иже
всех к обрыву, с изумлением смотрел на дело своих рук.
   - Вот это долбануло! - пробормотал он. - Ничего не пойму.
   Аннигилятор, что ли, сломался?
   Но  аннигилятор  был  ни  при  чем.  Просто  разлившаяся  под  землей
констраква отвоевала у этого мира очередной кусок территории. Из старого
котлована в новый уже хлынул поток красно-синих  растений  и  сейчас  же
закружился  водоворотом,  прямо  на  глазах  растворяя  в  себе  острова
рухнувшей земли. В нем бесследно исчез не только заготовительный цех, но
и столярный, и стены ифритовой ловушки, и, что самое страшное  -  здание
заводоуправления. На краю обрыва возвышался только  чудом  сохранившийся
памятник.
   Гонзо со стоном поднялся с земли, вытряхнул глину из волос и медленно
поплелся вдоль обрыва. Он не сказал ни слова, да Ольга с графом ни о чем
его и не спрашивали, они просто по привычке побрели следом.  У  подножия
памятника Гонзо остановился, чтобы подождать своих спутников. Он  тяжело
опустился на нижнюю ступеньку постамента, расстегнул рубашку и вытряхнул
из-за ворота еще порцию глины.
   Памятник, изображавший не то директора, не то  главного  конструктора
завода, в очках и  с  портфелем  в  руке,  слегка  накренился  во  время
землетрясения, но стоял вполне надежно и довольно далеко от обрыва.
   Подошла Ольга. Она попыталась сесть рядом с Гонзо,  но  не  смогла  -
ноги уже не слушались ее. Она осталась стоять и спросила:
   - Здесь было заводоуправление?
   Гонзо молча кивнул.
   - И там прятался ифрит?
   - Амир сказал - там.
   Ольга сделала шаг к обрыву.  Перед  ней  в  темноте  ворочался  океан
констраквы.
   - Теперь мы его никогда не найдем... - сказала княжна.
   Гонзо пожал плечами.
   - Почему? Найдем.
   - Если я его найду, - сказал граф,  -  то  я  его  без  заклинаний  в
бутылку забью. Задницей вперед. Только вот где его искать? - он  подошел
к Ольге и тоже стал смотреть в темноту под обрывом.
   - А чего его искать... - Христофор с трудом поднялся со  ступеньки  и
повернулся к памятнику. - Ладно, - сказал он, - хватит, слезай. Не смеши
людей!
   Граф  и  княжна  медленно  обернулись  и  ошарашенно  уставились   на
памятник. Каменные черты лица вдруг дрогнули, забегали глаза под дужками
очков, памятник судорожно вздохнул  и  превратился  во  вполне  обычного
человека. На вид ему было лет двадцать  пять,  он  был  скромно  одет  и
смертельно бледен...
 
Глава 15 
 
   - Слезай, говорят тебе! - прикрикнул Христофор.
   Человек в очках немедленно повиновался. Он неуклюже слез с постамента
и встал, прижавшись к нему спиной.
   - Ишь, где вздумал  прятаться!  -  весело  ворчал  Гонзо.  -  Ты  что
думаешь, я идиот? Ты думаешь, я не помню, что на  этой  тумбочке,  -  он
указал на постамент, - одни ноги торчали, и никакого памятника не  было?
Конспиратор! Тебя как зовут-то?
   - Очкарик, - буркнул бывший памятник и на всякий случай добавил:
   - Из бригады Федула...
   - Не больно-то похож ты на бригадника... - усмехнулся Гонзо.
   - Погоди-ка, - отстранил его граф. - Это, значит, вот кто  нас  убить
хотел?
   Он шагнул к человеку в очках с  явным  намерением  превратить  его  в
человека без очков. И, может быть, не только без очков. А может быть,  и
не в человека.
