когда. Более чем две тысячи за раз не
потянуть, у стихийных духов и на это едва хватит силы, а  потом  им  еще
столетиями восстанавливаться. На загнанной лошади нескоро поскачешь.
   - И что же оставшиеся? Смирятся?
   - Они верны своим наставникам, -  негромко  произнес  Хайяар.  -  Они
верны Высоким Господам, верны Собранию Старцев. Они останутся, но  уйдут
в подполье. Кто-то будет сражаться с единянами в лесах и горах, а кто-то
притворится покорным, наденет на шею знак  с  деревянной  рыбой,  но  на
самом деле он наш, и будет работать сообразно  полученному  заданию.  Не
забывайте, что связь через Тонкий Вихрь по-прежнему  будет  действовать,
мы узнаем обо всем, происходящем в Олларе.  Да  и  в  единичных  случаях
будем ходить туда. Пусть не думают единяне, что нас так легко победить.
   - Гм... - кашлянул полковник. - Представляю, какая у  вас  в  Тхаране
грызня идет, за место в списках. И мне почему-то плохо верится, что  те,
кого ваше начальство,  грубо  выражаясь,  "кинет",  столь  уж  ревностно
станут оберегать дикарей.  Люди,  знаете  ли,  всегда  люди,  со  своими
обидами, амбициями...
   - Ничего, проследим, - мрачно откликнулся  Хайяар.  -  Наказание  для
отступников ужасно, и все слуги  Тхарана  об  этом  прекрасно  знают.  В
крайнем  случае  карательную   команду   из   Древесного   вышлем.   Для
нескольких-то человек стихийные духи  не  нужны,  хватит  и  собственной
магической силы.
   -  Опять,  значит,  землянами  попользуетесь?  -  полковник   покачал
головой.
   - Все компенсируем, - терпеливо напомнил Хайяар. - Никаких проблем.
   - Ой, не верится  мне,  что  никаких  проблем.  Ладно,  к  этому  еще
вернемся. Вы лучше скажите, сколько Магистру платите за голову?
   Хайяар взглянул на него недоуменно.
   - Думаю, это коммерческая тайна.
   - А я так не думаю, - хладнокровно парировал полковник. - Зато думаю,
что у Юрия Ивановича возникнут очень большие неприятности... если  мы  с
ним по-хорошему  не  договоримся.  А  чтобы  договориться,  надо  знать,
сколько именно он собрался утаить. Смотрите сами,  Хайяар,  вам  Магистр
нужен  живой,  здоровый  и  при  связях.  Какой  прок  от  Магистра   на
лесоповале, а? Итак, сколько?
   - Ладно, -  махнул  Хайяар  рукой.  -  Это,  собственно,  скорее  его
трудности. В общем, за человека тысяча долларов.
   - Итого полтора-два миллиона! - присвистнул полковник.  -  Нехило.  С
такими средствами уже можно большими делами ворочать. Ладно, это  дальше
руководству решать. А сейчас поговорим о судьбе Дмитрия Самойлова. И еще
двоих детей, вами искалеченных. Что делать-то будем, а, меккос?
   - Странные вы все-таки  люди,  -  вздохнул  Хайяар,  -  как-то  вдруг
перескакиваете на маловажное. При чем тут эти щенки?
   - Это не щенки, - полковник досадливо повел бровями, - это российские
граждане. Которые сейчас умирают, потому что  вы  выпили  из  них  живую
силу. Это дети, в конце концов. Матери на ушах стоят... Короче,  меккос,
вы искалечили, вам и лечить. Обсуждению не подлежит, понятно?
   - Нет, полковник, непонятно, - возразил Хайяар.  -  Что  такое  жизнь
двух простолюдинов по сравнению с судьбами народов и  миров?  Зачем  они
вам? Мы только что говорили серьезно, и вдруг... Не понимаю.
   - И не надо, не понимайте. Главное, лечите.
