в мурманском аэропорту Николая Николаевича встретил директор на двух машинах, многое в его жизни стало стремительно изменяться.
     В одной машине приехала главный бухгалтер с двумя охранниками, в другой был Чекмезов с водителем.
     - Это у тебя в ней деньги? - встревожено спросил директор, удивленно взглянув на небольшую сумку, которую Николай Николаевич нес через плечо.
     - Тут, - ответил, улыбаясь, Николай, похлопав себя по боку. Он не ожидал такого почетного караула.
     - Мать моя, они что, в баксах?!
     - Непотопляемая валюта.
     Разговор происходил в дальнем пустом углу аэропортовского зала, и все же сзади их прикрывали два серьезных охранника. Встречали бы они его тогда в Шереметьево.
     - Так, - сказал, подумав, директор. - В баксах я у тебя не приму. А если они фальшивые? Сам подумай, как я тогда отчитаюсь? Ты их хотя бы там, у себя в Ленинграде, проверил?
     - Их проверяли.
     - Ой, Горюнов, подставляешь ты меня! - И директор повернулся к бухгалтерше: - Сходите спросите от моего имени этот их аппаратик для проверки валюты. У них наверняка есть.
     Директор был в Мурманске человеком известным и мог просить многое. Даже служебное помещение им выделили через пять минут.
     Они сидели у стены на стульях, когда Николай Николаевич, вовсе не испытывая смущения, разделся до пояса и освободился от японской нейлоновой сумки. Бухгалтерша медленно, одну за другой, стала просвечивать купюры.
     - Не спешите, смотрите внимательно, время у нас есть, - призывал директор.
     Николай Николаевич хотя и был уверен в деньгах - с какой стати мафии подсовывать поддельные, - но все равно ощущал волнение, пока шли первые десять-пятнадцать бумажек. Потом директор, не выдержав, прервал общее молчание:
     - Ну что у вас там?
     И бухгалтерша будничным голосом проговорила:
     - Вроде бы все в порядке.
     - Вроде бы или точно?
     - Павел Григорьевич, вы же знаете, точно даже Центробанк не всегда может определить. По показаниям - обычные хорошие доллары.
     - Ну добро, тогда проверьте еще десяток, а потом сосчитайте всю сумму. Ты их пересчитывал, там куклы не было? - снова заволновался директор.
     - Дважды пересчитал, - признался Николай.
     - Ой, Николай Николаич, ну, подставляешь ты меня!
     Минут через сорок, после препирательства бухгалтерши с директором насчет того, надо ли ей оформлять приходный ордер и как это лучше сделать, они тронулись в путь. Впереди ехала бухгалтерша при деньгах и охранниках, следом в ?Волге? на заднем сиденье - директор с Николаем.
     - Приказ о твоем назначении завлабом лежит у меня на столе, - говорил тихо, доверительно Чекмезов. - После обеда народ получит деньги, а вечером ко мне заходи. Поговорим о подробностях.
     Они в это время проезжали как раз мимо той трансформаторной будки, железные двери которой Николай завязывал буксирной веревкой, когда они вместе со странным попутчиком Алексеем закрывали там двух неудачников бандюганов. Теперь двери будки были слегка приоткрыты. И Николай вспомнил, что поблизости, где-то сбоку от дороги, странный попутчик закопал ?Калашниковы?. Но сейчас, слава Богу, все было засыпано свежевыпавшим снегом.
     Слух о том, что Горюнов сумел отыскать сбежавшего директора школы и вытряс из него деньги, по институту распространился мгновенно, как только бухгалтерша, сопровождаемая охранниками, скрылась в своем кабинете. Вероятно, она и приложила свою руку, а точнее, телефонную трубку к скорости разбегания этого слуха, потому что директор был молчалив, как глыба. Но стоило бухгалтерше звякнуть двум-трем подругам о благополучном прибытии долга, как через полчаса уже знали все.
     Николай Николаевич превратился на некоторое время в героя. С ним здоровался, ему улыбался каждый, кто встречался в длинном институтском коридоре. Некоторые подходили и, понимающе улыбаясь, спрашивали:
     - Слушай, о подробностях я не говорю, но ты ему хоть рожу начистил?
     - Ну что ты, - отвечал Николай Николаевич, - мы же воспитанные люди!