   - Не... не надо! - Очкарик, не выносивший кулачной расправы,  пытался
закрыться портфелем. - Я не хотел убивать! Оно само! Я не  знаю,  почему
так получается!  Честное  слово!  Я  вообще  ничего  не  понимаю...  Это
какой-то ужас...
   Он скорчился у подножия  постамента,  плечи  его  затряслись,  из-под
очков потекли слезы.
   - Джек, оставь его в покое, - сказала Ольга, и Очкарик  сейчас  же  с
надеждой посмотрел на нее.
   - Я клянусь вам, это только от страха! - продолжал  он,  обращаясь  к
Ольге. - Я сначала вообще не верил, что это происходит  на  самом  деле,
думал - шизофрения, бред... Как бы я хотел, чтобы это был бред!  Но  они
действительно умирают... Я их убиваю... То есть нет! Я никого не убиваю!
Это как видение, как кошмар... Я представляю себе, что может  случиться,
и это сразу случается! И невозможно остановить! Знали бы  вы,  чего  мне
это стоит... Били меня, издевались - я терпел. Заставляли сейфы ломать -
ломал. Но зачем же убийцей-то меня сделали?! Не могу  я  так  жить!  Мне
умереть хочется. Но я и умереть не могу... Чего  бы  я  только  не  дал,
чтобы все это оказалось сном! - голос его пресекся и превратился в  едва
различимый шепот. - ...Вот так проснуться бы - и ничего нет. И ничего не
было. Никаких чудес. Никаких ловушек.  И  главное,  чтобы  я  никого  не
убивал!
   Княжна подошла ближе и, несмотря  на  боль  в  ногах,  опустилась  на
ступеньку рядом с ним.
   - Когда это началось? - спросила она.
   - Когда... - Очкарик послушно наморщил лоб. - Давно...  то  есть,  не
очень. Не  помню...  Все  так  перемешалось  за  это  время...  Да!  Это
началось, как только я познакомился с Федулом.
   - А как ты познакомился с Федулом?  -  княжна  придвинулась  ближе  и
положила руку на его плечо. - Расскажи-ка все по порядку. Может быть, мы
сумеем помочь...
   - Да, да! Конечно. Спасибо! - Очкарик  утерся  рукавом  и,  доверчиво
заглядывая Ольге в глаза, принялся рассказывать.
   - Как познакомился с Федулом? Это я помню хорошо... В "Поганке".
   Да. Это ресторан. У меня в  тот  день  почему-то  были  деньги...  не
помню.
   И я зашел пообедать. Там никого  не  было.  Вообще.  И  тут  появился
Федул.
   Он был пьян. То есть, почти не мог стоять на ногах, но в руке  держал
бутылку коньяка. Очень дорогой коньяк. "Наполеон", знаете?
   - Знаю, - сказала Ольга, - дальше.
   - Так вот, - продолжал Очкарик, шмыгая носом. - Он подсел  ко  мне  и
сказал, что этот ресторан принадлежит ему. Или, вернее, его  бригаде.  Я
тогда плохо разбирался. Потом он стал  ругать  Колупая.  Это  был  такой
авторитет до Федула. Федул стал рассказывать про свои подвиги - на  кого
где наехал да сколько взял... Он сказал, что рисковал шкурой и  лез  под
пули для Колупая, а в награду получил вот - бутылку. Но ничего,  говорил
он, придет время, и Колупай страшно пожалеет. На брюхе будет  ползать  и
просить прощения.  И  по  этому  поводу  мы  должны  немедленно  выпить.
Вообще-то я не пью, но не смог ему отказать, потому  что  он  ничего  не
понимал и все время ругался... И бутылку открыть он сам не мог  -  отдал
мне. Помню, она была запечатана сургучом или чем-то таким... Я соскоблил
печать, и тут со мной  что-то  произошло.  Обморок,  наверное.  Я  очень
волнуюсь, когда меня заставляют пить...