   - Это невозможно, - Хайяар мысленно взмолился о терпении. -  Их  души
имну-минао разрушаются, и восстановить их -  все  равно  что  превратить
пепел в зеленеющее дерево. Все равно что оживить мертвеца. Не поднять из
могилы - это-то дело нехитрое, а  повернуть  время  вспять.  Увы,  магии
такое недоступно. Задержать время или  ускорить  -  пожалуйста,  великие
искусники могут даже расщепить, но чтобы направить его  обратно...  нет,
такое немыслимо.
   - Так уж и немыслимо? - усомнился полковник. - И это говорит один  из
ведущих магов Тхарана?
   - А, не преувеличивайте, - отмахнулся Хайяар. -  Я  не  ведущий  маг,
меня не допустили к Глубинному Посвящению, меня  не  зовут  на  Собрания
Старцев... В Тхаране есть маги и посильнее, но даже они  тут  бессильны.
Поймите же наконец, что маг - не повелитель  стихий,  не  владыка.  Даже
Высокие Господа - они тоже не могут того, чего  не  могут.  Есть  тайны,
которыми мы пользуемся, есть искусство, отточенное  за  тысячи  лет,  но
выйти за отведенные нам пределы нельзя. Так  что  смиритесь,  полковник.
Этих порочных юношей могло бы спасти только чудо, но мы, маги, чудес  не
творим. И никто не творит.
   - Ладно, -  сухо  произнес  полковник,  -  к  этому  вопросу  мы  еще
вернемся. Не думайте, что Управление  позволит  вам  швыряться  людскими
жизнями. Теперь же поговорим  о  третьем  мальчике,  Дмитрии  Самойлове.
Когда он будет возвращен на Землю?
   - Как только, так сразу, - пожал плечами Хайяар. -  Когда  я  завершу
третий этап операции, отправлюсь вместе с дикарями из Древесного Круга в
Оллар и прослежу, как они там будут  устроены.  Вот  тогда-то  этот  ваш
Дмитрий будет отправлен сюда.
   - А до той поры? Вы уверены в его  безопасности?  В  чужом  мире,  не
понимая языка, вообще ничего не понимая...
   - Я уверен в своей безопасности, - отчеканил Хайяар. - А значит, и  в
безопасности лемгну. Успокойтесь, с ним все  в  полнейшем  порядке.  Его
жизнь и здоровье охраняют надежные люди, полностью  мне  преданные.  Они
знают, кого и зачем охраняют. Знают, что от них зависит судьба Тхарана и
моя жизнь. Да и что может грозить мальчику? Там, в Олларе, он  находится
в спокойной, благожелательной обстановке. И питание, и  уход  вполне  на
уровне... А что касается незнания языка... Не волнуйтесь вы  так,  знает
он язык. С самой первой минуты знает. Это ведь  очень  просто  делается,
при обмене душами имну-глонни можно многое перенести из одного  сознания
в другое. Например, знание языка. Он знает олларский  столь  же  хорошо,
как и я. Современный олларский, конечно.  Чтобы  мог  ориентироваться  в
обстановке. Вот священный язык оллар-тноа  я  не  вложил  ему.  Ибо  это
кощунство, открывать потаенное, известное лишь жрецам  и  магам  наречие
варвару, вдобавок из чужого Круга. Да и не пригодится ему оллар-тноа.
   - Вашими бы устами... - задумчиво хмыкнул полковник. - Ну ладно, этот
пункт мне ясен. Да и вообще я выяснил то, что намечал на сегодня. Что ж,
меккос, пожалуй, нам пора уже прощаться. Я расскажу  о  нашем  разговоре
своему  начальству,  будем  ждать  его  решения.  Вполне  возможно,  что
Управление  и  пойдет  на  сотрудничество...  при  выполнении  некоторых
условий. И думаю, условий будет  изрядно.  -  Как-то  даже,  знаете  ли,
пугающе звучит, - усмехнулся Хайяар. - А что,  если  мне  не  понравятся
ваши загадочные условия? Что, если я предпочту  все  же  работать  не  с
вами, а с Магистром? У того-то, по крайней мере, не условия,  а  честные
расценки...
