дев сие, Августа захлопала в ладоши и велела Фальконе купить целую
корзину шариков, четыре сетки, напоминающие маски, и две  воронки.  Лиза
взяла было в рот один шарик, приняв его за  обсыпанный  сахарной  пудрой
орешек, но тут же выплюнула: известь, мел, да и только.
   - Это не конфеты, - рассмеялась Августа. - Это confetti!
   Лиза огляделась. Неведомо  как,  неведомо  когда,  все  гуляющие  уже
запаслись непонятными шариками; и вот уже кто-то кинул  в  соседа  целую
пригоршню.
   Что же тут началось!
   И минуты не прошло, над Корсо разбушевалась вьюга. Это была настоящая
перестрелка! Confetti сыпались из окон и  с  балконов.  На  каждом  были
устроены длинные ящики, совершенно такие же, как те,  в  которых  сажают
цветы. Ящики были  наполнены  конфетти  и  опорожнялись  с  изумительной
быстротой. Тогда из комнат на балкон приносили в ведрах новые  запасы  и
высыпали их в ящики.
   Августа  оживилась.  Они  с  Фальконе  схватили  жестяные  воронки  и
принялись с силою метать из них конфетти по балконам  и  окнам.  Гаэтано
невозмутимо  правил  лошадью.  Лиза,  прикрываясь  проволочной   маскою,
кое-как швыряла конфетти  по  сторонам,  то  и  дело  вскрикивая,  когда
жесткие шарики, попадавшие в нее, царапали руки и шею. Не  закрывай  она
лицо, оно давно было бы исцарапано в кровь, вуаль тут мало чем помогала!
   Внезапно карета стала. Впереди происходила истинная баталия масок,  и
лошади заупрямились. Осадить назад тоже было некуда. И тут Лиза услышала
такой оглушительный вопль и улюлюканье, что  в  ужасе  вскинула  голову.
Оказывается, их экипаж замер как раз под балконом, на котором  собралась
толпа масок в  греческих  туниках  и  хитонах,  изображающих,  наверное,
какую-нибудь агору .  Увидав  внизу
calessino с "турками"  (где  им  было  знать  разницу  между  турками  и
татарами!),  "греки"  вознамерились  отомстить  османам  и  обрушили  на
открытую коляску  всю  свою  ярость,  все  свое  веселье  и  весь  запас
конфетти.
   Всякое сопротивление было мгновенно подавлено.
   Под этим  градом  и  разогнуться  было  невозможно!  Кипящая  яростью
Августа несколько раз порывалась  выскочить  из  коляски,  однако  новый
шквал вынуждал ее опять сжаться в комок.
   Казалось, этому не  будет  конца  и  запасы  конфетти  там,  наверху,
неисчерпаемы, как вдруг чей-то сильный голос принялся понукать  лошадей,
и calessino чуть-чуть тронулась с места.
   Лиза осмелилась приоткрыть глаза и увидела, что верхом на одной из их
запряжных сидит человек  в  белоснежных  латах  крестоносца  и  сильными
ударами хлыста принуждает их трогаться.  Страшным  усилием  ему  удалось
сдвинуть карету на несколько шагов, а потом, соскочив и схватив  лошадей
под уздцы, втащить их в проулок.
   Отвесив дамам торопливый поклон, он кинулся вновь в  гущу  карнавала,
отыскивая свою лошадь, которую бросил, чтобы помочь попавшим в беду.
   Фальконе, толчком отправив струсившего Гаэтано на козлы, помог  дамам
подняться. Лишь взглянув друг на друга, они залились хохотом, ибо являли
собою поистине удручающее зрелище. От былой роскоши костюмов не осталось
и следа: казалось, обе только что вылезли из гигантского ларя с мукой.
   Пока ехали до дому, отряхиваясь и чихая от гипсовой пыли,  единодушно
решили: завтра, когда снова будут бросать конфетти, на Корсо не  ездить,
дома отсидеться. Они хохотали, поддразнивали друг друга, но их дружеское
веселье могло быть вмиг нарушено, когда б  одна  решилась  высказать  ту
мысль, которая равно занимала  обеих:  ради  которой  из  них  воротился
рыцарь? Черные или серые глаза привлекли его вновь?..
   Но и Лиза, и Августа о сем промолчали, потому прибыли на виллу Роза в
полном согласии.

***

   Начиная со среды бросание конфетти воспрещалось. Можно  было  бросать
только цветы: началось  гулянье  с  цветами.  Предыдущие  дни  только  и
слышалось:
   "А вот конфетти!"; сегодня выкрикивают: "А вот цветы!"
