испытываешь меня?
     - Испытание ты уже прошел.  Я должен направить тебя на твой путь, как
сделал это и в отношении Сократа в свое время.
     - В свое время?
     Сирано  едва  сдерживал овладевшее им  бешенство.  Что  это?  Неужели
англичанин,   владеющий  древним  языком,  издевается  над  ним?  Внезапно
пронзительная мысль охватила Сирано.  Нет, нет! Скорее всего он имеет дело
с умалишенным!  И бред того о богах-соляриях так же достоверен,  как и его
"бессмертие",  позволившее ему  "в  свое время",  две с  лишним тысячи лет
назад, общаться с Сократом.
     Жгучую горесть и  жалость ощутил Сирано.  Многое бы  он отдал,  чтобы
вернуть  недавнее  состояние  готовности бороться  вместе  с  доброносцами
против зла, добиваясь торжества справедливости! И Сирано отвернулся, чтобы
скрыть выступившие у него на глазах слезы, не прерывая "больного".
     А "безумный" Тристан как ни в чем не бывало предавался воспоминаниям:
     - Это  было во  времена великого зодчего Фидия и  его  друга Перикла,
правителя  Афин,  созидавших великолепный храм  Афины-Девы  на  холме  над
городом. Дороги шествий еще не было. Я всегда имел склонность к лазанию по
скалам,  закаляя характер, потому не воспользовался подъездными путями для
доставки наверх  мрамора,  а  по  крутой  горной тропке поднялся прямо  на
площадку,  где уже красовался почти законченный Парфенон. Как красивы были
его  мраморные  колонны  на  фоне  удивительно синего  неба!  Великолепная
гармония пропорций!  Солярии могли бы  позавидовать,  если бы  знали такое
чувство!   Но   мне  хотелось  не  только  любоваться  истинной  красотой,
создаваемой людьми,  но увидеться с молодым скульптором, сыном каменотеса,
всю  жизнь высекавшего из  глыб "божества".  Этому молодому человеку Фидий
поручил украсить храм изображением богинь,  носительниц Зла, а Сократ, так
звали  ваятеля,  самовольно заменил мрачные фигуры  светлыми изображениями
богинь  Добра  и   сделал  это  так  впечатляюще,   что  разъяренный  было
самовольством подмастерья Фидий в восхищении от увиденного признал решение
юноши лучшим,  чем  его прежний замысел.  Мне же  казалось,  что художник,
вооруженный идеями Добра,  воплотивший их  силой  искусства в  благородный
камень,  может оказаться тем  самым соратником по  "Миссии Ума и  Сердца",
которого я тщетно искал по всей Элладе.
     Кто знает, может быть, скульптор Сократ, не будь моего вмешательства,
обрел бы  не меньшую известность,  чем философ,  искатель блага,  каким он
стал после наших бесед. Ценя их и прислушиваясь к моим советам, он оставил
мрамор и  свой  шелковый хитон с  нарядными сандалями,  бродя среди народа
босой,  едва ли не в  рубище и  беседуя с  людьми о жизни,  дабы направить
каждого по светлому пути. Так он стал признанным первым мудрецом Эллады.
     - Уж  не  хочешь  ли  ты сказать,  - прервал наконец Тристана Сирано,
полный не столько сострадания,  сколько возмущения и сарказма,  - что  был
тем  самым Демонием Сократа,  о котором тот говорил как о неизменном своем
советчике?
     - Именно так,  брат мой по крови,  Демоний Сократа -  твой слуга! Как
принято говорить в ваше время.
     И здесь самообладание Сирано изменило ему.  Перед ним,  бесспорно, не
умалишенный, а англичанин-насмешник, решивший унизить французика со славой
дуэлянта, оскорбив и обезоружив его издевательским обрядом. Неужели же все
произошедшее в подвальном зале,  шпаги,  направленные ему в грудь,  кровью
подписанная  клятва,   все   это  лишь  жалкое  балаганное  представление,
разыгранное для того, чтобы развенчать Сирано!
     Скачки  настроения  и  противоположных выводов  были  характерны  для
вспыльчивого и резкого Сирано де Бержерака.  Оскорбленный и уязвленный, он
потерял над собой власть и, ухватившись за шпагу, сквозь зубы процедил:
     - Да  было бы вам известно,  мистер Лоремет,  что я  провел более ста
дуэлей,  хотя ни  разу не вызывал своего противника на поединок.  Они сами
после моего словесного отпора обидчикам вызывали меня.  Но ваши речи, сэр,
оскорбляют не только меня,  но и  великих мыслителей,  которых я  чту.  Вы
решились глумиться над  Сократом и  Кампанеллой,  и  вам придется в  таком
случае скрестить со мной оружие!
