И тут, словно этот вопрос привел женщину в еще больший ужас,  чем  нож,
она издала третий страшный крик.
     Меж тем от  шоссе  подходили  ночные  пешеходы,  и  Авенариус  допустил
роковую ошибку. Вытащи он снова нож и начни им яростно размахивать,  женщина
бы опамятовалась от оцепенения и бросилась бы наутек, увлекая за собой  всех
случайных прохожих. Но он решил вести себя так, будто ничего не случилось, и
повторил спокойным голосом:
     - Не могли бы вы мне сказать, который сейчас час?
     Увидев,  что  к  ней  приближаются  люди,  а  Авенариус  не  собирается
причинять ей никакого вреда, она вдруг издала четвертый дикий крик, а  потом
принялась жаловаться всем, кто только мог слышать ее:
     - Он замахнулся на меня ножом! Он хотел меня изнасиловать!
     Жестом, выражавшим полнейшую невиновность, Авенариус развел руками:
     - Я хотел только одного, - сказал он, - узнать, который час.
     От маленькой группки, собравшейся вокруг, отделился человечек  в  форме
полицейского.  Поинтересовался,  что  происходит.  Женщина  повторила,   что
Авенариус хотел ее изнасиловать.
     Маленький полицейский робко приблизился к Авенариусу, который  во  всей
своей величественной высоте вытянул руку вперед и сказал могучим го лосом:
     - Я профессор Авенариус!
     Эти слова и достойная манера, в какой они были высказаны, произвели  на
полицейского  сильное  впечатление;  казалось,   он   предложит   окружающим
разойтись, а Авенариусу даст спокойно удалиться.
     Однако женщина, как только улетучился страх, стала агрессивной:
     - Да будь вы хоть  профессором  Капилляриусом,  -  кричала  она,  -  вы
угрожали мне ножом!
     Из дверей ближайшего дома вышел мужчина. Он шел странным  шагом,  точно
сомнамбула, и остановился в тот момент,  когда  Авенариус  объяснял  твердым
голосом:
     - Я не сделал ничего, только спросил у этой дамы, который час.
     Женщина, словно чувствуя, что Авенариус своим достоинством  завоевывает
симпатию окружающих, крикнула полицейскому:
     - У него нож под пиджаком! Он спрятал его  под  пиджак!  Огромный  нож!
Обыщите его.
     Полицейский пожал плечами и сказал Авенариусу  почти  что  извиняющимся
тоном:
     - Не были бы вы так любезны расстегнуть пиджак?
     Авенариус не двигался. Но потом сообразил,  что  не  может  ослушаться.
Расстегнув не спеша пиджак, он распахнул его  так,  что  все  могли  увидеть
замысловатую систему ремней, обхватывающих его грудь, и  ужасающий  кухонный
нож, подвешенный на них.
     Люди вокруг ахнули от изумления, а  сомнамбулический  мужчина  меж  тем
приблизился к Авенариусу и сказал ему:
     - Я адвокат. Если вам понадобится моя помощь,  вот  моя  визитка.  Хочу
сказать вам лишь одно. Вы совершенно  не  обязаны  отвечать  на  вопросы.  С
самого начала следствия вы можете потребовать присутствия адвоката.
     Авенариус принял визитку и сунул ее в карман. Полицейский  схватил  его
за руку и повернулся к людям:
     - Разойдись! Разойдись!
     Авенариус не сопротивлялся. Он понял, что арестован. После того как все
увидели огромный кухонный нож, подвешенный  на  его  животе,  уже  никто  не
проявлял к нему ни малейшего признака симпатии.  Он  повернулся  к  мужчине,
который назвал себя адвокатом и вручил ему свою визитку. Однако тот уже стал
удаляться; не оглядываясь, он направился к одной из припаркованных машин  и,
подойдя, сунул в замок ключ. Авенариус еще увидел,  как  мужчина  отошел  от
автомобиля и склонился к колесу.
     В этот момент полицейский, сильно сжав Авенариусу руку, потащил  его  в
сторону. Мужчина у автомобиля вздохнул: -  О  Боже!  -  и  весь  затрясся  в
рыданиях.

