недовольный голос Лукошкиной.
     - Что значит "не одета"? - бухтел Обнорский. - У меня важные переговоры с корейцами - они изъявили желание продюсировать сериал "Все в АЖУРе", а мой юрист, видите ли, - "не одета"!
     - У меня сегодня по плану - работа в Агентстве с текстами для "Явки с повинной". И я не обязана по жаре ходить в деловом костюме.
     - Твою мать! - бесился шеф. - Не "Золотая пуля", а институт благородных девиц.
     Нужно было идти на помощь Анне, снимать напряжение.
     - Это кто же тут не одетее меня? - вплыла я в приемную.
     Андрей Викторович ошарашен но уставился на мой голый пупок.
     - Ну ты даешь! - тут же забыл он про Лукошкину. - На пляж, что ли, собралась?
     - Вот-вот, - подхватила Анька. - Для Репино Завгородняя куда как хорошо одета.
     - А вы в Репино собрались? Счастливые! - На дворе стояла не по-майски жаркая погода, и находиться в пыльном центре города было невыносимо.
     - Никуда я не собираюсь ехать, - отрезала Лукошкина. - Сейчас Спозаранник начнет материалы сдавать, будут у меня и огонь, и вода, и медные трубы...
     - Ой, Андрей, а возьми меня с собой!
     - Что я там с тобой делать буду? - уже совсем тихо сказал Обнорский, не спуская глаз с полоски тела между моей короткой - салатного цвета - маечкой и изумрудно-зелеными шелковыми брюками-шальварами.
     - Не ты со мной, а я - с тобой.
     Я буду играть свиту короля. Не может же Обнорский на переговоры приезжать без свиты...
     - А ты действительно возьми Светочку, авось пригодится, - проследила Аня за взглядом Андрея. - Восток, знаешь ли, - дело тонкое...
     - Да мне протокол о намерениях подписывать, - неуверенно протянул Обнорский.
     - А для подписания протокола о намерениях юрист не нужен. Успехов! - И Анна как-то слишком прямо, с чересчур высоко поднятой головой вышла из приемной.

***

     ...Как я люблю дорогу в сторону северной части залива! Старые финские дачи, утопающие в свежей зелени цветущих кустарников, прекрасная шоссейка, петляющая среди деревьев, призывный блеск воды слева.
     Обнорский был классным водителем, и наша машина мягко шуршала в сторону Репина.
     - Света, я хотел у тебя кое-что уточнить. По новелле...
     Начинается...
     - Андрей, все, проехали. Ты мне рукопись завернул, я больше ничего писать не буду. Я вообще в писатели не нанималась.
     - Да не жужжи ты, - смешливо отмахнулся Обнорский. - Новеллу ты в любом случае писать будешь. Прибрежная - ключевая фигура сборника, так что никуда тебе не деться. Я - о другом... Ты там о прошлогодней поездке на Валаам упомянула. Ты когда на Валааме была... Что, и с аборигеном - тоже?..
     - Нет! - не моргнув глазом, соврала я. - С аборигеном - ничего не было. А что?
     - Да ничего, - смутился Обнорский. - Просто я подумал... Неужели и с аборигеном?..
     Мы припарковались у гостиницы.
     Легкая металлическая конструкция из летящих птиц у входа - удивительно! - никуда с годами не исчезла.
     Цвели клумбы. Надрывал щелочку в гортани соловей. Хорошо!
     Два натуральных корейца - господин Дай и господин Ким - церемонно здороваясь с Обнорским, недовольно глянули в мою сторону.
     Потом один из них (то ли Ким, то ли Дай) что-то зашептал на ухо переводчику, при этом продолжая улыбаться и кланяться, как болванчик, Обнорскому. Третий кореец, наш, местный, отвел в сторону шефа. Шеф выслушал и направился, прихихикивая, ко мне.
     - Везет же тебе, Завгородняя! Господам с Востока не понравилось, что я приехал на переговоры с дамой, да еще и с полуодетой. Они очень извиняются, но говорят, что у них женщины на переговорах используются только в качестве подавальщиц чая. Так что одна дорога тебе - на пляж. Но через сорок минут - возвращаемся в Питер, у меня прямой эфир на радио.
     Так бы и расцеловала тебя, Андрей Викторович!
     И я действительно чмокнула Обнорского в щеку. Два натуральных корейца деликатно опустили глаза, наш местный - хихикнул, а Обнорский - порозовел.