   Народу на Корсо было гораздо больше, чем в  предыдущие  дни.  Экипажи
тянулись по обеим сторонам улицы, между ними сновала  толпа,  в  которой
вместо  давешних  продавцов  конфетти  то  и  дело   мелькали   нарядные
цветочницы.
   Из вторых и третьих этажей балконов  на  улицу  сыпался  дождь  мелко
нарезанных, разноцветных  бумажек:  красных,  синих,  розовых,  зеленых,
желтых... Бумажки эти порхали  и  носились  в  воздухе,  точно  бабочки,
медленно  опускались  вниз  и  оседали  на  шляпах  и  откинутых  верхах
экипажей. Никто не опасался уже ходить  и  ездить  по  Корсо,  никто  не
рисковал получить в лицо пригоршню  колючих  шариков,  дамы  не  боялись
более за костюмы и шляпы.
   Лиза  с  некоторым   унынием   оглядела   свой   скучно-белый   наряд
Пульчинеллы, столь не подходящий к тому благоухающему  разноцветью,  кое
царило вокруг. Кругом цветы! Гривы лошадей были убраны цветами, гирлянды
цветов фестонами тянулись по упряжи; особенно красиво выглядели  розовые
цветы на белых лошадях, красные и белые - на  вороных  запряжках.  Ящики
перед балконами наполнены цветами, букеты громоздились на  подоконниках;
и не было на Корсо ни одной маски, которая не держала бы в руках букета.
   Из карет бросали цветы на балконы и в окна; оттуда  бросали  цветы  в
экипажи; два ряда карет перебрасывались цветами  между  собою.  Почти  в
каждый  букет  была  вплетена  "стрела  любви".  Эта  магическая  стрела
состояла из шарика, обернутого в цветную китайскую бумагу, и более всего
напоминала луковицу с ее  перьями,  только  вместо  перьев  оканчивалась
хвостом, состоящим из множества полосок бумаги.
   Накупив  цветов,  и  Лиза  с  Августою  тоже  вступили   в   душистую
перестрелку. Августа то и дело вскидывала руки, чтобы ловить бросаемые в
нее букеты; движение это выходило у нее особенно грациозно, и Лиза  была
уверена, что  большинство  мужчин  кидали  ей  букеты  для  того,  чтобы
посмотреть, как она их ловит.
   Внезапно оторвавшись, чтобы перевести дух,  Августа  приблизила  свое
лицо к Лизиному и торопливо выкрикнула, пытаясь  осилить  людской  гомон
(проказливые мальчишки вдобавок ко всему дули в витые раковины, разрывая
уши невыносимыми звуками):
   - Когда я здесь, я верю, что все люди имеют одинаковое происхождение,
и все роды одинаково старинны, и природа всех создала  равными!  Если  и
мы, и они разденемся догола, то ничем не будем отличаться друг от друга;
если мы оденемся в их одежды, а они - в  наши,  то  они  будут  казаться
благородными, а мы - простолюдинами,  ибо  вся  разница  в  богатстве  и
бедности.
   Жарко блеснув  черными  глазами  из-под  белой  шелковой  маски,  она
поймала на лету букет и не глядя швырнула его в другую  карету,  а  Лиза
какое-то мгновение еще стояла неподвижно, размышляя, как Августе удается
столь точно выразить словами то, о чем Лиза только еще думает. Уж  кому,
как не ей, знать, что лишь бедность и богатство отличают одного человека
от другого! И она никогда не станет стыдиться тех дней, которые  провела
в Елагином доме, где ходила чуть не в рубище. Как-то вдруг, разом, перед
нею встала догадка, что она, оказывается, давным-давно простила  Неонилу
Федоровну за все то зло, которое та ей причинила. Быть  может,  останься
Лиза в  родительском  Измайловском  доме,  она  прожила  бы  куда  более
спокойные годы, но вот вопрос: была  бы  она  от  сего  счастливее?  Да,
судьба терзала бы и била ее меньше, но разве испытать щемящие, блаженные
приливы счастья.., вроде как сейчас, когда целая охапка цветов  внезапно
осыпала ее голову и плечи?
   Лиза оглянулась. Высокий пират в алой кружевной рубахе, с пистолетами
за поясом и черной повязкой на глазу, держа одной рукой корзину, доверху
полную фиалок, выхватил из нее нарядный  букет,  намереваясь  бросить  в
коляску. Лиза и Августа, не сговариваясь, тотчас кинули ему по букету  и
только тогда поняли, что движение пирата было обманным. Он  с  восторгом
поймал их букеты, в которые были вставлены непременные  "стрелы  любви",
поочередно поднес каждый к губам и, отвесив шутливый поклон, смешался  с
толпою.
