е  знаю, где я живу,  - подумала
она.- Как ехать домой из этого леса?"

     "Самое  первое,  что я помню  в жизни, -  писала  Лиза, - первое, что я
помню  сама, а не с чужих слов - это как я в два года стою утром  в  комнате
Алисы. Она гладит простыни на доске у окна, а я смотрю, как скользит утюг по
доске, а за утюгом  - кружка с водой, железная. Мне кажется, что бабка Алиса
хочет пить. Она делает глоток  так, как будто бы запивает лекарство, и вдруг
всю воду  выплевывает на простыни,  а потом проводит утюгом,  и  поднимается
пар. И было так жарко, что свет, пробившийся с  улицы, разогревал просты-ни.
И я  была  так счастлива тогда, так счастлива -  самый первый  раз  в жизни.
Потом я думала,  что первое воспоминание - это только  задаток  всей будущей
жизни  и  всегда  мне  будет радостно. Но это первое  ощуще-ние счастья  так
больше никогда и не повторилось за всю мою несчас-тливую жизнь..."

     -  Не бойся читать перед  залом, Лиза! - учила Инесса Донова.  - Ког-да
выходишь на  сцену, смотри прямо  перед собой: сразу на всех  и  ни на кого.
Главное, четко  читай, чтобы слышно  было  все  слова. Главное - слова, а не
выражение. Это не  театр... Тебя, Лиза, все ругать бу-дут, но кому  надо, те
услышат!
     На  сцену вышли  гармонист и  ветеран в  медалях.  Ветеран  выкрики-вал
четверостишия, а гармонист играл, выстукивая ритм каблуком, напрочь заглушая
стихи  о войне.  Похлопали.  Подарили гвоздики...  Вышел следующий  ветеран,
читал все  то  же - о войне,- но уже без гармони.  Опять похлопали наскоро и
подарили гвоздики...
     - Мне из  фронтовиков один Тряпкин  нравится, - прошептала Лизе Инес-са
Донова.
     - Он здесь?
     - Он в Москве.
     Прошло два унылых часа.
     - Скоро, мам? - спрашивала Лиза.
     - Скоро, Лиза, - кивала Инесса.
     И вот  на  сцену  поднялся человек,  лет  тридцати.  Глаженая  рубашка,
лоснящиеся брюки с пузырями на коленях, очки, как у старшеклассников. Стоял,
раскачиваясь.  Следил валенками. Союз сибирских писателей  смотрел сощуренно
из первых рядов. Он читал совсем немного:
     Достраивают цирк. Достроят.
     А рядом, на разлив ручьев,
     Выходят юноши достойные,
     Выходят девочки ниче.
     Ну прямо чувствуется лето,
     И ты, ученье разлюбя,
     Сбежишь с гуманитарных лекций,
     Идешь и строишь из себя...1
     Союз писателей глядел тяжело. Не одобрял. Никаких гвоздик...
     - Иди, Лиза, - и Инесса почти вытолкнула Лизу на сцену.
     Лиза стояла над залом. Зал был маленьким совсем. Рядов пять.
     Инесса все  думала, во что  бы  Лизу  нарядить,  ничего не подходило, и
наконец Алиса, несмотря на свое повышенное давление, при-думала:
     - Пусть  в форме идет и в белом фартуке. Праздник  как-никак! А потом -
скромненько и со вкусом...
     Лиза стояла над  залом в школьной  форме, в белом фартуке,  с косами, в
валенках с калошами. Ветераны на сцене натоптали за два часа выступления. На
заднем ряду сидели два друга - Витя с Вовой - и Танечка Зотова.
     - Наша вышла! - толкнули они Танечку под бока.
     "Что бы прочитать? - думала Лиза. - Что бы прочитать..."
     - Сад... - подсказывала Инесса шепотом из-за кулисы. - Читай про сад!
     И Лиза, как пером по бумаге, читала звонкие стихи.
     - Ну как, Саша? - шептала Инесса Донова поэту в свитере.
     - Хорошо, - шептал он в ответ. - Только девочке не простят ее сти-хов!
     Союз сибирских писателей сказал:
     - Фронтовики  достойные, как  всегда.  Жаль,  что  с  каждым  годом  их
становится все меньше и меньше... У  этой девочки рифмы, конечно, грамотные,
но  содержание...  Гнилые  доски,  покрытые  дорогой  мастикой.  А  про того
косенького, в ношеных джинсах, даже говорить нечего...

