, - одни сбирались в колясках,
другие верхами, всей компанией; кроме того, были еще приглашенные из
знакомых. Кроме генерала, Полины с детьми, их нянюшки, находились в
кабинете: Де-Грие, m-lle Blanche, опять в амазонке, ее мать madame veuve
Cominges, маленький князь и еще какой-то ученый путешественник, немец,
которого я видел у них еще в первый раз. Кресла с бабушкой прямо опустили
посредине кабинета, в трех шагах от генерала. Боже, никогда не забуду этого
впечатления! Пред нашим входом генерал что-то рассказывал, а Де-Грие его
поправлял. Надо заметить, что m-lle Blanche и Де-Грие вот уже два-три дня
почему-то очень ухаживали за маленьким князем - a la barbe du pauvre
general29, и компания хоть, может быть, и искусственно, но была настроена
на самый веселый и радушно-семейный тон. При виде бабушки генерал вдруг
остолбенел, разинул рот и остановился на полслове. Он смотрел на нее,
выпучив глаза, как будто околдованный взглядом василиска. Бабушка смотрела
на него тоже молча, неподвижно, - но что это был за торжествующий,
вызывающий и насмешливый взгляд! Они просмотрели так друг на друга секунд
десять битых, при глубоком молчании всех окружающих. Де-Грие сначала
оцепенел, но скоро необыкновенное беспокойство замелькало в его лице. M-lle
Blanche подняла брови, раскрыла рот и дико разглядывала бабушку. Князь и
ученый в глубоком недоумении созерцали всю эту картину. Во взгляде Полины
выразилось чрезвычайное удивление и недоумение, но вдруг она побледнела,
как платок; чрез минуту кровь быстро ударила ей в лицо и залила ей щеки.
Да, это была катастрофа для всех! Я только и делал, что переводил мои
взгляды от бабушки на всех окружающих и обратно. Мистер Астлей стоял в
стороне, по своему обыкновению, спокойно и чинно.
--------
     29 - под носом у бедного генерала (франц.).

     - Ну, вот и я! Вместо телеграммы-то! - разразилась наконец бабушка,
прерывая молчание. - Что, не ожидали?

     - Антонида Васильевна... тетушка... но каким же образом... -
пробормотал несчастный генерал. Если бы бабушка не заговорила еще несколько
секунд, то, может быть, с ним был бы удар.

     - Как каким образом? Села да поехала. А железная-то дорога на что? А
вы все думали: я уж ноги протянула и вам наследство оставила? Я ведь знаю,
как ты отсюда телеграммы-то посылал. Денег-то что за них переплатил, я
думаю. Отсюда не дешево. А я ноги на плечи, да и сюда. Это тот француз?
Monsieur Де-Грие, кажется?

     - Oui, madame, - подхватил Де-Грие, - et croyez, je suis si
enchante... votre sante... c'est un miracle... vous voir ici, une surprise
charmante...30
--------
     30 - Да, сударыня... И поверьте, я в таком восторге... ваше
здоровье... это чудо... видеть вас здесь... прелестный сюрприз... (франц.).

     - То-то charmante; знаю я тебя, фигляр ты эдакой, да я-то тебе вот на
столечко не верю! - и она указала ему свой мизинец. - Это кто такая, -
обратилась она, указывая на m-lle Blanche. Эффектная француженка, в
амазонке, с хлыстом в руке, видимо, ее поразила. - Здешняя, что ли?

     - Это mademoiselle Blanche de Cominges, а вот и маменька ее madame de
Cominges; они квартируют в здешнем отеле. - доложил я.

     - Замужем дочь-то? - не церемонясь, расспрашивала бабушка.

     - Mademoiselle de Cominges девица, - отвечал я как можно почтительнее
и нарочно вполголоса.

     - Веселая?

     Я было не понял вопроса.

     - Не скучно с нею? По-русски понимает? Вот Де-Грие у нас в Москве
намастачился по-нашему-то, с пятого на десятое.

     Я объяснил ей, что mademoiselle de Cominges никогда не была в России.

     - Bonjour! - сказала бабушка, вдруг резко обращаясь к m-lle Blanche.

     - Bonjour, madame, - церемонно и изящно присела m-lle Blanche,
поспешив, под покровом необыкновенной скромности и вежливости, выказать
всем выражением лица и фигуры чрезвычайное удивление к такому странному
вопросу и обращению.

