власть,
понимающую  великий  гений  капитализма  и  ненавидящую  инертное   месиво
коммунизма, и вы в два счета покончите с носителями заразы,  коммунистами,
путем  запрета,  ареста,  тюрем,  виселиц.  А  там,  где  коммунисты  сами
захватили власть - я имею в виду Россию, - там  станьте  негласно  властью
над  властью,  уничтожьте   самих   правителей   путем   подсылки   убийц,
диверсантов, борцов за свободу капитала на земле! Иными словами -  объявим
коммунизм  вне  закона.  Террор!  Террор!  Вот  что  я  считаю  правильной
политикой, господа!
   - Все это очень хорошо, хотя и очень беспокойно, -  лениво  пробормотал
виконт Монморанси. - Но как это осуществить практически?
   - Не будем прерывать хозяина,  -  решительно  произнес  лорд  Хардстон,
слегка подняв руку.
   - Силы наши - точнее, кадры - имеют разные функции, хотя цель едина,  -
продолжал Кресслинг, слегка кивнув в сторону лорда Хардстона. -  Часть  из
нас, такие, как, например, ваш почтенный отец, Юниус,  -  обратился  он  к
Рокфеллеру-младшему, - дают деньги, много денег,  поскольку  дело  требует
миллиардов. Миллионы и миллиарды дают и Стиннес, и Крупп, и Ротшильд, и я,
возглавляющий  наш  союз.  Другие,  подобно  собравшимся  здесь  достойным
будущим правителям стран, дают свой  опыт,  свои  титулы  и  свою  прежнюю
политику, когда мы восстановим их власть на их  родине.  Третьи,  наконец,
служат  нам  безукоризненно,  по  убеждению,  как  последний  из  потомков
великого рода магнетизеров и властителей душ, графов Калиостро,  -  синьор
Грегорио Чиче...
   Тут речь Кресслинга прервали бурные аплодисменты присутствующих.
   - Синьор Грегорио Чиче! - с ударением повторил Кресслинг. - Вы  знаете,
как его талантливые предки служили Бурбонам и прочим династиям,  сдерживая
революционные потуги черни. Магнетизер и гипнотизер  при  законном  короле
или президенте  -  могучая  поддержка  власти,  она  не  меньше  поддержки
церкви...
   Опять оратор был прерван, на этот раз князем Оболонкиным:
   - Могу  подтвердить!  Пока  Гришка  Распутин,  самый  что  ни  на  есть
гипнотизер и магнетизер, был жив, самодержавие держалось в  России.  Убили
Гришку - настала революция. Факт!
   - И есть еще одна категория нужных нашему делу энтузиастов, - продолжал
Кресслинг, - это молодежь, это личные мстители. Мой гениальный  инженер  и
помощник, лучший  инженер-изобретатель  Америки,  Иеремия  Морлендер,  был
предательски, из-за угла, убит большевиками в  России.  Я  понес  страшную
утрату. Но сын моего  дорогого  покойного  друга,  молодой  инженер  Артур
Морлендер, хочет рискнуть  своей  жизнью,  мстя  за  отца.  Познакомьтесь,
господа.
   Присутствующие  и  Артур  Морлендер  обменялись   рукопожатиями.   Джек
Кресслинг заговорил опять:
   - Тут мы переходим  к  конкретному  мероприятию.  Как  вы  знаете,  так
называемые "трудящиеся" (уж будто бы мы  с  вами  не  трудимся,  господа!)