   Очкарик неуверенно улыбнулся сквозь слезы.  Граф  и  Гонзо  удивленно
переглянулись. И это - ифрит?! Однако Ольга слушала очень внимательно  и
даже,  казалось,  с  сочувствием.  Очкарик,  обращаясь  именно  к   ней,
продолжал:
   - Когда я пришел в себя,  Федул  уже  требовал  у  официантов  другую
бутылку. Я спросил, может быть, нам хватит этой? Он захохотал и  сказал,
что для двоих она маловата, и раз уж я залез в эту бутылку, то он мне ее
дарит, а себе купит отдельную и тоже в нее залезет... В  общем,  он  нес
околесицу, а когда увидел, что я его не понимаю, протянул  бутылку  мне.
Да ты, говорит, загляни в горлышко! Я заглянул и чуть второй раз не упал
в обморок. Там был...я. Вернее, сначала я увидел  только  глаз.  Большой
глаз на маленьком лице. Но там было не только лицо, там было все: плечи,
руки, туловище, ноги...  ноги  совсем  малюсенькие,  будто  их  вытянули
куда-то в неимоверную даль. И все это было мое, я сразу узнал. Лицо мое,
пиджак мой и глаз. Он был больше всего остального. Он смотрел на меня  и
не мигал...Тут Федул отобрал у меня бутылку и сказал,  что  теперь  я  у
него в руках. Ему как раз нужен человек, который может показывать  такие
фокусы. Я не показывал ему никаких фокусов. Но этот глаз...  Он  сказал,
что это моя душа, и если я буду капризничать, то ей не поздоровится.  Я,
конечно, не поверил в этот  бред,  и  тогда  он  начал  меня  бить.  Ну,
пришлось с ним согласиться.
   Когда бьют, так на все согласишься, правильно?...
   Очкарик искательно посмотрел на  всех  по  очереди,  но  не  дождался
ответа.
   - Простите, - сказал он, -  я  понимаю,  вы  думаете  иначе.  Но  что
поделаешь? Так уж я устроен. Во мне совсем нет агрессивности. И когда на
меня кричат, я совершенно теряюсь. Да разве я один  такой?  Нам  всем  с
детства объясняли, что агрессивным быть плохо. Задиристым  быть  нельзя,
ай-яй-яй! Скандальным быть стыдно и мелочно. А  добрым  быть  хорошо.  И
послушным быть хорошо. Только одни этого не поняли, другие не  поверили,
третьи не  послушались  -  и  спаслись.  А  те,  кто  понял,  поверил  и
послушался, стали такими, как я... Мы не выносим скандалов, даже простых
ссор. Мы всегда готовы уступить, даже не правому, лишь бы  не  обострять
отношений. Я уже не говорю о драках. Когда назревает драка,  мне  просто
делается плохо. И еще. Нас постоянно используют.
   Нами командуют все, кому не лень, нам  угрожают  и  бьют  нас  только
потому, что мы не можем ответить тем же... Ну что  плохого  в  человеке,
который не может ответить злом на зло? Кому он мешает? Я вас не  трогаю,
и вы меня не трогайте! Но так не получилось...
   Очкарик рассеянно снял очки и принялся  протирать  их  грязной  полой
пиджака.  Подслеповатые  глаза  его  невидящим  взглядом  уставились   в
пространство.
   - ...Сначала он потребовал убрать Колупая. Я сказал, что не могу.
   Он пригрозил разбить бутылку и уничтожить мою  "душу".  Я  все  равно
отказался. Тогда он ударил меня в ухо, и я согласился. Только я не знал,
как это делается. Он показал мне машину Колупая и сказал, что  остальное
- моя забота. Колупай сидел в машине вместе с охранниками.
   Они поджидали кого-то на стоянке у заправочной  станции.  У  них  это
называется "стрелка". Вокруг - ни души, только мы с Федулом. Но они  нас
не видели, потому что мы прятались в  кустах.  Был  очень  жаркий  день.
