в.
     - Наслышан, - широко улыбнулся Семенов.
     - Точно так же.
     - Петя, расскажи Зурабу Иосифовичу...
     - Зурабу, - поправил я. Меня всегда коробит, когда меня называют по отчеству.
     - Расскажи Зурабу про Сметанина. Расскажи все.
     Семенов открыл папку, которую принес с собой, придвинул ко мне.
     - Он поступил к нам на работу в 1995-м. Замечательные данные: служил в армии, потом поступил на работу в ФСБ. Правда, там недолго продержался и ушел в физ-защиту налоговой полиции.
     Пока был в ФСБ, набрался кое-каких специальных навыков. - Семенов не спеша переворачивал страницы личного дела. - Сначала мы его на инкассацию определили. Потом перевели в телохранители.
     - А в казино он как оказался?
     - Сам попросился.
     - С кем он в "Патриоте" работал?
     Петя на мгновение задумался:
     - Его напарником Саша Павлов был...
     Минуту... - Семенов достал из кармана пиджака сотовый телефон, быстро набрал номер, - Васильич?.. Семенов беспокоит... Павлов сегодня работает?.. Уже уходит?.. - Он посмотрел на меня: поговорить надо?
     Я кивнул. - Попроси его задержаться. Мы сейчас подъедем. Минут через пятнадцать.
     До встречи.
     Петя убрал сотовый, повернулся к шефу:
     - Мы в "Патриот"?
     - Да, конечно, - кивнул Андрей. Он почти прикончил свое виски и, похоже, думал о том, что нужно продолжить.
     - Выходите во двор. Я там вас ждать буду. - Семенов вышел из кабинета.
     Я натянул куртку, протянул на прощание руку Саломатову:
     - С меня коньяк.
     - Лучше - "Хванчкара", - Андрей улыбнулся. - Шутка.
     Он пожал мою руку, на мгновение задержал ее в своей:
     - Князь, зачем ты это делаешь?
     - Почему ты спрашиваешь?
     - У тебя вид охотника, который взял след.
     - Забавно, - хмыкнул я. - Дело чести.
     Андрей отпустил мою руку:
     - Это серьезная причина. Но этого мало.
     - Может быть, - пожал я плечами.
     - Да. Нужна будет помощь - обращайся.
     - Спасибо.
     - Пока.
     - Береги себя.

***

     Семенов уже ждал меня во дворе. Мотор джипа уютно урчал. Я сел рядом с Петей, и он сразу взял с места. Через проходные дворы выбрался на Лиговку и вдавил педаль газа в пол.
     - Зураб, можно вопрос? - спросил Семенов, когда джип свернул с Лиговки на Обводный канал.
     - Конечно. - Я приоткрыл окно и закурил.
     - Вы с шефом в Афгане были?
     - Да.
     - Он говорит, что как-то вы спасли полтора десятка рядовых из сбитого вертолета.
     - Легенда.
     - Не понял?
     - Вертолет зацепили, а не сбили.. Да и рядовых было только трое.
     - И все-таки.
     - Петя, давно это было. И вспоминать нет желания.
     - Андрей тоже не любит об Афгане говорить.
     - Пусть так и будет. Для кого-то эта война не кончится никогда.
     Семенов лихо притормозил перед входом в казино "Патриот". Над городом уже сгущались сумерки, поэтому яркие огни над входом в казино уже зажгли. Огоньки бежали по громадной двуязычной вывеске, отражаясь на близстоящих машинах, которые уже припарковались перед входом.
     Мы вошли. Семенов что-то спросил у охранника рядом со входом. Тот указал в глубь казино. Вслед за Семеновым я прошел в служебные помещения. В одном из них, похоже, в раздевалке охраны, нас ждал парень лет тридцати. Он лениво листал страницы цветастого журнала и, видимо, сильно скучал. Вскинул голову, когда открылась дверь, увидел Семенова и вскочил:
     - Петр Владимирович...
     - Спокойно, Саша. Садись.
     Павлов опустился на стул, но не сводил с Семенова взгляда. Словно чего-то боялся.
     - У Зураба Иосифовича есть пара вопросов, - пропустил меня вперед Петя. - Я пока выйду. - Он повернулся ко мне. - Жду вас у стойки бара.
     Семенов вышел и тщательно прикрыл за собой дверь.
     Я еще колебался. Наверное, боялся показаться сумасшедшим. Несолидно это как-то в моем-то возрасте. И все-таки. Попробовать стоит...

