Нонка к нам уже не вернется. И ее верный Паганель Самуилович, наверное, тоже - ему предложили снова играть на виолончели в оркестре. Соболин теперь кинозвезда - вовсю снимается у Худокормова, и ему уже пообещали роль в следующем сериале. Соболина из больницы не вылезает, сиделкой там пашет, ухаживает за Нонкой и Зурабом. Соболин сказал, что и Анютка скоро тоже уйдет - будет сидеть дома, а он на сериалах достаточно заработает. Безумный Макс ушел на телевидение - администратором, и Спозаранник туда же - делать свою передачу. Шах ушел... Родя стал миллионщиком и ушел в запой... Лукошкина! Ах, Лукошкина. И ты оставила меня...
     Сегодня мой день рождения, а в Агентстве пусто. Агеева и Повзло смотрят на меня гак, как будто это не день рождения, а поминки. Впрочем, так оно и есть. Так оно и есть, дорогие мои. Что, вы еще этого не поняли?
     - Ну брось ты, Андрей, - говорит Агеева. Она сидит на столе, качает красивой ногой и стряхивает пепел с сигареты прямо на пол. - Ну брось ты, Андрей. Бывало и хуже. Наберем мы людей. По Питеру бродят в поисках работы стаи толковых, умных мальчиков и девочек. У них глаза горят. А мы их работать научим. Мы еще - о-го-го!
     И Коля Повзло ей подпевает:
     - Ага! Мы еще пройдем с развернутыми знаменами и под барабанный бой! Ошеломленный мир ляжет у наших ног.
     - А как же? - говорит Агеева. - Мы еще спляшем канкан. Верно, мальчишки?
     - Да, - киваю я. - Канкан мы запросто сбацаем... Но по площадям с развернутыми знаменами пройдем навряд ли.
     - Почему?
     - Потому, драгоценная моя Марина Борисовна, что я чего-то упустил. Я что-то прошляпил. И вот - в коридорах тишина. Бессмысленно строить новое здание на старом фундаменте. Да и вообще - вся эта киносуета в Агентстве показала, насколько все условно. Меня не покидает ощущение, что кино стало реальностью, а мы провалились в некий виртуальный мир...
     Повзло сказал:
     - Зачем так пессимистично, шеф?
     - Реалистично, Николай. Не более того. Да еще этот фанат-шизофреник помог мне взглянуть на некоторые вещи отстранение, с иной точки зрения.
     - С шизофренической? - подкузьмила Агеева.
     - Если угодно. Кстати, шизофреники часто обладают способностью видеть нечто новое там, где обычный человек ничего разглядеть не может. Есть даже предложение включать шизофреников в экипажи инопланетных экспедиций. Люди с парадоксальным мышлением могут делать удивительно верные выводы там, где "здоровые" бессильны.
     Коля крякнул и спросил:
     - Так что же тебе подсказал шизофреник?
     Я собрался ответить, но в коридоре вдруг раздались шаги. Быстрые, уверенные, они приближались. Мы сидели молча. Ждали... Гадали: кого это черт несет?
     Черт принес Сашку Зверева. Он застыл в дверях, осмотрел нас и сказал:
     - А чего это вы как на похоронах?
     - Ты, Зверев, забыл, что у меня сегодня день варенья, - грозно сказал я.
     - Не надейся, Андрюхин, не забыл. Я аккурат по этому поводу. На предмет выпить...
     - А подарок? - воскликнули разом Повзло и Агеева.
     А Сашка засмеялся и сказал:
     - Вот! - и вытащил из-за спины бильярдный кий.
     А я сказал:
     - О-о!
     И мы сели праздновать мой день рождения. Вчетвером, в пустом Агентстве... Без барабанного боя и развернутых знамен. Мы только наполнили бокалы, как в коридоре раздались шаги.
     - Кого там черт несет? - воскликнули мы.
     - Меня, - ответил Родя. Он встал в дверях - трезвый и грустный.
     - А ты чего это как на поминках, миллионер? - спросили мы.
     А Родя сел на стул, махнул рукой и сказал:
     - Какой я, к черту, миллионер!?
     - Как это - какой? Владелец заводов, газет, пароходов.
     - Фиг! - воскликнул Родя. - Фиг! Сегодня бумагу из Аргентины получил - все накрылось!
     - Ах! - сказала Агеева. - Нашлись другие наследники, Родион?
     - Если бы, - с тоской произнес Родя. - Если бы это!
     - А что?
     - Эта старая стерва, тетушка, семь лет укрывала доходы. Налоги не платила. Все имущество описало налоговое министерство. Все - фабрику! Дом! Счета! Яхту!.. Все!
     И тут мы стали хохотать. Мы стали хохотать так, что коньяк выплескивался из бокалов... Мы хохотали, а Родя смотрел на нас, как смотрят на сумасшедших. Летели за окном просвечивающие на солнце листья, янтарно светился в бокалах коньяк. Мы хохотали.
     Родя улыбнулся. Неуверенно. Почти робко. Потом - смелее. Потом - весело. А потом он засмеялся... У Родьки все еще болели ребра после аварии, и он держался руками за грудь. Так мы стояли впятером и хохотали. Наверно, со стороны мы действительно были похожи на сумасшедших. Мы расплескали коньяк. И когда собрались выпить, благородного напитка осталось совсем на донышке.
     Мы выпили. И вдруг зажужжал поставленный на автомат факс.
     - Кого это черт несет? - сказали мы.
     Коля встал, оторвал полоску бумаги с текстом по-английски. Он долго морщил лоб, шевелил губами и, наконец, прочитал:
     - Дорогие друзья, рады сообщить вам, что Шведская ассоциация независимой прессы планирует в самое ближайшее время осуществить новый проект. Он именуется Международная школа журналистских расследований... учитывая высокую репутацию вашего Агентства... огромный накопленный вами опыт журналистских расследований... - Коля прекратил читать, обвел нас всех растерянным взглядом.
     - Читай дальше, - сказал я.
     Коля уткнулся взглядом в бумагу:
     - Для реализации проекта, рассчитанного на один год, требуются как минимум четыре журналиста-расследователя... Если вас, господа, заинтересует наше предложение, мы просим дать огвет на факс... Президент Шведской ассоциации независимой прессы Ханс Энгстремер.
     Агеева налила себе коньяку, быстро хлопнула и сказала на выдохе:
     - Ну вы, блин, даете, господин Энгстремер... А че мы ему будем отвечать? Надо, я думаю, соглашаться. Подзаработаем - так, может, Князю сумеем помочь с лекарствами. Да и Нонке тоже... Надо соглашаться.
     А я сказал:
     - Мариша, куда вы гоните? Господину Энгстремеру мы ответим завтра. А сегодня мы гуляем... Мы еще канкан будем плясать! Наливай, Родя!
     Родя налил. Я вздохнул и подумал: мы еще вернемся. Мы пройдем по площадям под барабанный бой и с развернутыми знаменами. Я собрался толкануть речугу, но Коля спросил под руку:
     - Послушай, шеф... а на какую-такую парадоксальную мысль тебя натолкнул этот шизофреник?
     - Интересно?
     - Интересно.
     - "Золотая пуля" - FOREVER!


