Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
цо все стало
темное, то-лько подбородок белел как полумесяц. Он достал из сумки длинные
крюч-ки и полез на столб, и пока он карабкался, обхватив столб своими
железными крючками, у него лопатки под рубашкой так и ходили ходуном, как у
зверя. А Лия Ивановна тоже вывалилась из учительской в гипюровой кофточке,
посмотреть, как свалится электрик. Она кружила вокруг столба и кричала
снизу: "Вам ничего не надо?", и сквозь гипюровые рукава просвечивали лямки
вискозной комбинации. Электрик молчал. Он спускал вниз веревку уборщице
Маше, и она привязывала к концу разные инструменты из его клеенчатой сумки.
И когда он молча спустился и по-шел к своему велосипеду, расставив локти, то
влево кренясь, то вправо, мальчишки кинулись к нему:
- Дяденька, прокатите на багажнике!
Он тогда обернулся на них, и бледный его подбородок за-
дрожал...
- Он хороший был бы, - продолжала портниха, совсем подобрев, - если бы
не завидовал. Его зависть гложет изнутри, как червь. Он все вокруг себя
трогает, везде пытается пальцами наследить... У него стол на кухне, как
хлев, вся клеенка слиплась, и вот он там подушечки оставлял в сахаре. "Вы,
Лида, - говорит, - богатые, у вас много чего в буфете: мешочки с
сухофруктами, коржички разные на блю-дце лежат под стеклом. Мне только руку
протянуть, но я не беру..." "И правильно, - говорю, - Юра, не берешь. Это же
все не твое..." А он мне: "Тогда скажи, почему твой сын жрет мои подушечки?"
- и показывает мне пустое блюдце с крупинками сахара. Я ему: "У нас, Юра,
все свое. Мы не воры!" А он мне: "Не знаю, не знаю" - и высыпал на блюдце из
кулька все оставшиеся конфеты. И вот где-то через час Димка входит в комнату
весь липкий и что-то жует. Я поняла, в чем дело, побить его даже решила. Ты
если хочешь подушечек с повидлом, мате-ри скажи, а не у соседа таскай. И тут
следом Юрка вбегает, дверь ногой распахнул, в руках пустое блюдце. "Он, он
украл!- кричит, весь трясется. - Посмотри, Лида, пасть у твоего засранца вся
синяя!" Я посмотрела - у Димки все небо синее. Юрка не поленился, все
конфеты бритвочкой подпилил и вставил грифель от химического карандаша, он
синеет от воды... Я Димку тогда до синяков порола, но соседа до сих пор
видеть
не могу!
- Ребенок мог отравиться, - сказала Инесса и вспомнила мышь в мо-локе.
- Пальто будет из синего драпа, - сказала Лидия.
- Нам надо навырост, - сказала Инесса, - с запасом.
- Да, - согласилась портниха, - сейчас дети растут быстро...
Лиза проходила в "Красный факел" со служебного входа. Инесса Донова
после спектаклей мыла театральное фойе, а потом - коридор гримерных. Лиза
шла по коридору, актеры-травести курили на подоконниках или на корточках
сидели, прямо на полу. Иногда, сразу же после утреннего спектакля курили
прямо в гриме. Женщины с крашеными волосами, с накладными носами из
поролона, на щеках - по два кружочка красной краски, в плюшевых юбках или
так же нарумяненные, но в сбившихся кепках Гавроша и в коротеньких
штанишках. Из года в год, хоро-шо или плохо, в зависимости от способностей,
они притворялись детьми на утренних спектаклях, и все твердили одни и те же
слова ложно-детскими голосами, и так уже затвердили, что невольно повторяли
в настоящей жизни и медленно старились. И когда Инесса Донова курила с
актерами, ее тягучий рыдающий голос особенно был слышен среди их звенящих,
детских. Иногда по долгой просьбе Инессы Доновой тоненько пела Танечка
Зотова:
Месяца свет озаряет
Темный кладбищенский двор,
А над могилою плачет-рыдает
Старый отец-прокурор.
Когда приходила Лиза, она звонко подхватывала последние слова купле-та,
а если Инессы не было, спрашивала:
- А где мама?