***

     - Александр, - медленно начал я.
     - Да? - В голосе и взгляде Павлова сквозило подобострастие, изрядно сдобренное страхом.
     - Александр, когда вы в последний раз... - я помедлил, прежде чем закончить вопрос, - видели Сметанина.
     - Дня за три до пожара. Он тогда в казино пришел. Очень просил долг вернуть. Я у него как-то пять сотен баксов занял. А после увольнения Сметанину деньги очень понадобились...
     - И все?
     Павлов колебался. Он уже порывался было что-то сказать, но не сделал этого.
     - Проблемы? - улыбнулся я. Похоже, моя улыбка показалась ему зловещей.
     Слишком зловещей.
     - Не то чтобы проблемы... - Павлов дотянулся до куртки на вешалке. - Позавчера, в мою смену, сюда пришла Юркина мать, Ирина Юрьевна... Его же по деду назвали. Передала мне вот эту записку и сразу ушла.
     Он протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги:

     "Саша!
     Мне срочно - срочно!!! - нужны деньги.
     Те пятьсот, что я тебе давал после Нового года.
     Отвези их на дачу моей матери. Это в Рощине. Мы с тобой там были.
     Срочно!!!
     Не сомневайся - это я.
     Юра.
     21 марта 2000 года".

     - Двадцать первого марта... Три дня назад... - пробормотал я. - Он что, жив, да?
     - Я не знаю! - вдруг почти выкрикнул Павлов, вскочил, опрокинув стул. Заметался на маленьком пятачке между мной и стеной. - Не знаю!
     - Спокойно, мальчик. Спокойно. - Я старался говорить ровно и тихо, но голос срывался. - Но это почерк его?
     - Что? - Павлов замер передо мной.
     - Я спрашиваю: это его почерк?
     - Точно - почерк Юры. Я много раз видел.
     Я лихорадочно соображал.
     Нет!
     Полный бред! Кто же тогда погиб? И кто живет в квартире Пирогова? Костя? Или...
     Не может быть! Нет!..
     - Когда ты собирался ехать в Рощино?
     - Сегодня, - Саша посмотрел на часы. - Через сорок минут хорошая электричка.
     - Поедем на машине. Идем.
     Саша торопливо оделся, мы выскочили в зал. У стойки бара я сразу увидел Семенова. Его трудно было не заметить.
     - Петя, нужно ехать в Рощино. Саша покажет дорогу.
     - Нет проблем, - флегматично произнес Семенов, залпом допил минералку. - Есть новости?
     - Новость. И хорошая, и плохая. По дороге расскажу.

***

     Когда через час мы добрались до Рощина, сумерки уже сгустились до темноты.
     Саша, путаясь в приметах, с третьего захода привел нас к дому в десяти минутах пешком от станции. Старый финский дом. В одном из окон - кухня? - горел неяркий свет.
     - Идем, - сказал я. Меня слегка потряхивало. Так уже было однажды. На охоте. Азарт. Погоня.
     Но я боялся того, что узнаю.
     Саша откинул проволоку, которая придерживала калитку, первым поднялся на крыльцо. Постучал в дверь. Мы с Семеновым старались держаться в тени. Где-то далеко лаяла собака.
     - Иду, - отозвался женский голос в доме.
     Скрипнули старые половицы, и дверь распахнулась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти. Еще очень красивая. Ее портила только жесткая линия плотно сжатых губ.
     - Здравствуйте, Ирина Юрьевна, - сказал Саша. Он был похож на человека, который сильно замерз.
     - Юра утром уехал в город, - сказала женщина. - Ты привез... Кто это? - истерично вскрикнула женщина: она увидела Семенова, который вышел из тени.
     - Когда он уехал?
     Женщина нервно забилась и замотала головой.
     - Когда? - снова спросил Семенов. - Мы не причиним ему вреда. Нам нужно только поговорить.
     - Утром, - с трудом выговорила женщина. - Около десяти. Он собирался вернуться завтра.
     - Спасибо. - Семенов повернулся к Саше. - Останешься здесь.
     Мы бегом бросились к машине. Взрывая колесами остатки снега, джип вылетел на шоссе. Семенов вдавил педаль газа.
     Стрелка на спидометре быстро поползла вправо, к каким-то запредельным цифрам.
     Так быстро я никогда в своей жизни не ездил. И, похоже, ездить уже не буду.
     На въезде в город Петя спросил:
     - Куда?
     - Улица Есенина, - ответил я.