     - Мама, у тебя давление, - сказала Инесса.
     - Давление, - повторила Алиса.
     - Сильное, - сказала Инесса.
     - Сильное, - повторила Алиса.
     - Врача вызвать?
     - Вызвать.
     В  первый раз  Алиса  согласилась на врача. Горчичник под полотенцем не
помогал. Дела ее были совсем плохи.
     Тяжелую полную Алису врач вертел как хотел.
     - Шприц, -  сказал  он  медсестре. Медсестра подала  шприц. Руки у  нее
слегка дрожали.
     - Вы  совсем устали,  - сказала Инесса  медсестре.  -  Тяжело ездить по
ночам.
     Медсестра не ответила. Врач отодвинул блюдце с пустыми ампулами.
     - Все. Можно идти,  - сказал он медсестре, но вдруг остановился.  - Что
это? - спросил он, поднимая ампулу на свет. - Что ты дала, сука?
     - Что? - переспросила медсестра, подняв на него мутные глаза.
     - Что? - не расслышала Инесса.
     - Мы остаемся, - ответил врач. - Нужен еще наряд.
     И  он,  уже с новым нарядом врачей,  опять  вертел Алису, как тряпичную
куклу, набитую ватой.
     - Шприц.
     - Еще шприц!
     - К  утру может  прийти в себя, - сказали они, уезжая.  - В больницу ее
брать - бесполезно...
     Наутро Лиза вбежала к Алисе.
     - Бабушка! - позвала Лиза.
     Полная Алиса лежала  под одеялом, почти так же, как  всегда, как буд-то
бы под одеяло натолкали много взбитых подушек.
     - Да ладно тебе, - сказала Лиза и ткнула кулаком в мягкий бок, но та не
откликнулась.  - Хватит, - повторила  Лиза,  тут  же  все  поняв, повторила,
надеясь, что ошиблась.
     Вчера еще Алиса орала и грозилась, а сегодня - все.
     - Так вот, вот ты какая! -  кричала  Лиза в пожелтевшее лицо на све-жей
наволочке. Рядом с пожелтевшим неживым лицом вдруг, как в нас-мешку, - живая
белизна наволочки.
     - Вот ты какая, да! Вот так ты нас всех наказала!

     - Боря, - позвала Инесса после репетиции. - Помоги мне мать похоронить!
     - А что не помочь, - отвечал Боря, стирая  перед зеркалом синие те-ни у
глаз. У нас завтра как раз спектакля нет. С утра - ансамбль русской песни, а
вечером - Островский "Гроза". Ну что, Сереж, похоро-ним, что ли?
     -  Похороним,  -  отозвался из  коридора  осветитель Сережа. -  Чего не
похоронить...

