намек на собственное увечье или, хуже того, как насмешку. Наступившая в машине тишина лишь усилила неловкость. Если до выключения проигрывателя выбор Мышляева сошел за непреднамеренную бестактность, то теперь Гаркун мог окончательно увериться в том, что это было сделано нарочно. За двадцать лет Мышляев успел более или менее изучить набор основных реакций своего приятеля и знал, что если тот решит обидеться, то месть его будет тонкой, жестокой и дьявольски изощренной.
     Заметив состояние Мышляева, Гаркун криво усмехнулся краешком тонких бескровных губ и проворчал:
     - Ну что ты скукожился, как слизняк на морозе?
     Я не виноват, что таким уродился, а ты не виноват, что тебе нравится эта опера. Музыка, кстати, действительно неплохая. Приближает среднестатистического обывателя к классике - ненамного, но это все-таки лучше, чем ничего.
     Он замолчал и выудил из кармана второй бутерброд.
     - Извини, - с облегчением сказал Мышляев. - Я просто не успел подумать.
     Гаркун в ответ лишь махнул перепачканной кетчупом рукой.
     Когда они проехали Воскресенск, Гаркун задремал. Спал он так же, как и ел - очень некрасиво, безвольно распустив вялые губы, всхрапывая, булькая, пуская пузыри и даже, кажется, попукивая.
     Во всяком случае, запах в машине стоял довольно откровенный, так что Мышляеву пришлось приспустить стекло и врубить вентилятор.
     За Коломной он притормозил и растолкал совершенно разомлевшего Гаркуна.
     - Ну чего, чего? - шлепая губами и утирая набежавшую слюну, забормотал тот спросонья.
     - Дорогу показывай, Иван Сусанин, - добродушно сказал Мышляев, протягивая ему сигареты и закуривая сам. - Я в здешних местах сроду не был. Как, говоришь, эта деревня называется, где твой Левша обосновался?
     - Ежики, - зевая во весь рот, сообщил Гаркун. - Деревня Ежики. Обалдеть можно, да?
     - Да, - согласился Мышляев, - смешное название.
     Он тронул машину с места, и через каких-нибудь десять минут свернул налево, руководствуясь дорожным указателем.
     Сразу за перекрестком асфальт закончился, словно обрезанный ножом. Приземистая машина запрыгала по ухабистой грунтовке, время от времени с душераздирающим скрежетом царапая днищем твердую, как камень, землю. По обочинам свежо зеленели какие-то всходы, в приоткрытое окно тянуло свежими запахами земли и молодой листвы. Гаркун откровенно наслаждался поездкой, Мышляеву же было не до красот природы - он жалел машину, не приспособленную для езды по пересеченной местности.
     - Твою мать, - процедил он сквозь зубы после очередного, особенно сильного удара в днище. - Не дорога, а танкодром. Мог бы, между прочим, предупредить.
     - Пардон, - без тени раскаяния в голосе сказал Гаркун. - Как-то не подумал. Своей-то машины нет, так что жалеть чужие не приучен. По мне, так машина - она и есть машина, на ней ездить надо. Есть дорога, нет дороги - какая разница, если человеку надо попасть из точки А в точку Б?
     - Умник, - проворчал Мышляев. - Вот заработаешь немного капусты, купишь себе колеса, тогда посмотрим, как ты запоешь! Все во имя человека, все для блага человека... Далеко еще?
     - Километров пять, - невинно сообщил Гаркун.
     - Убийца, - с горьким упреком простонал Мышляев.
     - Между прочим, хорошо, что ты напомнил, - сказал Гаркун. - Если мы с ним договоримся, машину придется сменить. Твоя слишком заметная...
     Он замолчал, потому что машина поравнялась со странным колесным механизмом, который двигался в попутном направлении, отчаянно дымя и поднимая тучи пыли. У механизма были огромные, в человеческий рост, очень широкие резиновые колеса и прозрачная обтекаемая кабина с откидывающейся кверху, как у некоторых спортивных автомобилей, дверцей. Поверх кабины на специальной дуге была установлена целая батарея прожекторов, а спереди и сзади крепились какие-то мудреные приспособления, среди которых пораженный Мышляев сумел опознать только дисковый плуг. Позади этого странного транспортного средства громыхал и подскакивал двухколесный жестяной полуприцеп, явно самодельный и до отказа загруженный длинными ошкуренными жердями.
