ь.
     В Апатиты  поезд приходит  в три  с  минутами ночи.  Поэтому  спать  не
ложусь,  там  - пересадка на  Хибиногорскую ветку, до ст. Вудъявр,  где меня
будет ждать лошадь со станции Академии наук.
     Поезд  - без опоздания. Тащу барахлишко на станцию, бегу к кассе, но...
унылый говор расходящейся по тесному "залу" станции толпы:  поезд на Вудъявр
отменен... с 15 декабря. Почтовый  ленинградский будет ходить  до Вудъявра -
пойдет 16-го в 7 вечера,  то  есть  не хотите ли  дожидаться с  3 ночи до  7
вечера  (плюс час обычного  опоздания)  в смрадном духе  станции,  да еще на
своем барахле, ибо камеры хранения нет? Впрочем, можно и на морозе.
     ...Но  мне  везет: в  одном  вагоне со мной ехал  инспектор движения. Я
взмаливаюсь ему, кажу ему свои документы, и он  устраивает меня  на товарный
поезд, выходящий на Вудъявр в 6.30 утра.
     ...Светает  -  чуть  розовеет над горизонтом небо, но горизонт внезапно
срезан  надвинувшейся снежной, дикой,  великолепной  горой. Подножье  ее - в
ельнике, выше - обрывисто и скалисто.
     Подъезжаем.  Хибиногорск. Выскакиваю на мороз.  Белесый  сумрак,  горы,
столпотворенье  вагонов и - то  горе - деревянных, стандартных домов.  Среди
них несколько трехэтажных, каменных. Все новенькое, свежее. Какой-то бородач
- вместо носильщика. Барак, прикинувшийся станцией. Камеры хранения и  толку
нет. Ищу обещанную мне  со станции  Академии наук лошадь. Ее тоже нет.  Пять
минут мотанья. Спешу  с бородачом к  кооперативу:  тут,  говорят,  автобусы.
"Автобус"  - грузовик со  скамейками, открытыми небесам и морозным ветрам, -
подходит. Стремительно взбираюсь и тогда только спрашиваю, куда он  идет. На
25-й километр. Но этой цифири я еще не знаю. Добиваюсь, впрочем, что  Горная
станция  - где-то не в ту сторону и надо слезть у конной базы. Раз "конная",
значит,  достану там лошадей, и в плечо острая стрела ветра -  сквозь шубу и
свитер. На глазах - лед.
     Конная база - в барачном и палаточном городке, палатки заметены снегом,
в них будут  жить всю зиму. В  базе тепло и бухгалтерно. "Лошадь? В Академию
наук? Можно, только за наличный расчет". Звонки по телефону.  "Будет". Звоню
в Академию. "Через два часа поедет наша лошадь, захватит вас". - "Спасибо, я
уже устроился.  Когда  выезжает  Ферсман  в тундру?"  - "Двадцатого". Та-ак!
Значит, четыре дня я сижу на станции Академии наук! Переодеваюсь в  валенки.
Старик-возчик, отличный конь,  финские  санки. Едем. Отсюда - 8 верст. Назад
по дороге, на боковую - через озеро - все между горами - по глубокому снегу,
ныряя в сугробы. Возчик рассказал, что у озера  живет один-единственный саам
с семьей... С озера - на  морену, обросшую лесом, узкой дорожкой, с увала на
увал,  иногда  круто. На морене  свалены части  стандартного  дома  -  будет
строиться еще одна база. Спуск лесом, колдобинами, в каменную тундру. За ней
и за озером Малый Вудъявр видны домики. Там горная станция.
     "Тиетта" -  так  назвали  домик люди  Ферсмана,  чтобы саам, живущий  у
озера, и такие, как он, живущие еще дальше в тундре, правильно поняли людей,
приехавших преобразить их край.
     "Тиетта"  - слово  саамское, и вбирает оно  в  себя  сразу три  русских
слова: "знание", "наука", "школа".
     "Тиетта" - дом Ферсмана, который по частям  перевозили двести оленей. В
1930 году этот  дом  поставили как базу горной научной станции Академии наук
СССР.

     19. 12.1931

     Путь на  оленях от  озера Малый Вудъявр  в Хибиногорск и в Апатиты - 35
км. Ночь у рыбаков.
     Не спится.  Полная тьма. Какая сегодня погода? За окном  - ясь. Значит,
оттепель. Встаю с  Пораделовым (подрывником. - В. Л.).  Сборы в  дорогу. Все
необходимое  из кладовой -  чайники, кружки,  спальные мешки,  хлеб и пр.  В
валенках  сегодня ехать нельзя - промокнут, мне  дают  сапоги... Около 11.30
подъезжают олени. Выезжаем...