   - Ну, - полковник встал из-за стола,  прошелся  по  комнате  какой-то
деревянной походкой, - тогда могут  возникнуть  и  проблемы.  И  у  Юрия
Ивановича, и у других людей...
   - Интересно, чьи же  еще  проблемы,  по  идее,  должны  сделать  меня
уступчивее?
   - Ну, к примеру,  Чердынцовой  Анны  Сергеевны,  -  спокойно  ответил
гость.
   Не сказать, чтобы Хайяар не ожидал такого поворота, но все же  внутри
его кольнуло острой спицей.
   - Запомните, полковник, - произнес он едва раздвигая  губы,  -  таких
аргументов в разговоре я вам не позволяю. Если вы посмеете хоть  пальцем
тронуть...
   - За кого принимаете нам, меккос?  -  полковник,  похоже,  нимало  не
смутился. - Я вовсе и не думал грозить Аниной судьбой. Просто... Ну  вот
представьте, случайно узнает Аня, глубоко верующая христианка,  что  под
личиной доброго дядюшки Константина Сергеевича скрывается языческий маг.
Волхв, как они выражаются. Надеюсь, за  проведенные  на  Земле  годы  вы
успели заметить, как церковные люди относятся ко  всякой  магии?  Боюсь,
после  этого  дальнейшее  ваше  с  нею   общение   станет   невозможным.
По-человечески она, вероятно, вас и пожалеет,  и  помолится  украдкой  о
просвещении  заблудшей  души,  но  обходить  будет  за  версту.  Как  вы
полагаете, возможно ли такое?
   - Что, полковник, - прищурился Хайяар, - зубки показываем?  Ладно,  я
понимаю,  специфика  службы.  Ну  а  засим...  Голова  у   меня   что-то
разболелась. Наверное, от бессонницы. Или давление подскочило.  Пойду-ка
я прилягу. Нам, пенсионерам, надо себя беречь.
   - Что ж, меккос, - кивнул Петрушко, - всего доброго.  Надеюсь,  мы  с
вами все-таки сработаемся. Не беспокойтесь, я выход сам найду.
 
12. 
 
   - Ты что это себе  позволяешь,  щенок!  -  голос  кассара  наполнился
жгучей, готовой выплеснуться  огненной  лавой  яростью.  -  Ты  мне  еще
приказывать будешь? Ты, раб!
   Он выметнулся из седла, спрыгнул на горячие камни  дороги,  сжимая  в
побелевшем кулаке рукоять плети.
   Митька попытался было отскочить в сторону, но железные пальцы кассара
ухватили его за край млоэ, разодрали казавшуюся прочной ткань.
   - Вот тебе! Вот! - обжигающий удар плети свалил Митьку с ног,  бросил
в придорожную пыль. Харт-ла-Гир тут же поднял  его  рывком  за  ошейник,
резко нагнул. Удары посыпались один за другим - сильные, хищные,  рвущие
кожу до крови. Безумная, невозможная боль,  уже  невмещавшаяся  в  теле,
вылилась  наружу,  повисла  перед  глазами  багровым  маревом.   Митька,
собравшийся было героически молчать, уже после первых  ударов  вопил  во
весь голос. Сознание мерцало точно неисправная люминесцентная лампа. Все
прошлые порки казались чепухой по сравнению с этой - сейчас кассар и  не
думал соразмерять силу, его сейчас вела лишь ярость, и сам он сейчас был
каким-то  совсем  другим  существом  -  вроде  бы  даже  и   не   совсем
человеческим.
   А в Митьке вместе с болью вызревала ярость  -  такая  же  обжигающая,
едкая, черная. То ли она была отражением бешенства кассара, то ли  долго
копилась  где-то  в  глубинах,  на  темном  дне  -  и   сейчас   наконец
выплеснулась.
