не встречалось ей  ни  в  одном  другом  месте:  голубой,
расписанный орнаментом в виде птичьих перьев фарфоровый сервиз для  завтрака
с  яхты  королевы  Виктории;  или  же  набор  приданого  для  куклы-невесты,
уложенный в миниатюрный чемодан; или как  будто  написанная  кровью  картина
Трафальгарской битвы. Лучшие вещи из этого  магазина  отправлялись  прямо  в
Нью-Йорк, однако Максина стала  здесь  одной  из  постоянных  покупательниц.
Особенно ей нравилась та викторианская мебель из грубо  обработанной  сосны,
которую ее бабушка просто выбросила бы из  дома  как  непригодную  даже  для
слуг.
   Как-то июльским вечером,  в  золотистой  предзакатной  дымке  лондонского
лета, Максина, усталая, возвращалась через  Мэйфэр  с  работы.  Она  выбрала
путь,  пролегавший  через  Белгрэйв-сквер.  В  магазине  Реффолда   работали
допоздна, и Максина заглянула туда, чтобы выпить стаканчик шерри и поболтать
с Джеком и тремя его добродушными пожилыми помощниками.
   К этому времени Максина успела уже немало узнать о старинной английской и
французской  мебели  и  о  том,  какую  цену  за  нее  готовы  были  платить
американцы. Джек Реффолд во многом поспособствовал тому, чтобы вкус  Максины
стал утонченнее. Он показывал и  объяснял  ей,  что  достойно  восхищения  в
старинных вещах, будь то стул работы Шератона или же  ваза  для  фруктов  из
мейсенского фарфора, и на что надо в первую  очередь  обращать  внимание.  В
этот вечер он ворчал по поводу не понравившейся ему расписной  рокингхэмской
вазы.
   - Вы только посмотрите, Максина, какой это ужас! Запомните: прежде  всего
надо смотреть на общую форму вещи - она должна  быть  пропорциональной.  Эту
вазу как ни украшай, все бесполезно, поскольку она бесформенна, - его и  без
того вибрирующий голос дрожал от возмущения еще сильнее. - А кроме того, она
огромна! Запомните, милая девочка: никогда  не  покупайте  ничего  большого,
потому что потом это очень трудно продать. - Он подлил ей в стаканчик  шерри
и продолжал:
   - В наше время многие живут в маленьких комнатах и поэтому хотят, чтобы и
мебель у них была некрупная. Они не хотят покупать вещи, на которых  слишком
много резьбы и украшений - . с таких вещей трудно стирать пыль. Правда,  сэр
Хью  Кэссон  говорит,  что  если  вещь  заслуживает  приобретения,  то   она
заслуживает и того, чтобы с нее смахивали пыль. Не думаю,  однако,  что  сэр
Хью занимается этим сам.
   Выйдя  из  магазина,  Максина  отправилась  к  дому  пешком,  наслаждаясь
золотистыми вечерними сумерками и размышляя  о  том,  как  прекрасна  жизнь.
Однако, отпирая красную входную дверь, она вдруг  услышала  доносившиеся  из
комнаты рыдания. Максина поспешно бросилась внутрь. На узкой кровати  лежала
Кейт, голова покоилась на коленях у Пэйган, и обе они рыдали в голос. Пэйган
подняла покрасневшее, все в пятнах от слез лицо и  молча  протянула  Максине
вечернюю  газету.  На  последней  странице  было  короткое,  на  два  дюйма,
извещение: "Министерство обороны сообщает, что на прошлой неделе в ходе боев
с коммунистическими террористами в районе Пананга,  Малайя,  убит  субалтерн
полка  "зеленых  беретов"  Николае  Клифф,   сын   сэра   Вальтера   Клиффа,
проживающего в Бартон-Корт, Бартон, графство Шропшир".
   Максина не верила своим глазам. Она еще никогда в жизни  не  сталкивалась
столь непосредственно со смертью. Куда-то исчезли престарелые  родственники,
увозили усыплять старых котов и кошек, но никогда  еще  смерть  не  касалась
кого-либо из ее друзей и знакомых. Максина разрыдалась вместе с подругами.
   - А Джуди знает? - спросила она. Наступила жуткая тишина:  девушки  вдруг
поняли, что испытываемое ими горе - ничто в сравнении с тем, что почувствует
Джуди, когда узнает о случившемся.