     -  Столы буквой "П"  надо  поставить,  -  распоряжалась  слегка  пьяная
Инесса. - Скатерть? Большой скатерти нет. Есть три маленьких. Кисти подогнем
по краям, будет как одна большая.
     "Прости меня, - написала Лиза. - Все равно будем вместе..." Она сложила
записочку вчетверо и  спрятала под простыню Алисы. Алиса уже лежала в гробу.
Во всем лучшем.
     В машине трясло. Сидели в тесноте, поджав ноги под сиденья. Из суеверия
боялись  дотронуться  до  гроба  хоть  носком ботинка. Лиза вспомнила, как в
детстве они с Инессой зашли на отпевание. Лиза тогда почти ничего не видела,
она  стояла  рядом с  Инессой  в задних рядах, даже  когда  она вставала  на
цыпочки, она становилась ростом Инессе до плеча, а всем стоящим впереди - до
пояса. Лиза слышала шепот наверху:
     - Сколько лет?
     - Двадцать, пришел из армии в прошлом месяце, совершенно здоровый...
     - Вскрытие было?
     -  Всего изрезали, мать его рассказывала. "Даже, -  говорит, - черепную
коробку вскрыли..." Так ничего и не нашли. "Причина, - говорят, - неясна..."
     - В армии притравили чем-нибудь...
     После  отпевания Лиза увидела сторожа. Когда они с Инессой  приходили с
утра,  он всегда  подметал  двор. Лиза ни разу не  слы-шала его  голоса, она
думала, что  он  немой. А тут она увидела во  дворе, как он подошел к матери
мертвого  солдата, взял ее  за руку и  что-то стал  говорить.  Лиза услышала
обрывок  разговора.  "...все  равно  будете вместе,-  говорил  сторож матери
мертвого  солдата, - потому  что смерть  - тайна  земли,  а жизнь  -  знание
небесное..."
     С утра  в  "Красном  факеле"  был  концерт  самодеятельности.  Ансамбль
русской песни  пел  и  плясал  в пустом зале.  В двух  первых  рядах  сидели
четвероклассники. В перерывах - жидко хлопали...

     За  столом собрался весь  сброд:  алкоголики с  Ельцовской и  несколько
актеров из "Красного факела". На столе была  водка да картошка да еще блины.
Опершись на клюку, Антонина Взвизжева всхлипывала в углу. Иногда подносила к
губам рюмку водки, но тут же морщилась и ставила  обратно. Рядом, полная  до
краев, стояла рюмка Алисы.
     - Сядь ближе, Антонина, - позвала Инесса.
     - Я  рядом с ней хочу  сидеть,  - отвечала Антонина. - Мы всегда вместе
были, еще с  войны. Она молодая  была,  видная, только  некому  было  на нее
смотреть. Все на фронте... Она губы  покрасит, брови выщипает и садится дома
перед зеркалом,  сама  на себя  любуется.  Это  у  нее с молодости  привычка
осталась.  Как-то у нас в клубе танцы были  на Первое мая с эвакуированными.
Она пришла, а  никто не танцует. Почти все на костылях или совсем без ног, а
кто на ногах, так  те с женами... Мы тогда  с ней вдвоем  пошли танцевать, у
меня ноги совсем здоровые были... Уж мы танцевали, танцевали... Не думала я,
что ее переживу!
     Напротив  Лизы   сидели  актеры-травести  и  Танечка  Зотова.  Их  лица
раскраснелись от водки и казались через стол - лицами плачущих детей.
     - А что на халяву не погулять, - сказал один. - Поминки как поминки.
     - А что, Лиза совсем выросла, - сказал актер Боря осветителю Сере-же. -
Стала такой, как мы ждали!
     И  он  смотрел на Лизу  в  упор.  Невысокий,  лысоватый,  со сросшимися
бровями на переносице,  с опавшими, плохо  выбритыми щеками.  Лиза  пой-мала
взгляд, но не поняла его значения. За столом тихо напива-лась Инесса Донова.
Лиза вспомнила  Алису  в  гробу  на  табуретках.  "Отпусти  меня  только  на
сегодня... А то я больше не могу..." - попросила она.
     Когда пьяную Инессу Донову уложили спать,  Танечка Зотова при-легла  на
сундуке в прихожей, все, кто мог идти, - разбрелись, а кто не мог - залег на
кухне и  в  комнате  Лизы. Пустой осталась  только комната Алисы,  в нее  не
заходили даже самые пьяные...
     Лиза  вошла  в  комнату бабки. Перед зеркалом лежали ее бусы и  пудра в
мятой  коробочке. И вдруг ясно, как будто  бы это происхо-дило  сейчас, Лиза
увидела  поляну Заельцовского парка,  ранней осенью три года назад,  Танечку
Зотову, валяющуюся  в  листьях,  полуголую  Инессу  в распахнутом  клетчатом
пальто и двух шабашников с руками в трещинах, как на больной коже...
     - Я пошел, - заглянул Боря в открытую дверь.
     Лиза обернулась. Он  смотрел на  нее  мутным  своим взглядом в упор, не
отводя  глаз,  и  Лиза  поняла,  что  значит  этот  взгляд. Взгляд ласкового
шабашника из Заельцовского парка.
     - Вот тыґ останься! - сказала ему Лиза.