любят посылать в Россию делегации и подарочки.  Мы  готовим  русским  один
такой подарочек от трудящихся. Он будет поднесен этой осенью,  в  праздник
их революции, в Петербурге, там, где  соберутся  все  правители-коммунисты
одновременно. А поднесет его американский  коммунист,  инженер  Василов  -
точнее, мистер Артур  Морлендер  под  маской  Василова.  Здешние  русские,
дорогой князь Оболонкин, вышли, к сожалению,  из-под  вашей  опеки.  Часть
молодежи увлекается пропагандой из Советской России. Василов, как  видите,
даже член партии коммунистов,  и,  говорят,  убежденный.  Он  готовится  к
отъезду в Россию, и осенью ему  будет  поручено  поднести  так  называемый
"подарочек" -  одно  из  прекрасных  изобретений  Морлендера...  К  нашему
большому удовольствию,  вы,  Артур,  очень  похожи  на  этого  Василова  -
примерно  одного  роста,  цвета  волос,  типа;  остальное  доделает  грим.
Подробнейшая инструкция  вам  будет  вручена  своевременно.  А  вы,  князь
Феофан, комплектуйте небольшую, но  сильную  правительственную  группу  из
русских  для  захвата  власти,  когда  "подарочек"   уничтожит   советских
комиссаров. Надеюсь, господа, все вам ясно на данном этапе нашей борьбы?
   - Прекрасно! Превосходно! Поздравляем вас, мистер Морлендер!  Позвольте
пожать вам руку! - посыпалось со всех сторон.
   Настроение присутствующих стало особенно горячим  в  ту  минуту,  когда
хозяин  предложил,  вместо  патриотической   жидкости   из   американского
водопровода, снизойти перед концом совещания  до  шампанского  иностранной
марки.
   Сам Кресслинг, против обыкновения, пил и чокался со своими гостями и на
прощанье показал им двух крокодилов, мирно дремавших на дне бассейна.
   Совещание  кончено,  шампанское  выпито,  хрустальные  часы  Кресслинга
прокричали филином. Гости один за другим  отбыли  в  мрак  теплой  майской
ночи. Один Кресслинг, страдая от вечной бессонницы,  обречен  долгие  часы
ходить взад и вперед по сияющим залам "Эфемериды".
   Между тем в темном чулане маленького домика, где жил  Мик  Тингсмастер,
экран показывал, а фонограф рассказывал все, что произошло в  "Эфемериде".
Ребята смотрели и слушали, стиснув кулаки, и между ними, в скромном платье
работницы, находилась Вивиан Ортон.



18. ВАСИЛОВ И ЕГО ЖЕНА

   Всякий честный коммунист на первое место ставит долг,  а  на  второе  -
жену. Всякая жена норовит поставить на первое место себя, а  на  второе  -
все остальное.
   У товарища Василова, члена  нью-йоркской  компартия,  создалась  именно
такая семейная конъюнктура. Вернувшись с ночного партийного  собрания,  он
разбудил жену и сказал:
   - Катя Ивановна, мы едем в Россию.
   - Очень рада, - ответила та спросонок. - "Амелия" отходит  послезавтра.
Поедем вместе с миссис Дебошир.
   - Мы с тобой едем на "Торпеде", - возразил товарищ  Василов.  -  Таковы
полученные мною инструкции.
   - Неужели вы думаете, что, получая какие-то там инкрустации, можете  не
считаться с чувствами своей жены?
   - Инструкции, дорогая, - терпеливо повторил Василов.
   Он сделал глупость только раз в жизни - когда женился, и теперь нес все
ее последствия.
   - Инкрустации, - повторила жена.
   - Инструкции!
   - Инкрустации!
   - Инструкции!
   - А! Если вы хуже всякого будильника и не даете мне  выспаться,  так  я
заявляю вам: я еду на "Амелии" - и кончено!
   - Как хочешь, - устало ответил  Василов,  горько  вздохнул  и  принялся
раздеваться.
   На следующее утро Катя Ивановна встала чуть свет, насмешливо  взглянула
на спящего мужа и в самой нарядной шляпке  выскочила  на  улицу.  У  ворот
стоял посыльный. Он гладил себе бороду. Борода имела почтенный вид.
   - Посыльный, - произнесла Катя Ивановна, - вы не знаете, где  находятся
пароходы, справочные кассы и куда надо сесть, чтобы поехать в Россию?