Солнце раскалило асфальт, он стал такой мягкий, что мне  даже  пришло  в
голову: вот сейчас он расплавится и потечет. И  как  только  я  об  этом
подумал,   асфальт   действительно   расплавился.   На   месте   стоянки
образовалось асфальтовое озеро. Я сначала этого даже  не  понял.  Только
вдруг вижу -  машина  Колупая  стала  тонуть.  Она  сначала  наклонилась
капотом вперед, а потом косо ушла в асфальт. Никто даже не закричал - не
успели. Только большой черный пузырь надулся и лопнул на поверхности,  и
тут же асфальт снова застыл - как будто ничего  и  не  было...  Вы  мне,
наверное, не верите?
   - Верим, - сказала Ольга. - Но у нас мало времени. Вы  говорите,  что
бутылка была у Федула?
   - Да. И он всегда мне ее показывал, чтобы  заставить  что-нибудь  для
него сделать. Говорил, что я у него в руках. Я сначала не верил, а потом
и правда стал бояться. Ведь что-то такое от меня там точно было!
   А вдруг он разозлится и разобьет бутылку? Что будет со мной? Я ничего
об этом не знал, но старался его не злить. А он снова и снова  заставлял
меня убивать... Началась война с Амиром. Амир - единственный человек,  с
которым я ничего не мог сделать.  Он  сам  мог  вытворять  какие  угодно
чудеса и убивал наших людей. Я имею в виду людей из бригады Федула. А  я
должен был защищать бригаду, но для этого мне приходилось убивать  людей
Амира. Я совсем запутался. Мне хотелось  самому  умереть,  чтобы  никого
больше не убивать, я даже пытался застрелиться,  но  ничего  у  меня  не
вышло. Я не смог нажать на спуск. Потом пришел Федул и отобрал пистолет.
Он ударил меня по лицу и с тех пор не подпускал к оружию... Но все равно
заставлял убивать. А я не могу! Не могу я жить и считать себя убийцей. Я
хочу остановить это любой ценой. Помогите мне! Убейте, что ли! Только не
больно...
   Очкарик умолк и закрыл лицо руками. Плечи его снова мелко затряслись.
   - А где теперь эта бутылка? - спросила Ольга.
   Не  переставая  всхлипывать,  Очкарик  расстегнул  свой  портфель   и
несмело, только до половины, вынул оттуда  знакомую  бутылку  с  золотой
этикеткой.
   - Вот. Федул бросил, когда убегал...
   - Разрешите-ка... - княжна  протянула  руку  к  бутылке,  но  Очкарик
испуганно отпрянул.
   - А вы меня... не заставите снова... а?
   - Дай сюда! - оборвала его  Ольга,  и  Очкарик  немедленно  отдал  ей
бутылку.
   Княжна повертела ее в руках, заглянула  в  горлышко  и  с  одобрением
кивнула.
   - Здесь он!
   - Кто? Ифрит? - удивился Гонзо.
   - Почему ифрит? Настоящий... - тихо ответила княжна. - Вот ведь какая
штука! Даже не знаю, что делать...
   - Как это не знаешь? - Гонзо склонился к Ольге и зашептал ей в ухо. -
Ты что, не можешь его вытащить?
   - Вытащить этого не трудно, - прошептала княжна, еще раз  заглянув  в
бутылку, - трудно того посадить...
   - Почему? - спросил Христофор.
   Ольга как-то странно, беспомощно захлопала своими длинными ресницами.
   - Жалко...
   - Да ты что?! - просипел ей  в  ухо  Христофор.  -  Соображаешь,  что
говоришь? Это же ифрит!
   - Я понимаю, - горько покивала княжна. - И все равно - жалко.
   - Да как можно такого жалеть?! -  горячился  Христофор,  не  особенно
даже понижая голос. - Слизняк! Манная каша! Таких надо в стаде  держать,
чтобы удобней было доить.