   - Эдакий наглец! - вспылил Фальконе. Наряженный тоже Пульчинеллою, он
чувствовал себя  в  белом  балахоне  чрезвычайно  неловко  и  втихомолку
бесился, не принимая участия в цветочной забаве,  старательно  уклоняясь
от реющих в воздухе букетов.
   - Вовсе нет! - с жаром возразила Августа, и Лиза изумленно воззрилась
на подругу: она никогда не слыхала в  ее  голосе  такой  радости,  такой
чарующей мягкости. - Он просто получил то, что ему причиталось. Разве вы
не узнали его? Это тот самый кавалер, который позавчера  вывел  с  Корсо
нашу calessino! А поблагодарить его мы смогли только сегодня.
   Фальконе что-то неодобрительно проворчал, а Лиза  с  новым  вниманием
уставилась в разноцветный круговорот масок, пытаясь отыскать  галантного
кавалера.
   Мелькнула черная курчавая  голова,  огненный  взор,  но  в  этот  миг
раздался пушечный выстрел, и все кучера принялись заворачивать кареты  в
ближайшие проулки.
   Однако Гаэтано, послушавшись протестующих  воплей  своих  синьор,  не
поехал далеко, а остановился почти вплотную к Корсо,  чтобы  дамы  могли
увидеть новую забаву карнавала: corso di barberi - дикие скачки.
   Пушечный выстрел был сигналом для всех экипажей покидать Корсо,  и  в
десять минут она опустела от катавшихся. Остались  только  пешеходы.  Но
тогда раздались звуки рожков: это означало, что публике должно стать  на
тротуары и оставить свободной середину  улицы.  Еще  мгновение  -  и  по
Корсо, от пьяцца дель Пополо к  пьяцца  Венеция  пролетели,  как  вихрь,
восемь или десять лошадей, не взнузданных, не оседланных,  без  седоков.
Это и были barberi, дикие лошади. На спины их  были  нацеплены  какие-то
погремушки,  которые  звенели  и  кололи  лошадей,  доводя  их  этим  до
неистовства; только этим состоянием и объяснялась неимоверная,  безумная
быстрота, с которой они пролетели по Корсо.
   На площади Венеции были  протянуты  в  три  ряда  огромные  простыни;
barberi прямиком влетели в эти простыни, запутались в них,  остановились
и тем самым позволили накинуть на себя арканы.
   Что было потом, Августа с Лизою уж не  видели:  начинало  темнеть,  и
Фальконе велел кучеру поторапливаться домой.

***

   Как и опасалась синьора Дито, портниха подвела, и третьи костюмы были
готовы только к исходу карнавала. Два дня Августа с Лизою провели  дома,
к вящему удовольствию фрау Шмидт  и  сурового  Фальконе,  коего  страшно
раздражали шум и сутолока. Но молодые дамы от всех и даже друг от  друга
тщательно скрывали то раздражение и нетерпение, которые владели ими: все
бы отдали, чтобы  сейчас  же  очутиться  на  Корсо,  вновь  окунуться  в
разноцветный шум.., вновь увидать жаркие черные глаза, пленившие  обеих!
И когда синьора Дито с помощью Гаэтано внесла на виллу Роза две огромные
картонки с  новыми  нарядами,  обе  молодые  дамы  расцеловали  ее,  как
освободителя, принесшего ключи от их тюрьмы.
   - Вам - венецианское  платье,  княгиня  Агостина,  а  вам,  Луидзина,
королевский бархат! - улыбнулась синьора Дито; Гаэтано  тоже  улыбнулся,
довольный тем, как счастливы обе молодые дамы.
   Фальконе,  у  которого  не  было  иной  подобающей   одежды,   ворча,
отправился натягивать ненавистный балахон Пульчинеллы, а  девушки,  едва
оставшись одни, наперегонки бросились к картонкам  и,  торопливо  открыв
их, замерли: наряды оказались великолепными!
   Впрочем, восторг длился недолго - платья  были  им  решительно  не  к
лицу. Августа в наряде венецианской  плясуньи  смотрелась  плоскогрудою,
угрюмою простолюдинкою, Лиза же выглядела  унылой  квакершей  в  тяжелом
бархатном платье Марии Стюарт...
   - Да, - разочарованно протянула Августа,  так  и  сяк  подбирая  свои
жесткие черные волосы и медленно поворачиваясь перед зеркалом.  -  Чтобы
выглядеть венецианкою, костюма явно  недостаточно.  Придется  мне  взять
четыре унции золототысячника, две унции гуммиарабика  и  унцию  твердого
мыла, поставить все это на огонь, вскипятить  и  затем  красить  волосы,
сидя на самом солнцепеке: ведь именно так,  согласно  древним  рецептам,
венецианки придавали своим локонам тот знаменитый золотистый цвет...