19

     Всхлипывая, он взбежал наверх в квартиру и помчался к телефону.  Набрал
"такси". В трубке  зазвучал  необыкновенно  сладкий  голос:  "Такси,  Париж.
Пожалуйста, наберитесь терпения и ждите у  теле  фона...",  затем  в  трубке
раздалась музыка, веселое пение  женских  голосов,  барабанный  бой;  спустя
долгое время  музыка  прекратилась,  и  снова  сладкий  голос  попросил  его
подождать у телефона. Ему хотелось заорать, что  он  не  в  силах  терпеливо
ждать, потому что у него умирает жена,  но  он  понимал,  что  нет  никакого
смысла кричать, поскольку голос, который с  ним  разговаривает,  записан  на
кассету и его протесты не будут  услышаны.  Потом  снова  раздалась  музыка,
поющие женские голоса, покрикивания, барабанный бой, а спустя  долгое  время
он на конец услыхал живой женский голос, о чем сразу же догадался  по  тому,
что голос этот был уже не сладким, а весьма неприятным и нетерпеливым. Когда
он сказал,  что  ему  нужно  такси,  чтобы  отвезти  его  за  несколько  сот
километров от Парижа, голос  мгновенно  оборвал  его  отказом,  а  когда  он
попытался объяснить, что такси позарез ему необходимо, в его ухо  уже  снова
ударила веселая музыка, барабанный бой,  поющие  женские  голоса,  а  спустя
долгое время сладкий голос с кассеты снова попросил его терпеливо  подождать
у телефона.
     Он  положил  трубку  и  набрал  номер  своего  ассистента.  Но   вместо
ассистента на  другом  конце  провода  раздался  его  голос,  записанный  на
автоответчик: шутливый, кокетливый голос, искаженный улыбкой:  "Пре  красно,
что наконец-то вы вспомнили  обо  мне.  Вы  даже  не  представляете,  как  я
огорчен, что не могу поговорить  с  вами,  однако  оставьте  мне  ваш  номер
телефона, по возможности я с радостью позвоню вам..."
     - Кретин, - сказал Поль и повесил трубку.
     Почему Брижит нет дома? Почему так долго нет ее дома, говорил он себе в
сотый раз, отправляясь в ее комнату посмотреть, не пришла ли она, хотя  было
совершенно исключено, чтобы он не расслышал ее шагов.
     К кому еще можно обратиться? К Лоре?  Она,  конечно,  с  радостью  даст
машину, но станет настаивать на том, чтобы поехать с ним; а именно этого  он
и не хотел: Аньес разошлась с сестрой, и Поль не  хотел  идти  наперекор  ее
воле.
     И тут он вспомнил о Бернаре. Причины, по  которым  он  перестал  с  ним
общаться, показались ему вдруг до смешного мелкими.  Он  набрал  его  номер.
Бернар был дома.
     Поль попросил дать ему машину; Аньес попала в  автокатастрофу;  звонили
из больницы.
     - Я тотчас приеду, - сказал Бернар, и Поля обдала волна большой любви к
старому другу. Его потянуло обнять его и поплакать у него на груди.
     Теперь он радовался, что Брижит нет дома. Только бы она не приехала,  и
он мог бы поехать к Аньес один. Вдруг все исчезло,  свояченица,  дочь,  весь
мир, остались только он и Аньес; ему не хотелось, чтобы с  ними  был  кто-то
третий. Он был уверен, что Аньес умирает. Если бы ее состояние не было столь
отчаянным, ему не звонили бы из провинциальной больницы среди ночи. Он думал
теперь лишь о том, чтобы застать ее в живых. Чтобы еще поцеловать ее. Он был
просто  одержим  желанием  поцеловать   ее.   Он   жаждал   этого   поцелуя,
заключительного, последнего, каким  он  поймал  бы,  как  сачком,  ее  лицо,
которое быстро исчезнет, оставив ему по себе лишь воспоминания.
     В ожидании Бернара он принялся наводить порядок на письменном  столе  и
тут же поразился, как он может в такую  минуту  заниматься  столь  пустячным
делом. Какое это имеет значение, убрано на столе или нет? И почему он только
что на улице вручил свою визитку незнакомому человеку? Но он  никак  не  мог
остановиться: складывал книги на одну  сторону  стола,  комкал  конверты  от
старых писем и бросал их в корзину. Он осознавал, что именно так ведет  себя
человек, когда  случается  беда:  как  сомнамбула.  Инерция  каждодневноести
стремится удержать его в колее жизни.
     Он посмотрел на часы. Из-за проколотых шин он потерял  около  получаса.
Поторопись, поторопись, говорил он про себя Бернару, только бы  Брижит  меня
здесь уже не застала, только бы мне одному  поехать  к  Аньес  и  только  бы
доехать вовремя.
     Но ему не повезло. Брижит  вернулась  домой  за  минуту  до  того,  как
приехал Бернар. Оба бывших друга обнялись, Бернар отправился домой, а Поль с
Брижит сели в ее автомобиль. Машину он вел сам, выжимая предельную скорость.