     Туман, полусумрак,  тяжелый снег. Распластываются  ноги  оленей.  Олень
правый,  боясь отвеса, жмется к среднему.  Быстрый  бег. У "Могилы  туриста"
сворачиваем  с  дороги  на целину  - едем тундрой, медленней. Густой туман -
рога передних оленей ветвисты и странны в тумане. Ногам в сапогах холодно...
Река,  лед и скользь саней по  льду. В тумане только кустарник тайги - голые
ветки. Вода на льду. Держусь крепко. Слева выплывает гора. По подножью  горы
- бледные  фонари  автомобиля без  лучей. Выезжаем на дорогу мимо  палаток и
домов Хибиногорска, остановка у кооператива  No 4. Сразу  толпа  любопытных.
Просто осада. Сгрудились  -  никогда не видали  оленей.  Вопросы - что едят,
много ли мяса, сколько весят, почему такие откормленные, издалека ли мы, что
мы продаем и пр. Ждем Пораделова, который должен получить  продовольствие по
наряду. Ждем около  часа. Приходит. Надо получать в кооперативе No 8. Едем -
толпа  бежит  сзади, галдя,  пугая оленей,  олени  путаются  в упряжке. Один
зацепился ногами за телеграфную проволоку, сам - на пень, выволокли,  ругаем
толпу,  олени  выскакивают  полным  ходом, и  толпа остается сзади. Вверх по
улице.  Чуть где остановка - сразу толпа. Встречные водовозы,  опять  толпа,
порваны тяжи,  скрепляем  их - дальше.  Уже  темно. На  снегу у  кооператива
останавливаемся. Подъезжает лопарка Анна  на своей  упряжке. Вместе поедем в
Апатиты.  Кооператив.  Потухшее  электричество.  Агент,  проверяющий  списки
пайщиков. Получение продовольствия. Толпа  меня  принимает  за лопаря В 4.30
выезжаем в Апатиты. Темная дорога, туман, снег, фонари встречного автомобиля
- мы съезжаем с  дороги, пропускаем  его, -  опять толпа, галдящая и бегущая
сзади. Анна бежит сбоку и вскакивает на ходу. Быстрый бег...
     Если  рога луны кверху  - будет мороз.  В тучах  прорвалась луна.  Рога
кверху. Гоним оленей. Холодно. Разговоры о  ягеле. Мерзнут руки и ноги. Ночь
синеет, вдали  огни - это Апатиты. Горы кончились,  едем  леском  по  ровной
дороге  -  очень  быстро.  Переезжаем жел.  дорогу,  вдоль нее.  Навстречу -
легковой автомобиль. Туман  развеялся  - слепят фары.  Съехали с  дороги. Но
автомобиль слепит  оленей,  они  заметались перед  ним, он  сбил  их, стучат
рогами, кучей тормошатся. Я держал белого за рога, меня сбило в круг оленей,
сдавило,  Зацепив  сани,  автомобиль  поволок  их.  И  сразу  -  отцепились,
автомобиль остановился. Осматриваемся  - все целы. Кричу: "Давай вперед" - и
автомобиль уходит, а мы мчимся дальше. Проезжаем станцию, поселок, опять лес
- едем ночевать  к  местным.  Леском. Засияла глубоким светом луна,  красиво
очень,  выезжаем к  берегу Имандры,  здесь на берегу  парусно-моторные боты.
Несколько барачных домов, заезжаем за  один  из них. Приехали. Нас окружают,
здороваются, ведут в  барак. Длинный коридор барака, справа и слева - клети.
Именно - клети: два шага в ширину, пять в длину.  Все остальное пространство
занято "двухэтажными" нарами. Семья: 8 человек. Один из них на верхней  наре
лежит в крупозном воспалении легких. Ребятишки, один грудной. У окна - стол.
Громадная балка поперек дощатого потолка, словно давит всех.  Под потолком -
два весла. Весла, стойки нар,  нары,  стены,  всюду  набитые полки, обвешаны
барахлом -  одеждой,  кожами,  кусками  шкур, бельем,  веревками;  к потолку
привешены гармонь, в углу лыжи, тулупы. Под нижними нарами мешки, корзинки -
барахло. Эта  клеть  ничем,  кроме холстинной  занавески,  не отгорожена  от
других - таких же. Весь барак  - в голосах, в плаче детей, как теплушка 1918
года.
     Максимальные стремления хозяев  сохранить чистоту. Паразитов нет.  Стол
вымыт, одеяла. Подушки чистые. Но обстановка ужасающая...