***

     Сезон еще только начинался, и пляж был пустынным. Жаль, что Андрей - на переговорах. Сейчас бы вместе загорали. Интересно, а он без одежды - какой?
     Еще какое-то время я думала о раздетом Обнорском, пытаясь мысленно представить себе его загорелый торс. Но меня отвлек посторонний звук.
     Вдали какой-то агрегат - то ли трактор, то ли фейдер - собирал с пляжа остатки тины, банки из-под пива и "пепси", фантики и косточки персиков. Рокот этой машины был единственным неприятным отвлекающим звуком на фоне шелеста мягких финскозаливных волн.
     Я выбрала место почище и скинула майку и брюки. Вряд ли кто позволял себе в этом цивильном месте загорать топлес, но лифчик летом я не носила, а кругом не было ни души. Песок легко обволакивал, моментально приняв контуры тела. Солнце скользило по коже, делая ее упругой и золотистой. Все-таки никакой фитнес-зал не сравнится с настоящем пляжем у залива. Никакой фитнес... Никакой... Ни...
     ...Я проснулась оттого, что затекла согнутая в локте рука. На груди по ложбинке струилась ниточка пота. Под закрытыми веками плясали разноцветные крути. Жарко!
     Шеф все еще не вернулся. А если там нет кондиционеров? Бедняга!
     Может, искупаться?
     Я огляделась. Трактор, кружащий по пляжу, чуть приблизился, но находился еще в достаточной отдаленности. Больше вокруг никого по-прежнему не было.
     Я подошла к кромке залива и попробовала воду кончиками пальцев.
     У берега она уже достаточно прогрелась. Тогда я решительно сняла трусики и вошла в воду.
     Залив в районе Репино мелкий, идти пришлось достаточно долго. Но вот наконец вода накрыла бедра, и я поплыла. Только любовь может сравниться с этим фантастическим ощущением! Ничто не сковывало движений, ни одна ниточка не препятствовала полному слиянию с водой.
     Не помню, сколько времени я плыла вдаль, а, когда оглянулась, берег был достаточно далеко. Чистящий пляж агрегат приблизился к тому месту, где я загорала.
     Я уже достаточно остудила тело, и надо было выбираться на солнце. Скоро под ногами оказался песок, и я пошла по воде в ореоле брызг.
     В этот момент трактор очистил очередной сектор пляжа и направился в сторону моего лежбища. "Одежда!" - ахнула я про себя и почти побежала по воде.
     "Стой!" - крикнула я, но гул трактора, видимо, заглушил мой крик.
     И агрегат, не сбавляя скорости, плавно въехал на мои брюки и майку.
     Я вышла из воды, когда от одежды остались рваные лохмотья, пропитанные маслом или соляркой.
     - А теперь вылезай, дорогуша... - с грязными лохмотьями в руках я остановилась перед кабиной водителя.
     Молодой, с обветренным лицом парень при виде меня вытаращил глаза.
     Только сейчас я сообразила, что стою перед ним голой. Это меня раззадорило еще больше, ведь моя одежда была испорчена бесповоротно.
     - А теперь - снимай брюки! - спокойно скомандовала я.
     Парень пришел в себя, выскочил из кабины, но продолжал молча, во все глаза, смотреть на меня.
     - Что вылупился? - Моему ангельскому терпению приходил конец. - Голых не видел? Брюки, говорю, снимай!
     Парень, как загипнотизированный, не сводя с меня глаз, стал расстегивать "молнию" на джинсах. Брюки эти, по всему, лет эдак пять не знали стирки: края штанин замахрились, вся ткань была в подтеках машинного масла. Фу! Как же я их надену? Меня передернуло.
