Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
ала m-lle Blanche.
--------
45 - Черт возьми, ужасная старуха (франц.).
46 - Черт побери, что это такое! (нем.).
47 - Но, сударыня, удача может изменить, один неудачный ход - и вы
потеряете все... особенно с вашими ставками... это ужасно! (франц.).
48 - Вы потеряете непременно (франц.).
- Да вам-то всем какое дело? Не ваши проиграю - свои! А где этот
мистер Астлей? - спросила она меня.
- В воксале остался, бабушка.
- Жаль; вот этот так хороший человек.
Прибыв домой, бабушка еще на лестнице, встретив обер-кельнера,
подозвала его и похвастала своим выигрышем; затем позвала Федосью, подарила
ей три фридрихсдора и велела подавать обедать. Федосья и Марфа так и
рассыпались пред нею за обедом.
- Смотрю я на вас, матушка, - трещала Марфа, - и говорю Потапычу, что
это наша матушка хочет делать. А на столе денег-то, денег-то, батюшки!
всю-то жизнь столько денег не видывала, а всё кругом господа, всё одни
господа сидят. И откуда, говорю, Потапыч, это всё такие здесь господа?
Думаю, помоги ей сама мати-божия. Молюсь я за вас, матушка, а сердце вот
так и замирает, так и замирает, дрожу, вся дрожу. Дай ей, господи, думаю, а
тут вот вам господь и послал. До сих пор, матушка, так и дрожу, так вот вся
и дрожу.
- Алексей Иванович, после обеда, часа в четыре, готовься; пойдем. А
теперь покамест прощай, да докторишку мне какого-нибудь позвать не забудь,
тоже и воды пить надо. А то и позабудешь, пожалуй.
Я вышел от бабушки как одурманенный. Я старался себе представить, что
теперь будет со всеми нашими и какой оборот примут дела? Я видел ясно, что
они (генерал преимущественно) еще не успели прийти в себя, даже и от
первого впечатления. Факт появления бабушки вместо ожидаемой с часу на час
телеграммы об ее смерти (а стало быть, и о наследстве) до того раздробил
всю систему их намерений и принятых решений, что они с решительным
недоумением и с каким-то нашедшим на всех столбняком относились к
дальнейшим подвигам бабушки на рулетке. А между тем этот второй факт был
чуть ли не важнее первого, потому что хоть бабушка и повторила два раза,
что денег генералу не даст, но ведь кто знает, - все-таки не должно было
еще терять надежды. Не терял же ее Де-Грие, замешанный во все дела
генерала. Я уверен, что и m-lle Blanche, тоже весьма замешанная (еще бы:
генеральша и значительное наследство!), не потеряла бы надежды и употребила
бы все обольщения кокетства над бабушкой - в контраст с неподатливою и
неумеющею приласкаться гордячкой Полиной. Но теперь, теперь, когда бабушка
совершила такие подвиги на рулетке, теперь, когда личность бабушки
отпечаталась пред ними так ясно и типически (строптивая, властолюбивая
старуха et tombee en enfance), теперь, пожалуй, и все погибло: ведь она,
как ребенок, рада, что дорвалась, и, как водится, проиграется в пух. Боже!
подумал я (и прости меня, господи, с самым злорадным смехом), - боже, да
ведь каждый фридрихсдор, поставленный бабушкою давеча, ложился болячкою на
сердце генерала, бесил Де-Грие и доводил до исступления m-lle de Cominges,
у которой мимо рта проносили ложку. Вот и еще факт: даже с выигрыша, с
радости, когда бабушка раздавала всем деньги и каждого прохожего принимала
за нищего, даже и тут у ней вырвалось к генералу: "А тебе-то все-таки не
дам!" Это значит: села на этой мысли, уперлась, слово такое себе дала; -
опасно! опасно!
Все эти соображения ходили в моей голове в то время, как я поднимался
от бабушки по парадной лестнице, в самый верхний этаж, в свою каморку. Все
это занимало меня сильно; хотя, конечно, я и прежде мог предугадывать
главные толстейшие нити, связывавшие предо мною актеров, но все-таки
окончательно не знал всех средств и тайн этой игры. Полина никогда не была
со мною вполне доверчива. Хоть и случалось, правда, что она открывала мне
подчас, как бы невольно, свое сердце, но я заметил, что часто, да почти и
всегда, после этих открытий или в смех обратит все сказанное, или запутает
и с намерением придаст всему ложный вид. О! она многое скрывала! Во всяком
случае, я предчувствовал, что подходит финал всего этого таинственного и
напряженного состояния. Еще один удар - и все будет кончено и обнаружено. О
своей участи, тоже во всем этом заинтересованный, я почти не заботился.