     20.12.1931

     ...Часов  в 12  пришли олени, мы  позавтракали ухой, соленой ужасно,  и
такой же соленой рыбой, выпили чай. Старик подстругал,  докончил новые сани.
Мы выехали -  6 саней, 14 оленей,  нас трое:  на передних санях - Сергей, на
вторых - я,  третьи -  под  грузом,  на 4-х -  Пораделов,  а на 5-х навалены
шестые сани, запасные.
     ...Легкий  морозец, снег  хорош, олени бегут легко.  Но дышат  они, как
паровозы, высунув на бок языки...
     Дальше - по озеру. Тьма, розовое - небесное, оранжевое, нездешнее озеро
- трудно поверить, что  это полоса  зари  на западе неба.  Над  ней облако -
острое, как  горный  хребет, над ним  - зеленое,  но не от  луны  небо.  Это
расходится и  начинается справа луна.  Снега  на  озере  почти  нет, розовое
пространство,   быстрый  бег  оленей,  справа  великолепные  горные  хребты,
снежные,  с цирками,  залитые луной,  то ныряющей  в облака, то парящей  над
миром.  Я полон  радости, мы  все поем, я горланю стихи,  я стою на санях, я
счастлив и весел -  давно не было  так. Я смотрю на оленей, на их  ветвистые
рога, на лунный снег, на чудесные горы...
     Виден берег озера, а вдалеке -  снеговые  горы,  Там Мончетундра.  Огни
Имандры - мы правильно ехали...

     ...Зимой  1931года,  полярной   ночью  за   полярным  кругом,   четверо
исследователей,  составлявших полярную геохимическую  экспедицию, мчались по
ледяным  озерам, по  снежным горам - "варакам", по глухой, не ведающей людей
тундре на оленьих  нартах. Это были  Александр Евгеньевич  Ферсман, геохимик
Александр Федорович Соседко, Коля Пораделов и Павел Николаевич Лукницкий.
     Мончетундра  была  тогда  еще  не  исследована,   и   пользовались  они
составленной  Ферсманом  картой  на  кальке.  Исследователи   направились  в
Мончетундру, где не было ни единой избушки и вообще никаких признаков жизни,
нашли  горный хребет Нюдуайвенч, заложили  в  скалу динамит,  и Коля взорвал
его. Ферсман мял в  руках, нюхал, пытал кислотой  зеленоватую породу и вдруг
весело и лукаво воскликнул:
     - Здесь будет город!
     Всем стало смешно: какой город, даже птиц нет. В этой замерзшей пустыне
- город? Прямо в оледенелых озерах - город? Или в этих снежных горах?..
     -  Да, да,  - повторил  уверенно Александр Евгеньевич и тоже засмеялся.
Только он смеялся особым смехом -  хитрым и мудрым. -  Будет город! В теннис
будут играть! Яхт-клуб будет!
     Павел Николаевич рассказывал,  что Ферсман  обладал  талантом  заражать
своими  блистательными идеями всех, кто находился вокруг него, и был он  при
этом так легок, так прост  в  общении, что ему можно было простить все, даже
утопические  фантазии.  Так  они  в  тот  раз,  слушая, и воспринимали  его,
улыбаясь,  даже  чуть  снисходительно,  быть  может,   тщательно  пряча  эту
снисходительность в работу. Академик прекрасно заметил и иронию, и "усердную
работу",  - он всегда все замечал, но, не подав и вида, продолжал "рисовать"
картину  воображаемого  города.  А работа  их  в  тот момент  заключалась  в
строительстве пока первого в  Мончетундре жилья  - шалаша  из корья. В шалаш
они  поставили печку-"буржуйку",  которую  привезли  с  собой,  раскалили ее
докрасна. Горячий дух потянулся вверх.
     Бывают же чудеса!  Вот  ведь сверкает город в глазах кудесника. Поводит
он рукой в сторону промерзших  чернеющих гор  - и нет полярной ночи, и аллеи
цветущие,  и парки раскинулись...  Поводит другой рукой -  и  вместо мертвых
озер  яркие  фонари  горят, автомобили  катятся по  асфальту, люди  нарядные
спешат в магазины, в кино, на свидания...
     Четыре одержимых человека  сидят в шалаше, греются  у печки-"буржуйки",
мечтают о свершении  чуда,  которое  они  своим присутствием в этой полярной
ночи породили...
     Экспедиция  возвращалась с  победой.  На нартах  лежало несколько пудов
породы для первых лабораторных исследований...