     - "Вот тыґ останься", - сказала она мне. Я даже сначала не поверил, так
опешил. Ты представь: я и она!
     - Перепало тебе, - сказал осветитель Сережа.
     - Я остался с ней, а что мне не остаться. Она сама навязалась, ее никто
не совращал... Я помог им с  гардеробщицей, как умел, а за все надо платить.
Всегда... Мы с ней прямо на месте гроба... Не знаю, как ей, а мне было не по
себе. Она табуретки даже не отодвинула, прямо на них легла и сапоги  снимать
не стала. Мне-то что, не моя беда... Она мне говорит,  говорит что-то, а  ее
аж всю дергает от отвращения... - закончил он, и лицо его задрожало.

     Лиза звонила в дверь Юговых.
     - Митя, - позвала она ласково. - У меня бабушка умерла. Я ее любила.
     - Слышал, - ответил Димка Югов, слегка приоткрыв дверь.
     - Вчера похоронили...
     - Мать говорила, - отвечал Югов, стирая со щеки  крем для бритья. - Она
сегодня  в магазине пьяную  Зотову  видела. Зотова рассказала, что  вы с тем
актером на табуретках выделывали...
     - Пожалей меня, - попросила Лиза.
     -  Ты  извини,  - сказал Югов Лизе. -  Мать тут пол моет... -  и закрыл
дверь.

     Прошло несколько лет.
     - Ну и чем ты, Лиза, недовольна? - спросила как-то весной Инесса Донова
Лизу.
     - Чем я недовольна, мама?
     - Почему ты такая ходишь?
     - Какая?
     - Равнодушная. Тебе как будто ничего не надо! Ты из-за меня такая, да?
     - Из-за себя...
     - Меня,  Лиза, все равно  не  переделать, а  у тебя будет все!  И слава
другая, не местного масштаба. Ты, главное, на меня не оглядывайся...