     - И он тебе так сразу выложил? Всю сумму? У него там банк, что ли?
     - Этого я не знаю. Я ему позвонил, он принес деньги и извинился. Да, забыл: и просил передать привет мурманчанам.
     О подлинных подробностях и в самом деле лучше было помалкивать. Это он знал сам, об этом сказал и директор, когда шофер подвозил их уже к институту:
     - Я не спрашиваю, как ты это сделал, и даже не хочу об этом знать. И никому об этом знать не нужно. Для твоей же пользы. Сделал, и молоток!
     Поэтому, хотя в героях ходить было приятно, Николай Николаевич предпочел выглядеть идиотом.
     В героях Горюнов уже походил несколько месяцев назад. Это был день, когда Михаил делал отчет на расширенном ученом совете, что по сути было репетицией защиты докторской диссертации. Пикантность ситуации придавало то, что истинный автор работы находился здесь же. И об этом знали или по крайней мере догадывались все присутствующие.
     После освобождения и возвращения в институт Николай Николаевич полтора года проторчал в Беленцах, где ему с семьей выделили однокомнатную квартиру взамен той двухкомнатной, которая уплыла, пока он находился на химии. Но он был рад и этому. На зиму оставаться в Беленцах никому не хотелось: кругом голые снега и серое унылое море, даже медведи не воют. И когда Николай Николаевич попросился у директора в это автономное научное плавание, тот был только рад. Лаборатория помещалась в соседнем здании, все равно что в собственной квартире. Поэтому Николай работал целыми сутками, прибегая домой перекусить. А Димка и Вика, гуляя по единственной и не слишком длинной тропе, по нескольку раз в день забредали на его рабочее место.
     Они прожили вместе две полярных зимы и одно лето, когда солнце почти не заходило целый месяц подряд. И Николай, заслышав издалека голоса жены и сына, часто думал, что лучшего времени у него в жизни не было. Он беспокоился лишь за Вику, за ее питерскую работу. Но там, в ее информационном центре, для Вики стойко держали место, деля ее зарплату между сотрудниками. И если бы они сдуру не переехали в Мурманск, возможно, что и Димка бы не заболел.
     Но они переехали, точнее, переплыли вместе с немногими вещами на катере, а скоро Николаю пришлось срочно отправлять жену с сыном в Питер. Приступы астмы у Димки начались неожиданно и сразу были очень тяжелыми. Тут уж стало не до колебаний. Напуганные, они попрощались в аэропорту, а оттуда Николай приехал прямо на ученый совет. И сел на свободный стул у двери. Однако чувствовал, что все собравшиеся время от времени поглядывают на него с особой значимостью.
     Иннокентий на трех досках развесил схемы и графики, которые когда-то в творческих муках и поисках выстраивал Николай. Иннокентий перерисовал их цветной тушью на большие листы, и выглядели они впечатляюще. Что-что, а перерисовывать графики он умел классно. Зато не мог складно выступить перед аудиторией, даже прочесть написанное. Читал он плохо, почти по складам, часто путая ударения. И когда Николай делал за него кандидатскую, он неделю заставлял Иннокентия репетировать доклад Теперь же такого репетитора не было. Поэтому уже на первой части доклада в аудитории повисло мучительное напряжение.
     - Господи! Скоро это кончится? - громко простонала дама из отдела физиологии.
     И это послужило сигналом, все завздыхали, заерзали, зашептались. А Иннокентий, словно не замечая этого, продолжал тянуть свою вязкую, как жевательная резина, речь. Николай же, слушая его, в очередной раз страдал: то, что ему было дорого, на его глазах затаптывалось и загаживалось.
     Когда Иннокентий замолк, ему никто не хотел задавать вопросов. Наконец, чтобы перебить неприличную паузу, кто-то из зала спросил о причине несхожести разнотемпературных кривых. Это явление Николай как раз и объяснял в тех статьях, которые они с Фогелем должны были напечатать. Но странно, что Иннокентий, переписавший их на свой лад, так ничего и не понял.
     Он забегал от одного листа к другому, начал что-то сбивчиво отвечать, запутался и, тыча указкой в одну кривую, говорил совсем о другой. Когда ему указали на эту ошибку, снова стал суетливо тыкать указкой, и опять невпопад.