     Что-то слишком долго он возился со своим гульфиком.
     Я перевела взгляд на его лицо.
     Оно неожиданным образом преобразилось. И не в лучшую сторону. Парень насупился, губы его сложились в жесткую полоску, он нехорошо засопел.
     - Э-э, парниша, - догадалась я. - Ты не о том думаешь. Я тебе брюки для чего велела снимать? Чтобы наготу свою прикрыть. А ты - о чем? И думать не мечтай.
     Он уже спустил джинсы ниже плавок и в таком виде неловко попытался сделать шаг в мою сторону, когда что-то его отвлекло и он, нервно вжав голову в плечи, стал натягивать штаны обратно.
     Я быстро повернулась, повторив его взгляд.
     - Что здесь происходит?
     В трех метрах от нас стоял Обнорский.
     - Вот! - Я беспомощно ткнула в сторону удиравшего трактора остатками своей одежды.
     Андрей молчал. На нас летели брызги с залива, и он, вероятно, превратился в немой соляной столб.
     - Ты не думай ничего такого...
     Я только хотела брюки с него стянуть.
     В качестве компенсации.
     Андрей молчал.
     - Ну не могу же я в таком виде в Питер возвращаться! - Меня в некотором роде смущало, что я впервые предстала перед шефом неглиже, но еще больше настораживало его молчание.
     Я потопталась на месте, перебирая босыми ногами песок. И наконец посмотрела ему в лицо.
     На Обнорском лица не было. Был набор из его частей - глаз, рта, носа, - хаотично двигающихся в разных направлениях и, похоже, абсолютно неуправляемых. Обнорский... хохотал.
     От хохота у него сотрясалось все тело. Он делал судорожные глотательные движения, но ничего не помогало: из перехваченного горла не раздавалось ни звука. Наконец, в пароксизме гомерического хохота он бухнулся на песок. Солнце било ему в лицо, и сквозь прикрытые ресницы - из-под которых еще минута и брызнули бы слезы, - он продолжал озорно смотреть на меня.
     - Ну, Светка, - у него, наконец, прорезалось больное горло, - много я про тебя разных историй слышал, но думал, что половина - выдумка.
     А теперь вижу - правда.
     Андрей откинулся на расставленные руки и продолжал - иронично, как мне показалось, - рассматривать меня. Его взгляд был бы раздевающим, если бы на мне была хоть ниточка. Но не было ничего, чем бы могла я занавеситься от этих озорных, смеющихся глаз.
     - Ведь на полчаса всего отпустил от себя и - что? Борется голая на пляже с каким-то маньяком. Еще и штаны его попросила снять... - Обнорский опять зашелся в новом приступе смеха. - Нет, Завгородняя, с тобой точно не соскучишься...
     У меня предательски защипало в уголках носа. Еще час назад я так хорошо о нем думала. Думала, вот будем вместе лежать на пляже, будем загорать и разговаривать. Или - молчать.
     А он...
     Я беспомощно развернула бывшего салатного цвета маечку (любимую, всю зиму мечтала, как надену ее в первый раз летом), бывшего изумрудного шелка брючки... Я думала, увидит меня Обнорский - порадуется. А он...
     Я отвернулась: почувствовала, как соленая влага неожиданно подступила к глазам.
     - Све-та! Эй! Ты - что?..
     Лучше бы он молчал. А он...
     Я размахнулась, чтобы швырнуть куда подальше это былое великолепие. Но покачнулась и поняла, что падаю. И упала бы. Если бы не его руки, вовремя подхватившие меня...