   Андрей КОНСТАНТИНОВ и Агентство журналистских расследований
   ДЕЛО О СПАСЕНИИ ТЕЛЕЗВЕЗДЫ



Анонс

     "Золотая пуля" - это петербургское агентство журналистских расследований, которое возглавляет Андрей Обнорский и которое распутывает самые сложные и деликатные дела. О приключениях неугомонных сотрудников "Золотой пули" снят телесериал, который вы скоро увидите.

     Максим МАКСИМОВ (ответственный редактор проекта), Ольга БЕЛОВА, Александр ГОРШКОВ, Илона ЕГОРОВА, Елена ЛЕТЕНКОВА, Александр НОВИКОВ, Илья ТИЛЬКИН, Игорь ШУШАРИН

ДЕЛО О ЧАСАХ РЕЖИССЕРА

Часть первая

Рассказывает Андрей Обнорский

     "Обнорский Андрей Викторович (псевдоним - Серегин), 39 лет. Директор и главный редактор Агентства журналистских расследований "Золотая пуля". По образованию - историк-арабист, военный переводчик. Службу в рядах ВС СССР проходил в Южном Йемене и Ливии.
     Имеет боевые награды. Демобилизовался в 1991 году в звании капитана.
     В декабре 2000-го присвоено очередное воинское звание - майор. Под предлогом поздравления в связи с присвоением звания мною была проведена разведбеседа с Обнорским А. В., в ходе которой выявлены его политвзгляды и возможность возврата на службу в ВС РФ. В целом, при лояльном отношении к власти и патриотическом - к стране, Обнорский высказал массу критических и негативных взглядов (см. прилагаемый отчет).
     По вопросу о продолжении военной карьеры дал понять, что эта тема не представляет для него никакого интереса..."
     Дата. Подпись.
     Из секретного досье