     Такого позора не ожидал даже Николай.
     И тогда поднялся со своего почетного места старик Климентьев. Он был единственным, кроме директора, членкором в их институте. Говорили, что однажды, в диковинные исторические времена, аж в пятьдесят втором году, он был студентом биофака и что-то такое брякнул против Лысенко, за что и загремел в лагерь под Кандалакшу на десять лет. Но в марте, к счастью, Сталин окочурился, поэтому вместо десяти Климентьев отбыл лишь полтора года. После освобождения он так и остался навсегда в Мурманске, постепенно сделавшись не только самым старым сотрудником их института, но и самым уважаемым.
     Он встал, и все мгновенно притихли.
     - У меня такое ощущение, уважаемый Иннокентий Федорович, - обратился Климентьев к Иннокентию, - что не вы все эти данные нарабатывали и не вы пытались проникнуть в их закономерности... И стоит ли нам здесь всем вместе валять дурака?! Я более чем уверен, что тот человек, которому принадлежит все так неряшливо изложенное вами, тоже находится в зале. Поэтому будет честнее, если вы вернете работы, так сказать, по принадлежности, предварительно извинившись и перед ним, и перед ученым советом.
     Как потом рассказывали Николаю, все ждали, что какой-нибудь скандальчик завяжется. Но небольшой, который тут же и загасят.
     Может быть, все бы так и случилось, но тут с места у окна вскочила жена Иннокентия. Женщину эту жалели. Была она такой же старательной, как и он, но еще более глупой. Точнее, даже не глупой, не дурой, а слегка слабоумной Кто ей помог получить диплом педагогического в ее Владимире, было неизвестно, но здесь она так и задержалась в лаборантах.
     - Как это не он делал работу! - обиженно закричала жена Иннокентия. - А по-вашему, кто еще? - Этот крик ее был уж очень скандальным. От него поморщились даже те, кто сидел в президиуме. - Да он месяц над этими листами корпел, пока все нарисовал! И я ему сама бумагу выбирала. У меня чек сохранился. Или, может, скажете, что это вы их рисовали?
     - Молчи, Женя, молчи! Ты ничего не понимаешь! - замахал на нее руками Иннокентий.
     Но уже поднялся гвалт. Кто-то из молодых кандидатов громко свистнул. Остальные хохотали. И только Николай с ужасом смотрел на Иннокентия.
     У того вдруг странно посерело лицо, потом он сделал несколько неуверенных шагов от досок с таблицами в сторону двери и, выронив указку, стал оседать на пол.
     Так получилось, что Николай оказался рядом с ним первым и, сдвинув узел галстука, расстегнул ему пуговицы на рубашке. Он же и помогал переносить его в соседний кабинет на старинный кожаный диван. Он и вдувал ему по методике ?рот в рот? воздух.
     Иннокентия увезли на ?скорой? с диагнозом ?инфаркт?. И кроме бедной жены в больнице после реанимации его опять же навещал только Николай.
     Иннокентий плакал и просил прощения:
     - Коль, я можно сказать, с Богом встретился! Прости, а, Коль!
     - Да ладно, ладно, поправляйся лучше, - отмахивался Николай.
     - Не, честно, Коль, прошу тебя по старой дружбе, не держи на меня зла!
     ?Хороша старая дружба!? - хотелось с горечью ответить Николаю, но он молчал и в общем-то все простил.
     Директор был в те дни в Москве. А когда вернулся, вызвал Николая в кабинет.
     - Ну, что вы там опять накуролесили? - В голосе его явно слышалось неудовольствие.
     - Где? - удивился Николай.
     - Где-где, - передразнил директор. - На ученом совете! Или вы еще где-нибудь отличились? Весь институт только про вас и рассказывает. Не могли раньше выступить? Обязательно надо было до ученого совета доводить?
     - Я же в Беленцах...
     Получалось, что он, Николай, еще и должен оправдываться за то, что у него стырили диссертацию.
     - Знаю, что в Беленцах. Или там глухой лес, телефона нет? Я каждый месяц счета подписываю. Могли бы сигнализировать.
     - Я не знал...
     - Вы не знали, кто-то еще - тоже не знал или специально подставил. А как мне теперь быть? Увольнять его прикажете? Так у него инсульт.
     - Инфаркт. Я только что от него из больницы...
