.  Заметив,  что мои
богадуры отступают, я приказал  трубить в  трубы и бросился к ним на помощь;
увидя меня,  оробевшие было  богадуры снова вступили в бой и  перебили много
врагов между  стенами. На Ильчи-Буга и Тугуль-богадура мои воины бросились с
мечами через пролом в стене. Оба со своими отрядами бежали. В погоню за ними
кинулись амир Баграм и Маджур Хорасанский, но первый из них почему-то принял
Маджура за моего врага и убил его.

     Амир Муса, не  зная, что предпринять,  послал на  ворота Хызар  отряд в
пять тысяч человек. Четыре тысячи воинов, под личным предводительством амира
Мусы, напали на меня. Я первоначально  противопоставил  нападающим лишь  100
всадников, но они не могли  справиться с значительно сильнейшим неприятелем;
поэтому, чтобы помочь моему войску, я сам открыл стрельбу. Один из брошенных
снарядов весьма удачно поразил самого амира Мусу, который так испугался, что
сейчас  же  бежал  в  свою сторону  с семитысячным войском. Те же пять тысяч
человек, которые под предводительством Малик-богадура воевали у  ворот Хызар
с  амиром Сайфуддином и  амиром Сары-Буга, после нескольких  нападений  моих
богадуров  тоже бежали и Малик-Дауд их преследовал. Эти пять  тысяч человек,
спасшись  бегством, присоединились  к амиру Мусе. Они до  того перепугались,
что оставили в степи Арзу-Малик-ага-- дочь Баязид-Джелаира, жену амира Мусы.
Я обрадовал ее милостью и отослал к одному шейху.

     Мы  преследовали неприятеля до  Кизыл-таг. После  этого  мы,  с  общего
согласия, решили зимовать,  и бухарские военачальники находили это выгодным;
я возвратился  в Кеш, так  как  городбыл обильно  снабжен  продовольствием и
хорошо укреплен.  В  сторону Бухары  я отправил отряд под  предводительством
Махсуд-Ша  и  приказал  овладеть городом.  Бежавшие от  Карши  войска  амира
Хусайна услышали,  что  амир Хусайн их  проклял, устыдились  и, выбрав  себе
предводителем  амира Мусу,  в числе  десяти  тысяч  человек, под начальством
десяти амиров,  двинулись, чтобы взять Бухару. Я послал против них бывшего в
то  время  правителем  Герата  Малик-Хусайна,  который  раньше  испытал  мое
великодушие.  Сам  я,   снисходя  к  настойчивым  просьбам  жителей  области
Мавераннахр, отправился  туда. Я  вместо  себя оставил  при войске  старшего
своего  сына, Мухаммад-Джагангира,  а  регентом  (аталыком)  к нему назначил
Мубарак-Ша.

     Я загадал по Корану, и мне открылся стих: "Кто уповает на Бога, тому он
дает  довольство:   Бог   совершит   свое   дело".   Я  очень   обрадовался.
Переправившись  через Аму-Дарью я был  в  нерешительнсти, куда  мне  следует
направиться:  в  Самарканд  или  Бухару. В  это  время пришло известие,  что
большая часть войска из отряда амира Мусы сосредоточена близ  Карши, поэтому
я туда и направился. Быстро напал я на врагов, обратил их в бегство и взял в
плен амиров Кайсара и Урдашыха и овладел богатой добычей, которую и разделил
между своими  воинами. Услышав об  этом, Хинду-шах и амир Сулейман, с  пятью
тысячами всадников бежали  и стали собираться в заранее  условленном  месте,
чтобы  приготовиться  к военным  действиям.  Я узнал об их  приготовлениях и
решился внезапно напасть на них. Все свое войско я разделил на семь  частей.
Шейх-Али-богадура и амира Джагу  я выслал на  разведку,  начальниками частей
войска   я    назначил:   Дауд   Барласа,   Сару-Джо-богадура,   Хинду-Шаха,
Ильчи-богадура,  Али-Яссури и Махмуд-Ша. В это время я получил известие, что
враги,  собравшись вместе, сами  намерены  сделать на меня  нападение. Я сам
тоже стал  собирать свое войско и готовить его к бою в степи  Кузы. Наконец,
мы увидзли издали приближавшееся к  нам  неприятельское войско. Заметив, что
они идут несколькими отрядами, я приказал начать сражение передовым отрядам,
которые находились на правом и левом флангах и на поддержку  им я выслал еще
много войска. Сражение было кровопролитное и продолжалось с утра  до вечера.
Я сам с несколькими  богадурами без страха бросился  в бой. С помощью Божьей
мне  удалось рассеять  моих врагов как дым. Я  взял  многих в плен и овладел
большим  количеством  оружия. Я  вознес к Богу благодарственную  молитву  за
дарованную мне победу.  Мое войско преследовало бежавших, и многие из врагов
были   захвачены   в   плен.  В  числе  пленных   между   прочими   оказался
Альджай-Ту-Султан  Толканский. Увидев меня,  он сказал, что из благодарности
он был предан амиру Хусайну и служил  ему, а теперь он готов  служить  мне с
такою  же преданностью, если только  я того пожелаю. "Если же ты не  желаешь
принять  меня к себе на службу, -- добавил он, -- и находишь нужным казнить,
то пусть  так  и  будет".  Я  поспешил  ободрить  Альджай-Ту и  хвалить  его
храбрость. Некоторые из моих военачальников советовали мне убить Альджай-Ту,
но  я  не  согласился, а  напротив,  обласкал  его  и  назначил  начальником
отдельной  части,  снабдив  его  грамотой.  Он  был  в  восторге   от  моего
великодушия.  Впоследствии этот Альджай-Ту  оказал мне столько важных услуг,
что и описать невозможно. Таким образом я прогнал войско амира Хусайна,