     Мышляев так зазевался на это чудо техники, что чуть было не съехал в кювет. Сидевший рядом Гаркун радостно захихикал, увидев его реакцию.
     - Хороша штучка, да? - сказал он, потирая руки. - Погоди, ты еще не то здесь увидишь.
     - Ты заметил, что у него колеса с независимой подвеской? - ошарашенно спросил Мышляев, непроизвольно косясь в зеркало заднего вида, где не было видно ничего, кроме густого облака пыли.
     - Я в этом ни черта не понимаю и понимать не хочу, - откликнулся Гаркун. - Что это значит - независимая подвеска?
     - Это значит, что на таком драндулете можно путешествовать по Луне, - ответил Мышляев, - пересекать линии торосов и карабкаться по горам.
     Если, конечно, хватит мощности двигателя.
     - Хватит, хватит, не сомневайся, - заверил его Гаркун. - Я же говорю, ты здесь еще не то увидишь. Мы с тобой едем к серьезному человеку. Он модельками из фольги и папиросной бумаги не занимается. Он строит машины: тракторы, двигатели, автомобили, ветряки, насосы... А поскольку даже творческому человеку периодически хочется жрать, время от времени он по дешевке продает свои поделки окрестным фермерам - разумеется, когда ему удается объяснить покупателю, для чего тот или иной агрегат предназначен. Стоят его машины сущие гроши, а работают десятилетиями и даже не думают ломаться.
     - Сказки, - недоверчиво протянул Мышляев, пытаясь скрыть впечатление, которое произвел на него рассказ Гаркуна.
     - Ха! - сказал Гаркун, шаря по карманам в поисках очередного бутерброда. Бутербродов в карманах больше не было, и он с заметным разочарованием прекратил свои раскопки. - Ха! Останови машину и подожди, пока эта колымага с.., как ты это назвал?., с независимой подвеской?., в общем, пока она нас нагонит. Расспроси хозяина, узнай, за какую сумму он приобрел свой агрегат, когда это было и сколько раз он за это время ремонтировался. Можешь предложить ему махнуть не глядя - его трактор на твою тачку. Посмотришь, что он тебе ответит и куда пошлет.
     Мышляев не ответил. Он смотрел куда-то вперед, приоткрыв рот от изумления. Машина катилась все медленнее и наконец остановилась на вершине невысокого холма, с которого открывался прекрасный вид на распаханную долину. По склону соседнего холма карабкались домишки и сады небольшой, домов на тридцать или сорок, деревушки, а над всем пейзажем громоздилась, как страшный сон, огромная серебристая тренога высотой с двенадцатиэтажный дом. Она выглядела на фоне мирного сельского пейзажа неуместно и дико, вызывая острое желание проснуться.
     - Эт-то что такое? - наконец обрел дар речи Мышляев.
     - А хрен его знает, - легкомысленно ответил Гаркун. - Когда я в последний раз сюда приезжал, этого не было. Давай, поехали. Держи прямо на эту фиговину. Видишь вон то, серое, у самого основания?
     Ну, где кусты погуще. Это как раз его бункер и есть.
     Давай, давай, поехали. Ты помнишь, о чем мы с тобой договорились? Твое дело - помалкивать в тряпочку и солидно кивать, как Киса Воробьянинов в роли отца русской демократии. И не забудь, что разговаривать надо с акцентом. С акцентом, понял?
     - Слушай, - сказал Мышляев, трогая машину, - несолидно как-то... А по-другому нельзя?
     - Ну давай, - язвительно откликнулся Гаркун, - давай, скажи ему правду. Так, мол, и так, хотим мы с дружком наладить на твоем приусадебном участке и твоими руками выпуск фальшивых американских рублей, так не хочешь ли, старик, войти в долю? Он же христосик, он тебя просто не поймет, а когда ты ему все растолкуешь, обязательно скажет, что это нехорошо и что он этим заниматься не станет; потому что так нельзя.
     - М-да? - с сомнением обронил Мышляев.