***

     - Поехали?
     Андрей, видно, забыл, что я осталась без одежды.
     - Как я... в таком виде?
     Андрей снова хмыкнул:
     - Перед своим шефом, стало быть, ты можешь находиться в таком виде, а перед другими - стесняешься?
     Ах ты - так!
     Я решительно направилась в сторону джипа.
     - Стоп! Стоп! - Андрей ухватил меня за руку. - Ты, Светка, все-таки - профессиональная провокаторша. Азеф в юбке!
     Он расстегнул верхние пуговицы на рубашке, стянул ее через голову и протянул мне:
     - Брюки с меня ты не стребуешь.
     Я тебе - не тот тракторист, - хохотнул Андрей.
     Рубашка Обнорского превратилась на мне в мини-платьице. Шелк приятно холодил тело. От ткани шел тонкий запах мужского парфюма.
     Тебя, блин, ничем не испортишь, - одобрительно крякнул Обнорский.
     Я глянула на голый торс Обнорского и прыснула.
     - Ну чего ты теперь лыбишься? - Андрей швырнул остатки моей одежды в багажник джипа.
     - Ну и видок у нас... Один - в брюках без рубашки, другая - в рубашке без штанов...
     - Да уж... Если гаишников не встретим, считай - повезло.

***

     Вечером я снова ужинала с Имантом. Эти встречи, ставшие почти ежедневными, были невыразимо мучительными для меня. "Света, он - вор!" - зомбировала я себя, стоя в душе. "Он украл у твоей подруги главное - пингвина", - твердила я, сидя у зеркала. "Его соучредители хотят финансировать предвыборную программу какого-то депутата, он сам проговорился мне. Ведь ясно же, что речь - о Полярникове. Ведь ясно же, что Имант хочет скомпрометировать этого честного человека, у которого только список добрых дел по округу займет не один том, сама ведь справки наводила", - разжигала я себя, в очередной раз подходя к ресторану. Но стоило мне увидеть его гибкую фигуру, которая мгновенно срывалась из-за столика при моем появлении, как самообладание покидало меня. Я держалась из последних сил.
     Я весь остаток дня вспоминала пляжное приключение с Обнорским.
     Но даже это не помогло. Лишь только Борис коснулся рукой моей щеки, откидывая прядь волос, как пол уютного ирландского паба вздыбился, и я еле удержалась на ногах.
     Господи, дай мне сил!
     Васька, почему я так мучаюсь из-за тебя?

***

     Все следующее утро я думала о том, как встречусь с Обнорским. Интересно, как он себя поведет?
     - Тебя шеф спрашивал, - заглянула в репортерский Ксюша.
     - Да? - оторвалась я от монитора. - А он как спросил?
     - В каком смысле - "как"?
     - Ну как? Свету спросил или - Завгороднюю?
     - На пляже перегрелась? - выразительно глядя на мои голые плечи, спросила белокожая Ксюша. - Спросил как всегда - не соблаговолила ли появиться на рабочем месте звезда репортерского отдела Светлана Аристарховна, - съязвила она.
     Я разочарованно поплелась в приемную.
     Шеф что-то читал. При виде меня приспустил очки: за стеклами смеялись глаза.
     - Привет! Как дела?
     Сразу стало спокойно и хорошо.
     - Андрей, я тут подумала... Я ведь могу не писать новеллу?
     - Я так и знал... - Обнорский разочарованно встал из-за стола. Улыбка куда-то исчезла. - Света, ты пойми... Я - твой шеф, ты - моя подчиненная. И это - незыблемо.
     - И я даже Агеевой про историю на пляже не должна ничего рассказывать?
     - Тьфу ты, Господи! Я ей об одном, она - о другом. В кого ты такая балда? На работе никакие истории не должны отражаться, - закончил шеф разговор.
     Я встала и положила на стол пакет с его рубашкой:
     - Извини, мама пересушила и потому плохо отгладила.
     Обнорский смотрел мне за плечо и медленно наливался помидорной спелостью. В дверях стояла Лукошкина.
     - Привет, Анюта! поздоровалась я. - Как с моим материалом?
     - Там есть ошибки, - тихо сказала Анна. - Я завернула текст. Он - у Соболина...
     Она развернулась и вышла из кабинета, даже не войдя в него.
     - Что еще за ошибки? - я направилась в репортерский.
     Там, как всегда, было полно народу из других отделов. Я решительно прошла в сторону Соболина и села ему на колени:
     - Ну что там у меня за ошибки в материале? Лукошкина совсем оборзела...
     - Тебе что - стульев не хватает? - встряла правильная Горностаева.
     - Запомни, Валюта: лучший стул - это мужские колени!
     - Ну что за женщина! - хохотнул Зурик. - Садись, Светик, на мой стул. - И он картинно согнул ноги в коленях.
     Соболин заерзал:
     - Ты бы шел отсюда, Зураб, лучше делом займись. У нас - творческий процесс по материалу.
     - А я вам не мешаю. Послушать хочу.
     - Света, - перешел на назидательный тон Вовка, хотя ерзать не перестал, - сколько раз тебе делать одни и те же замечания? - Он взял в руки мой материал с красными пометками Лукошкиной. - Ты пишешь:
     "Завели уголовное дело..."
     - Ну и что? Если действительно завели!
     - Завести можно любовницу.
     А уголовное дело - возбуждают!
     - Знаешь, Вовочка, что я тебе скажу? - я спрыгнула с трясущихся коленей Соболина. - Возбудить можно только мужской член. А уголовные дела - заводят! Так и передай своей вздорной Лукошкиной.
     - Ну что за женщина! - Гвичия в хохоте повалился на диван.