И звонкие голоса актеров-травести становились фальшивыми рядом с ее
настоящим. Лиза уходила искать мать, Инесса грохотала шваброй об пол этажом
ниже, актеры-травести провожали Лизу долгими взглядами муж-чин, долгими
взглядами прозрачных серых глаз в сетке тонких морщин на веках. И если бы не
морщины и не их уже оплывшие тела, они бы казались издалека немного старше
Лизы. Они смотрели ей вслед и переговаривались между собой звенящими, чуть с
хрипотцой, голосами подростков, подстраиваясь под ее легкие шаги. Лицо ее
обещало стать редко красивым, и уже сейчас в размягченных совсем по-детски
чертах угадывалась будущая красота.
- Посмотрим, что вырастет, - говорили они вслед, выдыхая сигаретный
дым, и в мутном синеватом дыму на мгновение показывался настоящий возраст
лица.
Когда Инесса Донова пила с актерами, черты их лиц размягчались, и они
походили то совсем на детей с нарисованными тенями вокруг глаз, то на пьяных
карликов из цирка. Инесса Донова, пьяная за три глотка, читала свои стихи
или рассказывала рыдающим, рвущимся голосом:
- Когда доченька моя родилась, я долго думала, какое дать ей имя. Мать
красиво предложила назвать - Ева. Сначала я согласилась, но потом подумала:
"Вот меня Инесса зовут, красиво, а к фамилии не подходит. Мать моя - Алиса,
тоже красиво, но с фамилией не вяжется. Я та-кое всегда слышу, ведь я же -
поэт. Стала бы она - Ева Донова. Лучше, конечно, звучит, чем у нас с
матерью, но я подумала: "Назову Евой, а вдруг девочка будет некрасивая...",
и мы выбрали имя попроще...
Был вечер на Ельцовской. Только что кончился дождь, летний ве-чер.
Сирень разрослась в саду, ветки свесились в комнату и выгоревшие соцветья
осыпались на деревянный пол. Лиза сидела в углу на кровати, на подоконнике
горела ночная лампа, и на свет слетались сероватые ночные мотыльки. На стене
над кроватью высвечивался желтый круг от лампы, и в кругу - черная тень
Лизы, а самой Лизы почти не видно. "Если лампа сейчас упадет и разобьется, -
думала Лиза, глядя, как лампа качается на самом краю подоконника, - будет
пожар, а я буду сидеть здесь, в углу, я вообще шевелиться не буду, словно
меня нет, и огонь меня не достанет..." Потом она устала смотреть на лампу и
вспомнила, как утром, в сквере за цирком, фотограф снимал циркачку с
султаном на голове на скамейке между двумя фонарями; они были как картонные
фонари из декораций, белые с тусклой лампочкой наверху, но вечером светили
ярко. Циркачка с султаном держала рыжую колли на поводке, и было так жарко,
что шерсть колли отливала красным. Потом с колли фотографировались два
пионера, и под конец - два старика в пиджаках с орденами. Фотограф не
разрешал гладить колли, а если она отказывалась сниматься - бил ее палкой.
- Ты думаешь, она спит? - ворвалась Алиса в комнату.
- Кто? - не поняла Лиза.
- Инесса, мать твоя, думаешь спит! - кричала Алиса. От темноты белки ее
глаз покраснели. - Она только что пришла, пьянехонька, рухнула на кровать и
притворилась спящей!
- Ой, бабушка, у тебя опять давление! - сказала Лиза. - Глаза совсем
красные!
- Убери лампу с подоконника, - ответила Алиса. - Она разобьется, и
будет пожар!
В саду пробиралась мокрая после дождя Антонина. Ситцевое платье всю ее
облепило. Оно потемнело от воды. Раздвигая клюкой кусты бузины, она шла на
свет. Она щурилась в темноте, и мокрые ветки бузины хлестали ее по лицу.
Лицо у нее было бледное, цвета просыпанной муки. У длинных губ по краям
тянулись две складки, поэтому казалось, что щеки ее висят, как два мешочка с
творогом. По щекам ее стекали струйки дождя. Бледное ее лицо было все в
мелких веснушках, веснушки были глубокие, как следы от града. Стоптанные
туфли промокли, она припадала на больную ногу и думала, раздвигая мокрые
ветки: "Ничего, вон ихнее окно светится, еще немного осталось... Не зря
иду", - и успокаивалась.
- Видела сегодня, - крикнула она в окно Лизы, - Инессу видела сегодня
на автобусной остановке! Прямо у театра! У руки с факелом! Она ур-ны
переворачивала и бутылки вытаскивала, и вся такая липкая была, такая
грязная, что я бы с ней рядом не пошла! Она у остановки присела, стала
деньги выпрашивать. "Я, - говорит, - дочери пальто шью, платить нечем!"