   Может, именно темная ярость придала ему  сил  -  и  отчаянным  рывком
извернувшись, он вцепился зубами  в  сжимающую  его  руку,  в  запястье.
Вцепился - и  намертво  сжал  челюсти,  чувствуя,  как  рот  наполняется
солоноватой чужой кровью.
   Харт-ла-Гир, непонятно выругавшись, отбросил плеть - и  легко,  точно
котенка, рванул Митьку так, что зубы его, соскочив  с  кассарской  руки,
глухо клацнули, а сам он перелетел через дорогу  и  врезался  в  одиноко
стоявший у края куст.
   Хотелось так и остаться в колючих ветках, никуда больше не  идти,  не
ругаться, не доказывать, не  плакать  -  просто  лежать  мертвым  куском
вещества. Силы его кончились. И кончилась породившая их ярость, а взамен
разрасталась в душе вязкая, холодная пустота.
   Но долго валяться ему не пришлось - сильные руки кассара вытащили его
из веток, перенесли куда-то, прислонили к  большому  и  теплому.  Открыв
глаза, Митька обнаружил себя сидящим в тени высокого, в три человеческих
роста валуна, и смутно припомнил, что  камень  этот  был  виден  еще  на
выезде из селения -  где-то  вдали,  у  горизонта.  Значит,  они  отошли
изрядно, прежде чем Харт-ла-Гир дал себе волю.
   Митька опасливо покосился на кассара - но тот уже иссяк.  Не  было  в
нем недавней звериной злости, остались лишь тени  перед  глазами,  и  во
всей его массивной фигуре чувствовалась опустошенность.
   - Ну что же мне с тобой делать? - едва ли не  простонал  Харт-ла-Гир,
видя, что он разлепил глаза. - Убейте, - просто посоветовал Митька, едва
шевеля разбитыми в кровь губами. -  Вам  же  лучше  будет.  -  Помолчав,
добавил:
   - И мне тоже... Я не хочу жить в вашем идиотском мире, он мне  чужой.
Раз уж никак домой нельзя, на Землю, значит, мне надо умереть. А вы себе
другого купите, что вам, денег не хватит?
   - Деньги казенные, - хмуро заметил кассар. - Их надо экономить.
   - Значит, не убьете?
   - Нет, не убью, - столь же просто ответил Харт-ла-Гир.  -  И  сам  не
пытайся, не дам.
   - Значит, так и будет дальше, - равнодушным, пыльным  голосом  заявил
Митька. - Я не буду вас слушаться, вы будете меня бить, пока...
   - Пока нас обоих не убьют, - спокойно завершил его фразу кассар.
   - Убейте меня сразу, тогда убьют вас одного, -  в  тон  ему  возразил
Митька.
   - Одного меня не убьют, - махнул рукой Харт-ла-Гир. - Один  я  им  не
нужен.
   - Что, типа неуловимо индейца Джо? - съязвил Митька по-русски.
   Кассар не стал допытываться насчет индейца.
   - Тогда я  не  знаю,  что  делать  дальше,  -  грустно  произнес  он,
присаживаясь рядом. Предоставленные себе кони смирно бродили  невдалеке,
щипали чахлую траву.
   - Почему?
   - Я уже объяснял. В нашем мире ты сможешь выжить,  только  подчиняясь
мне во всем. Иначе погибнешь. Я лучше  знаю,  что  нужно  делать,  чтобы
спастись. И до недавнего момента я думал, что ты хочешь спастись. Теперь
даже не знаю... Если ты стремишься к вратам смерти, ты в них войдешь.  А
вслед за тобой - и многие, многие другие, о ком ты и понятия не  имеешь.
Впрочем, какое тебе дело? Идущий к вратам смерти думает лишь о себе.
   - Зачем вы со мною возитесь? - сухо  спросил  Митька.  На  ответ  он,
впрочем, не надеялся, по опыту знал - кассар отмахнется или промолчит.
