сь несколько
глубоких вмятин, действительно смотрелся очень нарядно.
   - И крантик,  Сереж,  работает!  -  похвалилась  Люба.  -  А  воду  я
кипятильником закипятила. Садись чай пить.
   Серега сел и попил. А перед уходом поцеловал жену, показывая, что  за
вчерашнее недоразумение зла на нее не держит.
   Едва он открыл дверь на лестничную площадку, как на пороге  показался
любимец его жены - кот Афоня, который отсутствовал дома двое суток.
   - О, нашлась пропажа! - всплеснула руками Люба  и,  подхватив  Афоню,
потащила его в ванную - купать.
   "Ну и хорошо", - неизвестно почему подумал Серега и прикрыл дверь.
   Возле подъезда его уже ждал Леха на  своем  "запорожце"  канареечного
цвета, с женой Леной на заднем сиденье. Весила она немало, оттого желтая
машинка, казалось, вот-вот встанет на дыбы.
   - Когда-нибудь я куплю себе  другой  автомобиль,  -  бывало,  говорил
Леха, сидя за стаканом. - Но "запорожца" этого я не продам ни  за  какие
деньги. Веришь, Серег?
   - Верю, - обычно говорил Тютюнин, поскольку из  личного  опыта  знал,
что не соглашаться с Окуркиным, когда он в таком  состоянии,  нельзя.  В
противном случае Леха либо лез в драку, либо начинал рыдать и  рвать  на
себе рубаху. И неизвестно, что было хуже.
   - Вот веришь ли, миллион баксов мне давай - не возьму. В руки  пихай,
а я не продам. Веришь?
   В принципе, Леху можно было понять.  Он  в  этот  "запорожец"  вложил
больше сил, чем завод-изготовитель. Окуркин даже взялся лудить весь  его
кузов, однако, сточив за полгода четыре  паяльника,  ограничился  только
днищем.
   - Привет, Мишка Квакин! - басом поздоровалась с  Сергеем  Елена.  Она
всегда называла его Квакиным, поскольку  ее  любимой  и  единственной  в
жизни книгой была "Тимур и его команда".
   Она повсюду таскала ее с собой и даже теперь, сидя на заднем  сиденье
"запорожца", перелистывала страницы с полуистершимися буквами.
   - Пассажирам пристегнуться! - громко объявил Леха, пролезая  на  свое
место. - Начинаем заезд для иномарок в классе  "Формулы-1",  до  деревни
Гуняшкино!
   Мотор машины задребезжал, застучал,  затрясся  и,  дернув  коробку  с
пассажирами, тяжело поволок ее по асфальту.
 
9 
 
   До Гуняшкина доехали довольно быстро - часа за три. И за  всю  дорогу
Леху только один раз остановил гаишник.
   - А чего это твоя помойка так свистит? - спросил он.
   - Так это турбина, -  просто  ответил  Окуркин,  не  моргнув  глазом.
Автоинспектор обошел "запорожец" вокруг,  однако  проверять  турбину  не
стал. Так отпустил.
   - А правда,  Леха,  чего  у  тебя  там  свистело?  -  поинтересовался
Тютюнин, когда они уже въезжали в Гуняшкино.
   - Да свисток он  в  трубу  запихал,  -  пояснила  Елена.  -  Взрослый
человек, а туда же.
   Прокравшись по заросшим  лебедой  обочинам,  "запорожец"  остановился
напротив скособоченной избы, стены которой  поросли  мхом,  а  кирпичная
труба, казалось, вот-вот должна была завалиться.
   - Ты на дом не гляди, - предупредил Окуркин, выбираясь из  машины.  -
Дом я новый отстрою. Ты смотри, сколько здесь земли - поместье, е-мое.
   - И речка близко,  -  добавила  Лена,  с  кряхтеньем  пролезая  через
узковатую  дверь.  -  Давайте  выгружать  продукты  и  лопаты,  и  сразу
приступайте к делу, а то,  если  вас,  алкоголиков,  сразу  работать  не
заставить, потом толку мало будет.