   - Пустое дело, мэм, - ответил, густо закашлявшись, посыльный.  -  Идите
себе домой и садитесь куда хотите. А я, с вашего позволения, выхлопочу вам
билет и занесу на дом. Так и запомните: посыльный номер семь.
   - Неужели вы это сделаете? Но видите ли,  в  чем  дело.  У  меня  вышли
контры с моим мужем. Я хочу поехать на пароходе "Амелия" вместе  с  миссис
Дебошир. Вы можете взять мне билет на "Амелию"?
   - Легче, чем плюнуть, мэм.
   - Ну, так возьмите. Вот вам деньги. Вот вам документы.  И  знаете  что?
Занесите мне билет не  домой,  а  прямо  к  миссис  Дебошир.  Ровен-сквер,
десять.
   - Завтра утречком, мэм, все получите в полном порядке.
   Катя Ивановна, в восторге от своего плана, вынула блокнот,  карандаш  и
конверт и энергически повернула посыльного спиной к себе:
   - Номер семь, я на вас облокочусь на минуту...  Вот  так.  Мне  хочется
написать письмо мужу.
   Она вывела кривыми буквами на спине посыльного:

   "Василов! Ты нуждаешься в уроке, и  потому  вот  тебе  мои  собственные
инкрустации: я еду на "Амелии" с миссис Дебошир. Домой больше не  вернусь.
Уложи все мои вещи, лиловое платье и ноты  для  пения.  Надеюсь,  ты  тоже
поедешь на "Амелии", в  противном  случае  мы  встретимся  на  пристани  в
Кронштадте.
   Твоя жена - Катя Ивановна".

   - Вот, - сказала она, - несите это  письмо  наверх,  прямо  по  адресу.
Бросьте ему письмо на кровать - и бегом обратно.  На  все  его  вопросы  -
гробовое молчание. Поняли?
   - Как не понять, мэм! - ухмыльнулся посыльный.
   Он поглядел, как веселая дама, распустив над головой зонтик,  помчалась
по направлению к Ровен-скверу, а  сам  пробежал  глазами  доставшееся  ему
письмо. Потом он взглянул на адрес, покачал головой и отправился с письмом
наверх. Добудившись Василова, он сунул ему письмо в руку и, не отвечая  на
вопросы, сбежал вниз.
   До сих пор посыльный Джонс, старый посыльный этого района,  действовал,
как  ему  было  приказано.  Очутившись  на  улице,  он  проявил,   однако,
неожиданную  самостоятельность,  а  именно:  дошел  до  водосточной   ямы,
оглянулся вокруг и исчез в яме с быстротой крысы.  Темный,  мокрый  проход
вывел его сперва на каменную лестницу, потом на станцию подземной  дороги.
Джонс выбрал минуту и вскочил  в  узкую  щель  между  железными  обшивками
вагона: он был в купе между "борной и топкой, не подлежащем оплате.
   Честный Джонс сделал несколько пересадок, снова углубился  в  подземный
ход, вымок, выпачкался, растрепал свою бороду, но добрался-таки до жаркого
местечка  под  самой  кухней  "Патрицианы",  где  сидел  в  цилиндре  и  с
гуттаперчевыми трубками на ушах водопроводчик Ван-Гоп.
   - Менд-месс... - запыхавшись, проговорил посыльный.
   - Месс-менд, - ответил Ван-Гоп. - Это ты, Джонс? Ну, что новенького?
   - Жена Василова поручила мне купить ей билет на "Амелию".  Она,  видишь
ли, желает ехать самостоятельно. Завтра утром я должен доставить ей  билет
и документы по адресу ее подруги.
   - Ладно, Джонс, делай свое дело. Я все передам Мику. Да смотри,  Джонс,
не случилось бы чего с Василовым!  Поставь  своих  ребят  по  всем  углам.
Охраняйте его пуще глаза, пока он не попадет на пароходные  мостки.  Клади
сюда бумаги.
