зуб у него ноет. А Лешку - ну вот хоть убей. Пусто.
   Что ж, значит, надо  смотреть  правде  в  глаза.  Значит,  получилось
"или".
   - То есть это надо понимать так, - медленно произнес Петрушко, -  что
его нет в нашем мире? Будь он здесь, ты бы почуял, живого или  мертвого.
Так?
   Гена откашлялся, выкинул  сигарету  и  старательно  затоптал  тлеющий
огонек.
   - Да, все верно. В нашем мире его нет. Значит, перенесли.  И  я  даже
догадываюсь, кто.
   Виктор Михайлович повел плечами.
   - Угу, и не нужно быть семи  пядей  во  лбу.  Наверное,  и  мобильник
Настин - его же лап дело. В  общем,  как  подъедет  Семецкий  -  вызовем
опергруппу и поедем брать. Хватит, долиберальничались...
   - Михалыч, - Гена мягко сжал его локоть, - ты не кипятись.  Глупостей
наделать проще всего. И потом, надо же санкцию Вязника. Ты  ему  еще  не
звонил?
   - Вот сейчас буду,  -  мрачно  отозвался  Петрушко.  -  Ладно,  пошли
отсюда, хватит под звездами загорать... Насчет Насти ты уверен?
   - Железно. Проспит до полудня, потом сделаю сеанс, а дальше уже будем
смотреть. Таблетками ее кормить не стоит, в любом  случае  потом  пойдет
реакция. Но я справлюсь, не волнуйся. Конечно, полностью это не снимешь,
но хотя бы эксцессы исключим. Между прочим, и тобой тоже заняться стоило
бы. Сказать, какое у тебя сейчас давление?
   - Не надо, верю, - огрызнулся Виктор Михайлович. - Но я-то выдержу.
   - Но и ты не железный.
   - Да, я резиновый. Я справляюсь,  Гена,  не  думай.  Пойдем  к  дому.
Семецкого встречать, и вообще в тепло. Слушай, какие вообще соображения?
Зачем это ему надо, чучелу этому олларскому?
   Гена шмыгнул носом.
   - Рано делать выводы.  Ясно,  что  он  затеял  какую-то  новую  игру,
видать, у них там в Олларе что-то резко изменилось... А может, ты как-то
не правильно повел те исторические переговоры. В общем, пошли пить чай и
звонить Вязнику. А этот... Если это действительно его рук дело, он скоро
сам проявится.
   - Ты вот чего, - озабоченно сказал  Петрушко,  -  ты  подготовься  на
всякий случай связаться с единянами. Может, чего дельное подскажут.
   - Я-то всегда готов, да вот не всегда готов астрал... - в темноте  не
разглядеть  было  Генину  улыбку,  но  Виктор  Михайлович  знал  -  Гена
улыбается. Грустно улыбается, впрочем, он всегда улыбается грустно.
 
*** 
 
   - Ну как? - спросил он с порога. - Как она?
   - Спит, - меланхолично сообщил Дронин,  высыпая  в  кипящую  кастрюлю
пельмени. - Вы не волнуйтесь, Виктор Михайлович, все путем будет. Отыщем
пацана, никуда не денется. Есть будете?
   - Будем, - сразу за двоих сообщил Гена. - Силы нам понадобятся.
   - Семецкому-то оставим? - криво усмехнулся Петрушко.
   - Ему  сколько  ни  оставляй,  все  мало  покажется,  -  Гена  тяжело
опустился в кресло. - Ты, Николай  Викторович,  главное,  не  передержи,
размякнут.
   - Кого вы лечите, доктор? - пожал плечами Дронин. Он и в  самом  деле
был уверен, что этот широкоплечий бородатый дядя  -  врач,  друг  семьи.
Оказал вот первую помощь  несчастной  женщине,  теперь  будет  заслужено
трескать пельмени.
   О Семецком Петрушко сообщил лишь, что это  старый,  еще  со  школьных
лет, друг. Влиятельный друг, пользующийся немалым авторитетом... в неких
кругах... Майор все  понял  правильно  и  больше  не  задавал  наводящих
вопросов.
   -  Здорово!  -  в  дверном  проеме  возник  легкий  на  помине   Юрий
Михайлович. - Ну и чего? Все так же?
   - Да, Юра, все так же, - коротко кивнул Гена. - Так ведь и времени  с
гулькин нос прошло, начали недавно. Вот, милиция работает.
   - В сводках не значится, -  пояснил  Дронин,  с  некоторым  сомнением
пожав руку вошедшему. - По больницам и моргам не проходит. Впрочем,  имя
могли и не установить. Утром надо будет проездить... Железная  дорога  в
курсе... А искать по ночным лесам,  увы...  На  своем  уровне  я  такого
добиться не могу.
   - Да и не надо, - добавил Петрушко. - Коля, спасибо. Ты и так  сделал
все по максимуму. Мне прямо  даже  неудобно...  вырвал,  можно  сказать,
среди ночи, дома, небось, на ушах уже стоят...  Ты  поезжай,  все  равно
сейчас ничего уже больше не сделаешь, а  завтра  с  утречка  созвонимся.
Лады?
   Когда  звуки  Колиной  машины  растворились  в  шуме  ночного  ветра,
Петрушко произнес:
   - Юра, я боюсь, все гораздо хуже... Гена его не находит  ни  там,  ни
там. Понимаешь, чьи тут острые ушки торчат?
   Помолчали. А потом у Виктора Михайловича коротко тренькнул мобильник.
   - Ну вот, - выслушав  кого-то,  вздохнул  Петрушко,  -  они  и  есть,
ушки... Короче, он проявился. Меккос Хайяар, тварь этакая.  Его  работа.
Сейчас подъедет, сказал,  объяснит.  Короче,  Михалыч,  вызывай  группу.
Будем брать сукиного сына прямо здесь.
   - Не будем, Витя, - проникновенно  высказался  Семецкий.  -  Не  гони
волну. Давай сперва послушаем  его,  зачем  резкие  движения  делать?  Я
понимаю твое состояние, но голова должна оставаться холодной...
   - А руки чистыми, а сердце горячим, -  скривился  Петрушко.  -  Юрик,
если бы он твоего сына украл,  ты  бы,  наверное,  про  холодную  голову
пом