   - Аче делать-то надо? - спросил Серега, вдыхая полной  грудью  чистый
воздух.
   -  Сначала  погреб  разберем.  Там  у   прабабки   каких-то   солянок
понаставлено. А потом лебеду  в  огороде  палками  посшибаем  -  и  все,
отработали, - сообщил Леха.
   - Зачем лебеду-то сшибать? Может, ее косить надо?
   - Не надо косить. Просто мне нужно масштаб будущих работ определить.
   - Каких еще работ?
   - Ну, картошку мы с Ленкой решили посадить.
   - В июне?
   - А почему нет? Но если не успеем, то в зиму закопаем.
   - А в зиму разве закапывают? - усомнился Тютюнин.
   - Конечно закапывают,  -  уверенно  заявил  Леха.  -  Слово  "озимые"
слышал? Осенью сажают, а по весне выкапывают - все просто. Ну,  пошли  в
погреб.
   - Сначала костерок мне разожгите, работяги. А то как же  я  вам  обед
приготовлю? - напомнила Лена, стоя над узелками со снедью.
   Глядя на нее, Сергей подумал, что работу по сшиба-нию  лебеды  стоило
бы поручить ей, поскольку  по  телосложению  супруга  Лехи  походила  на
начинающего боксера-тяжеловеса.
   - Ладно, сама разожжешь, не маленькая,  -  отмахнулся  Окуркин.  -  И
вообще, давай лучше печку в доме растопим.
   - Нет уж, лучше я здесь. Ну его, этот дом - меня там жуть пробирает.
   "Жуть пробирает", - мысленно повторил Тютюнин и еще раз  взглянул  на
скособоченную избушку. Теперь он понял, что чувствовал с самого утра или
даже со вчерашнего вечера. Пусть не так явно, как сейчас, но это были те
же ощущения.
   Его пробирала жуть.
 
10 
 
   Внутри дома было прохладно, если не сказать  -  холодно.  Бревенчатые
почерневшие стены  не  держали  тепло  и  больше  напоминали  отсыревший
камень.
   Под потолком, тут и там висели пучки каких-то трав. По  углам  лежали
на полу отшлифованные, похожие на гальку камешки.
   - А свет здесь где включается? - поинтересовался Серега.
   - Да нет здесь никакого света. Электричество сюда три раза  проводить
пытались. Сначала после революции, потом в  тридцать  седьмом  и  еще  в
пятьдесят третьем году.
   - И что?
   - Не дошли. Говорят, болота забирали к себе монтеров.
   - Что значит забирали?
   - Ну, утопли все.
   - Ничего себе сказочки. - Серега нервно засмеялся.
   - Да  ладно,  -  успокоил  его  Леха,  -  у  меня  здесь  лампа  есть
керосиновая. Пойдем, она возле печки осталась.
   Во второй, довольно  просторной,  однако  такой  же  мрачной  комнате
стояла большая печь. Пожалуй, даже очень большая, хотя выросший в городе
Серега никогда печей не видел.
   - Какая здоровая печка, Лех. Зачем она такая? - спросил Тютюнин, в то
время как Окуркин ожесточенно встряхивал лампу, чтобы  пропитать  фитиль
керосином.
   - Откуда я знаю - я че, Пушкин? Наверно, здесь эти пекли.., караваи.
   Среди ухватов и кочерег, стоявших  возле  печи,  особенно  выделялась
широкая лопата. Такая широкая,  что,  если  бы  Тютюнин  на  нее  сел  и
обхватил коленки, его запросто можно было бы задвинуть в жерло  огромной
печи. Серега хотел убрать заслонку,  чтобы  заглянуть  внутрь  печи,  но
побоялся.
   - Ну вот, - бодро произнес Леха, когда ему  удалось  наконец  разжечь
керосиновую лампу. - Теперь полезли в погреб.
   - Слушай, а фонарика у тебя нет?
   - Фонарика? - Окуркин почесал макушку  и  хмыкнул.  -  Действительно,
нужно было фонарик прихватить. Но  тут  уж  ничего  не  поделаешь.  Пока
попользуемся лампой.