     - А вам-то зачем туда ходить? За сатисфакцией, что ли?
     - Да нет, совсем наоборот. Мы с ним помирились. Я ему сказал, что все прощаю...
     - Ну и как он там? Выкарабкается? Мне еще не хватает слуха, что мы на ученом совете людей затравливаем. Он же прямо у досок загремел, во время заседания?!
     - Да...
     - Вот вам и да. Снимать я его, пока он болеет, не буду, да и не имею права. А когда выздоровеет, сами с ним разбирайтесь. Я за каждым сотрудником ходить и подсматривать за его рабочими записями не могу. Откуда мне было знать, что он все это у вас передрал? Ну нашептывали иногда. Так мне столько за день нашептывают! Вы-то сами молчали. Могли хотя б намекнуть! Ладно, - закончил директор. - Я как раз пробил в Москве одну ставку ведущего, с сентября. Подпишу на вас приказ. Идите, работайте.
     Иннокентий в больнице задержался надолго: инфаркт был обширным. Потом его перевели в санаторий. Из санатория вернули снова в больницу. Все те летние и осенние месяцы Николай по-прежнему был единственным из сотрудников, кто его навещал.
     - Не противно вам ходить к этому идиоту? - спрашивал его кто-нибудь время от времени.
     И Николай Николаевич в ответ лишь смущенно улыбался.

***

     И снова Николаю позвонила секретарша директора.
     - Николай Николаевич, дорогой!
     Забавно все-таки, что теперь он для нее стал дорогим. Спустя время может превратиться и в брильянтового.
     - Василий Григорьевич просит показать план приема господина Бэра.
     План был расписан и отпечатан на компьютере. Николай вошел с ним к директору и увидел двух скромно сидящих в уголке на стульях молодых людей.
     - А-а, Горюнов! - сказал директор так, словно не он три минуты назад его вызывал. - Очень кстати. Тут по твою душу пришли. - И он кивнул на посетителей. - Ну, вы пока побеседуйте, а я пройдусь по лабораториям.
     Николай Николаевич еще не успел умом понять, что за люди его дожидаются, как уже напрягся. И не напрасно. Люди показали красные корочки. На фотографиях в форме они выглядели значительнее. Один был капитаном, другой - старшим лейтенантом.
     - Вы давно из Ленинграда вернулись? - спросил капитан.
     - Три дня назад. - Николай старался не выдавать напряжения, но уж очень ему не хотелось рассказывать о том, как возвращался долг.
     - Ну и как северная столица? Бурлит?
     - Не знаю... Я ведь на конгресс ездил.
     - Летали, - поправил старший лейтенант.
     - Да, летал.
     - У вас там семья Жена, сын, - показал свою осведомленность капитан. - Интересный был доклад на конгрессе? Вас ведь одного делегировали от института.
     - Да нет, подавали заявки человек десять. Но оргкомитет выбрал мою тему.
     - Николай Николаевич, мы, собственно, к вам за помощью, - решил перейти к делу капитан. - У вас машина, ?Жигули?, первая модель?
     - Да.
     - И вы на ней ехали в аэропорт, когда улетали в Петербург?
     - Ехал.
     - Вы по дороге никого не подсаживали?
     ?Вот в чем дело!? - понял Николай и смущенно, но очень естественно улыбнулся:
     - А как же, подсаживал.
     Как бы стыдно признаться, но и он рад честному приработку.
     - Одного, двух людей?
     - Мужчина был, один.
     Капитан с лейтенантом переглянулись:
     - Да, все правильно: на видеозаписи вы стоите вдвоем с пассажиром. На ка-пэ в тот вечер велась видеозапись всех, кто выезжал из города.
     Хорош бы он был, если бы соврал, что ехал один, да тут же и попался бы.
     - Вы этого человека, которого подвозили, хорошо знаете?
     - В первый раз видел! - вполне убедительно ответил Николай. - Проголосовал на улице, сказал, что в аэропорт, я обрадовался и подсадил.
     - Какой-нибудь адресок, телефончик он вам не оставлял?
     - Нет!
     - Николай Николаевич, вы нас извините, что мы отрываем вас от работы, но вы же знаете, что в тот вечер случилось в городе...
     - Еще бы!.. Тройное убийство!