   - Да уж не из милосердия, - буркнул кассар. - Но говорить тебе  я  не
должен. Не имею права. Понимаешь? Это обет... клятва... не знаю уж,  как
объяснить, не объясняя всего остального.
   - А если бы не было приказа? - Митька втянул губами  воздух.  Во  рту
еще оставался привкус чужой крови. - Сказать честно? Не знаю. Не знаю  и
не хочу об этом думать. Но приказ есть, и ты не умрешь, пока я  в  силах
этому помешать.
   - А зачем тогда били?
   Кассар сердито засопел.
   - Разозлился. Ты прав, наверное, не стоило. С такой ободранной шкурой
не больно-то походишь... да и не поскачешь. А  мы  ведь  бежим,  Митика.
Погоня за нами. Государева погоня.
   - Государева? - вытаращил глаза Митька. -  Но  ведь  вы  же  сами  на
этой... тайной государевой службе. Я думал, за нами эти гоняются...  ну,
разбойники... или городское начальство.
   - Все изменилось, - резко бросил кассар. - Все куда  сложнее,  чем  я
думал  месяц  назад.  Те,  кто   нас   преследует,   оказались   гораздо
могущественнее. Я опасался кинжала, яда, заклинания... а на нас с  тобой
объявлен розыск, точно на воров  или  смутьянов.  Я  ведь  почему  этого
придурка  старосту  ублажал?  Нужно  было  понять,  получил  ли  он  уже
предписание насчет нас... И ночью навестил его сундук со свитками. - А я
думал, ночью у вас другие развлечения были... -  стараясь  говорить  как
можно суше, заметил Митька. - С этой вот... румяной.
   - Ну, не всю же ночь подряд, - пожал плечами Харт-ла-Гир. - Девушка в
конце концов утомилась... Не столь уж она оказалась ненасытной. В общем,
у  нас  есть  в  запасе  день.  Государеву  почту  в  селение   привозит
специальный чиновник Тайной Палаты, в каждое  новолуние.  Думаю,  завтра
господин староста сильно и неприятно удивится.
   - Ну хорошо, - вздохнул Митька, -  но  дальше-то  как  быть?  Я  ведь
послушным рабом не буду... ну, не всегда буду. Зачем вам вообще раб?
   - А, ладно... - махнул рукой Харт-ла-Гир. - Скажу. Думали, что  среди
рабов  тебя  никто  не  станет  искать...  да  и  слишком  это   сложно,
стольких-то проверить. Главное, чтобы ты из прочих никак не выделялся. А
ты выделяешься.
   - Кидать камень в колодец я бы не стал, -  твердо  заявил  Митька.  -
Противно это.
   - Ты-то при чем? - устало  вздохнул  кассар.  -  Кидать  должны  были
крестьяне, за которых отвечает староста. - Ты его  ни  в  коей  мере  не
волнуешь, ты - моя собственность, как кони, как меч. Он же  не  заставил
кидать камни Искру с Угольком.
   - Я не вещь, - сквозь разбитые губы процедил Митька. - Запомните это,
пожалуйста.
   - И так понятно, - хмыкнул кассар. - Но на людях это ни в коем случае
нельзя показывать. Если не хочешь погубить и себя, и меня,  и  еще  кучу
народа.
   - Наверное, пока вы мне все не расскажете, я не буду вас слушаться, -
стоял на своем Митька. - Я просто не знаю, кому тут верить. И  можно  ли
вообще верить вам.
   - Тогда тупик... Я и говорю, что не  знаю,  как  быть.  Положимся  на
судьбу и волю Высоких наших Господ.
   - А единянин, которого сегодня  убили,  не  считал  их  господами,  -
ухмыльнулся Митька. - И между прочим, я в них тоже не верю.  Вы  верьте,
дело ваше, а я уж так...
   -   Что,   приглянулся   единянин?   -   язвительно   поинтересовался
Харт-ла-Гир. - Умный дядька, не спорю. Крепкий дядька. Только вот  крови
такие прольют немерянно. Спасатели... - процедил он сквозь зубы.
