военной
музыке.

     Вдруг, совершенно нечаянно, на нас  напал амир Шамсутдин, который тогда
был главнокомандующим, с несметными полчищами войска. Я тотчас же послал ему
навстречу тысячу всадников. В этот день сражение продолжалось  без  перерыва
до  наступления  темноты. Тысяча  всадников,  посланных  мною,  все  погибли
вследствие  многочисленности  врагов.  Убедившись,  в  этом,  я  решил,  что
невозможно продолжать бой, и в эту же ночь выступил по  направлению к городу
Кеш. Вот  что  случилось с  нами из-за  того,  что  амир  Хусайн  не захотел
последовать моему совету -- напасть на  Ильяс-Ходжу сразу с двух сторон. Для
меня стало ясно, что двоевластие в военном деле крайне пагубно отражается на
успехе военных предприятий и потому немыслимо. Подтвердилась  поговорка, что
две  головы  рогатых баранов (кочкар)  нельзя  сварить в  одном  котле. Амир
Хусайн,  перейдя   Аму-Дарью  со  своими  родственниками   и  приближенными,
остановился на  берегу реки,  рассчитывая  бежать  в  Индустан,  если  враги
двинутся в его сторону. Амир Хусайн  и меня приглашал последовать за ним, но
я отказался и сказал, что рассчитываю предварительно собрать побольше войска
и тогда надеюсь с успехом напасть на войско Ильяс-Ходжи. Вскоре я собрал два
отряда. До моего сведения дошло, что военачальники  Чете с войском пришли  и
расположились в самаркандских горах. Поэтому я поспешил назначить три отряда
войск под начальством Тимур-Ходжи Углана, Аббас-Богадура и Чадырчи Богадура,
которым я приказал возможно скорей напасть на  войско Чете. За первыми тремя
отрядами я отправил еще два, под начальством Дауд-Ходжи и Инду-Шаха, которым
приказал  составить  резерв  для передовых  отрядов.  Эти  два  отряда скоро
догнали  передовых, но  те, своим  малодушием,  уничтожили  и в двух  задних
отрядах всякую уверенность в победе и потому Дауд-Ходжа и Инду-Шах повернули
назад.  Я  вскоре узнал о  случившемся. Бежавшие  военачальники и  сами были
смущены   своим   поступком.   По   дороге   они   встретили  только   Кепек
Тимур-богадура,  главного военачальника  Чете, дрались с ним, бежали  и,  по
одиночке,  возвратились  ко  мне.  Собрав  рассеянные  войска, я двинулся  с
находившимися при мне отрядами в сторону Балха и остановился на  берегу реки
Аму.  В  этом месте  ко  мне присоеднилось много народу.  Кепек-хан, Туман и
Ильчп-Бугай Сальдур с большим  войском пришли ко мне.  Мы получили известие,
что войска  Чете осадили и разграбили несколько городов. Встревоженный этим,
я переправился через Аму-Дарью. В  это  время из Самарканда нам  дали знать,
что туда пришли враги.  Жители, по  имея крепости,  баррикадировали улицы  и
рассчитывали, что я  с войском приду к ним на выручку. Я немедленно двинулся
к Самарканду с тысячей всадников.

     По  дороге  до   нас  дошли  еще  более  печальные  вести:  в  запертом
неприятельским войском городе Самарканде был жестокий холод и свирепствовала
моровая  язва. Я  пошел скорее  и  нашел  жителей  в ужасном положении: я не
обратил внимания на Самарканд, а оставив для  военных действий у  Самарканда
амира  Джагу, амира Сайфуддина, Ак-Буга, Ильчи-богадура,  сам  отправился  в
сторону  Баклана. Когда я пришел  в область  Баклан,  ко  мне явился и  ампр
Хусайн. Выступив из Баклана,  я  перешел в Карши, чтобы провести там зиму. Я
распустил  все  свое  войско  и  приказал воинам  вновь  собраться  ко мне к
празднику Науруз, весной.

     В это  время мне исполнилось 38  лет. Город Карши также назывался Кепек
хан магмурасы; я  приказал сделать вокруг  города крепостную стену и украсил
внутренность  города  многими зданиями. Наступила  весна.  По  совету  амира
Хусайна я отправился к Самарканду. Вблизи города  мы разбили  палатки свои и
расположились лагерем.