20

     Аньес видела фигуру девушки, торчавшую посреди  дороги,  фигуру,  резко
высвеченную мощными прожекторами, с раскинутыми руками, как в  балетном  па,
это было подобно появлению танцовщицы, опускающей занавес в конце спектакля,
ибо затем уже не  было  ничего,  и  от  всего  предыдущего  зрелища,  тотчас
забытого, остался лишь этот последний образ. Затем была уже одна  усталость,
усталость такая безмерная, словно глубокий колодец, и потому сестры и  врачи
полагали, что она впала в  беспамятство,  тогда  как  она  воспринимала  все
вокруг и с удивительной ясностью осознавала свое умирание. Она даже способна
была чувствовать легкое удивление оттого, что не испытывает никакой  печали,
никакого сожаления, никакого ощущения ужаса, ничего такого, что до  сих  пор
соче талось у нее с понятием смерти.
     Потом она увидела склонившуюся над ней медсестру  и  услышала,  как  та
шепчет ей:
     - Ваш муж уже в дороге. Приедет к вам. Ваш муж.
     Аньес улыбнулась. Но почему она улыбнулась? Что-то  вспомнилось  ей  из
забытого представления: да, она замужем. А потом возникло и имя:  Поль!  Да,
Поль. Поль. Поль. То была улыбка внезапного свидания  с  утраченным  словом.
Как если бы вам показали медвежонка, которого вы не видели пятьдесят лет,  и
вы бы узнали его.
     Поль, говорила она про себя и улыбалась. Эта улыбка так и  осталась  на
ее губах, хотя она уже опять забыла, что ее  вызвало.  Она  устала,  все  ее
утомляло. Особенно не было сил выносить чужой взгляд.  У  нее  были  закрыты
глаза, дабы  никого  и  ничего  не  видеть.  Все,  что  происходило  вокруг,
обременяло ее, мешало ей, и она мечтала, чтобы не происходило ничего.
     И тут снова вспомнила: Поль. Что говорила ей сестра?  Что  он  приедет?
Воспоминание о забытом спектакле, чем была ее жизнь, внезапно  стало  яснее.
Поль. Поль приедет! В эту минуту она страстно, горячо пожелала, чтобы он уже
не увидел ее. Она устала и не  хотела,  чтобы  кто-то  смотрел  на  нее.  Не
хотела, чтобы Поль смотрел на нее. Не хотела, чтобы он видел  ее  умирающей.
Ей надо поспешить умереть.
     И в последний раз повторилась основная ситуация ее жизни: она  бежит  и
кто-то преследует ее. Поль преследует ее. И теперь в  руке  у  нее  нет  уже
никакого предмета. Ни щетки, ни гребня, ни  ленты.  Она  обез  оружена.  Она
нагая, разве что в больничной  белой  рубахе.  Она  очутилась  на  последней
финишной прямой, где ей уже ничто не поможет, где она может положиться  лишь
на быстроту своего бега. Кто окажется быстрее? Поль или она? Ее  смерть  или
его приезд?
     Усталость стала еще глубже, и у Аньес было  ощущение,  что  она  быстро
удаляется, словно кто-то тянул назад ее постель. Открыв глаза,  она  увидела
сестру в белом халате. Какое у нее было лицо? Она не различа  ла  его.  И  в
памяти всплыли слова: "Нет, там нет лиц".

21

     Когда Поль с Брижит подошли к койке, он увидел тело, прикрытое целиком,
вместе с головой, простыней. Женщина в белом халате сказала им:
     - Она умерла четверть часа назад.
     Краткость промежутка, отделившего его от мгновения, когда она была  еще
жива, совсем растравила его отчаяние. Он  разминулся  с  нею  на  пятнадцать
минут. Разминулся на пятнадцать  минут  с  содержанием  своей  жизни,  вдруг
оказавшейся прерванной, бессмысленно обрубленной. Казалось ему, что все  эти
годы, которые они прожили вместе, она никогда не была по-настоящему его,  он
не имел ее; и что для того, чтобы сейчас завершить и  закончить  историю  их
любви, ему недостает последнего поцелуя; последнего поцелуя, чтобы еще живой
удержать ее сво ими губами, чтобы сохранить ее на своих губах.
     Женщина в белом  халате  отогнула  простыню.  Он  увидел  родное  лицо,
бледное, красивое и все же совершенно иное:  ее  губы,  хотя  все  такие  же
мягкие, прочерчивали линию, какой он  никогда  не  знал.  На  ее  лице  было
выражение, которого  он  не  понимал.  Он  не  в  силах  был  наклониться  и
поцеловать ее.
     Брижит рядом расплакалась и, сотрясаясь в рыданиях, приникла головой  к
его груди.
     Он снова посмотрел на Аньес: эта странная улыбка, которой он никогда не
видел  у  нее,  эта  незнакомая  улыбка  на  лице  с  закрытыми  веками   не
принадлежала ему, она принадлежала кому-то, кого он не знал,  и  говорила  о
чем-то, чего он не понимал.
     Женщина в белом халате резко схватила Поля за руку;  он  был  на  грани
обморока.