   Посыльный Джонс, послюнив карандаш, набросал подробное донесение всего,
что случилось с ним утром, прибавил на память копию письма Кати  Ивановны,
сложил все это возле Ван-Гопа и быстро выскочил из цилиндра - через  стену
прямо   за   угол   "Патрицианы",   где   помещалась   касса   пароходного
железнодорожного и авиасообщения.
   Товарищ Василов между тем не без досады прочитал записку своей жены. Он
знал, что легче найти квадратуру круга, чем совпасть с  намерениями  своей
супруги, а потому махнул рукой и занялся укладкой. Василов был стройный  и
ловкий человек с бритым лицом, успевший значительно американизироваться за
долгие годы пребывания в  Америке.  Он  был  хорошим  партийцем  и  умелым
инженером и ехал теперь на родину с мандатом в кармане и горячим  желанием
работать  на  русских  заводах  и  фабриках.  Сложив  кое-как  в   чемодан
многочисленные тряпки, лиловое платье и ноты Кати Ивановны,  он  разместил
по карманам свои собственные бумаги, сунул туда же полученное  только  что
послание, взял шляпу и отправился покупать себе билет  второго  класса  на
пароход "Торпеда", отбывавший через три дня в Европу.



19. ПРИЯТНОЕ ЗНАКОМСТВО

   Безлюдный подъезд, где разговаривали Джонс и Катя Ивановна, был таковым
лишь на первый взгляд. Не успели оба они разойтись в разные  стороны,  как
из-за  вешалки  вынырнул  черномазый  человечек  в  необычном  костюме   с
блестящими пуговицами. Он зашел в будку автоматического  телефона,  назвал
неразборчиво номер и, когда его соединили,  шепотом  сообщил,  что  "Нетти
придется купить себе  новую  шляпку".  Только  всего  и  было  сказано,  и
ровнешенько  ничего  больше.  Неизвестно,  в  какой  связи  было   это   с
дальнейшими событиями, но только Катя Ивановна, не  дойдя  еще  до  жилища
миссис Дебошир, почувствовала внезапное желание отдохнуть.
   Она  оглянулась  вокруг  и  увидела,  что  неподалеку,  в  маленьком  и
пустынном сквере, стоит одинокая скамейка. Дойдя  до  нее,  Катя  Ивановна
хрустнула пальчиками, откинула голову и зевнула несколько раз с непонятным
утомлением. Солнца на небе не было, глаза ее никогда не болели, но тем  не
менее  ей  казалось,  что  перед  ней  что-то  вроде  красного  солнечного
пятнышка.
   - Странно, - сказала себе упрямая дама, - в высшей степени  странно!  Я
хочу спать, хотя и не имею намерения спать. Это мне не нравится.
   Через  сквер  проходил  между  тем  какой-то  среднего  роста  человек,
щегольски одетый, задумчивый, можно даже сказать - грустный. Руки его,  со
слегка опухшими  сочленениями,  висели  безжизненно,  глаза  были  впалые,
унылые, тоскующие, как у горького пьяницы,  на  время  принужденного  быть
трезвым. Под носом стояли редкие кошачьи усы.  Он  опустился  на  скамейку
возле нее, глубоко вздохнул и закрыл смуглое лицо руками.
   Катя Ивановна почувствовала странное сердцебиение.
   Незнакомец вздохнул еще раз и прошептал:
   - Я не переживу этого... Дайте мне умереть!
   - У всех есть горе, - ласково заметила миссис Василова, придвинувшись к
незнакомцу. - Сегодня одно, сэр, а завтра другое. Бывает и  так,  что  оба
горя сразу. Надо закалять характер.
   - Я не в силах... - глухо донеслось со стороны незнакомца.
   - Соберитесь с силами, сэр, и вы перенесете.
   - Дайте мне вашу  руку,  мисс,  нежную  руку  женщины.  Влейте  в  меня
бальзам.