     Чакыр-богадур занял Самарканд; чтобы задержать  его  там я выступил  по
направлению к  Самарканду. Я  написал письмо Чакыр-богадуру и приглашал  его
добровольно  подчиниться мне..  Я  обещал  ему в  награду за преданность мне
назначить его амиром,  но Чакыр ответил мне,  что  он предан амиру Хусайну и
считает  его  своим  благодетелем. "Если  я изменю амиру  Хусайну,  -- писал
Чакыр, -- то кто же мне после этого поверит?  " Я не мог не  похвалить такую
преданность  Чакыр-богадура  своему  повелителю. Я  подошел к  Самарканду, и
оттуда вышел с войском Чакыр-богадур и  вступил  в бой с  моими  войсками. С
первого же  удара мне удалось обратить в бегство войска неприятеля. Ак-Тимур
преследовал  их до  ворот  города  и даже отнял у  Чакыр-богадура  его пояс.
Возвратившись,  я приостановился некоторое время на  одном  месте. Мне  дали
знать, что преданные  амиру Хусайну люди  приходили из области  Киш,  заняли
мачук  и  он  сам  он  двигается  сзади.  Я   собрал  совет   и  обсудил  со
военачальниками  план действий. Перейдя  реку Ям я в четыре  перехода достиг
Ходжента.

     Амир Хусайн не любил двух своих военачальников, и оба они знали об этом
то были Кай-Хисрау и Баграм-Джалаир, которые раньше бежали от меня и перешли
на службу к амиру Хусайну. Оба они, зная нерасположение к ним амира Хусайна,
прислали  мне  письмо,  в котором сообщили мне, что обратившись к хану Чете,
они получили  от него в помощь семь тысяч всадников,  с которыми и прибыли в
Ташкент, чтобы служить мне,  и ожидают меня в Ташкенте. Я поспешил двинуться
туда.  Амир Кай-Хисрау устроил мне торжественную встречу и богатое угощение.
Я прожил в  Ташкенте целый месяц. Амир Кай-Хисрау был  женат на дочери амира
Туклук-Тимура,  и  у него  была  дочь,  которую я  сговорил  за своего сына,
Мухаммад-Джагангира. Амиру Баграму я  дал высокое назначение. В это время до
меня дошли сведения, что амир Хусайн остановился в Гираке и Яйлаке.

     Я   узнал   из  достоверных  источников,  что   амир   Хусайн  разрешил
двенадцатитысячному  войску  напасть  на   меня  и   немедля  выслал  вперед
Малик-богадура с тремя тысячами всадников. Я прибыл с поиском в Джаган-шах и
рассеял  в  разные сторонынаправленное против меня  войско.  Все  добытое во
время  сражения  неприятельское имущество и оружие  я  разделил между своими
воинами. Кай-Хисрау вскоре тоже присоединился ко мне.

     С общего  согласия  мы  остановились  в местности  Варак и оттуда тремя
отрядами двинулись  дальше. Чтобы  устрашить  врага, мы распустили слух, что
пришли   монголы   и   распустили   монгольское   знамя.   Так  мы   догнали
Малик-богадура.  Увидя  монгольское  знамя,  войска  Малик-богадура в страхе
бежали  и   присоединились   к   амиру  Хусайну.   Оставшись  таким  образом
победителем, я отправился  в  местность  Рабат-Малик.  Там  амир  Кай-Хисрау
торжественно встретил меня и поздравил с победой.

     Мы  было   расположились  на   отдых,  предполагая  достойным   образом
отпраздновать  успех нашего оружия, но  вскоре пришла весть, что, по слухам,
амир  Хусайн,  устыдившись,  приближается ко  мне.  Я  тоже  двинулся к нему
навстречу в местность Барсын. Был сильный холод, и выпало очень много снегу;
я узнал, что амир Хусайн возвратился назад, поэтому и я возвратился и провел
зиму в Ташкенте.