Алиса Донова выглянула в окно и увидела внизу седую голову Антонины с
залысинами, розовыми, как пятки младенца.
- Хватит позорить мою дочь! - строго сказала Алиса. - Седая ведь уже, а
все по чужим садам лазаешь!
- На себя посмотри! - отозвалась Антонина снизу. - Вся улица пом-нит,
как ты в молодости гуляла, а сейчас порядочной прикидываешься...
- Убери, Тоня, свои руки с моего подоконника, - надменно ответила
Алиса, закрывая створку окна.
Когда Антонина наконец ушла и Алисе удалось закрыть обе створки, Лиза
сказала:
- Мама говорит, что ругать Тоньку - ниже нашего достоинства, ты поэтому
ее не ругала?
- Нет, деточка, у меня голова к вечеру разболелась!
По стеклу сползал ночной мотылек.
- Я вижу изнанку твоих крыльев! - сказала вдруг Алиса, разглядывая
мотылька через стекло. - Изнанку крыльев, лапки и живот!
- Ой, бабушка!- ахнула Лиза. - Ты опять за старое! У тебя давление,
давай вызовем врача!
- Не беспокой их, девочка, - ответила Алиса, посмотрев на Лизу с
нежностью.- Сами справимся!
Когда у Алисы поднималось давление, она с проклятиями отвер-гала
врачей, клеила на шею горчичник и давила клюкву в чай от давления...
Осенью все пришли после лета как были, во второй класс, и только Димка
Югов пришел выше всех на голову. Он загорел так глубоко, что загар его стал
с белым налетом, с зимней изморозью. Он смот-рел на всех сверху, на бледных
незагорелых детей.
- Я у бабушки был в деревне все лето. У нее дом двухэтажный. Я прыгал с
крыши в сено. Она мне зонтик свой отдала, чтобы лучше прыгать, чтобы он был
как парашют. У нее дом - с нашу школу, и я летел вниз, прямо в сено...
А потом в класс вошла Лия Ивановна в зеленом платье из панбархата, с
камеей на груди. Она осмотрела весь класс небольшими глазками в мутном
туманце, а Югова пощупала за плечо.
- Ты, Югов, совсем прямо стал, - сказала она, - самый высокий...
На перемене Югов рассказывал про лето:
- Там парни на танцы ходили. Один меня все время на мотоцикле катал. Я
у них там за своего был, потому что я из города. Там зимой, говорят, совсем
учиться не надо, у них там по два урока каждый день. Я бы из окна с зонтиком
прыгал, прямо в сугроб...
За Юговым ходили толпой, жадно слушая про лето.
- Я вот как загорел, - говорил Югов, сравнивая свою руку с чужими
бледными.
- Я, между прочим, уже давно хочу спрыгнуть с зонтиком, - сказала
небольшая Женя Клуцкая с колечком на мизинце. Лиза заволновалась. - У моей
бабушки есть черный зонт и черные калоши, - продолжала не-высокая Клуцкая с
покатой холкой и выстриженными пейсами.- У этого зонта деревянная ручка и
большое золотое кольцо. Он стоит у бабушки за шкафом...
Ручки у Клуцкой были совсем маленькие, когда она рассказывала про зонт,
она держала пальцы паучком. На мизинце поблескивало колечко.
- Давай вместе прыгнем, - попросила Лиза Донова, глядя на колечко
Клуцкой.
- Не знаю, не знаю, - покачала Клуцкая кудрявой головой. - Зонтик мой!
Потом Клуцкая заболела на неделю, а Югов все рассказывал про лето, но
слушали его уже почти равнодушно, и загар его совсем побледнел.
- Однажды я бровь в деревне рассек, когда в сено прыгал...
И Лиза даже потрогала шрам.
Однажды пришел отец Клуцкой. Он был кудрявый, с таки-ми же пейсами, с
цеплячьей ниткой усов над небольшим кривящимся ротиком. Лиза подумала, что,
наверное, Женю Клуцкую переводят в другую школу, потому что в этой она была
круглая двоечница, и еще - ей было сложно на физкультуре. Она бежала с
пейсами на щеках в белой майке и черных трусах позади всего класса,
подернутая жирком, у нее начи-налась одышка. "Меня скоро переведут совсем в
другую школу, - картаво говорила она, - специальную. Там все будут такие,
как я. А физ-культуры вашей там не будет совсем!"