Странное у меня настроение: в кармане всего двадцать фридрихсдоров; я
далеко на чужой стороне, без места и без средств к существованию, без
надежды, без расчетов и - не забочусь об этом! Если бы не дума о Полине, то
я просто весь отдался бы одному комическому интересу предстоящей развязки и
хохотал бы во все горло. Но Полина смущает меня; участь ее решается, это я
предчувствовал, но, каюсь, совсем не участь ее меня беспокоит. Мне хочется
проникнуть в ее тайны; мне хотелось бы, чтобы она пришла ко мне и сказала:
"Ведь я люблю тебя", а если нет, если это безумство немыслимо, то тогда...
ну, да чего пожелать? Разве я знаю, чего желаю? Я сам как потерянный; мне
только бы быть при ней, в ее ореоле, в ее сиянии, навечно, всегда, всю
жизнь. Дальше я ничего не знаю! И разве я могу уйти от нее?
В третьем этаже, в их коридоре, меня что-то как толкнуло. Я обернулся
и, в двадцати шагах или более, увидел выходящую из двери Полину. Она точно
выжидала и высматривала меня и тотчас же к себе поманила.
- Полина Александровна...
- Тише! - предупредила она.
- Представьте себе, - зашептал я, - меня сейчас точно что толкнуло в
бок; оглядываюсь - вы! Точно электричество исходит из вас какое-то!
- Возьмите это письмо, - заботливо и нахмуренно произнесла Полина,
наверное не расслышав того, что я сказал, - и передайте лично мистеру
Астлею сейчас. Поскорее, прошу вас. Ответа не надо. Он сам...
Она не договорила.
- Мистеру Астлею? - переспросил я в удивлении.
Но Полина уже скрылась в дверь.
- Ага, так у них переписка! - я, разумеется, побежал тотчас же
отыскивать мистера Астлея, сперва в его отеле, где его не застал, потом в
воксале, где обегал все залы, и наконец, в досаде, чуть не в отчаянии,
возвращаясь домой, встретил его случайно, в кавалькаде какие-то англичан и
англичанок, верхом. Я поманил его, остановил и передал ему письмо. Мы не
успели и переглянуться. Но я подозреваю, что мистер Астлей нарочно поскорее
пустил лошадь.
Мучила ли меня ревность? Но я был в самом разбитом состоянии духа. Я и
удостовериться не хотел, о чем они переписываются. Итак, он ее поверенный!
"Друг-то друг, - думал я, - и это ясно (и когда он успел сделаться), но
есть ли тут любовь?" "Конечно, нет", - шептал мне рассудок. Но ведь одного
рассудка в эдаких случаях мало. Во всяком случае предстояло и это
разъяснить. Дело неприятно усложнялось.
Не успел я войти в отель, как швейцар и вышедший из своей комнаты
обер-кельнер сообщили мне, что меня требуют, ищут, три раза посылали
наведываться: где я? - просят как можно скорее в номер к генералу. Я был в
самом скверном расположении духа. У генерала в кабинете я нашел, кроме
самого генерала, Де-Грие и m-lle Blanche, одну, без матери. Мать была
решительно подставная особа, употреблявшаяся только для парада; но когда
доходило до настоящего дела, то m-lle Blanche орудовала одна. Да и вряд ли
та что-нибудь знала про дела своей названной дочки.
Они втроем о чем-то горячо совещались, и даже дверь кабинета была
заперта, чего никогда не бывало. Подходя к дверям, я расслышал громкие
голоса - дерзкий и язвительный разговор Де-Грие, нахально-ругательный и
бешеный крик Blanche и жалкий голос генерала, очевидно в чем-то
оправдывавшегося. При появлении моем все они как бы поприудержались и
подправились. Де-Грие поправил волосы и из сердитого лица сделал
улыбающееся, - тою скверною, официально-учтивою, французскою улыбкою,
которую я так ненавижу. Убитый и потерявшийся генерал приосанился, но
как-то машинально. Одна только m-lle Blanche почти не изменила своей
сверкающей гневом физиономии и только замолкла, устремив на меня взор с
нетерпеливым ожиданием. Замечу, что она до невероятности небрежно доселе со
мною обходилась, даже не отвечала на мои поклоны, - просто не примечала
меня.