   Этот вечер они провели вместе до тех  пор,  пока  не  заснули.  Почти  не
переставая, проплакали они и следующие два дня: оказалось, что почти все, от
смятых подушек до кофейных чашек, напоминало им  о  том  или  ином  эпизоде,
связанном с Ником. Ко всеобщему удивлению, конец их скорбной апатии  положил
отец Кейт. Он уселся в их плохо  освещенной  передней  комнатке  и  попросил
девушек рассказать ему о  Нике  как  можно  больше.  Терпеливо  выслушав  их
рассказы и дождавшись, когда они иссякнут, он спросил:
   - А как, по-вашему, сам Ник хотел бы, чтобы вы среагировали на известие о
его кончине?  -  Девушки  недоуменно-вопросительно  уставились  на  него.  -
Хотелось бы Нику, чтобы вы вот так круглосуточно сидели бы и рыдали?  Думаю,
что нет. Наверняка  даже  нет:  он  бы  скорее  всего  предпочел,  чтобы  вы
продолжали жить как прежде и вспоминали то счастливое время, которое провели
с ним вместе.  Знаешь,  Кейт,  мне  бы  хотелось,  если  меня  вдруг  хватит
кондрашка, чтобы вы с мамой один  раз  по-настоящему  выплакались,  а  потом
никогда больше не вспоминали меня со слезами на  глазах.  Мне  бы  хотелось,
чтобы при воспоминании обо мне вам становилось бы радостнее и лучше.
   В конце концов он вытащил девушек из их полуподвала  на  улицу,  отвел  в
молочную позавтракать,  а  потом,  поскольку  солнце  сияло,  повел  в  парк
Сент-Джеймс посмотреть на  уток.  Они,  конечно,  не  позабыли  о  Нике,  но
перестали впадать в уныние и хлюпать  носом  всякий  раз,  когда  кто-нибудь
упоминал его имя.
   Пэйган и Кейт, проводившие  это  лето  в  Лондоне,  знакомили  Максину  с
бесчисленными  молодыми  людьми,  вместе  с  которыми  они  ездили  смотреть
соревнования по поло в Виндзоре, теннису в Уимблдоне, на скачки в Эскот. Все
свободное  от  работы  время  Максина  занималась  тем,  что  или  гребла  в
плоскодонке по Серпентайну,  или,  нацепив  красную  шляпу,  отправлялась  в
какую-нибудь картинную галерею, или же часами наблюдала за непостижимой  для
нее игрой в крокет. Она ездила в гости и жила по несколько дней В загородных
английских домах, где  поражалась  манере  английских  женщин  одеваться  на
отдыхе: платок для головы мог быть небрежно завязан под подбородком,  как  у
принцессы Елизаветы; костюм  вечно  оказывался  узок  в  плечах  и  чересчур
натянут на груди;  чулки  морщинились  под  коленками;  твидовая  юбка  была
непременно мешкообразной и вся в собачьей шерсти; а сумочка из  крокодиловой
кожи в тон юбке - обязательно старой и обшарпанной. По  какой-то  непонятной
причине чистая, аккуратная, хорошо выглаженная одежда всегда  оказывалась  в
таких случаях признаком аутсайдера или даже иностранца.
   Иногда Максина ходила на танцы, но это случалось нечасто,  потому  что  к
девяти утра она должна была быть уже на работе. Ей не очень  нравилось,  что
во время таких танцев англичанин непременно ожидает от девушки, что она весь
вечер будет танцевать и разговаривать только  с  ним,  не  обращая  никакого
внимания на всех остальных.  Максине,  которая  в  Швейцарии  и  во  Франции
привыкла к тому, что на танцах, длящихся до полуночи, все общаются  свободно
и меняют  партнеров  по  собственному  желанию,  трудно  было  привыкнуть  к
необходимости провести весь вечер с одним и тем же человеком,  зная  к  тому
же, что потом он обязательно попытается затащить ее на заднее сиденье  своей
спортивной машины. Ее вообще  не  очень  интересовали  эти  появляющиеся  по
уикендам молодые люди в котелках и двубортных костюмах или же в кепочках для
игры в гольф и твидовых пиджаках: все они были совершенно  одинаково  одеты,
одинаково  разговаривали,  одинаково  вели  себя;  они  даже  думали  и   то
одинаково.