     Амир  Хусайн находился при мне,  по втайне он завидовал моим успехам на
войне  и  потому, когда я  собирался идти на  Самарканд, амир Хуайн  вздумал
требовать отчета  от моих  амиров, хотя они  все доходы тратили  на  войско.
Такой поступок амира Хусайна до такой степени возмутил меня, что я хотел его
убить, но в это время мне пришел на память стих Корана:

     "Рай приготовлен тем,  которые укрощают гнев и прощают людям. Бог любит
благотворительных", и я отказался от своего намерения. Я послал письмо амиру
Хусайну и высказал ему, что не нахожу ничего предосудительного с его стороны
в том,  что  он добивается  получения  братской  доли,  и  послал ему  много
верблюдов и  лошадей.  Сестра  амира  Хусайна,  Альджой  Туркан-ага, послала
своему брату в подарок  много скота, имущества и драгоценостей;  амир Хусайн
все это взял с  жадностью. Я послал  ему  много денег, он получил их, по  не
зная  предела своим желаниям, он все был недоволен тем, что имеет.  За такую
жадность и скупость мои военачальники возненавидели амира Хусайна.

     Когда  войска  Чете  нападали  на  города,  военачальникам  приходилось
производить расходы на приведение крепостей в оборонительное положение. Амир
Хусайн, из скупости, несправедливо обвинил нескольких военачальников, но эти
военачальники в  доказательство своей правоты представили ему  мой приказ  о
возведении укреплений. Вообще во время этой неурядицы амир Хусайн из корысти
притеснял  многих  жителей  Самарканда.  За  такие  действия  амира  Хусайна
население Самарканда было им крайне  недовольно, и хотя я не нарушал  правил
дружбы  к родственникам, жители старались  настроить меня против него. В это
время  враги  амира   Хусайна  возбудили  против  него   некоторых  из   его
приближенных и направили их ко мне.