- Алексей Иванович, - начал нежно распекающим тоном генерал, -
позвольте вам объявить, что странно, в высочайшей степени странно... одним
словом, ваши поступки относительно меня и моего семейства... одним словом,
в высочайшей степени странно...
- Eh! ce n'est pas ca, - с досадой и презрением перебил Де-Грие.
(Решительно, он всем заправлял!) - Mon cher monsieur, notre cher general se
trompe49, - впадая в такой тон (продолжаю его речь по-русски), но он хотел
вам сказать... то есть вас предупредить или, лучше сказать, просить вас
убедительнейше, чтобы вы не губили его, - ну да, не губили! Я употребляю
именно это выражение...
- Но чем же, чем же? - прервал я.
- Помилуйте, вы беретесь быть руководителем (или как это сказать?)
этой старухи, cette pauvre terrible vieille50, - сбивался сам Де-Грие, - но
ведь она проиграется; она проиграется вся в пух! Вы сами видели, вы были
свидетелем, как она играет! Если она начнет проигрывать, то она уж и не
отойдет от стола, из упрямства, из злости, и все будет играть, все будет
играть, а в таких случаях никогда не отыгрываются, и тогда... тогда...
- И тогда, - подхватил генерал, - тогда вы погубите все семейство! Я и
мое семейство, мы - ее наследники, у ней нет более близкой родни. Я вам
откровенно скажу: дела мои расстроены, крайне расстроены. Вы сами отчасти
знаете... Если она проиграет значительную сумму или даже, пожалуй, все
состояние (о боже!), что тогда будет с ними, с моими детьми! (генерал
оглянулся на Де-Грие) - со мною! (Он поглядел на m-lle Blanche, с
презрением от него отвернувшуюся.) Алексей Иванович, спасите, спасите
нас!..
- Да чем же, генерал, скажите, чем я могу... Что я-то тут значу?
- Откажитесь, откажитесь, бросьте ее!..
- Так другой найдется! - вскричал я.
- Ce n'est pas ca, ce n'est pas ca, - перебил опять Де-Грие, - que
diable! Нет, не покидайте, но по крайней мере усовестите, уговорите,
отвлеките... Ну, наконец, не дайте ей проиграть слишком много, отвлеките ее
как-нибудь.
- Да как я это сделаю? Если бы вы сами взялись за это, monsieur
Де-Грие, - прибавил я как можно наивнее.
Тут я заметил быстрый, огненный, вопросительный взгляд mademoiselle
Blanche на Де-Грие. В лице самого Де-Грие мелькнуло что-то особенное,
что-то откровенное, от чего он не мог удержаться.
- То-то и есть, что она меня не возьмет теперь! - вскричал, махнув
рукой, Де-Грие. - Если б!.. потом...
Де-Грие быстро и значительно поглядел на m-lle Blanche.
- O mon cher monsieur Alexis, soyez si bon51, - шагнула ко мне с
обворожительною улыбкою сама m-lle Blanche, схватила меня за обе руки и
крепко сжала. Черт возьми! это дьявольское лицо умело в одну секунду
меняться. В это мгновение у ней явилось такое просящее лицо, такое милое,
детски улыбающееся и даже шаловливое; под конец фразы она плутовски мне
подмигнула, тихонько от всех; срезать разом, что ли, меня хотела? И недурно
вышло, - только уж грубо было это, однако, ужасно.
Подскочил за ней и генерал, - именно подскочил:
- Алексей Иванович, простите, что я давеча так с вами начал, я не то
совсем хотел сказать... Я вас прошу, умоляю, в пояс вам кланяюсь по-русски,
- вы один, один можете нас спасти! Я и m-lle de Cominges вас умоляем, - вы
понимаете, ведь вы понимаете? - умолял он, показывая мне глазами на m-lle
Blanche. Он был очень жалок.
В эту минуту раздались три тихие и почтительные удара в дверь;
отворили - стучал коридорный слуга, а за ним, в нескольких шагах, стоял
Потапыч. Послы были от бабушки. Требовалось сыскать и доставить меня
немедленно, "сердятся", - сообщил Потапыч.
- Но ведь еще только половина четвертого!
- Они и заснуть не могли, все ворочались, потом вдруг встали, кресла
потребовали и за вами. Уж они теперь на крыльце-с...