   Пэйган и Кейт нравилась светская жизнь Лондона,  Максине  же  она  быстро
наскучила. Максина была уже une serieuse   и
предпочитала то,  что  называлось  работой,  тому,  что  некоторые  называли
развлечениями. Про себя она уже твердо решила, .что когда вернется в  Париж,
то уговорит отца потратить отложенные ей в  приданое  деньги  на  то,  чтобы
арендовать один из небольших антикварных магазинчиков на  улице  Жакоб.  Она
сама покрасит его в мягкие оливково-зеленые тона и станет  импортировать  во
Францию такую же мебель,  как  та,  что  она  покупала  в  Лондоне  у  Джека
Реффолда: вещи, которые не выдержали бы перевозки через Атлантический  океан
в Америку. Она станет специализироваться на том, что  французы  называют  le
style  anglais  .  Во   Франции   отлично   делали
всевозможные детали отделки: шнурки и бахрому  в  тон  оконным  занавесям  и
постельным покрывалам, обивочные и отделочные ткани,  которые  повторяли  бы
рисунок старых тканей или близко соответствовали бы ему. Поэтому,  имея  для
начала несколько настоящих английских вещей, было бы очень легко отделать  в
таком же стиле целую квартиру.
   К тому времени, когда Максина  закончила  свою  двухлетнюю  стажировку  в
Лондоне, она могла бы отделать комнату  в  английском  стиле  буквально,  за
ночь, однако никогда даже намеком не давала понять этого своим клиентам. Она
уже знала, что клиенты ценят главным образом количество затраченного на  них
времени и редко когда способны оценить те талант и опыт, что вкладываются  в
работу.
   Джеймс Партридж предложил Максине постоянную, хорошо оплачиваемую  работу
в своей мастерской, однако Максина предпочла вернуться в Париж  и  заняться,
как она говорила про себя, собственной "карьерой".
   - Разница между карьерой и работой в том, - сказала ей  как-то  Джуди,  -
что, выполняя работу, остаешься стоять на одном месте. Если  хочешь  сделать
карьеру, то работа должна быть ступенькой,  ведущей  к  достижению  какой-то
определенной  цели.  И,  когда  поступаешь  на  работу,   ты   должна   ясно
представлять себе, в какой момент ты с этой работы уйдешь.
   - Чепуха! - ответила ей тогда Максина. - Тебе надо бы  заняться  писанием
книг о самосовершенствовании. Как Дейл Карнеги.
   Но совет оказался неплохим, и, памятуя о нем, Максина  теперь  отказалась
от предложенной ей работы и вернулась в  Париж.  Здесь  она  и  узнала,  что
Джуди, уйдя от Кристиана  Диора,  вместо  того  чтобы  заняться  собственной
карьерой,  целиком  погрузилась  в  то,  чтобы  помочь  Ги  сделать  карьеру
модельера.
   Отец Максины с радостью встретил возвращение дочери и был весьма горд  ее
познаниями в английском языке и еще больше теми способностями, которые в ней
вдруг открылись. Он быстро обнаружил, что ему нравится обсуждать с ней планы
на будущее, причем нравится по той простой причине,  что  она  обращается  с
ним, как со своим наиболее ценным клиентом, и делает  все  для  того,  чтобы
доставить ему удовольствие.  На  отца  произвели  благоприятное  впечатление
серьезность дочери и ее  знания,  но  он  был  потрясен  тем,  насколько  не
разбиралась она в бухгалтерских делах.
   - Не понимаю, зачем тебе понадобилось торчать лишние полгода в  Швейцарии
якобы для изучения бизнеса, - заявил он. - Неудивительно, что ты  так  и  не
сдала экзамены! Пустая трата денег! Так вот, на протяжении первого  года  ты
мне будешь звонить ежедневно в десять утра и докладывать о  самом  важном  в
твоих делах, что у тебя произошло накануне. Только о чем-то одном, но  самом
важном. Не больше, чем об одном, но и не  меньше.  Это  тебя  приучит  верно
определять  приоритеты.  А  каждую  субботу,  утром,  показывай   мне   свои
бухгалтерские расчеты.