     - Что я слышу? Не хочу верить ушам! Вери бед! Скверно! Не ты ли, брат
Савиньон, подписал клятву кровью?
     - Я не преступлю клятвы, защищая свою честь и доброе имя философов, и
не позволю никому, как не допустил сожжения книг Декарта у Нельских ворот,
слышите,  никому, даже названного моим ритором, водить меня за нос, как бы
он  ни  был  велик,  с  помощью басен и  сказок о  внеземных существах или
собственном "бессмертии".
     Тристан  Лоремет расхохотался,  и  смех  его  был  таким  искренним и
заразительным,  что подействовал отрезвляюще на  Сирано,  который не знал,
как этот смех воспринять, и совершенно смутился.
     - Брат мой Савиньон!  -  перешел на французский язык Лоремет.  - Я не
сомневаюсь,  что тебе ничего не стоило бы с  помощью своей шпаги доказать,
что я вовсе не бессмертен.  Признаю твою правоту.  Приношу свои извинения.
Прошу пощады и  согласия выслушать меня.  Мне легко если не  доказать,  то
показать,   что,   не  отличаясь  от  людей  продолжительностью  жизни,  я
действительно встречался с Сократом.
     - Как это может быть? - хмуро спросил у него Сирано.
     - Только  такому  острому уму,  как  твой,  я  берусь  объяснить это.
Согласись лишь выслушать меня.
     - Я должен не только согласиться, но и понять.
     - Это  уже  моя  забота.  Так  слушай,  вспыльчивый  мой  друг.  Наша
прародина Солярия,  как я назвал ее для тебя,  находится у другого солнца,
пусть его назвали когда-то Сириусом или как-нибудь по-другому.  Расстояние
до  нее  так  огромно,  что  даже свет идет оттуда до  Земли годы и  годы.
Понятно?  Еще  больше,  чем  свету,  нужно  затратить времени межзвездному
кораблю, чтобы преодолеть это расстояние, как приходилось нам, соляриям, в
своем стремлении добраться до  вашей Земли.  И  беда,  если  б  Природа не
пришла нам на помощь!
     - Чем  же  можно  помочь  в  преодолении бездны небесной?  Что  может
сравниться со  скоростью распространения света,  о  которой ты  говоришь и
которую мы воспринимаем как мгновенное сверканье луча?
     - Мгновенное?   Нет  и  нет!   Природа,  наоборот,  поставила  предел
достижимой   скорости.   Ничто   не   может   перемещаться  быстрее,   чем
распространяется свет! Вам, людям, этот простой закон пока еще неизвестен,
однако он  непреложен.  С  приближением летящего тела к  этой скорости для
него меняется течение времени.  Оно  уже  иное для улетевших на  корабле к
звездам, чем у оставшихся на месте.
     - Время иное? Как это понять?
     - Очень просто!  В  природе есть  немало примеров,  заложенных в  нее
ограничений.  Нельзя,  например,  разделив камень на  части,  получить вес
частей больше, чем имел сам камень.
     - И что же?
     - Изволь. Найдешь ли ты что-либо центральнее центра окружности?
     - Разумеется, нет, ибо окружность строится из центра.
     - Вери уэлл!  Считай,  что из "центра" образовалась и наша Вселенная,
для которой время течет с  момента ее  возникновения,  а  в  ее центре оно
стоит и  всегда стояло.  В  этом  разгадка вечности,  друг мой.  Вселенная
потому и существовала всегда,  что в центре ее время оставалось и остается
недвижимым.
     - Допустим.  Значит, чтобы время стояло не только в центре Вселенной,
пришлось  бы  всему  веществу  ее,  уподобившись  лучу  света,  мчаться  с
предельной скоростью?