     Заканчивался август. Город плыл в серой ретуши дыма. И духота стояла - караул. А в Агентстве у меня работали киношники. Тот еще дурдом! Вот летчики говорят: где кончается порядок, там начинается авиация. В сущности, правильно говорят. Я сам военной авиации не один год жизни отдал. Так что знаю... Но есть еще и высокое искусство - кинематограф! Вот уж где бардак, так бардак. Р-развеселый такой бардачина... Но винить некого - сам виноват. Худокормов сказал: "Мы, Андрей, поснимаем у тебя в Агентстве. Мы вам работать не помешаем. Мы тихонечко... бочком... бочком".
     Я сдуру дал "добро". И - началось. Теперь вся киношная команда с утра до вечера носится по коридорам и кабинетам Агентства. Мои орлы-расследователи их постоянно "консультируют". Это означает, что врут безмерно, хвастаются и постоянно пьют с актерами кофе... И не только кофе.
     ...Только я открыл дверь в Агентство, как сразу услышал истошный женский крик... В коридоре два негодяя насиловали Асю Барчик. В фильме она Светку Завгороднюю играет. Юбку Асе завернули аж на голову и остервенело срывали с нее трусы. Сцену наблюдали члены киногруппы... и вся мужская часть Агентства. И выражение на лицах моих расследователей было самое заинтересованное. Любят мужики искусство!
     Ася кричала, Ян Геннадьевич Худокормов что-то негромко говорил оператору, господа инвестигейтеры тоже обменивались мнениями.
     - Э-эх! - говорил Соболин Зудинцеву. - Не так. Все не так. Ну кто же так насилует?!
     - А ты что, - спросил Зудинцев, - большой спец?
     - А как же?
     - Понятно... Кстати, маньяк, который в Купчине уже три изнасилования совершил, - Зудинцев внимательно посмотрел на Соболина, - по описаниям тоже такой длинноволосый.
     - Тьфу ты, блин! - сказал Володя. - Я же это... в творческом, блин, плане.
     - Снято! - сказал Худокормов.
     "Насильники" отпустили Асю, и она стала поправлять платье. Мои орлы сразу потеряли всякий интерес к съемке. И только Соболин подошел к Худокормову и стал убеждать его, что надо сделать еще пару дублей.
     И что он, Соболин, обязательно должен сняться в эпизоде... дублером.
     Ян Геннадьевич Володю внимательно выслушал, покивал головой и ответил:
     - Идея неплохая. Я вас, Владимир, возьму дублером... Аси.
     Соболин изменился в лице и убежал.

***

     Я приказал Оксане собрать весь состав Агентства. Когда через пять минут все собрались, я обратился к народу с пламенной речью:
     - Друзья мои! Кино, конечно, остается для нас важнейшим из искусств... Но работать-то тоже надо. Поскольку мои увещевания до вас не доходят, остается единственный способ воздействия.
     - Какой же? - спросила Горностаева.
     - Я вынужден буду превратить вашу жизнь в ад!
     - Можно подумать, - сказала Агеева, - что раньше был рай.
     - Скоро, Марина Борисовна, вы именно так и будете думать: раньше был рай.
     - С ума сойти!
     В коридоре прозвучало несколько выстрелов. Ну веселуха...

***

     В остальном день был похож на все прочие: вялотекущий цейтнот с массой мелких (и не очень) заморочек. Ничем не хуже и не лучше других.
     В полдень объявился Родя Каширин - в хлам пьяный, с ящиком дорогущего коньяку и пачкой фотографий. На фотографиях были фабрика, яхта и вилла, которые завещала ему в бозе почившая аргентинская тетушка... Родя пытался спеть аргентинское танго. Он старался. Очень сильно старался, но все равно у него получалось что-то типа "...четвертый день пурга качается над Диксоном". Ох, горюшко! Не приведи Бог получить наследство. Ведь нормальный же мужик был. АН нет - "счастье привалило".
     На коньяк я наложил арест, Родю уложил спать...
     Вот такой был денек двадцать восьмого августа. Чумовой, но в целом безмятежный.
     В девятом часу вечера мои сотруднички разбрелись кто куда, свернулись киношники... Мы с Худокормовым заскочили в кафешку на Невском, попили кофею и немного потолковали о том о сем. И тоже разъехались по домам. Пожелали друг другу удачи, сказали "до завтра" и разъехались.
     Я и думать не думал, что увижу Яна Геннадьевича сегодня снова... Да еще где увижу и как увижу!