- Женя больше не будет у вас учиться, - сказал отец Клуцкой. - Когда
никого не было дома, она выпрыгнула с зонтиком из окна. Зонтик вывернулся, и
она разбилась насмерть. Мы живем на четвертом этаже.
- Так вот в чем дело, Югов, - процедила Лия Ивановна, протирая камею. -
Ты всем нам врал про отдых в деревне. Мы верили. Твое хвастовство стало
причиной смерти моей ученицы... Ты убийца!
Все обернулись на Югова, совсем позабыв про Клуцкую и про ее отца.
Высокий, он сидел в самом углу, на последней парте, под портре-тами
пионеров-героев. Лия Ивановна специально пересадила его в глубь класса,
чтобы он не закрывал доску детям пониже, и зрение Югова стало портиться.
- Что ты скажешь, Дима, в свое оправдание? - спросила Лия Ивановна,
растягивая губы, тонкие, как две резиновые трубки. - Что ты скажешь? -
крикнула она.
Но Югов только щурился в ответ, как от слишком яркого света, и пытался
улыбнуться, сдерживая слезы...
- Не смей улыбаться, Югов! - кричала Лия Ивановна, дрожа от бешенства.
- Ты не достоин сидеть под портретами героев! Ты преступник! А перед этими
ребятами нужно стоять на коленях!
Отец Клуцкой смотрел на Югова, на портреты пионеров-героев, в нем не
было злобы, была только печаль. А Лиза думала, как горбоносая Женя Клуцкая с
кудрявой головой, похожая на черного барашка, лежит в гробу под нарядным
гипюровым покрывалом. На щеках у нее пейсы, на мизинчике - тонкое колечко, а
в углу стоит черный зонтик с деревянной ручкой и сломанными спицами...
Когда осенью совсем похолодало, про Клуцкую забыли и стали проходить
таблицу умножения. Лиза в первый раз надела теплое пальто. Пальто было
жидко-синим, с цигейковым воротником и пластмассовыми пуговицами. По размеру
пальто больше подходило небольшой Инессе, чем совсем маленькой Лизе. Танечка
Зотова из "Красного факела" подарила Лизе шапку, тоже цигейковую, с
небольшими серыми залысинами.
- Что грустишь, плешивая? - звонко спрашивал повеселевший Димка Югов,
пробегая мимо в аккуратненькой шубке.
- Пальто, конечно, не очень красивое, - успокаивала Инесса. - Но зато
ты в нем не мерзнешь!
- Мерзну! - не соглашалась Лиза.
- Оно на ватине, дура!
- У меня мерзнет спина. Особенно лопатки!
- Не капризуй, Лизонька! - подхватила Алиса. - Пальто, конечно, не
Париж, но теплое. Что есть, то есть!
Но тут Инесса Донова торопливо ощупала подкладку. Ее смуглые пальцы
пробежали по синему драпу так быстро, как будто бы по стволу пронеслась
небольшая бурая белка.
- Моя девочка права, как всегда, - заключила Инесса Донова. - Ватин
оборвался и опал в подол, поэтому у нее мерзла спина и пальто так девочку
полнило...
- У нас хороший дружный класс, - говорила Лия Ивановна на школьных
собраниях. - Но есть два бельма. Первое - Югов, потому что он убийца,
правда, прямых улик против него нет. Второе - Донова, ее мать позорит весь
район. Она просит милостыню у магазина и у церкви. Она ходит в церковь, а
ведь для современного человека Бог - это отсталость! Она, говорят, пишет
стихи. Я в это не верю, но недавно мне показали книжку с фотографией...
В октябре Лия Ивановна уехала на минеральные воды.
- Ваша учительница уехала в Трускавцы, - сказала пионервожатая Люда. -
Лечить нервы... - и, помолчав, добавила: - От вас!
Весь месяц во втором "Б" вели уроки разные учителя, у которых случалось
вдруг "окошко".
Лиза Донова сказала с надеждой:
- Она на курорте нервы вылечит и приедет шелковая...
- Хорошо бы, - размечтался Димка Югов.
И они стали ждать приезда Лии Ивановны. Но когда Лия Ивановна вернулась
из Трускавцов, с минеральных вод, то, увидев Лизу Донову и Югова рядом с
ней, не могла проораться...