***

     В коридоре неожиданно похорошевшая Нонка Железняк (неужели такой эффект от моей маски?) кивнула мне головой в сторону: выйдем, мол, поболтать.
     Мы вышли из Агентства, дошли до "ватрушки" и сели на лавочку прямо в центре площади. Разваленный дом у моста неожиданно изменил внешний вид этой части Фонтанки. Уже успевшие загореть женщины проносились мимо в красивых авто. Было ощущение, что я нахожусь в каком-то незнакомом мне городе. Или это было предчувствие чего-то нового впереди? Предчувствие любви?
     - Ты слышала, что у Обнорского - новый роман? - хихикнула Нонна.
     - С чего ты взяла? - насторожилась я.
     - Да все с утра в Агентстве только об этом и говорят. Ну Андрей Викторович, ну дает! Ведь под сорок уже, а какой ходок!
     - А все-то откуда знают? - не унималась я.
     - Ну во-первых, Агеева утром слышала, как Повзло наезжал на Обнорского. Что, мол, ты за дурак такой, вечно вляпаешься, создаешь себе проблемы на пустом месте.
     - Ну это еще ничего не значит, - резонно заметила я.
     - А Обнорский вроде как оправдывался, - продолжала Нонна. - И что-то дальше про роскошную девицу, которая сама голая в руки бежит...
     - Так уж и сама? - обиделась я.
     Как жаль, что нельзя Нонке рассказать о том, что это не я, а Обнорский выскочил на пляж в неожиданный момент. - А откуда Повзло узнал? - вдруг снова удивилась я.
     - А Повзло - от водителя. У Андрея Викторовича что-то джип забарахлил, и он поехал на радио на редакционной "Ниве". А водитель, копаясь в его джипе, обнаружил в багажнике растерзанные бабские шмотки.
     Я почувствовала, что начинаю краснеть.
     - И?..
     - И... Ты же знаешь нашего водилу... Трепло кукурузное! Он в Агентстве всем и разболтал.
     Про изодранную грейдером одежду на пляже я совсем забыла. Оставалась только надежда, что по грязным тряпкам трудно будет определить их принадлежность конкретному человеку.
     Правда, на маечку в то утро я прикрепила маленького серебряного Тельца - мой знак зодиака, подаренный Агеевой. Но невнимательный, хоть и болтливый водитель мог его не заметить. Или - не узнать. Хоть бы...
     - Света, - вдруг невпопад сказала Нонна, - а тебе Зудинцев - как?
     - В каком смысле?
     - Ну... Как мужчина...
     - Я же с ним не была, как женщина. А ты - что?..
     Нонна порозовела и стала совсем хорошенькой.
     - Ну и правильно! Вот и молодец, - поддержала я ее. - Лето наступает, дети на даче в Выборге...
     А Георгий Михайлович, по-моему, - ничего себе мужичок! Ты только не теряйся.

***

     Вечером ко мне заскочила Василиса: мы должны были обменяться информацией по "делу об императорском пингвине".
     - Света, Полярников чист! Я только что от него. Мы два часа говорили. Какой он все-таки замечательный человек, сколько для города делает. И Иманта, естественно, не знает. Еще удивился, что бывают такие странные фамилии. Ты, наверное, права: похоже, что это все-таки Имант. Что ты про него узнала?
     Что я узнала про Бориса? О, я многое могла бы рассказать Ваське о нем.
     О его тонких смуглых пальцах, на которых вечерами таинственно пляшут блики свечей. О его бездонных очах.
     О мужественном подбородке с ямочкой, как у Спартака...
     Я уже почувствовала знакомую слабость в ногах, когда запел мой мобильник. И тогда ослабли и мои пальцы, потому что отдаленным нарастающим громом в телефонной трубке раздался голос Бориса: "Светлана, мне не дождаться завтрашнего вечера. Может быть... если это кардинально не меняет ваши планы... мы могли бы увидеться сегодня?"
     У меня перехватило дыхание. На меня вопросительно смотрела Васька.
     Подруга моя милая, еще немного и я возненавижу тебя!
     - Нет. Я не могу сегодня. Совсем не могу. До завтра!..
     Я поспешно, чтобы не передумать, нажала клавишу отбоя.
     - Кто это был? Обнорский? - лукаво спросила Василиса. Естественно, Васька была единственной, кому я рассказала о веселой интрижке на пляже.
     - Нет, не Обнорский.
     Как я хочу видеть Бориса!..
     Кстати, а почему это мне не звонит Обнорский?..

***

     Утром мне показалось, что на меня как-то по-особому, с повышенным любопытством, посмотрела Агеева.
     - Выглядишь сегодня - на миллион долларов, - проворковала она, поправляя мне бретельку