***

     Телефон зазвонил, когда я припарковал свою "хонду" возле дома. Было темно, душно, в свете фар кружилась пара мотыльков...
     И - зазвонил телефон.
     - Андрюха! - сказал голос Повзло из трубки. - Андрюха, только что напали на Худокормова. Ударили по голове... Он в бессознательном состоянии.
     - ...твою мать! Где? Кто? Как?
     - В подъезде его дома. Ты можешь сейчас подъехать?
     - Могу. - И я погнал на Васильевский.
     Город к вечеру уже опустел, дорога, на которую днем ушло бы не менее сорока минут, была свободна, и я долетел до улицы Кораблестроителей всего за четверть часа.
     Возле подъезда стояли "скорая", милицейский УАЗ и "десятка" Повзло. Толпились возбужденные жильцы. В приоткрытую дверь "скорой" я увидел Яна Геннадьевича.
     Режиссер лежал на носилках. Бледный, с закрытыми глазами.
     Над ним колдовал врач. Я подошел ближе, но дверь захлопнулась. Вспыхнула "мигалка", и "скорая" стремительно рванула с места... Всего час назад мы сидели в кафе. Худокормов был весел, беспечен, шутил.
     Из подъезда вышел Коля, следом - двое мужчин. Они были в штатском, но все же в них сразу угадывались опера. Опера окинули неприязненным взглядом группку жильцов, активно обсуждающих происшедшее ("Вот до чего дожили! Прямо в подъездах людей грабят!" - "Ох и не говорите, Марьванна, скоро из дому выходить будет страшно"), и направились к УАЗу.
     Я подошел, и Коля представил меня.
     Большого энтузиазма мое появление у оперов не вызвало.
     - Насколько серьезны травмы Худокормова? - спросил я.
     - Врач сказал, что непосредственной угрозы для жизни нет, - ответил один из оперов, старший лейтенант Самохин.
     - Но и ничего хорошего тоже нет, - добавил другой, капитан Петренко. - Третий случай за месяц.
     - Четвертый, - поправил Самохин.
     Петренко матюгнулся и сплюнул.
     - А что произошло-то? - спросил я.
     - Что произошло? Что произошло...
     Обычное дело. Высмотрели прилично одетого человека, довели до подъезда и дали по голове. Бумажник, часы, телефон забрали... Наркоманы! Чтоб им передохнуть всем. Совсем задолбали, козлы.
     - Час назад я пил с ним кофе, - зачем-то сказал я.
     Повзло почесал затылок и спросил:
     - Мужики, ответьте честно: шансы найти этих уродов есть?
     Петренко хмыкнул, ничего не ответил и сел в УАЗ. А Самохин сказал:
     - Коля... Ну ты, блин, даешь, Коля.
     Ну нормальное, блин, дело, да?
     Потом махнул рукой и тоже сел в машину. УАЗ зачихал, затарахтел и покатился прочь... А мы с Колей поехали в больницу.
     Худокормов уже пришел в сознание. Поговорить с ним не удалось, но медики заверили, что все - слава Богу! - не так уж и страшно.