   - А это что такое?  -  спросил  Тютюнин,  указывая  на  ржавую  цепь,
которая одним  концом  крепилась  к  вбитой  в  стену  скобе,  а  вторым
заканчивалась на ржавом ошейнике с клепкой вместо замка.
   - Да хрен его знает. Может, старушка здесь собачку держала.
   - На такой цепи не то что собачку, медведя можно держать,  -  заметил
Тютюнин.
   - Слушай, Серег, остынь. Откуда я знаю - я ж не Пушкин. Пошли лучше в
погреб.
   В  погреб  пришлось  спускаться  по  скрипучей   лестнице,   которая,
казалось, вот-вот обрушится.
   - Не бойся, я уже на земле стою! - крикнул откуда-то снизу Леха, и  в
темноте заметался огонек его лампы.
   Вскоре и Тютюнин закончил долгий спуск, а когда посмотрел  вверх,  то
не обнаружил там светлого квадрата.
   - Неожиданно, да? - спросил довольный Леха. - Я  когда  здесь  первый
раз был, так чуть не обделался. Это обманный эффект такой.
   - Оптический?  -  уточнил  Серега,  у  которого  по  физике  в  школе
случались четверки.
   - Ну ты спросил! Пойдем лучше, я тебе магазин покажу.
   Леха повернулся и пошел  по  какому-то  туннелю.  Тютюнин,  чтобы  не
отстать, поспешил за ним.
   - Вот, смотри! - Леха осветил  лампой  старые  деревянные  полки,  на
которых стояло множество склянок с самым разным содержимым.
   - И что же это такое? На варенье не похоже.
   - Конечно не похоже. Это бабулины притирки, мази, настойки  и  прочая
природная аптека.
   - А зачем ей так много нужно было? Она что, сильно болела?
   - Ты, Серег, в не правильном направлении мыслишь, - с наставительными
интонациями произнес Окуркин. - Ты бы лучше поинтересовался, на чем  эти
травки настаивались.
   - Неужели все это? - От промелькнувшей догадки Тютюнину стало теплее.
   - Да, Серег, все это или почти все настояно на чистейшей  деревенской
самогонке. Так что нам тут работы непочатый край.
   - Здорово! Вот только закуски нет.
   - Закуски нет - тут ты прав. Но если б Ленка заметила, что мы с собой
харчи потащили, расправа была бы скорой и жестокой.
   Леха приподнялся  на  цыпочки  и  снял  с  полки  приглянувшуюся  ему
трехлитровую бутыль.
   - А как же ты за руль потом сядешь? - вспомнил Тютюнин.
   - Да пока мы с тобой траву рубить  будем,  все  выветрится.  А  когда
пообедаем, вообще следа не останется. И потом, чего бояться - у меня ж в
"запорожце" турбина!
 
11 
 
   При свете керосиновой лампы  содержимое  трехлитровки  светилось  как
янтарное. Леха открыл пластмассовую крышку и дал Сереге понюхать.
   - О-о! - протянул Тютюнин. Он был приятно  удивлен  тонким  фруктовым
запахом,  поскольку  ожидал  чего-то  совершенно  другого.  Им  с  Лехой
приходилось пить  такие  вещи,  что  врачи  из  "скорой  помощи"  только
удивлялись, как пациенты к их приезду  еще  оставались  живы.  А  тут  -
сюрприз. Дивный фруктовый аромат.
   - Из банки, что ли, будем? - спросил Тютюнин.
   - Ну зачем из банки? Это харчи принести сложно, а  стаканчики  -  вот
они!
   С этими словами Леха движениями фокусника открыл с легким щелчком два
раскладных стаканчика.
   - Попрошу наполнить, - сказал он, подставляя стаканы, и Серега  налил
из банки по первой порции. Затем вернул ее на полку  и  принял  от  Лехи
стопочку.
   - За что пьем?
   - За удачное начало рабочего дня! -  провозгласил  Леха.  -  И  чтобы
Ленка не дозналась. Ну, поехали...