     А  через  несколько лет, в  1937-м, Павел Николаевич снова  оказался  в
Заполярье. Он рассказывал, как однажды на автодрезине он подъехал к подножию
Нюдуайвенча и увидел молодой Мончегорск, город-парк.  Широкие  ровные улицы,
проложенные среди чудесного таежного леса. Одни дома были  уже построены, на
других участках  стояли столбики с табличками или просто  с номерами будущих
домов. Повсюду  слышался стук топоров, сбивавших  стены,  перила,  лестницы,
киоски для  книг; типография выпускала газету  "В бой  за никель". Прямо  на
улице - спасибо полярной тьме - демонстрировался кинофильм...
     В 1955 году Кольский филиал Академии наук  СССР устраивал  торжества по
случаю  своего  25-летия.  Павел  Николаевич,  как пионер  исследований, был
почетным  гостем  и  в  Кировске, и в Оленегорске, и в  Апатитах.  Пользуясь
случаем, он  взял меня с  собою. Было прекрасно,  но почему-то  везде  Павлу
Николаевичу задавали  один и тот  же вопрос: видел  ли  он Мончегорск? Может
быть потому, что он был одним из основателей этого города?.
     - Да, - отвечал он, - видел... Мончетундру,  где не было и  живой души,
видел. И как начал строиться город - видел.
     - А посмотрите его сейчас, Павел Николаевич!
     Он мог  представить  себе  город, ведь  он видел, как  его строили. Ну,
наверное,  город  осовременился,  и комбинат,  должно  быть, расширился.  Но
гадать не стал - поехал.
     "Победа" вкатила нас на проспект-бульвар с двумя  рядами боковых аллей,
тротуарами, с громадами  великолепных архитектурных ансамблей,  освещенных в
три  ряда  двойными   электрическими  "лунами".   Гостиницы  и   кинотеатры,
больничный городок и металлургический  техникум, музыкальная школа и массивы
огромного   комбината,  рестораны,  яхт-клуб,  теннисная   площадка...   Все
выстроено гармонично, с учетом природных  особенностей красивого края Мончи.
А в  черном  небе - зеленохвостое и розоватое северное сияние, как замерзший
над городом праздничный фейерверк...
     Если   вот  так  вся  история  города  укладывается  в   пределы  одной
человеческой  жизни,  если  человек  в красивой и удобной гостинице, лежа  в
ванне, наполненной горячей  водой  из  того озера,  по  которому  всего  два
десятилетия  назад  он  двигался  на  оленях,  будто  по  снежной бескрайней
пустыне, сейчас не  фантазирует, а только вспоминает болотистые лесные чащи,
склоны диких  снеговых  гор,  безлюдную суровую тайгу, которая вот так вдруг
превратилась в мощный промышленный центр, в прекрасный реальный город, -  то
это действительно чудо...
     И еще один временной  скачок. Еще  на двадцать  лет. В центре городской
площади - высокий изящный обелиск. С девятого этажа гостиницы туристического
комплекса  "Лапландия",  где я  остановилась, будучи в командировке,  хорошо
видны  освещенные  прорвавшимся  сквозь полугодовую тьму и  потому  особенно
ярким  солнцем  Дом  техники  и  Дом  Советов,  санаторий и  Дворец  спорта,
универсамы и Дворец культуры. А вдали, справа, - та самая гора Нюдуайвенч, к
которой подъехали в  1931  году полярной  ночью  четыре  человека...  Низкое
солнце окатывает гору и круглые снежные сопки вокруг, как будто перебирает в
своих лучах-пальцах гигантское перламутровое ожерелье.
     А  по улицам,  по  площади  к  гостинице  движутся  люди -  группами  и
поодиночке, в ярких костюмах, разноцветных  шапочках,  с  лыжами, рюкзаками.
Это туристы, приезжающие сюда со всех концов  страны поглядеть на "Жемчужину
Заполярья", как называют теперь Мончегорск.
     Ту "современную" гостиницу, которая так гостеприимно приютила одного из
основателей  города  в  1955 году, найти не удается - она  затерялась  среди
многоэтажных    комплексных   строений    на   трехкилометровой   магистрали
центрального проспекта.
     Быстро  темнеет  -  еще  не  наступил полярный  день,  и весь город уже
светится  тысячами огней,  но  сегодня  зажжен главный "Голубой  огонек"  во
Дворце  культуры. Зажжен  в честь сорокалетия основания города. На "Огоньке"
ветераны-строители,         ветераны-защитники,         ветераны-металлурги,
ветераны-воспитатели     и,     конечно,     новое,     молодое    поколение
горожан-мончегорцев.  Они   делятся   воспоминаниями,  радуются   успехам  и
свершениям, поют,  танцуют, смеются... а в  огромные окна виден взлетающий в
небо  изящный  обелиск.  И генеральный директор по науке,  ветеран комбината
"Североникель", ветеран города Мончегорска В. Я. Поздняков, показывая в окно
на  обелиск,  говорит:  "На  вершине  этого  гранитного столба  будет стоять
каменный человек с молотком. В честь первых геологов в Монче..."