     Я  несколько  раз  приказывал   им  возвратиться  к   амиру  Хусайну  и
повиноваться ему,  но они меня не послушались. Тогда я сообщил об этом амиру
Хусайну  и  просил его  простить вину этим изменникам и взять их  к себе, но
амир Хусайн  не согласился на мое предложение.  После этого  амир Муса и Али
Дарвиш-Джалаир, зять,  но враг амира Хусайна, утвердили во мне вражду к нему
и  написали мне  письмо,  что  они  намереваются  убить  амира  Хусайна. Мои
недоброжелатели,  желая  повредить  мне,  написали амиру  Хусайну  подложное
письмо от имени моей жены, в котором сообщали, что будто бы я замышлял убить
амира Хусайна. Он прислал мне  это письмо, и я ему тотчас  же дал знать, что
письмо  подложно. Кроме того, желая еще более  доказать амиру Хусайну, что я
не желаю ему зла, я послал к нему амира Мусу и  Али Дарвиша, но они с дороги
бежали в сторону Ходжента. Казалось  бы, что самое бегство  этих  двух людей
должно было бы окончательно убедить амира  Хусайна в подложности присланного
ему от имени  моей  жены письма, но  амир Хусайн и  этому доказательству  не
придал значения, и я окончательно убедился, что он  против меня восстановлен
и желает  мне зла. Продолжая относиться к  амиру Хусайну дружески, я спросил
Шир-Баграма,  как  он  понимает  отношение  ко  мне  амира  Хусайна,  и  тот
откровенно ответил,  что нс  подлежит сомнению,  что амир Хусайн из  зависти
желает  мне зла. Я просил Шир-Баграма привести доказательства справедливости
его  заключения,  и  он  высказал, что  удостовериться в неискренности ампра
Хусайна очень легко, так как  если он ко мне самому расположен, то он должен
милостиво относиться и  к  служащим у  меня,  а потому посоветовал  написать
амиру  Хусайну  просьбу о  помиловании  от  его  имени  и  от  имени  других
военачальников, которые прежде служили у амира  Хусайна, а потом  перешли ко
мне; если  амир  Хусайн, прочтя их просьбу, отнесется к ним благосклонно, то
значит, он и ко мне расположен, если же не помилует всех обратившихся к нему
с  просьбой,  то  это  послужит  мне доказательством,  что амир Хусайн и мне
желает зла.  Шир-Баграм с  несколькими  военачальниками написали  упомянутую
просьбу и отправили по назначению. Амир Хусайн,  получив прошение,  разорвал
его и высказал при этом, что он не только не согласен простить просителям их
вину, но от души  был бы доволен, если бы ему удалось всех их убить. Услышав
об этом, я решился покончить с амиром Хусайном, и тотчас же послал Баграма с
Адиль-богадуром  в область Джилян, чтобы они  собрали там и  привели  ко мне
войско. Шир-Баграм собрал много людей и укрепился в  Сат-руни и Каите. В это
время  амир Хусайн стал  льстивыми обещаниями  склонять Шир-Баграма изменить
мне  и  вновь перейти  к  нему на службу. Это  удалось ему. Когда я узнал об
измене Шнр-Баграма, я написал ему письмо следующего содержания: "Презренный!
Ты сам поссорил  меня с  амиром Хусайном, ты  зажег огонь, от  которого  сам
сгоришь и будешь растоптан".  Так в конце концов и  случилось. После этого я
послал  к  Ходженту Аббас-богадура  и амира Джагу, но  они, видя,  что ссора
между  мною  и  амиром Хусайном не может окончиться  примирением,  за  благо
рассудили остаться там, и я об  этом узнал. В  это  время мне исполнилось 39
лет. Когда я двигался от Карши к Самарканду и сделал уже один  переход, амир
Сулейман  и Чадырчи бежали от меня и присоединились к  амиру Хусайну. Вскоре
умер амир Хызр Ясури. Тогда Али Дарвиш, Ильяс- Ходжа, Махмуд бежали от амира
Хусайна и присоединились ко  мне. В то же время  возвратились  из Ходжента и
пришли тоже  ко мне  амиры  Джагу, Аббас  и  Баграм  Джаллаир.  Я  прибыл  в
Самарканд. Жители этого города  обратились  ко мне  с просьбой,  чтобы я, по
своему  усмотрению,  поставил   им  правителя.  Я  назначил  для  этой  цели
Кара-Хинду.  Когда я  ушел  из Самарканда,  я  узнал,  что поставленный мною
правитель, индиец душой, мне изменил и перешел на сторону  амира Хусайна.  В
это  время  я был огорчен печальным  известием: моя жена Альджой Туркан-Ага,
сестра  амира Хусайна,  скончалась.  Я вспомнил при  этом стих  Корана: "Те,
которых постигнет какое-либо бедствие, говорят: "мы во власти Бога, и к нему
возвратимся". Амир  Хусайн,  услышав о смерти  своей сестры, тоже был  очень
огорчен. Со смертью моей жены прекратилось и наше родство с ампром Хусайном:
между нами не осталось ничего,  кроме вражды и ненависти. Посоветовавшись со
своими  военачальниками,  я стал собирать  войско,  чтобы  напасть на  амира
Хусайна. Я  молился  Богу  со словами: "Он  лучший из защитников, и на  него
можно  полагаться". Выйдя из Карши, я прежде всего  послал амира Сайфиддинас
отрядом  вперед,  в  Джаганы,  чтобы  разведать  о намерениях амира Хусайна.
Вскоре я получил от  моего  посланного  письмо,  в котором  тот предупреждал
меня, что враг мой втайне делает приготовления к войне со мною, но действует
больше хитростью. Амир Сайфиддин советовал мне быть осторожным. Я двинулся в
город  Кахлака,  и в это время получил от амира Хусайна письмо, в котором он
высказывал желание заключить со мной  нерушимый союз, и не на словах только,
а вполне искренно.  При  этом амиры Ясура, которые опасались амира  Хусайна,
думая, что мы вскоре примиримся, задумали бежать. Узнав об этом,  я разорвал
в их присутствии письмо амира Хусайна и убедил всех военачальников моих, что
дело между нами может быть решено только мечом. Это мое решение произвело на
всех  весьма отрадное  впечатление.  Амир  Хусайн, узнав, что я  не  намерен
помириться с ним, отступил. Я возвратился в Карши.