***

     Наутро я снова поехал в больницу и там нос к носу встретился со съемочной группой. Конечно, они все были круто возмущены... И почему-то их агрессия выплеснулась на меня. Мне "припомнили" историю академика Глебова... и "мерседес" Жванецкого... и разбитое в прошлый Новый год лицо режиссера Германа... Обо всех этих прискорбных инцидентах говорили так, как будто это я угнал тачку Жванецкого и разбил Герману лицо.
     Спокойным оставался только сам Худокормов. Выглядел он худо и чувствовал себя, хотя и старался это скрыть, тоже худо.
     Своим он сказал:
     - Вы-то что возмущаетесь? Вам радоваться надо.
     - Чему же радоваться, Ян Геннадьевич?
     - Дня три-четыре я тут прокантуюсь. Так что всем вам нежданно-негаданно маленький отпуск подфартил.
     Господа актеры дружно повозмущались "чудовищным цинизмом", как выразился оператор, своего шефа, засыпали его цветами, фруктами и наконец ушли. А я остался.
     - Вот так, Андрей, - сказал Худокормов. - Потенциал искусства, конечно, может иногда ошеломлять, но железяка по голове ошеломляет еще круче... Теперь я знаю это точно.
     - Это вы как режиссер говорите?
     - Нет, как человек, которого "ошеломили", - усмехнулся Худокормов.
     - Вы видели нападавшего, Ян?
     - Какое к черту! Бац по голове - и все... затемнение.
     - Худо.
     - Да черт с ним. Не убили - и то слава Богу.
     - С этим поспорить трудно, - согласился я. - Но очень плохо, что вы не видели разбойничка в лицо. Даже если его сумеют установить, так не удастся привязать к этому конкретному эпизоду.
     - А ты считаешь, что можно его установить?
     - Попробовать можно... Менты уже приходили к вам?
     - Нет, не было никого.
     Мысленно я матюгнулся, но вслух сказал:
     - Что у вас забрали?
     - Бумажник, часы и телефон... Часы жалко.
     - Дорогие? спросил я, пытаясь вспомнить, какие часы были у Худокормова.
     - Да нет, обычные "Титони". Красная цена - триста баксов. Но мне их хороший человек подарил. С гравировочкой, на память.
     "С гравировкой - это хорошо, - подумал я. - Гравировка привязывает часы покруче индивидуального номера".
     - Денег много было? - спросил я.
     - Тысячи полторы. Плюс карта... Плевать я на это хотел, а вот часы, Андрей, жалко. - Худокормов прикрыл глаза. - Ты, кстати, говорят, первый там оказался?
     - Нет, первым был Коля Повзло. Чисто случайно. Он как раз в Василеостровском РУВД был по делу...
     - Вот как? Так ты считаешь, что попробовать можно?
     "Можно-то оно можно, но вот гарантировать что-либо..."
     - Попробуем, Ян, - ответил я.

***

     Первым делом я, конечно, поехал в Василеостровское РУВД. Я не особо надеялся получить там какой-то результат, но пройти мимо организации, которая по определению обязана заниматься расследованием, было бы не правильно. Я сел в джип и поехал. И - повезло, застал старшего оперуполномоченного капитана Петренко на месте. Вид у капитана был несколько помятый, он не выпускал изо рта резинку, однако перегарный выхлоп никуда не делся. Мне на выхлоп капитана Петренко было наплевать. Мне важно было другое: что конкретно есть у них по "делу Худокормова"?
     Оказалось, как я и предполагал, что нет совсем ничего.
     - Глухарек, - сказал Петренко. - Классический глухарек. Свидетелей нет, нападавшего режиссер не видел, следов никаких...
     Что вы хотите?
     - Вы, Петр Василич, сказали, что нападавшего режиссер не видел. Вы уже допросили потерпевшего?
     - Придет в сознание - допросим, - небрежно ответил Петренко.
     - Он пришел в сознание еще вчера, - довольно язвительно сказал я.
     Капитана Петренко мое заявление, кажется, несколько смутило. Он закашлялся, выплюнул в пепельницу комочек розовой резинки и сказал, глядя мимо меня:
     - И что - видел ваш режиссер нападавшего?
     - Нет, не видел.
     - Ну вот видите, - обрадовался оперуполномоченный. - Я так и знал. У нас уже было два аналогичных нападения...
     - Три, - поправил я.
     - Три?.. Да, действительно. Я из отпуска второй день, могу чего-то и не знать. У нас четыре нападения, и ни разу никто из потерпевших преступника не видел. А что вы хотите?
     А чего, действительно, я хочу? Чего я здесь сижу и отрываю занятого человека от дела?.. О, я хочу совсем немного: чтобы опер Петренко нормально делал свою работу. Чтобы люди могли спокойно ходить по улицам. Чтобы любой подонок с кастетом (молотком, ножом, обрезком трубы) знал, что опер Петренко не ест, не спит - работает. И обязательно найдет его, подонка, и защелкнет на нем наручники... Вот этого я хочу. По-моему, не так уж и много. Я мог бы сказать это капитану Петренко, но вместо этого я сказал:
     - Помогите мне, капитан, пустячным делом.
     - В чем проблема? - поинтересовался опер.
     - Мне нужны сводки по городу за август.
     - Зачем?
     - Нужно... Это что - сильно секретный документ?
     - Да, в общем-то, нет. Сделаем.
     От капитана Петренко я ушел с толстой пачкой распечаток.

***

     В Агентстве без киношников было непривычно тихо. Радоваться бы надо, да какая, к черту, радость? Передо мной стояло бледное лицо Худокормова с черными кругами под глазами. И его голос: "Не убили - и то слава Богу..."