   Оба друга одновременно опрокинули свои  порции  и,  следуя  традициям
школы, выдохнули пары.
   - Хорошо пошла, - заметил Тютюнин.
   - Лучше не бывает. И закуски никакой не надо.
   - По второй?
   - Не возражаю...
   - Стоп! А где банка? И где полки? Где все, Леха?
   Тютюнин огляделся и понял, что находится в ярко освещенном  помещении
с неясно очерченными  стенами.  Они  как  будто  состояли  из  утреннего
тумана.
   - Какая-то хреновина, Серег, - подал голос Окуркин.
   - О, и ты здесь! А я думал, это только мой глюк.
   - Видать, общий, - сделал вывод Леха.
   Неожиданно прямо из туманной стены выплыл какой-то размытый осьминог.
Он подплыл к Сереге с Лехой поближе и издал нечто похожее на "бу-бу-бу".
   - Мама родная! Кажись, опять "белая"  началась!  -  страшным  шепотом
произнес Леха.
   - Не болтай. Одновременно у двоих "белая" не  бывает,  -  не  слишком
уверенно заметил Сергей.
   Между тем осьминог принял обличье шара,  и  вокруг  него  закрутились
шарики поменьше, которые теснили друг друга и обступали Леху и Сергея со
всех сторон.
   - Бу-бу-бу-бу? - пробубнил самый большой шар.
   - Он чего-то спрашивает, Серег.
   - Вроде да, - согласился Тютюнин. А затем его осенило:
   - Так это ж инопланетяне, Леха! Собратья по разуму!
   - А как мы к ним попали?  -  спросил  Окуркин,  испуганно  косясь  на
наплывавший прямо на него шарик. Лехе даже  показалось,  что  он  слышит
смех.
   В прошлом году, когда его забрали прямо с попойки в гараже и  отвезли
в "дурку", он тоже слышал смех.
   "Неужели опять "белая"? - в страхе думал Окуркин. -  Завяжу!  Честное
слово завяжу!"
   Большой шар попытался сказать  что-то  еще,  а  затем  превратился  в
красный пластмассовый стул. Из стула перетек в зеленое яблоко  с  синими
листочками и,  наконец,  принял  обличье  толстого  китайца  в  шелковом
малиновом халате.
   Маленькие шарики сейчас же превратились в дюжину шумных  китайчат,  и
те забегали по дощатому полу просторной беседки, стенами которой  теперь
служили увитые плющом деревянные решетки.
   - Как сложна аднака на вас  настроица.  Уй  как  сложна!  -  произнес
китаец и, подойдя к Сереге, потрепал его по щеке.  -  Хароший  панарепа!
Большой панарепа! Вкусный панарепа!
   Затем то же самое он проделал с Лехиной физиономией и  также  остался
ею доволен.
   - Тебя мы кушать сегодня, - пообещал китаец  Окур-кину.  -  А  его  -
завтра! - добавил он, указывая на Серегу.
   Услышав это, китайчата радостно заулюлюкали и стали собираться вокруг
Лехи.
   - Ну-ка, минуточку, уважаемый, - откашлявшись, начал  Серега.  -  Мне
кажется, здесь какая-то ошибка. Мы с приятелем никакие вам не  панарепы.
Мы люди. И, если уж на то пошло, мы граждане Российской Федерации...
   - А-а, - закивал китаец. - Твоя хочет съели сегодня, а его, - тут  он
указал на Леху, - скушали завтра?
   - Не совсем так. Просто мы попали к вам  случайно  и  еще  не  знаем,
какие здесь порядки. Хотелось бы  услышать  ваше  имя.  Вот  меня  зовут
Тютюнин Сергей. Моего друга - Алексей Окуркин. А как вас зовут?
   - Я хочу твоя кушать, - расплываясь  в  счастливой  улыбке,  произнес
китаец,  словно  не  слышал  вопроса.  Затем  он  нежно  дотронулся   до
Серегиного локтя и певуче произнес:
   - Хочу кушать твоя сейчас...
   Окуркин и Тютюнин переглянулись.