   Однако, к удивлению отца, у Максины обнаружились  хорошие  наклонности  к
бизнесу. В первый же месяц она сумела взять в  аренду  сроком  на  семь  лет
небольшое помещение по улице Жакоб.  Найти  помещение  на  этой  улице,  где
выстроились целые ряды грязных  антикварных  лавок,  которые  посещали  пока
только посредники, а не туристы, - найти здесь  помещение  было  не  так  уж
сложно. Магазинчик был узким и темным, но достаточно большим, а, кроме того,
на втором  этаже  над  ним  находилась  квартира,  которая  тоже  входила  в
стоимость аренды. На первое время Максина  пересдала  ее  старому  поляку  -
преподавателю латыни. Она назвала  свое  заведение  "Парадиз"  и  немедленно
наняла помощника: в противном случае она  не  могла  бы  никуда  отойти,  не
закрыв магазин. Потом она нашла студентку художественного училища,  которая,
работая неполный день,  выполняла  в  ее  ателье  те  же  функции,  которыми
занималась сама Максина в  мастерской  Джеймса  Партриджа  в  Лондоне.  Отец
подобрал Максине бухгалтершу, ширококостную и довольно некрасивую женщину по
имени Кристина, с длинным лошадиным лицом и коровьими  карими  глазами.  Обе
они приходили в мастерскую к половине восьмого утра.  В  небольшой  кухоньке
при мастерской Максина  держала  кресло-шезлонг:  если  предстояло  работать
допоздна, то сама она или Кристина могли усесться  в  это  кресло,  вытянуть
ноги и полчасика передохнуть.
   По субботам отец учил Максину тому, как надо составить  и  распланировать
бюджет,  как  предусмотреть  все  так,  чтобы  мастерская  могла   постоянно
располагать наличностью. Учил он ее и тому, как читать бухгалтерские отчеты;
это оказалось гораздо проще и гораздо интереснее, чем ожидала Максина. К  их
обоюдному  удивлению,  выяснилось,  что  Максина  была  крайне  экономной  и
наделенной деловой интуицией и хваткой.
   Проработав полгода в  мастерской  Максины,  Кристина  захотела  стать  ее
партнером и предложила сделать денежный взнос. У Кристины тоже был  отец,  и
ей удалось убедить его, что вложить деньги в приносящее  доход  дело  -  это
лучше, чем просто держать их в качестве приданого,  тем  более  что  в  свои
тридцать четыре года Кристина была уже  не  уверена,  что  это  приданое  ей
когда-нибудь понадобится.
   Спустя год "Парадиз" стал получать более крупные  заказы:  не  только  на
отделку кухни или ванной комнаты, но и целых  квартир,  небольших  контор  и
даже один раз как-то загородного дома. "Парадиз" поставлял все,  от  дверных
ручек до оконных рам. И хотя они  применяли  современные  цвета  и  средства
освещения, в отделке Максина  использовала  только  традиционные  рисунки  и
орнаменты. В "Парадизе" работали теперь два постоянных дизайнера и несколько
помощников, занятых неполный день.
   Каждый понедельник, с утра, Максина  и  Кристина  планировали  работу  на
предстоящую неделю, давали задания дизайнерам, а  вечером  по  понедельникам
проводили короткое рабочее совещание с теми сотрудниками, которые были у них
на временной работе. Такое совещание устраивалось обычно после шести  часов,
когда мастерская уже закрывалась; а после него все  отправлялись  ужинать  в
ресторан "Бо арт", в котором всегда было полно шумных и  веселых  студентов,
энергично поглощавших  простую  традиционную  французскую  пищу.  Все  очень
любили  эти  понедельничные  вечера:  именно  тогда  беспокойство  за   дело
сменялось у них  чувством  товарищества,  они  отдыхали,  расслаблялись,  не
только говорили о делах, но и сплетничали.
   К 1953 году, когда Максине исполнилось двадцать два  года,  она  добилась
небольшого, но вполне определенного успеха: ее  мастерская  стала  приносить
устойчивый доход. Отец был в восторге, но мать пребывала  в  волнении:  дочь
была  все  еще  не  замужем,  и  все  подходящие  кандидатуры  казались   ей
утомительными и скучными. "Это же просто противоестественно, -  пожаловалась
однажды мать тетушке Гортензии, - мужчины интересуют девочку  только  в  том
случае, если они или модельеры, или клиенты, или потенциальные клиенты,  или
же эти грязные бородатые сосунки, которые не вылезают из "Бо арта".
   Тетушка Гортензия понимающе покивала головой. "Подумаю, чем я  смогу  тут
помочь", - сказала она.
   Спустя  несколько  месяцев  после  этого  разговора   тетушка   Гортензия
позвонила Максине. "Дорогая, - сказала она, - у  меня  есть  для  тебя  один
клиент. Это племянник  одного  из  моих  друзей.  Мальчик  только  что  стал
наследником обветшалого шато возле  Эперне.  Бедняга,  там  творится  полный
хаос. В доме с войны никто не живет, а у него нет даже времени по-настоящему
заняться этим домом: он должен приводить в порядок имение, которым никто  не
занимался на протяжении последних пятнадцати лет. Я подумала, что  для  тебя
это может оказаться интересным делом. Поэтому, если, конечно, ты  готова,  я
могла бы заехать за тобой завтра в девять утра, и мы бы съездили в  Шазалль.