     Через несколько дней амир Хусайн, выслав вперед Шир-Баграма, двинулся с
целью победить нас хитростью и, придя  в Уч-Ганы, остановился. Я находился в
Хырасе. В это время ко мне явился казначей амира Хызра и доставил мне Коран,
на  котором, по его  словам, амир  Хусайн дал клятву, что  никогда не  будет
враждовать  со мной и что если он еще позволит  себе что-либо предпринять во
вред мне, то пусть он будет моим пленником. При этом посол добавил, что амир
Хусайн  желал бы принесенную  им клятву повторить, для  вящего убеждения,  в
моем присутствии, а потому и просит меня прийти для свидания с ним в долину,
принадлежащую  Кичик-беку.  Между  тем  в  назначенном  для  предполагаемого
свидания месте  амир Хусайн  озаботился приготовить два отряда войск,  чтобы
взять меня  в  плен,  если  я  туда  приду.  Я  догадался, что  и  клятва  и
приглашение-- не больше как  хитрость со стороны моего врага; поэтому, чтобы
не  дать  возможности  амиру Хусайну восторжествовать надо  мною посредством
предательства, я,  со  своей стороны,  тоже расставил в  разных местах степи
отряды своих  богадуров. Между тем от амира Хусайна пришло известие,  что он
выступает  в долину  без  войска,  в  сопровождении лишь  свиты в числе  100
всадников и что  меня  он просит довериться ему  и  также идти в  долину без
войска. В  средине долины, писал амир  Хусайн,  есть  хорошее  место, мы там
встретимся. Зная о хитрости амира Хусайна, я выступил в долину  с тремястами
всадников, а амир Хусайн взял  с собой  до тысячи всадников. Издали  заметив
двигавшегося   ко  мне  навстречу  амира   Хусайна,   я  остановился.  Тайно
поставленные амиром Хусайном военачальники и отряды  напали на меня; скрытые
мной  для  моей защиты  воины явились с двух сторон и начали  сражение. Удар
моих  богадуров был так  силен,  что войско  амира  Хусайна не  выдержало  и
первого  натиска моих  воинов и в страхе обратилось в  бегство. Мои богадуры
преследовали войска амира Хусайна и при  этом многих убили и ранили. Беглецы
направились к знамени своего властелина, который в это  время, будучи вполне
уверен, что я  буду взят в  плен его войсками, спокойно поджидал, когда меня
подведут к нему связанного. Но каково же было его смущение,  когда он увидел
бегство своих воинов и полную неудачу в своих замыслах против меня! Гнев его
обрушился на Шир-Баграма.

     Оставшись таким образом победителем,  я двинулся обратно в Карши и там,
довольный своим успехом, отдыхал. Находясь и Карши,  я все-таки не  терял из
виду своего  врага  и прилагал все усилия к тому,  чтобы иметь самые  точные
сведения  о том, что предпринимает амир Хусайн. Собрав своих военачальников,
я  высказал им, что  всякий из них, кто  будет служить мне верой и  правдой,
может  рассчитывать, что  я  буду  обращаться с  ним как с братом,  я всегда
разделял между ними всю добычу и впредь буду поступать так же.  Всех же, кто
не чувствует  ко мне  доверия  и искренней  преданности, я просил тотчас  же
удалиться  от  меня.  Все  собравшиеся  уверили  меня  в  своей преданности,
поклялись  в  верности  мне и  собственноручно подписали договор  следующего
содержания:  "Сим мы даем торжественное  обещание  никогда не покидать амира
Тимура. Мы призываем в свидетели Бога и, если мы изменим своему слову, пусть
Всевышний нас за  это накажет". Таким  образом я убедился в  преданности мне
моего  войска.  Я двинулся в Бахан, чтобы  подчинить себе  племя Санджар. До
меня дошли  сведения, что амир Хусайн 12 000 всадников под предводительством
амира Мусы и амира  Малик Богадура  отправил для завоевания гор  Карши и для
следования за мной. Я, не зная, что предпринять, подкрепил обещаниями наград
бодрость духа моих войск и продолжал двигаться  к Санджарам, а вперед послал
дать   знать   этому  племени,  что  я  иду  к  ним.  Санджары  были  раньше
облагодетельствованы мною, а потому  из  благодарности они поспешили выслать
мне навстречу отряд в тысячу человек конницы и богатые подарки; некоторых из
моих амиров они пригласили в свою столицу и угостили.