     У вокзала на площади сидели цыгане на узлах.
     - Помада, девочки, очки...
     - Очки, помада... - лениво повторяли, прицепив на пояс за дужки дюжи-ну
солнечных очков с  зеркальными  стеклами. Между  узлами  ползали грязноногие
цыганята...
     - Гадать будешь? - спросила молоденькая цыганка, пытливо оглядев Ли-зу.
Цыганка была в платке с блестками. Из-под платка на темный лоб выпала кудря.
     - Не буду, - ответила Лиза.
     - Тогда помаду купи или очки.
     - Отстань, - отмахнулась Лиза.
     - Что встала тогда у наших узлов? Иди давай!
     Вокзал был с высокими сводами, как дворец.
     - Скорый поезд  двадцать три "Новосибирск-Москва" отправляется с первой
платформы первого пути.
     - Пассажирский поезд четыреста семь "Новосибирск-Сухуми" отправляется с
шестой платформы четвертого пути.
     -  Пассажирский поезд семнадцать  "Адлер-Владивосток" задерживается  на
час.
     В буфете за столиком бабка и внук пили кофе с молоком.
     - Жуй давай,  глотай!  - торопила бабка, придерживая  чемодан свободной
рукой.
     За столом напротив  стояли  два постаревших  совсем  алкоголика Витя  и
Вова, пили "Жигулевское" с чебуреками. В центре зала  стоял Ленин по плечи в
золоте, рядом с аптечным киоском. В  аптечном киоске были бинты, гематоген и
пиявки  в трехлитровых  банках. Под Лениным  с  сеткой  и  су-мочкой  сидела
девушка лет двадцати,  в  шапочке  с  отворотом,  с  острень-ким  носиком  и
расплющенной верхней губой.
     - Ой, я вас где-то видела, - сказала она Лизе.
     - Где?
     - Вы ведь не местная, да?
     - Вы перепутали, - сказала Лиза, собираясь уходить...
     - Подождите,  подождите!  - крикнула вдогонку  девушка. - Где тут у вас
Оперный театр?
     Лиза  объяснила. Девушка проворно надела  сумочку через плечо, схватила
сетку с банкой яблочного повидла и побежала за Лизой.
     - Я  тут  уже давно  сижу,  - торопливо рассказывала  она. -  Меня сюда
подружка  взрослая  из  Казахстана  заманила. Сказала,  в  театральное будем
поступать,  в актрисы пойдем!  Мы с ней приехали  в общежитие к ее знакомым.
Два дня там пожили, а на третий она меня бросила. "На вокза-ле, - сказала, -
встретимся  или у Оперного театра, через три  дня..." Уж  я натерпелась в их
общежитии...
     - Так поезжай домой, - сказала Лиза.
     - Далеко больно. В Казахстане. Я сама из Небедаги.
     - Ну ты все равно купи билет и поезжай!
     - У меня денег  совсем  нет,  -  сказала  девушка.  -  Все в  общежитии
ук-рали... А вы гуляете, да? Можно я с вами?
     - Можно.
     -  Меня  Ира  звать,  -  оживилась  девушка.  -  А  у  вас  лицо  такое
доброе-доброе. Я как вас увидела, сразу поняла, что вы меня одну не бросите.
У вас в городе все такое незнакомое...
     - А домой ты не поедешь? - спросила Лиза.
     - Так у меня все  равно денег нет,  -  ответила Ирочка из  Небедаги. Но
потом подумала и сказала: - Поеду, конечно, вот только подружку найду!
     - Ну ладно, - сказала Лиза. - Счастливо тебе найти по-
     дружку!
     -  Вы домой,  да?  - не  унималась Ирочка из Небедаги. - Мне так кушать
хочется. Два дня ничего не ела! А  вы  такая вся добрая, что прямо слов нет!
Давайте  к  вашему дому вдвоем подойдем, и  вы мне хлебушка кусочек на улицу
вынесете...
     Лиза всю дорогу не  могла отвязаться от своей  попутчицы, она торопливо
шла вперед, за  ней чуть позади, отставая где-то на полшага, семенила Ирочка
из Небедаги. Она была ниже Лизы на голову, она вставала на цыпочки, тянулась
к  самому ее  уху  и  что-то торопливо шептала, со стороны казалось,  что-то
очень веселое...
     Когда  они  пришли   на  Ельцовскую,  Ирочка  из   Небедаги   попросила
жалостливо:
     - Я пойду подружку поищу, а у вас сумочку оставлю дома, можно?
     За сумочкой она вернулась ночью, в половине первого.
     - Я не  нашла  подруги, - сказала она и зарыдала, закрывшись руками.  -
Мне негде ночевать!
     - А где ты ночевала раньше? - спросила Лиза.
     - Пусть девочка ночует у нас, - вступилась Инесса Донова.
     Ирочка  из Небедаги с  надеждой  посмотрела в просвет между пальцами на
Инессу Донову.
     - Пусть ночует, - согласилась Лиза.
     -  Где  тут  у  вас ванна?  -  тут же успокоилась  Ирочка. -  А то  я в
об-щежитии  совсем  в душ не ходила.  Боялась. Там мальчики из  театрального
училища дырочки специальные просверлили в стене - подглядывать... Я не знала
сначала, мылась как все...
     Инесса Донова обычно ничему не удивлялась, но тут спросила:
     - Откуда ты, Ирочка?
     -  С цыганами  пришла,  -  крикнула  повеселевшая  Ирочка  из Небедаги,
запираясь в ванной.
     Она вышла через полчаса, завернутая в банное полотенце Инессы.
     - От  вашего  шампуня  челка ну  прямо шелковая, - весело сказала  она,
причесываясь перед зеркалом. - Хорошо вам, прямо в доме  моетесь, а у  нас в
Небедаге - одни бани и фонтаны.
     -  Лиза, разогрей  девочке рисовую кашу,  -  сказала Инесса  и добавила
шепотом: - Она только переночует, а наутро уйдет...
     - Не уйдет, - ответила Лиза.
     Ирочка съела всю кашу и ложкой соскребла остатки со дна.
     - Каша пуховая, - сказала она Инессе. - А  вы тоже такая добрая-добрая,
совсем как ваша дочь!  Берите мое повидло... - и она достала банку из сетки.
-  Оно только сверху заплесневело, надо  ножичком - раз-раз, а потом на хлеб
намазывать...
     Наутро, выходя из комнаты Лизы, Ирочка из Небедаги сказала:
     - Я на твоем столе  машинку печатную  видела, а рядом  стихи лежат.  Ты
поэтесса, да? У нас в  Небедаге поэтов совсем нет. Все поэты пьют. У нас вся
Небедага тоже пьет, только без поэтов. Сама по себе... Пойду подружку поищу,
- сказала она Инессе.
     - До свидания, девочка, - простилась Инесса.
     - Я что-нибудь твое надену, ладно? - сказала Лизе Ирочка из Небедаги. -
А то я такая немодная, а хорошо выглядеть всем хочется!
     - Как? - спросила Лиза, - Разве ты еще вернешься?
     - Но ведь  я  могу и не найти подружку, - ответила Ирочка. - Ваш  город
такой большой... Я вот эту шубку надену цигейковую!
     - Она больше не вернется, - сказала Инесса.
     - Вернется, мама, к тому же она ушла в твоей шубе!
     К ночи Ирочка вернулась.
     - Я шубу отдать, - сказала она жалобно. - Я чужого не возьму. Это  меня
все обманывают...
     - Подружку ты не нашла, - сказала Лиза.
     - Не нашла, - ответила  Ирочка, всхлипывая.- Я на улицу пойду, на лавке
ночевать! Вот, возьмите вашу шубу!
     - Носи на здоровье, - сказала жалостливая Инесса.
     - Значит, можно остаться!