     Наступило  лето;  посоветовавшись  со  своими  приближенными,  я  решил
послать  хану Чете богатые подарки и просить у него помощи. Хан  прислал мне
десять тысяч человек конницы.

     До  сведения амира  дошло, что ко мне прибыло подкрепление. Он  написал
мне письмо, в котором снова  клялся Кораном, что не предпримет впредь против
меня  ничего  и просит с  ним  помириться.  Муллы  из  Ташкента, Андижана  и
Ходжента принесли  ко мне и Коран, на  котором амир  Хусайн клялся  искренно
примириться  со  мной. Они,  со  своей стороны,  просили  меня  не отвергать
склонного к примирению амира Хусайна и помириться с ним.

     Я  подробно  рассказал  муллам все, что было раньше между мной и амиром
Хусайном,  ссылаясь  на  то,  что амир Хусайн изменил уже  однажды данной им
клятве на Коране. Тогда муллы дали совет: не предрешая вопроса о примирении,
самим погадать об этом по Корану и поступить сообразно тому, что  откроется.
Вышло, что примириться  следует;  я согласился  и двинулся по  направлению к
Самарканду со всеми амирами, чтобы увидеться там с амиром Хусайном.

     Чтобы  убедиться,  насколько  искренно  желает  амир  Хусайн  со   мной
примириться, я послал к нему амира Мусу, а сам отправился в крепость Шадман.
Турак-Ша явился ко мне  и  доложил, что амир Хусайн очень рад,  что я ушел в
Шадман, и  снова передал мне от  имени  амира  Хусайна просьбу примириться с
ним. Я ответил,  что я послал уже Аббас-богадура, и просил  передать от меня
амиру Хусайну, что я прошу его  вместе  с этим богадуром прийти к священному
мазару  Али-ата.   Я,  со  своей  стороны,  обещал  прийти  туда  же  и  там
торжественно мы примиримся с амиром Хусайном.

     Амиры Муса и  Альджай-Ту,  прийдя  к  амиру  Хусайну, передали  ему мое
приглашение  и  привели амира Хусайна  в  сопровождении  сотни  всадников  к
указанному мною кладбищу. Я подъехал к кладбищу с пятьюдесятью всадниками, и
мы встретились.

     Амир Хусайн, обращаясь ко  мне, сказал: "Забудем старую иражду". "Пусть
не будет впредь между нами таких отношений, какие были раньше", -- ответил я
амиру Хусайну.

     После  этого я дал  торжественное обещание,  что я не преступлю  нашего
мирного договора до  тех пор, пока  амир Хусайн  не  изменит  своей  клятве,
данной на Коране. То же самое обещался в точности исполнить  по отношению ко
мне и амир Хусайн.

     После примирения мы оба сели на лошадей и разъехались в разные стороны:
амир Хусайн  отправился  в Сали-Сарай, а я прибыл в Кеш и там отдохнул. Сыну
своему, Мухаммад-Джахангиру, я  написал письмо, чтобы  он из Мерва явился ко
мне с войском и оружием.

     В это время я  получил  от  амира  Хусайна письмо, в котором он сообщал
мне, что бадахшанские правители возмутились и что он отправился их усмирять.
Я ответил амиру Хусайну, что желаю ему счастливого пути.

     В  то  время  когда  я расположился  на отдых  вокруг Кеша,  я  получил
известие, что Малик-Хусайн,  правитель Герата, грабит жителей владений амира
Хусайна. Я сейчас же двинулся туда  с войском, перешел реку Термед,  отнял у
Малик-Хусайна  все  награбленное  им и возвратил по принадлежности подданным
амира Хусайна. Сам  же я, чтобы  помочь амиру Хусайну, отправился к  столице
Бадахшана.

x x x

     Закончив на  этом  эпизоде  автобиографию амира  Тимура,  переводчик  с
персидского Наби-джан-Хатыф не преминул по  восточному обычаю  украсить свой
труд небольшим заключением следующего содержания:

     С помощью  Божьей  я  окончил  эту  книгу.  Бог  прощает всем  людям их
прегрешения, поэтому и я прошу благосклонных читателей не ставить мне в вину
сделанные  мною  промахи в  словах  тюркского  и  уйгурского  наречий  и  не
сердиться на меня за эти невольные ошибки.

     В 1835 году  я написал  эту книгу,  придерживаясь  в точности того, что
было написано  со слов самого  "сахиб-уль-кырана" Тимура.  Я  остановился на
описании  примирения Тимура  с Хусайном,  во-первых,  потому,  что  на  этом
оканчивалась  и персидская  рукопись а, во-вторых,  и потому, что "мир лучше
войны".  Согласно  этого  изречения  я  и   закончил  свой  труд   описанием
примирения, чтобы в конце было хорошее.