     На некоторых из своих амиров я не мог вполне положиться и не был уверен
в  их преданности.  Когда весть о моем  недоверии дошла до  этих амиров, они
пришли ко мне с Кораном и с мечами и сказали: "Если ты веришь в нашу клятву,
то вот Коран: если же  ты  хочешь убить нас, то вот меч". Я  принял их очень
милостиво  и убедился  в  их верности. Это были: амир Джагу, Абу Тимур, амир
Сарыбугай, Джалаир, амир  Муайид Барлас, амир Сайфуддин-Богадур, амир Аббас,
Хасан-богадур,   Ак-Буга,   аир   Муайид   Арлад,  Ак-Тимур-богадур,   Ильчи
Буга-богадур,  Аббас-богадур  Кипчак и Махсуд Ша-Бухари. Так все они еще раз
убедили  меня в верности мне, и  я спокойно двинулсячтобы занять  крепостные
ворота. Каждого из привратников, которые просыпались при их приближении, они
убивали,  но  все-таки крики сторожей разбудили население крепости. Тогда  я
приказал  сразу  затрубить  во все трубы и бить  во  все  барабаны; этот шум
произвел  на  сонных  жителей  такое впечатление,  как  будто  бы  случилось
землетрясение,  и  все  пришли  в  неописуемый ужас,  а воины,  составлявшие
гарнизон крепости,  попрятались в дрова и  солому.  Комендант  крепости, сын
амира  Мусы,  Мухаммед-бек взобрался на крышу и  до самого утра распоряжался
сражением. Наконец настал день,  и  Мухаммед-бек, видя, что перевес на нашей
стороне,  сошел  с крыши  во внутренность дома и  там заперся. Дом  этот  мы
зажгли, все бежавшие были взяты в плен и доставлены ко мне. Наконец, привели
и  Мухаммед-бека,  сына амира Мусы. Предо мною предстал очень молодой юноша,
почти мальчик, и я,  удивляясь его  храбрости, обошелся  с ним, как со своим
сыном. Я пощадил население, а добычу разделил поровну между своими  воинами.
Я расположил  свои  войска  по крепостным  веркам, причем к  воротам Хызар я
поставил амира Сар, амира Сайфуддина, Дауда и Муайяда, а Суюр Гитмиш-Углана,
амира  Аббаса,  Хасан-богадура  и Ак-Буга  я  расположил у  других  ворот по
сторонам крепости. Остальных  своих воинов я расположил  по башням крепости.
Семейству амира Мусы я оказал  милость  и отправил  всех членов его семьи  к
нему. Между тем амир Муса, когда до него дошли  слухи о взятии нами крепости
Карши,  тотчас  же, сообща с  Малик-богадуром,  собрал  до двенадцати  тысяч
войска, состоявшего из храбрых всадников и двинулся по направлению к  Карши,
чтобы  отобрать у  нас крепость.  Это  случилось таким образом: амир  Муса с
двенадцатитысячным войском осадил меня в крепости Карши. Я тотчас же отрядил
амира Муайяд Арлада  с  40 всадниками и Ильчи-Буга с таким же конным отрядом
из  40  человек  и  послал  их вечером в субботу напасть на амира  Мусу. Они
произвели такую панику в  войске амира Мусы, как будто волки напали на стадо
баранов. Хотя из посланных мною воинов некоторые  были  избиты и ранены,  но
зато в войске неприятеля они  очень многих  перебили,  ранили  и, захватив в
плен,  привели   ко  мне.  В  числе   пленных,   между  прочим,  оказался  и
Шадраван-богадур.  Я  решился оказать этому  пленнику гостеприимство, принял
его  с почетом, устроил ему  угощение, а затем представил на его усмотрение:
вернуться  к амиру Мусе  или же остаться  у меня.  Шадраван-богадур высказал
желание служить мне.

     Через  три дня  я послал  Ак-Тимура к амиру  Мусе в Шадраван. Он быстро
двинулся и  храбро напал на войско амира Мусы. Ему удалось отбить у  врага и
привести  ко  мне сто  лошадей. Кенджи-богадур с 200 всадниками,  заняв одни
ворота, находился за  стеной. Ильчи-Буга и Ак-Тимур-богадур  с шестьюдесятью
всадниками, положив  через  ров  дощатый  мост, вышли  из крепости  перебили
пращами и изрубили до тысячи двухсот неприятельских воинов.  В это  время на
помощь неприятельскому отряду прибыл Тага-Буга-богадур, а я со своей стороны
выслал на помощь моим воинам  Биргучи-богадура. Оба  отряда с такой  отвагою
бросились  в бой, что все видевшие сражение не могли удержаться от удивления
и  одобрения.  Во  время  боя  был  такой  случай:  со  стороны   неприятеля
приблизился   известный  своей  храбростью   и  физической   силой  Узбек  и
замахнулся,    намереваясь    ударить    тяжелой    палицей    по     голове
Газа-Буган-богадура,  но  Газа-богадур  сам  схватил  руки  Узбека вместе  с
палицей, сложил их ему  за спину и привел его в крепость, как птицу, которую
держат   за   оба  крыла.  Бывшие  свидетели  этого  случая   говорили,  что
Газа-богадуром  совершен был подвиг, напоминающий деяния  древних  богатырей
Рустана и Исфандиара. Поэтому все неприятельские воины испугались и скрылись
за ров, но и там  их  преследовали  мои богадуры и прогнали их. Амир  Муса и
Малик-богадур  с  испугу  спрятались  в  садах. Тугуль-богадур  с двумястами
всадников  напал  на отряд моих богадуров и  потеснил их