     - Ты  неплохой ученик,  брат  мой.  Ты  угадал,  что  стоянию времени
соответствует перемещение тел в  пространстве именно с  такой,  назовем ее
центральной,  скоростью.  Центральной,  поскольку нет  ничего  центральнее
центра окружности.  И  теперь тебе станет понятным некий образ:  представь
себе  стрелку вселенских часов,  где  протекшее время отмечается не  углом
поворота стрелки, а длиной дуги, описанной или ее концом, или любой точкой
на  ней,  вплоть  до  оси  вращения.  Представь  еще,  что  конец  стрелки
вселенских  часов  отмечает  время  для  тел,   находящихся  в  покое,   а
перемещение точки от конца стрелки к ее центру вращения отражает скорость,
обретенную телом.  Дуги,  описываемые точкой по мере ее приближения к  оси
вращения,  окажутся тем  короче,  чем  меньше станет радиус описываемой ею
дуги.  А  в центре вращения дуга превратится в нуль,  и время остановится.
Понятно?
     Сирано наморщил лоб и произнес:
     - Следовательно,   если  мысленно  перенестись  на   луч  света,   то
распространяется он в  любое место Вселенной мгновенно,  раз время у  него
стоит.
     - Ты  понял самую суть!  Все  именно так!  Для  луча света или  тела,
достигшего скорости распространения луча,  время стоит.  Но для остального
мира,  для  всех его  тел,  в  зависимости от  скоростей,  с  которыми они
движутся и находятся в покое, время протекает по-прежнему. Это ты уяснил?
     - Видимо, так.
     - Вот   и  открытие  тайны  моего  "псевдобессмертия"!  Просто  после
пережитого  мною  несчастья  на  Земле,   где   я   оказался   неспособным
предотвратить   вероломную  казнь  лучшего  из  людей,  великого  философа
Сократа, добившись лишь его посмертной реабилитации, я, готовый сам выпить
предназначенную  Сократу чашу яда,  счел необходимым вернуться на Солярию,
чтобы сообщить о своей несостоятельности.  Летя туда со скоростью, близкой
к  скорости света,  как бы приближаясь умозрительно к оси вращения стрелки
вселенских часов,  я обогнал земные тысячелетия,  отмечаемые  концом  этой
стрелки. И когда, найдя на Солярии успокоение и поняв свой долг продолжать
выполнение "Миссии Ума и Сердца",  я вернулся на Землю,  для  меня  минуло
двадцать лет,  ровно на столько я и постарел, а на твоей Земле прошло, как
ты уже представил себе,  два тысячелетия.  И вместо Сократа я нашел Сирано
де Бержерака. Ты мог бы теперь считать меня своим Демонием, если бы сам не
был сравнительно близким потомком  соляриев.  Нам  обоим  надлежит  вместе
продолжить  великое  Дело  "Миссии  Ума  и  Сердца",  которому на службу я
пытаюсь   поставить   тайное   общество,   поскольку   оно   может    быть
противопоставлено  государственным  и церковным войнам и античеловеческому
произволу, хотя в грядущем всегда надо предвидеть возможность недостойного
использования подобных обществ в совершенно противоположных целях*.  И все
же нельзя ныне бездействовать,  видя неисчислимые несчастья наших  братьев
на Земле.
     _______________
          * Это   и  произошло  спустя  300  лет,  когда  тайные  общества
     (масонские ложи) стали  служить  интересам  международных  монополий,
     фашизму, сионизму и крайней реакции. (Примеч. авт.)

     - Ты действительно считаешь уже всех людей своими братьями?
     - Так же,  как и тебя,  -  братьями по крови!  Правда,  если охватить
мыслью  миллионы лет,  которые  прошли  со  времени  прилета  сюда  первых
соляриев-колонистов.
     - Где же они, эти носолобые?
     - И  у  нас  на  Солярии,  друг мой,  живут многие народы и,  подобно
земным,  имеют свои характерные черты лица.  Разные расы в различное время
достигали там вершин цивилизации.
     - Ну,  если не  наследственные признаки,  то  куда же делась на Земле
привнесенная на нее цивилизация?
     - Считай, брат мой, что ваши мифические Адам и Ева были соляриями, но
"райскую цивилизацию" покинутой планеты удержать им было не под силу. Ведь
цивилизация -  это  не  только  сумма  знаний,  передаваемая поколениями с
помощью обучения, книг и предметов культурного обихода. Понятно? Это еще и
мастерские, надлежащим образом оборудованные, с умелыми руками, способными
подобные предметы воспроизводить.  Требовалось и сырье,  которое надо было
найти  в  незнакомых недрах,  научиться  использовать.  А  потомки  первых
колонистов,  оказавшись среди богатой земной природы, должны были бороться
за существование,  когда грубая сила и ловкость в борьбе с земными зверями
оказались нужнее  книжных знаний  культурных предков.  И  увы,  за  первые
десятки тысячелетий,  а  быть может,  и много быстрее,  первые колонисты с
Солярии  одичали,  превратившись из  соляриев в  людей,  дав  начало  роду
человеческому,  когда охота,  то есть убийство живых тварей, стала основой
существования.