     - Тройное? - удивился старший лейтенант. - Почему тройное? Два очень серьезных человека...
     - Это он про Тюленя, - объяснил капитан.
     - Про этого! - И старший лейтенант с презрением махнул рукой. - Ну это убийство мы так, для формы расследуем. С этим братва сама пусть разбирается. А вот те два - надо раскрыть. Мы не вас одного, Николай Николаевич, мы стараемся разрабатывать всех, кого зафиксировала видеосъемка. Вот наш телефончик. - Он протянул узкий лоскуток с напечатанным на принтере номером. Мало ли что, вспомните - сразу позвоните. Договорились?
     - Если что вспомню, позвоню обязательно, - согласился Николай.
     А сам при этом подумал: ?Так я вам, дорогие мои, и скажу всю правду! Да из меня теперь ее клещами не вытянете! Спасибо, научили!?
     Они уже подошли к двери, и Николай тоже стоял рядом с ними, как капитан вдруг приостановился:
     - Да, с вами еще майор Творогов хотел побеседовать, но это уже совсем по другому делу. Он, правда, сегодня вроде бы загрипповал. Так что не удивляйтесь, если как выздоровеет... Он очень рассчитывает на вашу помощь.
     Не надо было ему интересоваться, какой помощи от него ждет неизвестный майор Творогов. Так бы и простились, а там бы гриппующий Творогов как-нибудь и отпал. Так нет же, у тех самых дверей, пожимая в знак прощания руки, он все-таки спросил:
     - Какую помощь?
     - Адресок бы этого человечка, как его, Гуляй-Поле, так, кажется?
     Николаю только и оставалось, что поправить:
     - Гуляй-Голый.
     И капитан и старший лейтенант, по-прежнему стоя в дверях, заулыбались:
     - Да уж, фамилия! Так, может, мы Творогова обрадуем его адресочком? А то майор ищет-ищет... Вроде бы с такой фамилией не потеряешься, - так нет, пропал. Ни на один запрос не пришло конкретного ответа. - И капитан выжидающе посмотрел на Николая. Как бы спрашивал: ?Ну, в каком у вас кармане записная книжка? В левом или правом?? - Он ведь обобрал не только ваш институт, а еще несколько учреждений. Вот бы нам да по вашим следам...
     И Николай, чувствуя, что слова его звучат довольно глупо, особенно после того, как выяснилось, что он ничего не знал о попутчике, все же выдавил несколько фраз:
     - Я понимаю, что вам нужен его адрес... Но у меня нет никаких координат... В это трудно поверить. Это вообще получилось случайно, все думали, что он в Курске.
     - А вы его где отловили? Мы тоже в Курске... - перебил было старший лейтенант, но капитан сразу сделал ему знак глазами и спросил:
     - Но ведь какие-то координаты у вас есть? Иначе как бы вы встретились?
     - В том-то и дело, что нет...
     - Так-так, это интересно! - И капитан вернулся в свой угол к пустующим стульям. И пододвинул стул Николаю. - Расскажите, как же вы его отыскали. Или он сам вас нашел?
     - Ну это уж слишком! Конечно, я искал. Только, если честно, мне и искать не пришлось. Пожаловался совершенно незнакомому человеку на эту историю...
     - Совершенно незнакомому? - спросил с восторгом капитан.
     - Ну да! А он как раз в день окончания конгресса позвонил и сказал, чтобы я ехал в Псков и получил там все деньги.
     - Именно в Псков, а не в Новгород или, там, Ярославль?
     - В Псков.
     - И вы приехали на квартиру к Гуляй-Голому...
     - Да нет, его привезли к какому-то храму. Ну и...
     - Ну и?.. - повторил вслед за ним капитан.
     - И он все деньги вернул. Капитан со старшим лейтенантом переглянулись, и лейтенант проговорил тускло:
     - Лабуда это. Лапша на уши и запудривание мозгов. Такое даже в детских сказках не случается.
     - Да ладно, не хочет человек рассказывать, имеет право. - И капитан поднялся. - Он, между прочим, эти деньги не украл, а, наоборот, вернул. Все до копеечки... Так ведь, Николай Николаевич?
     - Ну, в общем, так. Хотя я вам на самом деле рассказал, как было.
     - Или почти как было, - добавил старший лейтенант.
     - Ладно, ла