     Вся эта затея теперь начинала казаться ему какой-то донельзя детской, словно дело происходило не наяву, а на страницах фантастического романа для подростков. Это впечатление усиливалось встреченным на дороге нелепым механизмом, и этой несуразной, не лезущей ни в какие ворота вышкой, которая торчала на холме, как напоминание о нашествии марсиан, описанном еще Гербертом Уэллсом. Лежавшая в портфеле на заднем сиденье бумага, которую он набрал на компьютере под диктовку Гаркуна, распечатал на принтере и украсил красивой красной печатью, могла обмануть разве что полного инфантила; вообще ничего не понимающего в жизни и не имеющего ни малейшего представления о мире, в котором живет. Впрочем, Гаркун выглядел уверенным в себе и довольным жизнью. Черт с ним, решил Мышляев.
     Попытка - не пытка, спрос не беда. В конце концов, глупо было рассчитывать на попадание в десятку с первого же выстрела. Главное, что Гаркун подписался на это дело. С ним, с Гаркуном, можно горы своротить, особенно если суметь заставить его работать не за страх, а на совесть. А он, кажется, по-настоящему загорелся идеей, так что, если этот его чокнутый профессор окажется неподходящей кандидатурой, Гаркун первый об этом скажет и в кратчайшие сроки подыщет другого. Не правда, что все умные люди свалили за бугор. Земля наша богата талантами, и через тысячу лет будет богата, и через две. Говорят, что талант нужно хорошо кормить. Это верно, но лишь отчасти. Кормить его нужно, когда он уже сформировался и готов к работе. А чтобы талант прорезался, человек должен жить впроголодь. Ничто так не обостряет мозговую деятельность, как голодное урчание в животе. Так что более благодатной почвы для рождения талантов, чем Россия, нет и не будет еще очень долго...
     Размышляя подобным образом, Мышляев въехал в деревню и повел машину по кривой, огибающей вершину холма немощеной улице. Из какой-то подворотни выскочил худой облезлый кобель рыжей масти и принялся скакать вокруг, норовя вцепиться зубами в колеса. За поворотом от машины бросились врассыпную замызганные куры. Несмотря на то, что в деревне стояла самая горячая пора - пахота, сев и все такое прочее, - Мышляев насчитал на улице человек шесть пьяных. Один из них спал прямо на обочине в позе поверженного богатыря. Ширинка его замасленных рабочих штанов была расстегнута, и из нее высовывался захватанный грязными руками край белой нательной рубахи. Мышляев осторожно объехал обутые в рыжие кирзовые говнодавы ноги "богатыря", лежавшие на проезжей части, повернул еще раз и по указанию Гаркуна остановил машину.
     Подворье местного технического гения расположилось на крутом склоне. За гнилыми остатками забора виднелась ветхая изба с полуразобранной шиферной крышей и непрозрачными из-за многолетних наслоений грязи окнами. Это неказистое строение по пояс тонуло в крапиве и бурьяне, которые имели вполне зрелый, процветающий и матерый вид несмотря на то, что на дворе стоял не август, а всего лишь май. В заросший лебедой и мокрицей склон позади избы врезались какие-то угрюмые капониры из монолитного бетона со следами дощатой опалубки. Чудовищная вышка возносилась над этим запустением на совершенно немыслимую высоту. Вблизи было видно, что она собрана из каких-то ржавых труб. Серебристая краска местами облезла, обнажив черно-рыжий металл. На вытоптанном до каменной твердости пятачке рядом с бункером ржавели голые каркасы каких-то сельхозмашин и стоял на колодках обтекаемый дюралевый корпус, в котором можно было с некоторым усилием узнать будущий катер на подводных крыльях. Вдоль стены бункера было сложено какое-то железо, и, приглядевшись, Мышляев с содроганием опознал в продолговатых металлических пластинах гигантские лопасти. Теперь было понятно, зачем на холме установили нелепую вышку: это был каркас будущего ветряка, предназначенного, скорее всего, для получения дармовой электроэнергии. Непонятно было другое: каким образом была установлена вышка и как, черт подери, хозяин намеревался втащить на сорокаметровую высоту эти громадные лопасти?
     "Господи, - подумал Мышляев, - ну что это за страна такая? Сколько энергии расходуется попусту!