     "Монча"  в переводе с саамского значит "красивый".  Только саамы,  живя
среди этой красоты,  не  могли  представить, что  могут  прийти люди  и  так
умножить ее...
     Правильно был  назван первый домик  Ферсмана "Тиеттой". Только Тиетта -
это  теперь  все  тундры: и Монча, и Ловозерская,  и  Хибинская. И не только
тундры - весь Кольский полуостров люди превратили в счастливый край.
     Полярная экспедиция дала  богатый материал Лукницкому для работы. Кроме
того,  он  здесь собрал еще одну уникальную коллекцию  -  саамских  сказок и
легенд.


     Нет, никогда
     не оторвусь я от той тропы


     Возвратившись  из  Заполярья и  не  отдохнув ни  дня, Павел  Николаевич
отправился в Москву и занялся подготовкой ТКЭ.
     Он   поселился  в   квартире  у  начальника  экспедиции   Горбунова   в
Леонтьевском  переулке. Квартира превратилась в штаб. В ней  с утра  до ночи
толпились ученые, хозяйственники, альпинисты, финансисты, топографы. Горячие
споры  возникали по множеству поводов. На московских  заводах и  фабриках по
специальным заказам  экспедиции впервые производились разные виды снаряжения
для  высокогорных зон и особого  климата, метеорологические  и геофизические
приборы,  автоматическая  станция,  инструменты для энергетиков, гидрологов,
альпинистов,    геофизиков,   гравиметристов,   гляциологов,    сейсмологов,
паразитологов,    этнографов,   геохимиков,    автомобилистов...   Подлежала
всестороннему  и   основательному   изучению  территория  в  десятки   тысяч
квадратных километров, в том числе и та ее часть, на  которую никогда еще не
ступала нога человека.
     Карта  экспедиции была разделена  на  квадраты,  как  перед предстоящей
битвой.  Заранее  было   определено  расположение  баз   фуража,   горючего,
продовольствия; медпункты.
     На Тянь-Шане закупили тысячу лошадей.
     Восемь  месяцев   длилась  подготовка,  ибо   успех  всякой  экспедиции
обеспечивается прежде  всего  хорошей  организацией  и  правильным  подбором
кадров. Было создано семьдесят два отряда по научным специальностям.
     "Только в 1932  году,  -  напишет  позже Лукницкий,  - за шесть месяцев
полевых  работ,  от  открытия  до  закрытия  перевалов, -  экспедиция,  если
вытянуть в  ниточку все маршруты, прошла сто тысяч километров и  исследовала
на территории Таджикистана площадь в сто тысяч квадратных километров".
     Исключая период,  когда  Павел  Николаевич находился в  Заполярье,  все
остальное  время он,  живя в штаб-квартире  Горбунова  и обсуждая  с учеными
планы  создаваемых  отрядов, погружался  в  суть  научных  идей,  приобретал
множество знаний и был преисполнен вдохновения. Комаров, Губкин, Ольденбург,
Павловский,  Прянишников, Никифоров,  Ферсман, Наливкин,  Щербаков,  Марков,
Колесник, Караулов, Федченко, Овчинников, Андреев и  многие, многие другие -
академики,  профессора,  выдающиеся  специалисты  -  раскрывались  как  люди
интереснейшие,  своеобразные,  с  необычными  характерами.  Встречи  с  ними
обогатили Павла Николаевича на всю жизнь.
     Участник  семи памирских экспедиций,  известный  топограф, сделавший  в
1928 году,  через пятьдесят  лет после  первого  открытия  В.  Ф.  Ошаниным,
"второе  открытие ледника  Федченко", И. Г. Дорофеев  вспоминает, как ранней
весной 1932  года в  Москве  произошло его знакомство с  Лукницким  в той же
штаб-квартире Таджикской комплексной экспедиции.
     "До этого я не был  с  ним знаком, - рассказывал Дорофеев, - и потому я
сначала отнесся  к нему  скептически, думая, что где  ему до этой должности,
ведь он новичок в экспедиционных делах. Но в первый же день моего знакомства
я должен был изменить свое  мнение в  корне... Во всех  вопросах организации
экспедиции Лукницкий  оказался эрудированным. Я был удивлен. В тот же день я
познакомился с ним поближе.  При знакомстве Лукницкий с крепким рукопожа