   - Почему? - удивился Митька. - Он же наоборот, он про любовь говорил,
про милосердие, радость...
   - Он и сам в это верит, - печально произнес кассар. - Все они  верят,
и потому их не остановить. Они придут железной волной с севера, эти орды
отступника Айлва-ла-мош-Кеурами, брата нашего государя. Ты  знаешь,  что
такое сарграмская конница? Вот лучше и не знай. Только, боюсь, вскоре мы
все это увидим. Они придут с именем  своего  Единого,  и  разрушат  наши
храмы, и казнят жрецов, и казнят всех, кто не покорится. А не  покорятся
многие... мы верны нашим Высоким Господам, мы связаны с ними клятвами  и
тайнами. Одни  отступят,  притворятся  рабами  Единого,  дабы  сохранить
жизнь. Другие встанут  на  пути  отступников  с  оружием  в  руках  -  и
погибнут. Их будут жечь, топить в колодцах,  кидать  в  муравьиные  ямы,
сажать на колья... Ты вот единянина пожалел... А знаешь ли ты, что когда
его сподвижники захватят Хилъяу-Тамга, то  в  старый  колодец  бросят  и
старосту, и стражников, и парнишку этого, который заюлил, дескать, шутки
ради  спрашивал,  и  деда,  который  его   выдал,   и   этого,   который
доказательств просил... -  Тогда  не  надо  было  казнить  единянина,  -
вставил Митька. - У нас, ну, в нашем мире,  говорят:  "посеешь  ветер  -
пожнешь бурю".
   Пословица вспомнилась кстати - ее любила повторять мама,  разглядывая
двойки в Митькином дневнике. Типа, не  запусти  ты  математику  в  пятом
классе - был бы сейчас круглым отличником.
   - Буря уже идет, - возразил кассар. - Глянь, что в Сарграме делается.
Старец Алам, понимаешь, очень любит людей, очень заботится об их  вечной
жизни... а ради жизни вечной можно и земную подсократить...  мечом  там,
колом, костром.
   - Какой еще Алам? - из вежливости спросил Митька. На самом  деле  ему
уже становился в тягость этот разговор. Все равно  не  разберешься,  кто
тут прав, кто лев... Единянин говорил - и все его слова так и ложились в
душу, прямо какой-то свет разгорался. А кассар сейчас говорит иное  -  и
тоже волей-неволей ему веришь, все звучит как-то очень  уж  убедительно,
веско... Сейчас он знал лишь одно - камень в колодец кидать было нельзя,
чья бы правота ни перевесила.
   - Алам, - охотно ответил  Харт-ла-Гир,  -  это  главный  предводитель
единян. Вестник, как они его называют. Они все его слушают,  и  государь
Айлва-ла-мош-Кеурами, и солдаты, и чернь, и варвары. Единяне верят,  что
Алам каждый день разговаривает с этим их Единым, и тот его слушает.
   - А по-вашему - это все сказки,  про  Единого?  -  на  всякий  случай
уточнил Митька. - Вы сами-то в него верите или не верите?
   Кассар долго  молчал,  вырвал  какую-то  травинку,  пожевал  стебель,
отбросил...
   - Я не знаю, - наконец произнес он глухим, непривычным голосом. -  Не
знаю, Митика. Я вижу, что есть у единян сила, которую просто  оружием  и
многолюдством не объяснить. Вот и этот  старик...  Так  легко,  радостно
идти на смерть... Для этого нужно  чувствовать  чью-то  руку.  Не  знать
умом, не предполагать, а именно чувствовать. Что-то же такое должно  ему
помогать. Да еще и магия... - процедил он сквозь зубы.
   - Что магия? - уставился на него Митька.
   - Не действует на них магия, - нехотя обронил кассар.
   - Как - не действует? А как же тогда в городе, на площади, когда маги
этих единян своими посохами пожгли?
   - Ну... - за