     - О, глаза опустила, манерничает и церемонничает; сейчас видна птица;
актриса какая-нибудь. Я здесь в отеле внизу остановилась, - обратилась она
вдруг к генералу, - соседка тебе буду; рад или не рад?

     - О тетушка! Поверьте искренним чувствам... моего удовольствия, -
подхватил генерал. Он уже отчасти опомнился, а так как при случае он умел
говорить удачно, важно и с претензиею на некоторый эффект, то принялся
распространяться и теперь. - Мы были так встревожены и поражены известиями
о вашем нездоровье... Мы получали такие безнадежные телеграммы, и вдруг...

     - Ну, врешь, врешь! - перебила тотчас бабушка.

     - Но каким образом, - тоже поскорей перебил и возвысил голос генерал,
постаравшись не заметить этого "врешь", - каким образом вы, однако,
решились на такую поездку? Согласитесь сами, что в ваших летах и при вашем
здоровье... по крайней мере все это так неожиданно, что понятно наше
удивление. Но я так рад... и мы все (он начал умильно и восторженно
улыбаться) постараемся изо всех сил сделать вам здешний сезон
наиприятнейшим препровождением...

     - Ну, довольно; болтовня пустая; нагородил по обыкновению; я и сама
сумею прожить. Впрочем, и от вас не прочь; зла не помню. Каким образом, ты
спрашиваешь. Да что тут удивительного? Самым простейшим образом. И чего они
все удивляются. Здравствуй, Прасковья. Ты здесь что делаешь?

     - Здравствуйте, бабушка, - сказала Полина, приближаясь к ней, - давно
ли в дороге?

     - Ну, вот эта умнее всех спросила, а то: ах да ах! Вот видишь ты:
лежала-лежала, лечили-лечили, я докторов прогнала и позвала пономаря от
Николы. Он от такой же болезни сенной трухой одну бабу вылечил. Ну, и мне
помог; на третий день вся вспотела и поднялась. Потом опять собрались мои
немцы, надели очки и стали рядить: "Если бы теперь, говорят, за границу на
воды и курс взять, так совсем бы завалы прошли". А почему же нет, думаю?
Дурь-Зажигины разахались:"Куда вам, говорят, доехать!". Ну, вот-те на! В
один день собралась и на прошлой неделе в пятницу взяла девушку, да
Потапыча, да Федора лакея, да этого Федора из Берлина и прогнала, потому:
вижу, совсем его не надо, и одна-одинешенька доехала бы... Вагон беру
особенный, а носильщики на всех станциях есть, за двугривенный куда хочешь
донесут. Ишь вы квартиру нанимаете какую! - заключила она осматриваясь. -
Из каких это ты денег, батюшка? Ведь все у тебя в залоге. Одному этому
французишке что должен деньжищ-то! Я ведь все знаю, все знаю!

     - Я, тетушка... - начал генерал, весь сконфузившись, - я удивляюсь,
тетушка... я, кажется, могу и без чьего-либо контроля... притом же мои
расходы не превышают моих средств, и мы здесь...

     - У тебя-то не превышают? сказал! У детей-то, должно быть, последнее
уж заграбил, опекун!

     - После этого, после таких слов... - начал генерал в негодовании, - я
уже и не знаю...

     - То-то не знаешь! небось здесь от рулетки не отходишь? Весь
просвистался?

     Генерал был так поражен, что чуть не захлебнулся от прилива
взволнованных чувств своих.

     - На рулетке! Я? При моем значении... Я? Опомнитесь, матушка, вы еще,
должно быть, нездоровы...

     - Ну, врешь, врешь; небось оттащить не могут; все врешь! Я вот
посмотрю, что это за рулетка такая, сегодня же. Ты, Прасковья, мне
расскажи, где что здесь осматривают, да вот и Алексей Иванович покажет, а
ты, Потапыч, записывай все места, куда ехать. Что здесь осматривают? -
обратилась вдруг она опять к Полине.

     - Здесь есть близко развалины замка, потом Шлангенберг.

     - Что это Шлангенберг? Роща, что ли?

     - Нет, не роща, это гора; там пуант...

     - Какой такой пуант?

     - Самая высшая точка на горе, огороженное место. Оттуда вид
бесподобный.

     - Это на гору-то кресла тащить? Встащат аль нет?

     - О, носильщиков сыскать можно, - отвечал я.

     В это время подошла здороваться к бабушке Федосья, нянюшка, и подвела
генеральских детей.

     - Ну, нечего лобызаться! Не люблю целоваться с детьми: все дети
сопливые. Ну, ты как здесь, Федосья?