     Ведь все это он сам соорудил, своими руками склепал, своей головой выдумал... А зачем? Вот полезет он наверх привинчивать свои лопасти, шмякнется оттуда, и привет... Все растащат, разворуют, вышку завалят, сдадут в металлолом и пропьют. А между прочим, этот его ветряк всю деревню мог бы электричеством обеспечить..."
     Гаркун обогнул застывшего в задумчивости Мышляева и бодро заковылял по захламленному двору, заметно припадая на искалеченную ногу и постукивая своей тяжелой черной тростью. На фоне бурьяна, гнилых развалин и серого бетона со следами опалубки он напоминал шустрого гоблина. Мышляев взял с заднего сиденья портфель с бумагами и двинулся следом, внимательно глядя под ноги, чтобы не вляпаться в какую-нибудь дрянь.
     Вокруг стояла непривычная для уха горожанина тишина, лишь откуда-то издали доносился приглушенный расстоянием рокот дизельного движка, да где-то поблизости сдуру хрипло загорланил петух, просясь в суп. В траве деловито жужжали пчелы, небо над головой было не правдоподобно синим, а еще не успевшая запылиться зелень радовала глаз свежестью цвета, которую можно увидеть только в мае.
     Гаркун бодро пересек двор, даже не посмотрев в сторону избы, и свернул за угол бетонного бункера.
     Мышляев последовал за ним и на мгновение остолбенел: за углом виднелся еще один ангар, аккуратно врезанный в склон холма. Высоченные железные ворота, в которые запросто прошел бы двухэтажный автобус, были приоткрыты, а немного правее возвышался собранный из крепких двутавровых балок каркас еще одного строения, похожего на теплицу.
     - Прожекты, - хихикнув, сказал Гаркун, заметив состояние своего приятеля. - Сотни прожектов, для завершения которых требуются время и деньги.
     - Ну, время - это ладно, - преодолев легкое обалдение, сказал Мышляев. - Но ведь во все это вбуханы тысячи баксов. Да что я говорю - тысячи! Десятки тысяч, сотни!
     - Вот тут-то ты как раз и не прав, - заявил Гаркун, боком спускаясь по довольно крутой тропинке. - Денег у этого парня сроду не было. Все это создано буквально из ничего, поверь. То есть, конечно, какие-то деньги на это пошли, но все они были заработаны попутно, между делом, и лишь потому, что совсем без них не обойтись... Давай, заходи, не стесняйся!
     Вслед за продолжающим бормотать Гаркуном Мышляев вступил под терявшиеся в полумраке своды ангара. Когда глаза привыкли к скудному освещению, он разглядел справа и слева от себя кажущиеся бесконечно длинными стеллажи, заваленные инструментом и разрозненными деталями каких-то машин.
     Стеллажи эти двумя непрерывными стенами поднимались до самого потолка. Свободное пространство между ними было залито бетоном. В дальнем конце помещения поблескивал замасленными деталями сложный колесный механизм непонятного назначения, а прямо перед Мышляевым стояла конструкция, которая больше всего напоминала наполовину собранный одноместный вертолет.
     - Черт подери, - сглотнув от волнения, пробормотал Мышляев. - Ни за что бы не поверил, что такое бывает. Ну, есть психи, которые по десять лет собирают из ворованных гаек какой-нибудь уродливый автомобиль. Недавно по телеку показывали одного, который всю жизнь строил вертолет, поднялся на нем в воздух и разбил его к чертовой матери.
     Но это.., это... Глазам своим не верю.
     - Я тебя предупреждал, - напомнил Гаркун и нырнул в неприметный узкий проход между стеллажами. - Осторожно, тут ступеньки. Крутые, мать их...
     Ступеньки на поверку оказались отвесным металлическим трапом, который вел в подвал. "Чокнутый профессор", которого, как выяснилось, звали Михаилом Шубиным, жил именно здесь. Точнее, жил он в своей мастерской, расположенной наверху, а в подвале Шубин спал, принимал пищу и отдыхал, читая техническую литературу, которой здесь было больше, чем в любой библиотеке. Разгороженный на отдельные отсеки подвал по размерам не уступал пятикомнатной квартире Мышляева, и, тем не менее, здесь было тесно от книг, журналов и электронной аппаратуры, которая стояла повсюду, беззастенчиво вывалив наружу свои разноцветные потроха.