Насколько я понимаю, там не только имение,  но  еще  и  виноградники,  около
семисот акров, и тоже совершенно заброшенные".
   На следующее утро тетушка Гортензия подхватила по дороге Максину,  одетую
и причесанную в таком стиле,  на  который,  как  она  уже  успела  убедиться
неоднократно, лучше всего "клюют" новые клиенты.  На  ней  был  ошеломляющий
льняной костюм цвета спелой груши, туфли в тон костюму, но  несколько  более
темного оттенка; копна длинных,  до  плеч,  тяжелых  золотистых  волос  была
собрана  сзади  в  тугой  пучок,  чем-то  напоминавший  кошачью  мордочку  и
подвязанный лентой в тон костюму. Они выехали  из  Парижа  и  направились  в
сторону Шампани. Имение де Шазаллей располагалось  в  тринадцати  километрах
южнее Эперне, на самой границе области Кот-де-Бланш, что лежала к юго-западу
от Эперне, где-то между Верту и Ожером.
   Вершина довольно плоского холма была покрыта лесом. Там, где он кончался,
прямо на склоне начинались виноградники, которые уходили  вниз  и  вдаль,  к
полям золотистой кукурузы, что  виднелись  сквозь  слабую  дымку  в  долине.
"Мерседес" свернул  с  пыльной  проселочной  дороги,  въехал  в  распахнутые
ворота, железные створки которых проржавели, а одна чуть не падала с петель,
и проехал еще примерно полкилометра по заброшенной  и  заросшей  дороге.  По
пути им попалось несколько цветочных клумб, тоже неухоженных и  беспорядочно
разросшихся. И наконец на фоне прозрачно-голубого неба показался  темный,  с
башенками, силуэт  великолепного  шато.  Когда  они  подъехали  поближе,  то
увидели, что и дом тоже имеет какой-то заброшенный  и  полуразрушенный  вид.
Максина обратила внимание, что во дворе валялись несколько упавших с крыши и
разбившихся черепиц. Они прошли через  двор,  поднялись  по  растрескавшимся
каменным ступеням к входной двери, потянули за ржавую ручку  колокольчика  и
удивились, услышав, что где-то в отдалении за дверью раздался звонок.
   Дверь открыл  высокий  стройный  молодой  человек,  одетый  в  поношенный
коричневый свитер. У него было некрупное  худое  лицо  с  четко  очерченными
скулами, а вокруг уголков серых  глаз  разбегались  морщинки,  какие  обычно
образуются от частого смеха. Он выглядел несколько удивленным, но  довольным
- так, как будто ему только  что  сделали  неожиданный  подарок.  Он  слегка
поклонился, поцеловал приехавшим руки и пригласил войти.
   - Здесь все покрыто пылью, и поэтому я непрерывно чихаю. Но один из залов
я привел в порядок, а женщина из  деревни  периодически  убирает  его.  Дом,
конечно, в ужасном состоянии.
   В холле, где они стояли,  было  темно  и  пусто,  ставни  на  окнах  были
закрыты, как и во всем доме, и он производил гнетущее впечатление. С потолка
и стен свисала отслоившаяся старая краска, углы были  затянуты  паутиной,  а
одна из внутренних дверей сорвана с петель и, разбитая, лежала на  полу.  Во
время войны в этом шато размещались немецкие солдаты; они  же  и  разгромили
его. Великолепные резные двери были  побиты  и  поломаны;  фамильные  гербы,
прежде украшавшие их и старинную отделку стен, сбиты, и на их месте написаны
или выцарапаны разные непристойности. Антикварная  мебель  в  основном  была
употреблена на дрова, за исключением лишь нескольких вещей, кучей  сваленных
на чердаке: немецкий комендант явно собирался использовать их в тех же целях
чуть позже.
   - Кроме этого здания, здесь неподалеку располагается еще четыре  довольно
хороших шато. То, что в Монморте, находится в отличном состоянии,  Брюньи  -
тоже, Морейль в несколько худшем, а Лувро мне просто  не  нравится.  -  Граф
слегка  сутулился,  у  него  была  длинная  шея.  Время  от  времени  он  то
поворачивался к Максине, то украдкой бросал на нее взгляды. "Он ожидал,  что
я окажусь старше, - подумала она про себя, - не хо