     - Здесь очинно, очинно хорошо, матушка Антонида Васильевна, - ответила
Федосья. - Как вам-то было, матушка? Уж мы так про вас изболезновались.

     - Знаю, ты-то простая душа. Это что у вас, все гости, что ли? -
обратилась она опять к Полине. - Это кто плюгавенький-то, в очках?

     - Князь Нильский, бабушка, - прошептала ей Полина.

     - А русский? А я думала, не поймет! Не слыхал, может быть! Мистера
Астлея я уже видела. Да вот он опять, - увидала его бабушка, -
здравствуйте! - обратилась она вдруг к нему.

     Мистер Астлей молча ей поклонился.

     - Ну, что вы мне скажете хорошего? Скажите что-нибудь! Переведи ему
это, Полина.

     Полина перевела.

     - То, что я гляжу на вас с большим удовольствием и радуюсь, что вы в
добром здоровье, - серьезно, но с чрезвычайною готовностью ответил мистер
Астлей. Бабушке перевели, и ей, видимо, это понравилось.

     - Как англичане всегда хорошо отвечают, - заметила она. - Я почему-то
всегда любила англичан, сравнения нет с французишками! Заходите ко мне, -
обратилась она опять к мистеру Астлею. - Постараюсь вас не очень
обеспокоить. Переведи это ему, да скажи ему, что я здесь внизу, здесь
внизу, - слышите, внизу, внизу, - повторяла она мистеру Астлею, указывая
пальцем вниз,

     Мистер Астлей был чрезвычайно доволен приглашением.

     Бабушка внимательным и довольным взглядом оглядела с ног до головы
Полину.

     - Я бы тебя, Прасковья, любила, - вдруг сказала она, - девка ты
славная, лучше их всех, да характеришко у тебя - ух! Ну да и у меня
характер; повернись-ка; это у тебя не накладка в волосах-то?

     - Нет, бабушка, свои.

     - То-то, не люблю теперешней глупой моды. Хороша ты очень. Я бы в тебя
влюбилась, если б была кавалером. Чего замуж-то не выходишь? Но, однако,
пора мне. И погулять хочется, а то все вагон да вагон... Ну что ты, все еще
сердишься? - обратилась она к генералу.

     - Помилуйте, тетушка, полноте! - спохватился обрадованный генерал, - я
понимаю, в ваши лета...

     - Cette vieille est tombee en enfance31, - шепнул мне Де-Грие.

     - Я вот все хочу здесь рассмотреть. Ты мне Алексея Ивановича-то
уступишь? - продолжала бабушка генералу.

     - О, сколько угодно, но я и сам... и Полина и monsieur Де-Грие... мы
все, все сочтем за удовольствие вам сопутствовать...

     - Mais, madame, cela sera un plaisir32, - подвернулся Де-Грие с
обворожительной улыбкой.
--------
     31 - Эта старуха впала в детство (франц.).
     32 - Но, сударыня, это будет удовольствие (франц.).

     - То-то, plaisir. Смешон ты мне, батюшка. Денег-то я тебе, впрочем, не
дам, - прибавила она вдруг генералу. - Ну, теперь в мой номер: осмотреть
надо, а потом и отправимся по всем местам. Ну, подымайте.

     Бабушку опять подняли, и все отправились гурьбой, вслед за креслами,
вниз по лестнице. Генерал шел, как будто ошеломленный ударом дубины по
голове. Де-Грие что-то соображал. M-lle Blanche хотела было остаться, но
почему-то рассудила тоже пойти со всеми. За нею тотчас же отправился и
князь, и наверху, в. квартире генерала, остались только немец и madame
veuve Cominges.

                                  Глава X

     На водах - да, кажется, и во всей Европе - управляющие отелями и
обер-кельнеры при отведении квартир посетителям руководствуются не столько
требованиями и желаниями их, сколько собственным личным своим на них
взглядом; и, надо заметить, редко ошибаются. Но бабушке, уж неизвестно
почему, отвели такое богатое помещение, что даже пересолили: четыре
великолепно убранные комнаты, с ванной, помещениями для прислуги, особой
комнатой для камеристки и прочее, и прочее. Действительно, в этих комнатах
неделю тому назад останавливалась какая-то grande duchesse, о чем, конечно,
тотчас же и объявлялось новым посетителям, для придания еще большей цены
квартире. Бабушку пронесли, или лучше сказать, прокатили по всем комнатам,
и она внимательно и строго оглядывала их. Обер-кельнер, уже пожилой
человек, с плешивой головой, почтительно сопровождал ее при этом первом
осмотре.