- Quelle megere!52 - крикнул Де-Грие.
Действительно, я нашел бабушку уже на крыльце, выходящую из терпения,
что меня нет. До четырех часов она не выдержала.
- Ну, подымайте! - крикнула она, и мы отправились опять на рулетку.
--------
49 - Это не то... Дорогой мой, наш милый генерал ошибается (франц.).
50 - этой бедной, ужасной старухи (франц.).
51 - О дорогой мой Алексей, будьте так добры (франц.).
52 - Какая мегера! (франц.).
Глава XII
Бабушка была в нетерпеливом и раздражительном состоянии духа; видно
было, что рулетка у ней крепко засела в голове. Ко всему остальному она
была невнимательна и вообще крайне рассеянна. Ни про что, например, по
дороге ни расспрашивала, как давеча. Увидя одну богатейшую коляску,
промчавшуюся мимо нас вихрем, она было подняла руку и спросила: "Что такое?
Чьи?" - но, кажется, и не расслышала моего ответа; задумчивость ее
беспрерывно прерывалась резкими и нетерпеливыми телодвижениями и выходками.
Когда я ей показал издали, уже подходя к воксалу, барона и баронессу
Вурмергельм, она рассеянно посмотрела и совершенно равнодушно сказала: "А!"
- и, быстро обернувшись к Потапычу и Марфе, шагавшим сзади, отрезала им:
- Ну, вы зачем увязались? Не каждый раз брать вас! Ступайте домой! Мне
и тебя довольно, - прибавила она мне, когда те торопливо поклонились и
воротились домой.
В воксале бабушку уже ждали. Тотчас же отгородили ей то же самое
место, возле крупера. Мне кажется, эти круперы, всегда такие чинные и
представляющие из себя обыкновенных чиновников, которым почти решительно
все равно: выиграет ли банк или проиграет, - вовсе не равнодушны к
проигрышу банка и, уж конечно, снабжены кой-какими инструкциями для
привлечения игроков и для вящего наблюдения казенного интереса, за что
непременно и сами получают призы и премии. По крайней мере на бабушку
смотрели уж как на жертвочку. Затем, что у нас предполагали, то и
случилось.
Вот как было дело.
Бабушка прямо накинулась на zero и тотчас же велела ставить по
двенадцати фридрихсдоров. Поставили раз, второй, третий - zero не выходил.
"Ставь, ставь!" - толкала меня бабушка в нетерпении. Я слушался.
- Сколько раз проставили? - спросила она наконец, скрежеща зубами от
нетерпения.
- Да уж двенадцатый раз ставил, бабушка. Сто сорок четыре фридрихсдора
проставили. Я вам говорю, бабушка, до вечера, пожалуй...
- Молчи! - перебила бабушка. - Поставь на него и поставь сейчас на
красную тысячу гульденов. На, вот билет.
Красная вышла, а zero опять лопнул; воротили тысячу гульденов.
- Видишь, видишь! - шептала бабушка, - почти все, что проставили,
воротили. Ставь опять на zero; еще раз десять поставим и бросим.
Но на пятом разе бабушка совсем соскучилась.
- Брось этот пакостный зеришко к черту. На, ставь все четыре тысячи
гульденов на красную, - приказала она.
- Бабушка! много будет; ну как не выйдет красная, - умолял я; но
бабушка чуть меня не прибила. (А впрочем, она так толкалась, что почти,
можно сказать, и дралась.) Нечего было делать, я поставил на красную все
четыре тысячи гульденов, выигранные давеча. Колесо завертелось. Бабушка
сидела спокойно и гордо выпрямившись, не сомневаясь в непременном выигрыше.
- Zero, - возгласил крупер.
Сначала бабушка не поняла, но когда увидала, что крупер загреб ее
четыре тысячи гульденов, вместе со всем, что стояло на столе, и узнала, что
zero, который так долго не выходил и на котором мы проставили почти двести
фридрихсдоров, выскочил, как нарочно, тогда, когда бабушка только что его
обругала и бросила, то ахнула и на всю залу сплеснула руками. Кругом даже
засмеялись.
- Батюшки! Он тут-то проклятый и выскочил! - вопила бабушка, - ведь
эдакой, эдакой окаянный! Это ты! Это все ты! - свирепо накинулась на меня,
толкаясь. - Это ты меня отговорил.
- Бабушка, я вам дело говорил, как могу отвечать я за все шансы?