     - Но почему в памяти людской не осталось ничего о нашей прародине?
     - Почему же  не  осталось?  Вспомни детские сны,  ощущение полета без
всяких усилий.
     - Допустим, и я помню такие ощущения. И что же?
     - Так  ведь  это  ощущения ваших пращуров,  которые испытывали потерю
веса при преодолении звездных бездн.
     - Ты  хочешь сказать,  что  не  бог создал на  Земле человека,  а  он
прилетел со звезд?
     - Именно это, ибо нет у вас на планете самостоятельно развившегося на
ней разумного существа и  нет у  человека здесь сородичей.  О подлинных же
своих  братьях земной  человек забыл.  Но  на  Солярии вспомнили тех,  кто
покинул когда-то наш мир,  чтобы заселить иной. И пусть спустя непостижимо
долгое время и  смену несчетных поколений,  благодаря сделанным историками
Солярии  находкам удалось  возродить память  об  улетевших братьях.  Уклад
нашего общества к  тому времени уже стал таков,  что посылка "Миссии Ума и
Сердца" к  древней земной колонии соляриев стала нашей потребностью,  хотя
участие в ней,  связанной с межзвездным полетом,  требовало от миссионеров
отказа от  личного счастья,  от  родных и  близких,  которые не  могли уже
дождаться их возвращения на Солярию.  У вас это назвали бы подвигом. У нас
- велением сердца. Ты все понял?
     - "Мне ничего, а все, что есть, - другим!"
     - Ты угадал в  своем сонете наш завет.  Потому я  и обращаюсь к тебе,
рассчитывая на  твое  участие  в  "Миссии Ума  и  Сердца",  в  которой так
нуждается человечество.
     - Лоремет!  Я  всей  душой  готов  поверить тебе!  К  моему  большому
сожалению,  даже впечатляющая история одичания наших земных предков -  еще
не   доказательство  достоверности  тобой  рассказанного,   ибо  приведено
писателем Тристаном Лореметом,  отличающимся смелой выдумкой,  столкнувшей
меня с "живым Демонием Сократа".
     - Выдумкой?  -  впервые  возмущенно  воскликнул ритор.  -  Вы,  люди,
воображаете,  будто то,  чего вы не понимаете,  имеет духовную природу или
вообще не существует.
     - Ты прав, Тристан. Наши лжемудрецы порой считают, что того, чего они
не знают,  быть не может.  Как вольнодумец,  я отрицаю их догмы,  но я и у
призрака,    явившегося   мне,   готов   потребовать   доказательств   его
существования.
     - Вери уэлл! Я представлю их тебе... Устроит ли тебя, если я...
     Лоремет был прерван громким условным стуком в дверь.
     Тристан  открыл  ее   и   увидел  на  пороге  встревоженного  герцога
д'Ашперона.
     - Скорее!  Гвардейцы кардинала штурмуют  замок.  Они  требуют  выдачи
английского шпиона Лоремета,  который, по сообщениям доносчиков кардинала,
вошел в замок, не выйдя оттуда с остальными гостями.
     Тристан Лоремет совсем по-мальчишески присвистнул,  хотя по внешности
ему было лет под семьдесят,  и  подмигнул Сирано де Бержераку,  надевая на
лицо свою черную маску.
     - Я буду защищать вас своей шпагой! - запальчиво предложил Сирано.
     - Нет,  - возразил герцог. - Вы возьмете двух коней и вместе покинете
Париж.
     - А  вы,  ваша  светлость,  останетесь заложником?  Я  не  могу этого
допустить! - протестовал Сирано.
     - Отнюдь нет.  Я  открою ворота и предложу гвардейцам обыскать замок,
конюшни, помещения для слуг.
     - А мы? - удивился Сирано.
     - Вы будете скакать по одной из ведущих из Парижа дорог.  Следуйте за
мной, - с присущей ему краткостью речи предложил герцог.
     Лоремет в  неизменной своей  маске  и  Савиньон Сирано де  Бержерак с
черной повязкой на  лбу  двинулись за  седовласым величественным герцогом,
который повел  их  по  коридору,  отпер замыкающую его  дверь и  пропустил
вперед, сам освещая сзади дорогу факелом, который держал в руках.