***

     Мы увидели пожар, как только свернули во двор.
     Языки пламени вырывались из окон пятого этажа. Я еще надеялся, посчитал окна, прикинул. Горела квартира Кости Пирогова. Бывшая квартира.
     Перед подъездом стояло пять пожарных машин, в нутро дома уходили пожарные рукава. Дюжие омоновцы держали на расстоянии толпу зевак. Чуть в стороне, у автобуса, собрались жильцы из подъезда, которых пожарные вывели из дома. Среди них я заметил тетю Нину. Она не отрываясь смотрела на языки пламени.
     Я не стал к ней подходить.
     Мы с Семеновым не задержались в этом дворе. Петя развернул машину и медленно - очень медленно, по сравнению с тем, как мы гнали по шоссе, - выехал на улицу Есенина.
     - Все кончено, - пробормотал я. - Все кончено.

7

     - Пожар начался в спальне, на постели. Потом заполыхала комната.
     А дальше - вся квартира. Примерно в это время какой-то мужчина позвонил по "01" и сообщил о пожаре. Еще минут пять, и надо было бы спасать весь дом. Все почти так же, как было пятого февраля. - Витя Восьмеренко не отрывался от своих записей. Он никогда не любил бывать в кабинете начальства, старался придерживаться проверенного солдатского правила: подальше от командира, поближе к кухне.
     Кроме Вити в кабинете Обнорского были мы со Спозаранником. Пока Восьмеренко говорил, я не отрывал взгляда от окна, за которым синело уже по-настоящему весеннее и ласковое небо.
     - Это все, Витя? - спросил Обнорский.
     - Да.
     - А причина смерти? - оживился Спозаранник.
     - Пока - отравление угарным газом.
     - Спасибо, Витя. - Обнорский встал и открыл Восьмеренко дверь. - Иди работай.
     Зураб Иосифович, должен вам напомнить... - начал Глеб Егорович.
     - Не надо, Глеб, - остановил его Обнорский. - Оставь нас вдвоем.
     Спозаранник кинул на шефа удивленный взгляд, но промолчал. Что-то было в выражении лица Обнорского, что не давало права возразить здесь и сейчас.
     Андрей сел в кресло у стола:
     - Поговорим, Зураб?
     - Поговорим, - хрипло выдавил я, хотя никакого желания разговоры говорить у меня не было. Прошла уже почти неделя после пожара на Есенина.
     Все это время мне хотелось молчать и думать. Думать о том, что я мог бы сделать, если... Ведь я был командиром.
     Для Кости Пирогова, для Вити Сомова...
     - Что ты об этом думаешь?
     - Не знаю...
     - Так не пойдет. - Обнорский закурил. - Это твое дело чести. И надо его закрыть. Здесь и сейчас.
     Я тоже закурил и - заговорил. Рассказал Андрею, как искал - живого или мертвого - Сметанина. И как его нашел. Чем дальше, тем легче шли слова. Меня словно прорвало.
     - ...Похоже, что Сметании по-настоящему испугался не после убийства Ратнера.
     Ему стало страшно, когда он узнал о смерти своего напарника - Игоря Понкратова.
     Я разговаривал с экспертами. Они сказали, что Понкратову вкачали сверхдозу. Сам он сидел на небольших порциях и пока не собирался повышать.
     - Сметании решил спрятаться?
     - Решение в теории правильное. Но он оставил очень много следов. В "Сенате" проверили: записки с просьбой вернуть долги или дать в долг кроме Саши Павлова получили еще три-четыре человека. Но дело не в этом...
     - В чем?
     - Он заманил к себе Костю Пирогова.
     Сели-выпили. По душам поговорили. Наверное, в какой-то момент Костя повернулся к Сметанину спиной, и тот его оглушил. Может, бутылкой, может - утюгом... Мало ли чем.
     - А мать? Она же потом тело сына опознала?
     - Думается мне, что в тот момент, когда Сметании переодевал Пирогова под себя, Ирина Юрьевна заявилась к нему - проведать. Нормальное для матери желание. Тем более была суббота. Как Юра ее убедил - может, запугал, - но она согласилась ему помочь.
     - Материнский инстинкт.
     - Наверное. Юра запалил квартиру, а сам - наверное, через крышу - перебрался в квартиру Пирогова. Ему нужно было продержаться месяц-полтора, чтобы собрать деньги. А потом - делать ноги.
     - Его нашли раньше...
     - Хочется думать, что кто-то следил за мной. Что я их навел...
     - Это жестоко, Зураб. Слишком жестоко.
     - Не знаю, Андрей Викторович, было бы лучше, если б до Сметанина первым добрался я. У меня с ним были свои счеты. Поэтому я его искал...
     - Дело чести, - тихо проговорил Обнорский. Он пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд. - Но мы ничего не знаем достоверно?
     - Выходит, что так. Мы можем только предполагать. - Память услужливо подсказала сентенцию из популярного сериала:
     - The truth is out there...
     Мой английский всегда был далек от совершенства.