     -  Я  вообще-то  знаешь  чем  живу? -  сказала  наутро  Лизе  Ирочка из
Небедаги. - Я сочиняю стишки и рисую картинки, а потом их продаю!
     - Дорогая  мама! -  сказала  Лиза Инессе. - Твоя  Ирочка  не  ушла. Она
закрылась в моей комнате и  печатает на моей машинке. А когда  я  вхожу, она
кричит, что хочет  побыть одна, а я ей мешаю! Она все  утро  читала мне свои
стихи...
     - Стихи-то у нее хоть хорошие?- заинтересовалась Инесса.
     - Тебе бы понравились, мама! Представь - она приехала из своей Небедаги
и никогда  не видела леса, а здесь - Заельцовский  парк. Она  впечатлилась и
написала много стихов о лесе, потом она увидела пединститут и написала стихи
об институтах...
     Когда  Инесса ушла  выпивать с  Танечкой  Зотовой, Ирочка из  Небе-даги
сказала:
     - Я, Лиза, такая все-таки несчастная!
     - Что случилось, Ирочка?
     - Когда я  закончила десятый  класс,  мы с  одноклассниками  залезли на
крышу  школы  -  попрощаться,  а мальчики  мне сказали: "Встань,  Ирочка, на
край!" Я встала, как они показали, а крыша была мокрая, и я прямо как была -
в выпускном платье с блестками - поскользнулась и упала с четвертого  этажа.
Меня теперь никуда не берут учиться,  а я молодая - мне в институт надо... -
потом она потупилась и добавила: - Ничего, что я сломала твою машинку?
     - Может, лучше вернуться в Небедагу? - осторожно спросила Лиза.
     - Я  лучшей  жизни ищу!  -  крикнула Ирочка. - А  ты  не