   Катя Ивановна немедленно сняла фильдекосовую перчатку и протянула  свою
энергичную руку незнакомцу. Тотчас же электрический ток прошел по всему ее
телу, она почувствовала головокружение, впрочем очень приятное.  Привыкнув
к самоанализу, она подумала с  изумлением:  "Я,  кажется,  влюбляюсь!  Это
странно. Я влюбляюсь, хотя я не имею намерения влюбиться".
   Между  тем  незнакомец  вливал  в  себя  бальзам  целыми  бочками   при
посредстве протянутой руки. Он прижимался к  этой  руке  носом,  губами  и
щеками, гладил, водил по глазам, покалывал жесткими усиками.
   - Женщина, - воскликнул он вдруг проникновенно, -  будь  ангелом!  Будь
сестрой  милосердия!  Пожертвуй  мне  час,  два,  отгони  от  меня  демона
самоубийства!
   Непонятно, как это случилось, но Катя Ивановна не  смогла  бы  отказать
ему решительно ни в чем.  Она  подумала,  что  отлично  попадет  к  миссис
Дебошир и в четыре часа дня,  встала  со  скамейки,  приняла  предложенную
руку, а другой рукой вознесла свой зонтик над страдающим незнакомцем.
   - В минуту скорби, - поучала она его твердым, хотя и ласковым  голосом,
- самое важное, дорогой сэр, это  орнаментировка  на  общество.  Когда  вы
орнаментируетесь, сэр, на общество, вы убеждаетесь, что, кроме  вас,  есть
другие люди, большое  количество  других  людей,  со  своими  собственными
горестями и радостями. Это успокаивает и расширяет горизонт.
   - Вы правы, - глухо прошептал незнакомец, - идемте прямо туда, где есть
общество. Сядем на пароход и поедем в Борневильский лес.
   Миссис Василова никогда не была в Борневильском лесу и не  знала,  есть
ли там общество. Тем не менее ей очень польстило, что слова ее  производят
на несчастного человека столь решительное действие.
   Они сели на пароход и мирно проехали две остановки, миновав Нью-Йорк  и
отплыв довольно-таки далеко в сторону Светона. Во время пути Катя Ивановна
вела беседу на общеобразовательные темы, как-то: кто живет  в  воде  и  на
суше, бывают ли у рыбы крылья, а у  птиц  плавники,  кто  изобрел  паровое
отопление и почему дома с паровым  отоплением  не  двигаются,  а  пароходы
двигаются. Два-три раза ей пришлось схватить и остановить незнакомца в его
намерении броситься через борт.
   Наконец, на третьей остановке, они сошли с  парохода  на  землю.  Место
было  довольно  пустынное.  Здесь  начинались   Рокфеллеровские   рудники,
поросшие тощим кустарником скалы и небольшой лес,  мрачный  и  неприятный,
так как он был из осины и можжевельника.
   Миссис Василова вздрогнула.
   - Куда вы ведете меня? - прошептала она с  тревогой,  когда  незнакомец
потащил   ее   прямо   в   этот   лес,   носивший   гордое    наименование
"Борневильского". - Чего  вы  хотите  от  меня,  дорогой  сэр?  Здесь  нет
общества, здесь нет даже людей!
   Но приятный попутчик Кати  Ивановны  преобразился.  Тусклые  глаза  его
оживились,  худое  тело  напружилось,  мускулы  сделались  стальными.   Он
пристально глядел на нее и тащил за собой в лес, не отвечая на вопросы.
   Странная слабость овладела миссис Василовой. Руки и  ноги  ее  налились
тяжестью, во рту было горько, в голове стоял непонятный туман. Она уже  не
помнила ничего, кроме необходимости дойти до леса и,  кой-как  дотащившись
до первой осины, поникла всем телом на кочку.
   - Мне худо... - прошептала она тихо. - Я не  имею  намерения,  но  меня
тошнит.