   - А мне, - подхватила опечаленная Лиза, силясь  уложить  свои  легкие
русые кудри в подобие строгой прически шотландской королевы, -  придется
вымазать волосы сажею, чтобы хоть чуть-чуть уподобиться мадам Марии...
   В глазах Августы вспыхнул странный огонек:
   - Может, костюмами проще будет поменяться, чем волосы перекрашивать?
   Лиза, взвизгнув от восторга, вмиг стащила  с  себя  душный  бархат  и
нырнула в золотой водоворот парчовой нижней юбки, на которую  надевалась
широчайшая, коротенькая, с подборами синяя  бархатная  юбочка;  все  это
было расшито множеством разноцветных бархатных роз.  На  мягкие  локоны,
которые вдруг начали золотиться, точь-в-точь как у настоящей венецианки,
надели  маленькую,  обшитую  серебряным  галуном  треуголку,  шею  обвил
излюбленный жемчуг, на поясе повисло  крошечное  зеркальце  на  цепочке.
Ажурные чулки, золоченые туфельки, дорогое кружево рукавов -  Лиза  глаз
не могла от себя оторвать! Следовало бы для довершения сходства накинуть
на плечи черную zendaletto, подобие той,  которую  давала  ей  Чекина  и
которая так и осталась в лавчонке Джузеппе, но Лиза нипочем не  захотела
омрачить  черным  пятном  сине-золотое  великолепие  своего  костюма,  в
котором она ощущала себя так ловко, как будто и родилась в нем;  который
нравился  ей  безмерно  и,  главное,  безмерно  шел  ей.   Лиза   знала,
чувствовала  это!  По  той  же  причине  она  отказалась  от  еще  одной
принадлежности венецианки на карнавале - баутты, белой атласной маски  с
резким треугольным профилем и глубокими впадинами для  глаз,  к  которой
был прикреплен кусочек  черного  шелка,  совершенно  закрывающий  нижнюю
часть  лица,  шею  и  затылок.  Баутта  показалась  Лизе   страшноватой,
напоминающей фантастическую, зловещую ночную птицу. Лиза, как и Августа,
надела черную бархатную маску, украшенную черным кружевом, поразительным
по красоте и тонкости работы. Маска называлась моретга,  и  ее  застежку
следовало держать во рту. Моретта не только скрывала лицо, но  и  делала
человека немым, что особенно развеселило подруг.
   Августа тоже осталась довольна обменом. Ее фигура и  осанка  в  тугом
бархатном лифе, подчеркнутом  широким  гофрированным  воротом  и  пышной
юбкою, выглядели поистине королевскими.  Чудесные  черные  волосы  легли
крутыми волнами;  сверху  на  них  надели  сетку  из  серебряных  нитей,
украшенных жемчугом  и  алмазами;  в  руки  Августа  взяла  великолепный
кружевной   платок,   напитанный   драгоценными   духами...   Лиза,   не
удержавшись,  сделала  ей  шутливо-почтительный  реверанс,   в   котором
почтения все же было гораздо больше, чем  шутливости.  Но  она  едва  не
плюхнулась на пол от изумления, когда Августа вдруг  царственным  жестом
протянула ей руку для поцелуя...  Впрочем,  она  тут  же  расхохоталась,
затормошила Лизу, и молодые дамы наперегонки пустились к лестнице.
   Внизу их поджидала весьма неприятная неожиданность:  пропал  Гаэтано.
Никто не видел его с самого раннего утра, когда он  помог  синьоре  Дито
доставить дамам наряды. Фальконе  побегал,  поискал,  покричал..,  и,  с
робкою надеждою глядя на госпожу, сообщил, что  кучер  исчез  бесследно.
Впрочем, ежели он рассчитывал,  что  молодая  княгиня  передумает  и  не
поедет на Корсо, то напрасно. Она пребывала в  растерянности  лишь  одну
секунду, после чего властно изрекла:
   - Коли так, делать нечего. Придется вам быть за кучера, граф!
   Лиза даже зажмурилась  на  миг,  вообразив,  какой  взрыв  возмущения
раздастся  сейчас,  но,  противу  ожидания,  Фальконе   не   счел   себя
оскорбленным. Более того, в глазах его сверкнул бесшабашный восторг,  он
ринулся на  виллу,  на  ходу  срывая  с  себя  противный  белый  балахон
Пульчинеллы, и буквально через мгновение явился вновь в  образе  удалого
римского  веттурино,  то  есть  возчика:  право,  костюм  этот   пристал
Фальконе, точно вторая кожа, совершенно изменив не только облик сурового
дворянина, но и все его повадки.