     Хозяин оказался невысоким жилистым мужиком с волнистой темной шевелюрой, которая на висках заметно отливала серебром. Черные глаза на худом и темном, лишенном возраста лице были неожиданно спокойными и мудрыми, как будто Шубин знал нечто недоступное пониманию гостей. Говорил он медленно, с расстановкой, а большие руки с темными от въевшегося машинного масла ладонями свободно висели вдоль тела, словно были отдельными от него живыми существами, нуждавшимися в кратком отдыхе, пока хозяин занят разговором.
     Поставив на самодельную электроплитку архаичный эмалированный чайник, Шубин усадил гостей на дощатый топчан, который, судя по продавленному матрасу и драному солдатскому одеялу, служил ему постелью, а сам примостился на шатком табурете у грубого самодельного стола. Стол был завален какими-то засаленными чертежами и справочниками, и Шубину пришлось сдвинуть их в сторону, чтобы освободить место для оловянной тарелки с подсохшим батоном и блюдечка с подтаявшим куском масла.
     Гаркун сделал глубокомысленное движение бровью, и Мышляев послушно извлек из портфеля купленную по дороге бутылку водки - точнее, одну из трех купленных по дороге бутылок. Мышляеву ничего не оставалось, как во всем положиться на Гаркуна: то, что он увидел, совершенно выбило его из колеи, и теперь он понятия не имел, как разговаривать с этим полоумным изобретателем. Прежде ему никогда не приходилось иметь дела с подобными типами, хотя на своем веку он повидал и пройдох, и простофиль, и таких людей, которым убить человека было все равно что плюнуть. Он всю жизнь гордился тем, что может найти общий язык с кем угодно, но Шубин вызывал у него необъяснимую робость.
     Это было странно, поскольку Мышляев невооруженным глазом видел, что перед ним классический простак из той породы, представителям которой можно продать галоши в сердце Сахары или холодильник на Северном полюсе.
     Покосившись на водку, Шубин отрицательно покачал головой.
     - Извини, Гена, - сказал он, - но днем я не пью. Я вообще теперь пью редко. Времени жалко.
     Жизнь слишком короткая, а успеть хочется много.
     Вертолет видал? Сосед заказал - поля опрыскивать.
     Полгода уже вожусь, все никак до ума не доведу.
     Запчастей не хватает. Без деталей машинку не закончишь, денег не получишь, а без денег детали купить не на что... Или, скажем, теплицы. Видал теплицы? Если их достроить, можно будет круглый год хоть ананасы выращивать, хоть финики, не говоря уже о всяких помидорах-огурцах. Все готово, осталось застеклить и поставить оборудование, но это, опять же, деньги. А где их взять? Вон, ветряк поставил, а довести до ума, запустить - опять же, ни времени, ни денег...
     - Мишаня, старик, - перебил его Гаркун, отламывая от лежавшего на столе батона неаккуратный крошащийся кусок и целиком запихивая его в рот. - Мы же за этим и приехали! Тебе нужны деньги, а нам позарез нужен ты. Вернее, не нам, а им, - он бесцеремонно ткнул в сторону Мышляева отставленным большим пальцем. - Это представитель совместного предприятия.
     - Павел Сергеевич, - представился Мышляев, оторвав от топчана зад и протягивая руку для пожатия.
     - Он русский, - продолжал Гаркун, - но живет в Америке. У него небольшая полиграфическая фирма... Впрочем, он сам тебе расскажет. Я вас познакомил, а дальше договаривайтесь без меня. Я вот, с вашего позволения, водочки выпью. Слушай, а кроме батона у тебя ничего пожрать нету?
     Игнорируя его вопрос, Шубин повернулся к Мышляеву и устремил на него свои непроницаемые темные глаза.
     - Видите ли, - заговорил Мышляев, чувствуя себя бездарным клоуном из-за притворного акцента, - Геннадий прав. У меня полиграфическая фирма, но дело, которое привело меня в Россию, имеет к полиграфии довольно косвенное отношение. Благодаря очень счастливому стечению обстоятельств и помощи влиятельных друзей из Вашингтона мне удалось перехватить у крупного концерна дорогостоящий правительственный заказ. Впрочем, это есть подробности, которые не должны вас волновать. Суть дела заключается в том, что для выполнения заказ