- Нормальная у меня фамилия! - отругивалась на остановке Антонина
Взвизжева. - Хорошая! Всем понятная! То ли дело - Доновы!
По мостику через Ельцовку Лиза ходила в новый жилмассив, в универмаг в
отдел игрушек. Она рассматривала пластмассовые лейки, совки с деревянными
ручками, жестяные ведерки с рисунком на боку. Рядом, полкой выше, сидели
розовые резиновые куклы в синих платьях и с сеточкой на волосах; деревянные
кроватки для них, пластмассовая посуда, маленькие совсем вилочки
пластмассовые и ножи для кукольных ручек, тарелки для маленьких пирожных -
весь комплект - пятнадцать коп. Лиза ходила после школы почти каждый день в
отдел игрушек рассматривать кукол. Она часто встречала мать Димки Югова, та
все покупала машины в отделе для мальчиков. Мать Димки Югова издалека
узнавала Лизу по огромному жидко-синему пальто с цигейковым воротником и
отводила глаза. "Еще здороваться начнет, - думала. - Прямо здесь, в
магазине, а все скажут, что я с ее матерью знаюсь..."
- Набор солдат выбейте и грузовик с ключиком, - лезла она в кассу без
очереди.
Однажды, проходя мимо отдела рубашек, Лиза увидела печального отца Жени
Клуцкой. Он склонился над витриной, рассматривая пуговицы. Он был
по-прежнему бледен, с пейсами на щеках из-под серой шляпы. "Ему уже не нужно
ходить в отдел игрушек", - подумала Лиза, загрустив.
Инесса Донова спросила Алису:
- Куда Лиза каждый день ходит после школы?
- Шляется где-нибудь, - ответила Алиса, высыпая на вату остатки пудры
"Лазурь".
- Ты все красишься, а сама дома сидишь, - заныла Инесса. - Никто тебя в
красоте твоей не видит...
- А ты в "Красном факеле" все деньги пропиваешь!
- Я за Лизу волнуюсь. Ее долго нет!
- Придет сейчас твоя Лиза!
- Она каждый день задерживается! Встречаться с кем-нибудь стала! - ныла
Инесса.
- С кем? - не поняла Алиса.
- Ну с кавалером каким-нибудь...
- Дура ты, Инесса, сколько тебя знаю - все дура! Лиза - не мы с тобой!
Ей девять лет!
- Дай пятнадцать копеек! - крикнула Лиза, входя в комнату.
- Где ты была? - спросила Инесса.
- В магазине! Игрушки смотрела. Посудку для кукол хочу купить!
Инесса посмотрела на наряженную Алису. Алиса кивнула:
- Дай девочке, что она просит! У ребенка должны быть игрушки!
Лиза прибежала к "Универмагу" за пять минут до закрытия. У вхо-да в
"Универмаг" продавали пирожки с рисом и вафельное мороженое. Пирожки
заворачивали в бумагу, и она становилась прозрачной от жир-ных пятен.
- Мы тебя знаем, - вышли трое из очереди. Двое были алкоголики с
Ельцовской, лица третьего Лиза не видела, он стоял позади других.
- Хорошо, привет! - торопливо поздоровалась Лиза. - Но мне некогда.
Магазин закроется через пять минут...
- Мы тебя раньше с матерью у церкви часто видели, ты под стол пеш-ком
ходила, - сказал первый, повыше, в ватнике.
- Мы напротив трубы рыли, - подхватил второй в болоньевой куртке с
синим мехом. - А вы у ограды сидели и крестились. Ты не умела, тебя мать
учила. Мы всегда вам с Инессой подавали, ее все знают, весь район...
Над входом в "Универмаг" висели огромные часы, Лиза видела, как большая
стрелка медленно ползет к семи.
- Если вы ругать меня, - сказала Лиза, - то мне не стыдно.
- А еще пионерка! - сказал третий, но Лиза опять не увидела его лица.
- Мы не ругать, - сказал тот, что в телогрейке.
- Нет, не ругать, - подхватил второй, в куртке с клочковатым мехом. -
Мы тебя давно знаем! Мы тебе в булочной батончики "Шалунья" покупали, а
матери твоей портвейн наливали и "Столичную".
- Мы не лезли, что вы в церковь ходите! Каждому свое! - сказал первый,
в телогрейке, заискивая.
А Лиза все пыталась заглянуть им за спины, чтобы р