     Не знаю, за кого они все приняли бабушку, но, кажется, за чрезвычайно
важную и, главное, богатейшую особу. В книгу внесли тотчас: "Madame la
generale princesse de Tarassevitcheva"33, хотя бабушка никогда не была
княгиней. Своя прислуга, особое помещение в вагоне, бездна ненужных баулов,
чемоданов и даже сундуков, прибывших с бабушкой, вероятно, послужили
началом престижа; а кресла, резкий тон и голос бабушки, ее эксцентрические
вопросы, делаемые с самым не стесняющимся и не терпящим никаких возражений
видом, одним словом, вся фигура бабушки - прямая, резкая, повелительная, -
довершали всеобщее к ней благоговение. При осмотре бабушка вдруг иногда
приказывала останавливать кресла, указывала на какую-нибудь вещь в
меблировке и обращалась с неожиданными вопросами к почтительно
улыбавшемуся, но уже начинавшему трусить обер-кельнеру. Бабушка предлагала
вопросы на французском языке, на котором говорила, впрочем, довольно плохо,
так что я обыкновенно переводил. Ответы обер-кельнера большею частию ей не
нравились и казались неудовлетворительными. Да и она-то спрашивала все как
будто не об деле, а бог знает о чем. Вдруг, например, остановилась пред
картиною - довольно слабой копией с какого-то известного оригинала с
мифологическим сюжетом.
--------
     33 - Госпожа генеральша, княгиня Тарасевичева (франц.).

     - Чей портрет?

     Обер-кельнер объявил, что, вероятно, какой-нибудь графини.

     - Как же ты не знаешь? Здесь живешь, а не знаешь. Почему он здесь?
Зачем глаза косые?

     На все эти вопросы обер-кельнер удовлетворительно отвечать не мог и
даже потерялся.

     - Вот болван-то! - отозвалась бабушка по-русски.

     Ее понесли далее. Та же история повторилась с одной саксонской
статуэткой, которую бабушка долго рассматривала и потом велела вынесть,
неизвестно за что. Наконец пристала к обер-кельнеру: что стоили ковры в
спальне и где их ткут? Обер-кельнер обещал справиться.

     - Вот ослы-то! - ворчала бабушка и обратила все свое внимание на
кровать.

     - Эдакий пышный балдахин! Разверните его.

     Постель развернули.

     - Еще, еще, все разверните. Снимите подушки, наволочки, подымите
перину.

     Все перевернули. Бабушка осмотрела внимательно.

     - Хорошо, что у них клопов нет. Все белье долой! Постлать мое белье и
мои подушки. Однако все это слишком пышно, куда мне, старухе, такую
квартиру: одной скучно. Алексей Иванович, ты бывай ко мне чаще, когда детей
перестанешь учить.

     - Я со вчерашнего дня не служу более у генерала, - ответил я, - и живу
в отеле совершенно сам по себе.

     - Это почему так?

     - На днях приехал сюда один знатный немецкий барон с баронессой,
супругой, из Берлина. Я вчера, на гулянье, заговорил с ним по-немецки, не
придерживаясь берлинского произношения.

     - Ну, так что же?

     - Он счел это дерзостью и пожаловался генералу, а генерал вчера же
уволил меня в отставку.

     - Да что ж ты обругал, что ли, его, барона-то? (Хоть бы и обругал, так
ничего!)

     - О нет. Напротив, барон на меня палку поднял.

     - И ты, слюняй, позволил так обращаться с своим учителем, - обратилась
она вдруг к генералу, - да еще его с места прогнал! Колпаки вы, - все
колпаки, как я вижу.

     - Не беспокойтесь, тетушка, - отвечал генерал с некоторым
высокомерно-фамильярным оттенком, - я сам умею вести мои дела. К тому же
Алексей Иванович не совсем вам верно передал.

     - А ты так и снес? - обратилась она ко мне.

     - Я хотел было на дуэль вызвать барона, - отвечал я как можно скромнее
и спокойнее, - да генерал воспротивился.

     - Это зачем ты воспротивился? - опять обратилась бабушка к генералу.
(А ты, батюшка, ступай, придешь, когда позовут, - обратилась она тоже и к
обер-кельнеру, - нечего разиня-то рот стоять. Терпеть не могу эту харю
нюрнбергскую!) - Тот откланялся и вышел, конечно, не поняв комплимента
бабушки.