***

   Нынче был последний  день  карнавала,  и  на  Корсо  собралось  вовсе
невообразимое количество народу.
   Чувствовалось, что готовится нечто особенное. Перестрелка цветами шла
с необыкновенным оживлением: все  как  будто  спешили  в  последний  раз
насладиться этим удовольствием и опустошить свои корзины с букетами.
   Во всех ложах, окнах, балконах было двойное число зрителей, а костюмы
гуляющих по роскоши превзошли  все  виденное  Лизою  прежде.  И  как  же
радостно девушкам было сознавать, что даже и  в  этом  разнообразии  они
выделяются, они привлекают  внимание,  они  нравятся!  Коляска  их  была
засыпана цветами так, что ступить оказалось некуда, восхищенные возгласы
раздавались вокруг, словно оглушительный прибой,  -  вообще,  шум  стоял
такой, что можно svegilar i morti  -  мертвого  разбудить,  как  говорят
итальянцы, однако Лиза так  и  вздрогнула,  услышав  восхищенные  слова:
"Наконец-то  я  нашел  вас!",  произнесенные  совсем  рядом   низким   и
сладострастным мужским голосом, в котором ей почудилось  нечто  до  того
знакомое и волнующее, что мурашки побежали по всему телу.  Она  выронила
букет и резко обернулась, уже зная, кого увидит перед собою.

***

   И в самом деле, это был он. На сей раз не крестоносец,  не  пират,  а
просто красивый синьор, внешность коего поражала  так  же,  как  роскошь
костюма.
   Он  держался  с  непринужденностью  настоящего   знатного   человека.
Атлетическая фигура разодета пышно и богато: бархатный камзол пепельного
цвета раскрылся над изящно вышитым  броккарным  жилетом  и  драгоценными
кружевами  брюссельского  жабо.  Золотые   пряжки,   золотые   пуговицы,
тончайшие шелковые чулки... В руке нарядная шляпа с белым пером; тонкий,
сладкий запах помады из  амбры,  коей  были  напомажены  черные  волосы,
заставлял млеть женщин.
   "Нашел вас!" - сказал он. Кого же?!
   - Словно  и  не  замечая  обращенного  на  него  всеобщего  внимания,
незнакомец тем не менее держался  так,  словно  в  любое  мгновение  мог
появиться  портретист,  чтобы  запечатлеть  выражение  его   лица,   или
скульптор, чтобы увековечить его позу.
   А  запечатлеть  и  увековечить  было  что,   ей-богу!   Он   выглядел
поразительно мужественным. Рослая фигура дышала мощью, в статном теле не
было ни одной изнеженной линии. Он стоял, чуть наклонив  голову  вперед,
словно готовый ринуться в бой. Его профиль напоминал чеканку на  римской
монете, лоб оказал бы честь мыслителю, каждая черта лица дышала победной
решимостью. И  только  губы,  очень  алые  и  влажные,  были  мягкими  и
чувственными... Он не был красив в классическом смысле этого слова, но в
нем  было   нечто,   стоившее   гораздо   больше,   что-то   неуловимое,
очаровательное, располагавшее к симпатии. Чувствовалось, что он способен
на многое!
   Глаза  незнакомца  и  Лизы  встретились,  и  взор  его   сразу   стал
сосредоточен, а певучий голос произнес:
   - О, счастливый миг!
   Лиза даже задохнулась от восторга: теперь-то не было сомнения, кто из
двух молодых дам привлек  внимание  этого  сияющего  кавалера.  На  нее,
только на нее смотрел он  сейчас;  ей,  только  ей  предложил  золоченую
бонбоньерку, оправленную крупным жемчугом и полную засахаренных фруктов;
с ней, и только  с  ней  начал  ни  к  чему  не  обязывающий,  но  такой
многозначительный, такой волнующий карнавальный флирт. Ее сердце дрожало
от этих традиционных вопросов и ответов:
   - Синьора Маска, я вам нравлюсь?
   - Да...
   - Когда же мы встретимся?
   У Лизы  перехватило  дыхание,  когда  она  заметила,  что  незнакомец
всецело поглощен  созерцанием  слишком  большого  выреза  ее  платья.  С
неподражаемым  лицемерием,  свойственным  всем  женщинам  и   называемым
кокетством, она попыталась прикрыть грудь, но не удержа