   - Ошибаешься, - прошептала в ответ княжна. - Это тоже характер. И  не
такой уж слабый. Даже ифрит ничего не смог с ним сделать -  он  как  был
Очкариком, так Очкариком и остался. У него в крови отвращение к убийству
и насилию, а ифриту такие чувства вообще недоступны. И потом... он такой
несчастный! Не могу я просто так его в бутылку загнать!
   - Вот женщины! - пробормотал Гонзо. - Найдут  же  кого  пожалеть!  Я,
может быть, тоже несчастный! Почему меня никто не жалеет?
   - С тобой после, - жестко сказала  княжна.  -  А  сейчас...  у  меня,
кажется, появился план...
   Она повернулась к Очкарику и протянула ему бутылку.
   - Я думаю, нам незачем играть в кошки-мышки, - сказала она.  -  Лучше
будет, если вы узнаете всю правду.
   - Правду? - со страхом переспросил Очкарик. - О чем правду?
   - О самом себе, - сказала Ольга. - Дело в том, что вы не человек...
   Гонзо схватился за голову.
   - Оля, что ты делаешь?! - тихо произнес он. - У тебя переутомление!
   Очкарик нахмурился.
   - В каком смысле - не человек?
   -  В  прямом.  Вы  -  существо  из  другого  мира.  Конкретно  -   из
пространства ТИОН-500.
   - Да какое еще существо? Вы о чем?
   - В вашем мире такие существа известны как джинны или ифриты.
   Читали "Тысячу и одну ночь"? Там они довольно подробно описаны.
   - Постойте! - Очкарик нервно усмехнулся. - Вы  что,  хотите  сказать,
что я джинн, что ли? Из лампы? Что за бред?!
   - И я говорю - бред, - вставил Гонзо.
   - Я бы сказала точнее: вы - ифрит. Из бутылки. Вот из этой самой.
   Очкарик недоверчиво покачал головой.
   - Знаете, эту бутылку я в первый раз увидел совсем недавно.  А  себя,
извините, помню с раннего детства...
   - Не себя. У вас чужая память.
   - Как это - чужая?
   - Вы скопировали память того человека, которого вместо себя  посадили
в бутылку.
   - Просто сумасшествие какое-то! Кого это я посадил в бутылку?
   - Настоящего Очкарика.
   - Что-то не припоминаю!
   - Разумеется, вы не припоминаете, ведь сначала  вы  его  посадили,  а
затем, по обычаю всех ифритов, сами стали Очкариком. У вас его тело, его
сознание и память. Различия существуют только на молекулярном уровне. Да
еще разве что вот это...
   Ольга быстро наклонилась к ботинкам Очкарика и дернула за шнурок.
   Со звонким щелчком шнурок отломился - он, как и весь ботинок все  еще
оставался каменным.
   - Вы не припомните за собой  в  детстве  способности  превращаться  в
памятник? - спросила Ольга, протягивая Очкарику обломок шнурка.
   Тот покосился на шнурок, но в руки не взял.
   - А мастерить мышеловки из каменных плит ? - продолжала Ольга.  -  Не
приходилось в  детстве?  Ведь  нет?  Эта  способность  появилась  у  вас
недавно. Именно после  знакомства  с  Федулом.  В  тот  день,  когда  вы
встретились в ресторане, Колупай  подарил  ему  бутылку  "Наполеона".  У
Колупая было две таких бутылки, полученных с Дороги Миров. Знаете,  кому
он подарил вторую?
   - Кому? - живо спросил Очкарик.
   - Амиру, - ответила Ольга.
   - Вот черт! - пробормотал Очкарик. - Но откуда вы знаете?
   Ольга подозвала графа и вынула у него из сумки вторую бутылку.
   - Вот она. Амир открывал ее сам, поэтому ифрит превратился  именно  в
него.
   - И где же теперь настоящий Амир?
   - Вот это мне не известно, - призналась Ольга. - Наверное,  для  него
нашелся более удобный сосуд. По правде говоря, у меня  нет  желания  его
разыскивать и освобождать - город проживет как-нибудь и без Амира.