***

     В этот вечер на Северном кладбище почти никого не было. Витя Шаховский остался ждать меня в машине у ворот.
     Я с трудом - несмотря на подробное объяснение Кира - нашел могилу Кости Пирогова, которая до сих пор была отмечена фамилией "Сметании".
     На памятник временный и убогий - я старался не смотреть. Я смотрел в землю.
     - Прости, Костя, - я говорил медленно. Слова с трудом выходили из меня. Так уже бывало. В Афгане, когда мы хоронили погибших. Или отправляли их домой в цинковых гробах. Последние слова, боль и горечь оттого, что не сказал, не сделал что-то раньше. - Прости, что не помог тебе. Ты не волнуйся: мы все исправим. Ты будешь спать под своим именем и со своими. - Из внутреннего кармана куртки я достал флягу. Откинул крышку и сделал большой, крепкий глоток.
     Водка обжигала, давила из глаз горячие слезы, но - приносила странное облегчение.
     - Прости, Костя. Спи с миром...

ДЕЛО О ВРАЖЕСКОМ ШТАБЕ

Рассказывает Марина Агеева

     "45 лет, возглавляет архивно-аналитический отдел АЖР. Замужем, двое детей. Квалифицированный и ответственный сотрудник, однако из-за капризного характера часто вступает в конфликты с руководством. Склонна к полемике, нуждается в постоянном строгом контроле со стороны начальства".
     Из служебной характеристики

     - Ну ты, Агеев, и свинтус, - говорила я мужу, блаженно потягиваясь после бурно проведенной ночи. - Я же тебе жизнь спасла, драгоценным здоровьем своим рисковала, а благодарности - ни на грош. Мог бы подсуетиться, по антикварным лавкам побегать, что тебе стоит порадовать жену лишним брюликом?
     Приподнявшись на локте, Роман посмотрел на меня. Его взгляд выражал удивление.
     - Марина, насколько я знаю, денег, предназначенных для господина Авдотина, в "дипломате" не оказалось. Исчезнуть бесследно они могли, или я ошибаюсь? Ты не догадываешься, куда это они подевались?
     - Деньги? Какие деньги? - искренне изумилась я.

***

     Признаться, я никогда не могла понять, почему Андрей Обнорский так настаивает на летучках два раза в неделю - в понедельник и в пятницу.
     В пятницу - еще куда ни шло: можно подвести итоги недели, прикинуть планы на следующую. Но в понедельник... Лично мне редко удавалось добавить что-то к пятничному отчету. Впрочем, как и шефу отдела расследований Глебу Спозараннику. Только Володя Соболин, начальник наших репортеров, бойко рассказывал, что на ленте новостей прибавилось десятка полтора новых заметок. Если, конечно, Володя появлялся на летучке. Случалось, что он манкировал этим мероприятием.
     - Все? - Андрей почему-то посмотрел именно на меня. Под его взглядом я почувствовала себя как-то неуютно. Так уже было однажды, когда после истории с моим чеченским любовником Обнорский вызвал меня к себе в кабинет для серьезного разговора.
     Неужели, он уже знает? Но ведь Родька Каширин обещал, что никому не скажет!
     А если все-таки проговорился? Нет. Не может быть.
     "Совсем ты плоха стала, мать, - подумала я. - Паранойя, мания преследования. Пора отдыхать..."
     - Теперь - работать. - Обнорский потянулся за сигаретой. А мы заторопились к выходу. Первым убежал Володя Соболин: всю летучку он часто смотрел на настенные часы и нервно сгибал-разгибал какую-то бумажку.
     Я уже была в дверях, когда Обнорский меня остановил:
     - А вас, Марина Борисовна, я попрошу остаться.
     Неужели все-таки Родион проговорился? Ведь я же его просила!