     - Помилуйте, тетушка, разве дуэли возможны? - отвечал с усмешкой
генерал.

     - А почему невозможны? Мужчины все петухи; вот бы и дрались. Колпаки
вы все, как я вижу, не умеете отечества своего поддержать. Ну, подымите!
Потапыч, распорядись, чтоб всегда были готовы два носильщика, найми и
уговорись. Больше двух не надо. Носить приходится только по лестницам, а по
гладкому, по улице - катить, так и расскажи; да заплати еще им вперед,
почтительнее будут. Ты же сам будь всегда при мне, а ты, Алексей Иванович,
мне этого барона покажи на гулянье: какой такой фон-барон, хоть бы
поглядеть на него. Ну, где же эта рулетка?

     Я объяснил, что рулетки расположены в воксале, в залах. Затем
последовали вопросы: много ли их? много ль играют? целый ли день играют?
как устроены? Я отвечал, наконец, что всего лучше осмотреть это
собственными глазами, а что так описывать довольно трудно.

     - Ну, так и нести прямо туда! Иди вперед, Алексей Иванович!

     - Как, неужели, тетушка, вы даже и не отдохнете с дороги? - заботливо
спросил генерал. Он немного как бы засуетился, да и все они как-то
замешались и стали переглядываться. Вероятно, им было несколько щекотливо,
даже стыдно сопровождать бабушку прямо в воксал, где она, разумеется, могла
наделать каких-нибудь эксцентричностей, но уже публично; между тем все они
сами вызвались сопровождать ее.

     - А чего мне отдыхать? Не устала; и без того пять дней сидела. А потом
осмотрим, какие тут ключи и воды целебные и где они. А потом... как этот, -
ты сказала, Прасковья, - пуант, что ли?

     - Пуант, бабушка.

     - Ну пуант, так пуант. А еще что здесь есть?

     - Тут много предметов, бабушка, - затруднилась было Полина.

     - Ну, сама не знаешь! Марфа, ты тоже со мной пойдешь, - сказала она
своей камеристке.

     - Но зачем же ей-то, тетушка? - захлопотал вдруг генерал, - и,
наконец, это нельзя; и Потапыча вряд ли в самый воксал пустят.

     - Ну, вздор! Что она слуга, так и бросить ее! Тоже ведь живой человек;
вот уж неделю по дорогам рыщем, тоже и ей посмотреть хочется. С кем же ей,
кроме меня? Одна-то и нос на улицу показать не посмеет.

     - Но, бабушка...

     - Да тебе стыдно, что ли, со мной? Так оставайся дома, не спрашивают.
Ишь, какой генерал; я и сама генеральша. Да и чего вас такой хвост за мной,
в самом деле, потащится? Я и с Алексеем Ивановичем все осмотрю...

     Но Де-Грие решительно настоял, чтобы всем сопутствовать, и пустился в
самые любезные фразы насчет удовольствия ее сопровождать и прочее. Все
тронулись.

     - Elle est tombee en enfance, - повторял Де-Грие генералу, - seule
elle fera des betises...34 - далее я не расслышал, но у него, очевидно,
были какие-то намерения, а может быть, даже возвратились и надежды.
--------
     34 - одна она наделает глупостей (франц.).

     До воксала было с полверсты. Путь наш шел по каштановой аллее, до
сквера, обойдя который вступали прямо в воксал. Генерал несколько
успокоился, потому что шествие наше хотя и было довольно эксцентрично, но
тем не менее было чинно и прилично. Да и ничего удивительного не было в том
факте, что на водах явился больной и расслабленный человек, без ног. Но,
очевидно, генерал боялся воксала: зачем больной человек, без ног, да еще
старушка, пойдет на рулетку? Полина и m-lle Blanche шли обе по сторонам,
рядом с катившимся креслом. M-lle Blanche смеялась, была скромно весела и
даже весьма любезно заигрывала иногда с бабушкой, так что та ее наконец
похвалила. Полина, с другой стороны, обязана была отвечать на поминутные и
бесчисленные вопросы бабушки, вроде того: " Кто это прошел? какая это
проехала? велик ли город? велик ли сад? это какие деревья? это какие горы?
летают ли тут орлы? какая это смешная крыша?" Мистер Астлей шел рядом со
мной и шепнул мне, что многого ожидает в это утро. Потапыч и Марфа шли
сзади, сейчас за креслами, - Потапыч в своем фраке, в белом га