   Главное, что мне удалось поймать ифрита  и  посадить  его  обратно  в
бутылку.
   - А зачем он вам?
   - Это не важно. Он мой. Он был у меня украден. Также, как и второй...
   Ольга в упор посмотрела на Очкарика. Тот понимающе кивнул.
   - Значит, теперь пришла моя очередь? Я, значит,  ифрит,  а  здесь,  в
бутылке - настоящий Очкарик. Так?
   - Да, - просто сказала Ольга. - Вон он сидит. В сжатом,  искривленном
пространстве и во времени, замедленном в тысячи раз...
   Сидит с того самого момента,  как  соскоблил  печать  и  выпустил  из
бутылки ифрита.
   - Постойте! - Очкарик поднялся на ноги. - Так он ничего и не знает? О
том, что было потом...
   - Конечно, не знает. Он заморожен во времени.
   Лицо Очкарика вдруг просветлело.
   - Так он ничего и не делал... - прошептал неудачливый ифрит. - Значит
он... нет, не он, а я! Настоящий Я - никого не убивал! Он, то есть  я  -
невиновен! А джинн из бутылки... какая разница,  что  натворил  какой-то
там джинн? Он в него и не поверит. Я ведь и сам не верю.
   Джинн сделал свое дело, джинн может уходить.  Черт,  над  этим  стоит
поразмыслить...
   Он задумчиво прошелся туда-сюда по ступеням.
   - А вы можете его выпустить?
   - Могу. Вы этого хотите?
   Очкарик снова уперся спиной в постамент.
   - Хочу.
   - Но готовы ли вы к такому зрелищу? - с сомнением спросила Ольга.
   - Не хватало мне только нервной истерики у ифрита...
   - Ничего, - сказал Очкарик. - Истерики не будет. Я тут  за  прошедшее
время разных зрелищ насмотрелся... - он поставил бутылку на ступеньку  и
отступил на шаг. - Начинайте! Должен же  я  проверить  вашу  историю  на
прочность...
   Ольга произнесла короткое заклинание над бутылкой, затем передала  ее
графу:
   - Ударь кулаком в донышко.
   Граф продемонстрировал знакомство с предметом и ударил, как  следует.
Вероятно, гвардейцы герцога Нью-йоркского упражнялись в  этом  искусстве
не реже, чем гусары Александра Первого.
   С  резким  хлопком  бутылка  испустила  клуб  белого  дыма,  и  через
мгновение перед публикой предстал второй Очкарик - точная копия первого,
но, разумеется, без каменных шнурков и с гримасой крайнего изумления  на
лице. Он едва устоял на ногах и в первую минуту  был  лишен  дара  речи.
Огромные глаза, часто  мигая,  рассматривали  окружающих  сквозь  стекла
очков, пока не остановились на ифрите.
   - Ой! - сказал Очкарик-два. - Кто это?
   Он подался вперед, навстречу своему двойнику, разглядывающему его  не
менее внимательно.  Могло  показаться,  что  близорукий  человек  просто
захотел рассмотреть что-то у себя на лице и подошел к зеркалу.
   И тут до него дошло.
   - Так ведь это же... - пролепетал Очкарик-два, растерянно оглянувшись
на Ольгу.
   Выпуклые  глаза  его  вдруг  подернулись  туманом   и   съехались   к
переносице. Слабо отмахнувшись рукой, он осел в траву.
   - Обморок, - сказала Ольга.
   Очкарик-один подошел и склонился над  своим  прототипом,  заслужившим
пока только второй номер.
   - Да, - вздохнул он, - слабоват...
   Ольга пощупала пульс лежащего.
   - Ничего, скоро он придет в себя. Просто перенервничал в бутылке.
   Ему надо отдохнуть...
   - Тогда не будем терять времени, - сказал Очкарик.
   Княжна удивленно подняла голову.
   - В к