   - Это людоеды какие-то,  -  пришел  к  выводу  Леха.  -  А  давай  им
наваляем, чего с ними разговаривать? Сейчас я этому толстому в  пятачину
дам.
   - Постой, - одернул его Серега. - Неизвестно, сколько их  тут  вокруг
сшивается. Нужно попытаться с ними договориться, Восток - дело тонкое.
   - Моя хочет кушать, - произнес китаец и,  схватив  Серегу  за  рукав,
потащил за собой.
   - Ну-ка стоять! - закричал Окуркин  и  рванулся  на  выручку,  однако
милые,  похожие  на  кукол  китайчата  неожиданно  преобразились,  и  их
стальные, с крючьями вместо зубов челюсти защелкали у Лехи перед носом.
   Тот в ужасе отпрянул, а  его  друг  Тютюнин  принялся  отбиваться  от
настойчивого китайца. Однако это было не  так  просто.  Людоед  оказался
таким сильным, что  старания  Тютюнина  больше  походили  на  трепыхание
мотылька в лапах льва. Поняв, что  гибель  близка,  Серега  заорал,  как
раненый Тарзан, и этим вывел китайца из себя.
   - Ну пачиму твоя шуметь, а?! - строго спросил тот. - Ничего не больна
- твоя понимаешь? Ничего не больна. Твоя засыпать, а мы кушать.
   - Вы не имеете права меня есть! Я член профсоюза! Я не хочу  умирать,
у меня жена Люба дома осталась!
   - Пачиму твоя шуметь, а? - снова принялся за свое китаец. -  Твоя  же
мамбаца пил? Зачем пил мамбаца, если не хочешь твоя кушать мы?
   - Так.., эта хреновина мамбацей называлась? - перестав шмыгать носом,
спросил Серега.
   - Мамбаца, - кивнул голодный китаец. - Если попил, стал мой панарепа.
Хороший панарепа. Вкусный панарепа... Я на твоя настраивался, много сила
потерять, детки тожа кушать нада, а твоя почему не хотеть?
   - Прости меня, Серега, это я виноват!  -  прорыдал  Окуркин  из  угла
беседки,  куда  его  загнали  зубастые  китайчата.   -   Старушка   меня
подставила-а! Предложи ему выкуп, Серега! Слушай, хунвейбин, забирай мой
"запорожец", у него днище луженое! Только нас отпусти!
   - А "запорожца" хароший панарепа? - тут же заинтересовался китаец.
   - Хороший, хороший, - закивал Тютюнин. - Железный, крепкий, ты на нем
до пенсии кататься будешь...
   - Нет, моя мяса нада. Мяса панарепа.
   - Тогда колбаски! -  дрожащим  голосом  произнес  Серега.  -  Вкусной
колбаски, панарепистой. Костей в  ней  нет,  только  чистое  мясо.  Твоя
любить мясо, хунвейбина?
   - Где твоя колбаски?
   - Моя колбаски дома. Отпусти меня домой, и  мы  с  Лехой  тебе  дадим
колбаски.
   - Сыкока колбаски? -  спросил  китаец  и  по-собачьи  склонил  голову
набок.
   - Столько, сколько мы сами весим - кило в кило.
   - Харашо. Будем твоя вешать.
   В ту же  секунду  китайчата  сбились  в  кучу  и,  задымившись  белым
туманом, превратились в старые складские весы, какие  Сереге  доводилось
видеть на овощной базе.
   - Твоя вставать, -  сказал  китаец.  Тютюнин  повиновался.  Хунвейбин
защелкал грузиками, толкая их туда-сюда, а затем объявил:
   - Сто пятьдесят кило.
   - Врешь, - не удержался Серега. - Всегда семьдесят пять было.
   - Моя ошиблась, - ответил китаец и смущенно заулыбался.  -  Семьдесят
семь... Теперь давай Леха мерить.
   Едва  передвигая  ноги,  Окуркин  взобрался  на  весы   и   попытался
улыбнуться, от чего его щека задергалась.