   Незнакомец вынул коробочку с круглыми голубоватыми шариками и  протянул
ее Кате Ивановне. Почти машинально взяла она шарик и положила себе в  рот.
В ту же секунду страшная судорога прошла по ее телу с пяток до  головы,  и
несчастная свалилась вниз головой в овраг. Человек прыгнул туда  вслед  за
ней, убедился, что она  мертва,  натаскал  хворосту,  валежника,  осиновых
прутьев и закрыл ими тело своей жертвы.
   Потом он оглянулся вокруг, зашел за дерево и исчез.
   Все было пустынно кругом  по-прежнему.  Шелестели  осины.  На.  Гудзоне
неподвижно стояла одинокая дровяная барка.



20. ОТПЛЫТИЕ "АМЕЛИИ"

   Джек Кресслинг никогда не позволял себе громко сердиться, а  тем  более
на синьора Грегорио Чиче. В этом отношении он брал  уроки  сдержанности  у
своих крокодилов. И сейчас, сидя не без  опаски  перед  небольшим  смуглым
человеком неопределенной наружности, свесившим  со  спинки  кресла  худую,
слабую руку, слегка опухшую в сочленениях,  он  не  сердился,  но  говорил
сухим, мертвенно жестким голосом, глядя мимо своего собеседника:
   - Итак, вас постигла неудача с  Иеремией  Морлендером.  Первая  неудача
синьора Грегорио Чиче. Тем более досадная, что этот техник Сорроу оказался
поразительным дураком и ничтожеством... Непонятно, почему, с  какой  целью
его держал и расхваливал Иеремия Морлендер.
   - Во всем остальном - полная  удача,  -  ответил  синьор,  чуть  подняв
верхнюю губу, что ощетинило щеточку его кошачьих усов.
   - Знаю, знаю. И тем не менее...
   Джек Кресслинг тяжело  вздохнул.  Все  утро  он  потерял  на  выяснение
изобретательских  способностей  Сорроу.  Техник   притащил   целую   папку
неграмотных чертежей; он, захлебываясь, говорил нестерпимые  благоглупости
о том, что изобрел вечный двигатель - перпетуум мобиле - из пары  сапог  и
старой водосточной трубы; он  разводил  какие-то  теории  о  произрастании
чечевицы на асфальте, а когда Джек Кресслинг,  окончательно  убедившись  в
полной его негодности, дал ему расчет, - долго еще что-то такое  кричал  у
дверей конторы и не хотел  уходить.  Одно  только  утешительно:  ненависть
этого Сорроу к коммунистам.
   Джек Кресслинг называет себя умнейшим заводчиком в Штатах - недаром  на
сотнях его предприятий в Миддльтоуне нет ни одного, решительно  ни  одного
рабочего, кто хоть однажды был бы заподозрен  в  симпатиях  к  коммунизму.
Дорого оплачиваемые  агенты  -  такие,  как  пожилой  и  солидный  слесарь
Виллингс, например, - вздыхая, говорят о том, что  зря  получают  от  него
жалованье... Кстати, Виллингса необходимо послать на "Амелии" в  Россию  с
гуверским фрахтом и кое с чем еще...
   - Итак, вы оформите Виллингса на негласное отбытие с "Амелией", а  сами
отправитесь на "Торпеде" согласно выработанным инструкциям, - подводит  он
итог своей беседы с молчаливым синьором Чиче.
   Тем временем Виллингс и Сорроу тоже кончали свой  разговор  -  с  Миком
Тингсмастером.
   - Уф,  нелегко  изображать  дурака!  -  вздохнул  старичина  Сорроу.  -
Посмотрел бы  ты,  как  передо  мной  разложили  самые  секретные  чертежи
Морлендера, а я,  как  осел,  только  ушами  хлопал,  стараясь  втихомолку
отпечатать их в своей памяти.
   - Не легче играть и агента, - угрюмо  отозвался  Виллингс.  -  Зато