- Я-те дам шансы! - шептала она грозно, - пошел вон от меня.
- Прощайте, бабушка, - повернулся я уходить.
- Алексей Иванович, Алексей Иванович, останься! Куда ты? Ну, чего,
чего? Ишь рассердился! Дурак! Ну побудь, побудь еще, ну, не сердись, я сама
дура! Ну скажи, ну что теперь делать!
- Я, бабушка, не возьмусь вам подсказывать, потому что вы меня же
будете обвинять. Играйте сами; приказывайте, я ставить буду.
- Ну, ну! ну ставь еще четыре тысячи гульденов на красную! Вот
бумажник, бери. - Она вынула из кармана и подала мне бумажник. - Ну, бери
скорей, тут двадцать тысяч рублей чистыми деньгами.
- Бабушка, - прошептал я, - такие куши...
- Жива не хочу быть - отыграюсь. Ставь! - Поставили и проиграли.
- Ставь, ставь, все восемь ставь!
- Нельзя, бабушка, самый большой куш четыре!..
- Ну ставь четыре!
На этот раз выиграли. Бабушка ободрилась.
- Видишь, видишь! - затолкала она меня, - ставь опять четыре!
Поставили - проиграли; потом еще и еще проиграли.
- Бабушка, все двенадцать тысяч ушли, - доложил я.
- Вижу, что все ушли, - проговорила она в каком-то спокойствии
бешенства, если так можно выразиться, - вижу, батюшка, вижу, - бормотала
она, смотря пред собою неподвижно и как будто раздумывая, - эх! жива не
хочу быть, ставь еще четыре тысячи гульденов!
- Да денег нет, бабушка; тут в бумажнике наши пятипроцентные и еще
какие-то переводы есть, а денег нет.
- А в кошельке?
- Мелочь осталась, бабушка.
- Есть здесь меняльные лавки? Мне сказали, что все наши бумаги
разменять можно, - решительно спросила бабушка.
- О, сколько угодно! Но что вы потеряете за промен, так... сам жид
ужаснется!
- Вздор! Отыграюсь! Вези. Позвать этих болванов!
Я откатил кресла, явились носильщики, и мы покатили из воксала.
- Скорей, скорей, скорей! - командовала бабушка. - Показывай дорогу,
Алексей Иванович, да поближе возьми... а далеко?
- Два шага, бабушка.
Но на повороте из сквера в аллею встретилась нам вся наша компания:
генерал, Де-Грие и m-lle Blanche с маменькой. Полины Александровны с ними
не было, мистера Астлея тоже.
- Ну, ну, ну! не останавливаться! - кричала бабушка, ну, чего вам
такое? Некогда с вами тут!
Я шел сзади; Де-Грие подскочил ко мне.
- Все давешнее проиграла и двенадцать тысяч гульденов своих просадила.
Едем пятипроцентные менять, - шепнул я ему наскоро.
Де-Грие топнул ногою и бросился сообщить генералу. Мы продолжали
катить бабушку.
- Остановите, остановите! - зашептал мне генерал в исступлении.
- А вот попробуйте-ка ее остановить, - шепнул я ему.
- Тетушка! - приблизился генерал, - тетушка... мы сейчас... мы
сейчас... - голос у него дрожал и падал, - нанимаем лошадей и едем за
город... Восхитительнейший вид... пуант... мы шли вас приглашать.
- И, ну тебя и с пуантом! - раздражительно отмахнулась от него
бабушка.
- Там деревня... там будем чай пить... - продолжал генерал уже с
полным отчаянием.
- Nous boirons du lait, sur l'herbe fraiche53, - прибавил Де-Грие с
зверскою злобой.
Du lait, de l'herbe fraiche - это все, что есть идеально идиллического
у парижского буржуа; в этом, как известно, взгляд его на "nature et la
verite!"54.
--------
53 - Мы будем пить молоко на свежей траве (франц.).
54 - "природу и истину" (франц.).
- И, ну тебя с молоком! Хлещи сам, а у меня от него брюхо болит. Да и
чего вы пристали?! - закричала бабушка, - говорю некогда!
- Приехали, бабушка! - закричал я, - здесь!
Мы подкатили к дому, где была контора банкира. Я пошел менять; бабушка
осталась ждать у подъезда; Де-Грие, генерал и Blanche стояли в стороне, не
зная, что им делать. Бабушка гневно на них посмотрела, и они ушли по дор