     Часть 6. Циферблат

1

     Ребенок, появившись на  свет,  сразу  же  начинает  сосать  материнскую
грудь. А как только мать отнимет его от груди, начинает сосать палец.
     Когда-то Рубенс спросил одну даму: "Почему вы позволяете вашему сыночку
сосать палец? Ему ведь уже десять лет!" Дама возмутилась: "А  вы  бы  хотели
запретить ему это? Так продлевается связь с материнской грудью!  Не  хватает
еще нанести ему травму!"
     Таким образом, ребенок сосет палец до тех пор, пока  в  тринадцать  лет
гармонично не заменит его сигаретой.
     Когда  впоследствии  Рубенс,  занимаясь   любовью   с   этой   матерью,
отстаивавшей право своего недоросля сосать  палец,  положил  ей  собственный
палец на губы, она, слегка поводя головой, начала лизать его. Закрыв  глаза,
она воображала себе, что ее любят двое мужчин.
     Этот маленький эпизод стал  для  Рубенса  значительной  вехой,  ибо  он
открыл способ тестирования женщин: положив им на губы палец,  наблюдал,  как
они реагируют на это. Те, что лизали  палец,  были,  вне  всякого  сомнения,
склонны к коллективной любви. Те, что оставались к пальцу безразличны,  были
безнадежно глухи к порочным соблазнам.
     Одна  из  женщин,  в   которой   он   "проверкой   пальцем"   обнаружил
оргиастические  наклонности,  по-настоящему  любила  его.   После   любовной
близости она взяла его палец и неловко поцеловала, что  означало:  теперь  я
хочу, чтобы твой палец снова стал пальцем, и я счастлива, что  после  всего,
что я воображала себе, я здесь с тобой совершенно одна.
     Превращения пальца. Или: как вращаются стрелки по циферблату жизни.