     Пахнуло сыростью.  Они двигались в подземелье, однако вскоре ощутился
запах конюшни. Они действительно оказались рядом со стойлами, где их ждала
пара уже оседланных коней.
     - Берите поводья,  -  скомандовал герцог,  - ведите коней за собой. Я
буду освещать путь впереди.
     Тайный   подземный   ход   вел   куда-то    из    замка   д'Ашперона,
предусмотрительно сооруженный,  видимо, еще предками герцога. Кони, бывшие
всегда наготове,  составляли с  подземным ходом  неотъемлемую часть защиты
хозяина  замка,  жившего в  беспокойную эпоху  смут  и  сражений народа  с
солдатами,   католиков  с   гугенотами,   короля  с  вассалами,   хотя  бы
находившихся у него под боком в Париже.
     - Куда, ваша светлость, ведет этот ход? - спросил Сирано.
     - Он выведет на берег Сены,  где,  я думаю, ваша прославленная шпага,
господин де Бержерак,  не понадобится. Надеюсь, вы не откажете вернуться в
мой замок в качестве должным образом обеспеченного мной поэта?
     Сирано было вспыхнул. Ведь он не раз отвергал подобные предложения, и
даже сделанное самим кардиналом Ришелье.  Однако сдержал себя,  вспомнив о
подписанной им клятве, поняв, что герцог делает это предложение, исходя из
интересов тайного общества, помимо того, Сирано вспомнил, что, отказавшись
от  солдатского жалованья,  он лишен всяких средств к  существованию,  ибо
обратиться за ними к отцу господину Абелю де Сирано-де-Мовьер-де-Бержераку
он не мог.  Тот слишком потратился на экипировку сына в  гвардейцы короля,
чтобы при своей скупости давать теперь еще деньги на его содержание*.
     _______________
          * Исторически известно,  что предложение это потом будет принято
     Сирано де Бержераком. (Примеч. авт.)

     Обо всем этом думал Сирано,  замыкая шествие,  где впереди с  факелом
величественно шествовал герцог,  словно не в  подземелье,  а по дворцовому
ковру,  направляясь на  свидание с  монархом.  Следом шел Тристан,  ведя в
поводу лошадь,  которая храпела,  когда мимо проносились, хлопая крыльями,
встревоженные летучие мыши.
     Ведомый Сирано конь,  более смирный, чем у Тристана, замыкал шествие.
Сесть в седло, пока они находились в подземелье, было невозможно.
     Шли долго,  очень долго.  Савиньон подумал о легендах, повествующих о
подземных лабиринтах, скрытых под Парижем. Впоследствии о них будет писать
Виктор Гюго,  когда  горожане используют их  как  сточные канавы растущего
города. Но в описываемое время подземный ход оставался сравнительно сухим,
хотя стены, как несколько раз ощутил Сирано, местами были влажными.
     Наконец под  ногами стала  хлюпать вода.  Пахнуло свежестью,  видимо,
близко была уже и желанная река.
     Герцог остановился у решетки, замыкающей ход. Снаружи никто не мог бы
попасть сюда. Сочившаяся со стен подземного хода влага собиралась теперь в
ручеек,  по которому ступали люди и  лошади.  Он выливался сквозь решетку,
стекая в Сену. Очевидно, снаружи это выглядело обычной сточной канавой.
     Выход  из  "канавы" был  низким,  чтобы  не  выдать  размером решетки
истинного назначения коридора.
     Герцог  отпер  внутренний замок,  откинул  решетку.  Обученные лошади
проползли через низкий выход.
     Герцог  д'Ашперон,  стоя  с  внутренней  стороны  решетки,  запер  ее
изнутри;  успокоенный тем, что его план спасения Тристана и Сирано удался,
он готов был уже повернуться и уйти, когда услышал снаружи крики.
     Он недооценил хитрости и коварства кардинала Ришелье.  Тот,  конечно,
имел достаточно шпионов, чтобы проведать о старинном тайном ходе из замка,
и за решеткой гостей герцога ждала засада.
     Герцог не осмелился выйти.  Он лишь слышал звон шпаг,  крики,  стоны,
потом лошадиный топот.
     Он не знал, что случилось с Тристаном и Сирано. С тяжелым чувством он
побрел обратно в замок, чтобы впустить туда гвардейцев.


     Глава третья

     ПОГОНЯ

                                   Что бы ни случи