***

     Утром в понедельник, по дороге на работу, я не смогла вспомнить, с чего началась наша ссора с мужем. Вроде бы Роман Игоревич сказал, что решил поддержать одного кандидата в Государственную думу, правда, тогда я не придала его словам особого значения. Я стала возражать ему скорее из чувства противоречия и врожденной стервозности. Мама говорила, что это у меня от бабушки со стороны отца - та славилась своим крутым норовом.
     Я говорила, что политика - грязное дело. Что депутаты и кандидаты - последние сволочи. Что... В общем, много чего наговорила.
     Роман продержался около часа, потом быстро оделся и выскочил из квартиры, хлопнув дверью. Минут через десять я услышала, как, взвизгнув шинами на слякотном апрельском асфальте, сорвалась с места его машина.
     Я была почти уверена, что разозленный Роман Игоревич отправился на дачу в Репино. Он всегда убегал туда после наших с ним разборок. Оставшись одна, я бесцельно бродила по квартире. Сама не заметила, как оказалась в его помпезно обставленном кабинете. Села в огромное кресло, рассеянно выдвинула один из ящиков.
     Не знаю, что я, собственно, хотела найти. Но уж точно не пистолет.
     Ствол лежал в ящике поверх порнографических комиксов. На рукояти я увидела клеймо - вздыбленный конь. Вроде бы так до сих пор метят пистолеты от Кольта.
     Моя ярость прошла. Я испугалась: мне представилось, как мой маленький ангел - Сережа - забредает в отцовский кабинет. Из любопытства из чего же еще? - заглядывает в ящики стола. Ему же никогда этого не запрещали. Находит пистолет.
     Я готова была отдать на отсечение голову и обе руки в придачу, что Сережа не утерпит - возьмет пистолет в руки. Он же мальчишка. А какой мальчишка не захочет подержать в руках настоящее оружие?
     Дальше... Что дальше? Конечно, Сережа неосторожно нажмет курок. И...
     - Нет, - громко выдохнула я.
     Нужно пистолет убрать куда-нибудь.
     Повыше. Подальше.
     Я осторожно - словно боялась, что от одного моего прикосновения ствол бабахнет - коснулась пальцами рукояти, обхватила ее ладонью. Металл приятно холодил руку. Я не удержалась - прицелилась в парадный портрет мужа, который висел напротив стола.
     Хватит, одернула я себя.
     Безопасное - то есть недоступное для Сережи - место я искала довольно долго.
     А потом... позвонила Родиону Каширину.
     Любопытство было сильнее меня: страшно хотелось узнать, что за "игрушку" приобрел мой муж.
     Родион согласился на следующий день заехать ко мне, посмотреть на ствол.
     Когда я вынесла ему пистолет, восторгам Каширина не было предела.
     - Ух ты! - по-детски выдохнул Родька. - Я такие только на картинках видел!
     Он осторожно взял пистолет в руки, долго рассматривал надписи на корпусе, клеймо на рукояти. Наконец выщелкнул обойму. Она была полная...
     - Что это? - не утерпела я.
     Каширин положил пистолет на журнальный столик и закурил сигарету.
     - Это кольт "Коммандер". 45-й калибр. По-нашему - 11,43 миллиметра. Его сделали после Второй мировой, на базе М1911А1.
     - А это что такое - M1119...
     - М1911, - поправил меня Родион. - В 11-м году в армии США приняли на вооружение автоматический пистолет Кольта. Едва ли не первый штатный ствол в мире. Хотя, может быть, я и ошибаюсь.
     В 21-м этот ствол, кажется, немного переделали.
     Каширин еще с час рассматривал "игрушку" и убежал по своим делам. Я попросила его не говорить в Агентстве про кольт. Сказала, что сама разберусь.
     Муж вернулся из Репина поздно вечером в воскресенье. И меня, что говорится, понесло. Давно в моем семействе не велись такие крупномасштабные боевые действия с применением настоящего боевого оружия. Едва мы с Романом остались одни, я нацелила на него ствол.
     - Что это такое, спрашиваю я тебя?
     Роман немного оторопел от моего стремительного натиска, но потом подтвердил профессионализм и компетентность Родиона Каширина, признавшись, что это действительно боевой пистолет системы Кольт.
     - В дом, где маленький ребенок, ты п