2

     Стрелки  на  часовом  циферблате  вращаются  по  кругу.   Зодиак,   как
изображает его астролог, тоже имеет форму циферблата. Гороскоп - это часы. И
верим мы или не верим предсказаниям  астрологии,  гороскоп  -  это  метафора
жизни, заключающая в себе великую мудрость.
     Как изобразит ваш гороскоп астролог? Он сделает  круг,  образ  небесной
сферы, и разделит его на двенадцать частей, представляющих отдельные  знаки:
Овен, Телец, Близнецы и так  далее.  Затем  в  этот  круг-зодиак  он  впишет
графические знаки Солнца, Луны и семи планет точно  туда,  где  эти  светила
стояли в момент вашего рождения. Это  так  же,  как  если  бы  он  вписал  в
циферблат курантов, равномерно разделенный на двенадцать часов, еще и другие
девять  цифр,  размещенные  неравномерно.  По  циферблату  вращаются  девять
стрелок: это опять же Солнце, Луна и планеты, но такие, какие  действительно
вращаются по небесному своду в течение вашей жизни.
     Каждая планета-стрелка оказывается во все новых и  новых  отношениях  с
планетами-цифрами, этими неподвижными знаками вашего гороскопа.
     Неповторимое сочетание светил в момент вашего рождения - это постоянная
тема вашей  жизни,  ее  алгебраическое  определение,  оттиск  пальцев  вашей
индивидуальности;  планеты,  застывшие  на  вашем  гороско  пе,  создают  по
отношению друг к другу углы, чья  величина,  выраженная  в  градусах,  имеет
определенное значение  (негативное,  позитивное,  нейтральное):  представьте
себе, что между вашей возлюбленной Венерой и вашим агрессивным Марсом весьма
напряженные  от  ношения;  что  воздействие  Солнца,  олицетворяющего   вашу
личность, усилится благодаря совпадению с энергичным и жаждущим  приключений
Ураном; что сексуальность, символизированная  Луной,  обострена  неис  товым
Нептуном, и  все  в  таком  духе.  Но  на  протяжении  своего  пути  стрелки
движущихся планет будут касаться неподвижных точек гороскопа и  приводить  в
действие (ослаблять, усиливать,  подвергать  опасности)  различные  элементы
вашей жизненной темы. Такова жизнь: она не похожа  на  плутовской  роман,  в
котором героя от главы к главе подстерегают все новые и  новые  события,  не
имеющие никакого  общего  знаменателя.  Она  похожа  на  сочинение,  которое
музыканты называют темой с вариациями.
     Уран движется по небесному своду сравнительно медленно.  Проходит  семь
лет, пока он преодолеет один знак. Предположим,  что  сейчас  он  в  драмати
ческом отношении с неподвижным Солнцем вашего гороскопа (допустим, под углом
в 90 градусов): вы переживаете трудный период; через двадцать один  год  эта
ситуация повторится (Уран по отношению к вашему Солнцу будет под углом в 180
градусов, что имеет столь же пагубное значение),  но  это  повторение  будет
лишь кажущимся, ибо в то самое время,  когда  ваше  Солнце  будет  атаковано
Ураном, Сатурн на небесном  своде  будет  пребывать  в  таком  гармоническом
отношении к вашей Венере, что гроза пройдет мимо вас, будто на цыпочках. Это
так, как если бы к вам вернулась прежняя болезнь, но переболели бы вы  ею  в
сказочной лечебнице, где вместо нетерпеливых сестер работают ангелы.
     Казалось бы, астрология учит нас фатализму: от своей судьбы не уйти! На
мой взгляд, астрология (заметьте, астрология как метафора жизни)  говорит  о
чем-то куда более утонченном: от своей темы жизни не уйти! Из этого следует,
например, что стремиться начать  где-то  посреди  жизни  "новую  жизнь",  не
похожую на предыдущую, начать, так сказать, с нуля  -  сущая  иллюзия.  Ваша
жизнь всегда будет выстроена из одного  и  того  же  материала,  из  тех  же
кирпичей, из тех же проблем, и то, что  вам  поначалу  будет  представляться
"новой жизнью", очень скоро окажется лишь чистой вариацией той, предыдущей.
     Гороскоп подобен часам, а часы - школа конечности: как  только  стрелка
опишет круг и вернется на то место, откуда вышла,- одна фаза  завершена.  На
циферблате гороскопа вращаются девять стрелок на раз ной скорости, и  каждую
минуту одна фаза завершается, а другая начинается. В  молодости  человек  не
способен воспринимать время  как  круг,  он  воспринимает  его  как  дорогу,
ведущую прямо вперед к вечно новым горизонтам; он еще  далек  от  понимания,
что его жизнь содержит лишь одну тему; он поймет это, лишь когда  его  жизнь
начнет осуществлять свои первые вариации.
     Рубенсу было лет четырнадцать, когда на улице  его  остановила  девочка
раза в два моложе его и спросила: "Скажите, пожалуйста, месье, который час?"
Это был первый случай, когда незнакомка обратилась к нему на "вы" и  назвала
его "месье". Он был вне  себя  от  счастья,  ему  казалось,  что  перед  ним
открывается новый этап жизни. Со временем об этом эпи зоде он начисто  забыл
и вспомнил о нем, лишь когда одна красивая женщина спросила его: "А когда вы
были молоды, вы тоже так думали?" Тогда впервые  женщина  заговорила  о  его
молодости как о чем-то ушедшем. В эту минуту в памяти всплыл образ  девочки,
когда-то спросившей, который час,  и  он  подумал,  что  между  этими  двумя
женскими  фигурами  существует  некая  общность.  Сами  по  себе  они   были
маловыразительными, случайно встреченными, и все же в тот момент,  когда  он
заставил  эти  фигуры   взаимодействовать,   они   явились   ему   как   два
знаменательных события на циферблате его жизни.
     Скажу это иначе: представим себе, что циферблат жизни Рубенса  размещен
на огромных средневековых курантах, хотя  бы  на  таких,  как  в  Праге,  на
Староместской площади, мимо которых я ходил двадцать лет подряд. Часы  бьют,
и над циферблатом открывается окошко: в нем показывается кукла -  семилетняя
девочка и спрашивает, который час. А когда та же столь медлительная  стрелка
много лет спустя коснется сле дующей