   - Семьдесят кило - ровна, - сообщил  китаец.  Едва  Окуркин  сошел  с
весов, как те снова превратились в дюжину детишек неопределенного пола.
   - Твоя пиши адрес, - велел китаец и материализовал,  снова  прямо  из
воздуха, кожаную  папку  с  листом  бумаги  и  авторучку.  -  Твоя  пиши
подробна.
   - Не беспокойтесь, я вас не обману, - заверил Серега и, собравшись  с
мыслями, вывел первые строчки: "Планета Земля, Российская Федерация..."
   Потом написал город, улицу, дом и квартиру. А под конец  добавил:  "К
Сергею Тютюнину насчет колбаски".
   Поставив точку, он вздохнул и отдал документ китайцу.
   - Харашо. Скора приеду, - сказал тот и, сложив лист вчетверо, спрятал
его куда-то под халат. - Однака идите.
   - А куда теперь идти? - уточнил  Тютюнин.  -  Где  тут  аэропорт  или
вокзал какой?
   - Твоя вокзал не нада. Твоя прямо идти и сразу домой.
   Поняв, что от китайца большего не  добиться,  Сергей  и  Леха  быстро
ретировались  из  беседки  и  оказались  в  большом   запущенном   саду,
погруженном в уже знакомый им молочный туман.
   - Тихо как, Серег. Ты чего-нибудь слышишь?
   - Нет. Похоже, обманул нас хунвейбин.
   - А то, что вокруг нас, оно есть или  как?  В  этот  момент  Тютюнина
ужалил какой-то гнус, и он громко вскрикнул.
   - Думаю, что есть, Леха. Смотри, как натурально здесь гады  кусаются.
- Тютюнин потер укушенное место.
   - А чего же они мне в прошлом году все это за белую горячку выдавали,
а? Я ведь им верил, Серег, докторам этим.
   - Ладно. Пошли прямо. Может, хоть на кого наткнемся - дорогу спросим.
   - А куда дорогу?
   - Домой. Если нормально вернемся, я, Леха, пить навсегда брошу.
   - Ага, Серег. И я тоже.
   И друзья шагнули в наплывающие волны  тумана,  которые  поглотили  их
целиком, словно никого здесь и не было.
 
12 
 
   Снова оказавшись в  погребе,  Окуркин  и  Тютюнин,  не  сговариваясь,
рванули к выходу и, едва не столкнув друг друга  с  лестницы,  выбрались
наверх.
   При этом каким-то необъяснимым образом Леха все же успел прихватить с
собой трехлитровую бутыль - сказалась приобретенная и укрепившаяся в нем
привычка.
   Оба героя выскочили на крыльцо избушки и скорым шагом  направились  к
"запорожцу".
   - Эй, вы куда? - удивилась такому их поведению кашеварившая у  костра
Лехина супруга.
   - А? - Окуркин остановился и только  сейчас  стал  понимать,  где  он
находится.
   - Чего это у тебя в руках, Алексей? - сразу поинтересовалась жена.  -
Самогонка, что ли?
   - Какая самогонка? -  Знакомые  подозрения  стали  приводить  Леху  в
чувство. - С чего ты взяла, Лен? Это ж бензин, семьдесят второй.
   - Ага, бензин, - поддержал друга Тютюнин,  который  на  воздухе  тоже
малость проветрился. - Мы его в багажник поставим и сразу обедать.
   - Какой там обедать? Вы еще траву не поваляли.
   - А  разве  не  поваляли?  -  спросил  Серега  у  обнимавшего  бутыль
Окуркина.
   - Вроде нет, - ответил тот.
   - Тогда нехорошо получается. Клади бензин, и пойдем валять.
   - Ага, - тупо кивнул Леха.
   Пока эти  двое,  словно  деревянные  куклы,  устанавливали  бутыль  в
багажник машины, Елена внимательно за ними следила.
   -  А  ну  подойдите  ко  мне,  -  приказала  она.  Серега   с   Лехой
повиновались. Спорить с женщиной, похожей на боксера, было  небезопасно,
- Теперь дыхните! Окуркин - первый.