ко  дню,  когда
отпразднуют (или оплачут) свое тридцатилетие,  то  пойдите  навестите  их,
только не в рабочий  поселок  Миддльтоуна,  а  пониже,  на  миддльтоунское
кладбище: там они лежат все рядком, и над каждым из них Джек Кресслинг  не
поскупился поставить памятник.
   Впрочем, так оно было пять лет назад. Теперь это не так. С тех пор  как
на деревообделочной поднял голову белокурый  гигант  Микаэль  Тингсмастер,
люди работают и работают, но не больше положенного, и  уже  не  умирают  к
тридцати годам; а между губами их, как кролик в норе, сидит себе  комочком
улыбка. Мик Тингсмастер знает, что делает. Недаром побежали отсюда во  все
стороны Америки и за ее пределы,  на  могучие  теплоходы,  на  самолеты  и
дирижабли, на поезда  и  автобусы,  в  отели  и  конторы,  две  крохотные,
микроскопические буквочки "ММ", и недаром все больше и больше  рабочих  по
ту и эту сторону океана знают, что они обозначают и как ими пользоваться.
   Мик Тингсмастер живет  не  в  поселке.  Он  построил  себе  хибарку  из
деревянных отбросов на окраине Миддльтоуна, возле самой телеграфной вышки.
В этой хибарке он проводит те два-три часа в  сутки,  какие  остаются  ему
после большой и в высшей  степени  разнообразной  деятельности.  Спать  он
умеет и сидя и на ходу. Но ест неизменно  дома,  принимая  из  рук  старой
стряпухи большую миску с ароматной, известной всему Миддльтоуну "похлебкой
долголетия", варить которую старуха умеет в совершенстве.  Тут  и  кусочки
мясных хрящиков, и картошка, и лук, и пастернак, и морковь, и перец, и еще
какая-то целебная травка, присланная Мику ребятами-нефтяниками из Мексики.
У Мика нет ни жены, ни детей. Пока он ест похлебку, под столом у  ног  его
расположилась огромная собака Бьюти, верный друг и  товарищ  Тингсмастера,
умильно следя за каждым взмахом его руки.
   Только-только  ударила  деревянная  ложка  Мика  в  полуочищенное   дно
заветной миски, а Бьюти, облизываясь, проглотила брошенный ей хрящик,  как
дверь хибарки приотворилась без стука, и в нее заглянул пожилой  маленький
человек с небольшой бородкой.
   Прежде  чем  продолжать  наш  рассказ,  отрекомендуем  читателю   этого
пожилого человека.
   Кто из вас не знает об Эдисоне? Слава его ходит по всему земному шару.
   А знает ли кто техника Сорроу? Никто.
   Техник Сорроу, несмотря на свой возраст, почти всегда  в  движении.  Он
любит прохаживаться, заложив руки за спину. Он почти никогда не сидит:  он
ходит работая, ходит говоря с вами, ходит  обедая  и  даже  ходит  сидя  -
последнее возможно лишь потому, что техник Сорроу изобрел  себе  подвижную
сиделку, род ходячего стула. Он любит поговаривать, примешивая иной раз  и
латинское  слово:  "Жизнь  -  движение,  смерть  -   неподвижность;   чуть
зазевался, присел - и она тебя, братцы, цап за лохмы. Вот  тут-то  тебе  и
pax vobiscum, как поют католические попы".
   Ходил слух, что  еще  мальчишкой  техник  Сорроу  был  другом-приятелем
Эдисона. Однажды они разговорились за рабочим станком.
   - Эх, - сказал будто бы Эдисон, - уж я выдумаю  такую  штуку,  что  все
люди ахнут! Короли будут здороваться со  мной  за  руку,  самые  почтенные
профессора придут у меня учиться.
   - А потом что? - спросил Сорроу.
   - А потом буду жить и изобретать. Жить буду  в  собственном  дворце,  а
изобретать чудеса за чудесами.
   Сорроу смолчал на эти речи. Сказать по правде, они ему не понравились.
   "Что же  это  такое?  -  подумал  он  про  себя.  -  Не  по-товарищески
рассуждает Эдисон. Сам рабочий, а думает о  королях.  Посмотрим,  куда  он
загнет".
   Эдисон загнул как раз туда, куда не  следовало.  Телефоны,  граммофоны,
фонографы, трамваи - бесчисленное множество чудес попало в руки богачей  и
королей, умножая их удобства и украшая их жизнь.
   - Вот что может сделать рабочий! - сказал Эдисон  на  приеме  у  одного
короля, здороваясь с ним за руку.
   Бывшие товарищи Эдисона гордились им. Рабочие  частенько  пили  за  его
здоровье, пропивая свой недельный заработок. Техник Сорроу молча глядел на
все это и качал головой.
   "Завистник", - говорили ему на заводе.
   Но техник Сорроу продолжал молчать и покачивать головой. В ту  пору  он
был помощником у  инженера  Иеремии  Морлендера  на  сталелитейном  заводе
Кресслинга. Он чинил машины,  подлечивал  винтики,  смазывал,  спрыскивал,
разбирал и собирал негодные машинные части - словом, был на заводе  мелкой
сошкой. Но острый взгляд Иеремии Морлендера сразу подметил  необыкновенные
изобретательские способности техника Сорроу. Иеремия приблизил его к себе,
научил  черчению,  проектировке,  высшей  математике.   По   мере   своего
стремительного продвижения по служебной лестнице Иеремия  Морлендер  тянул
за собою и свою правую руку - техника Сорроу. Но ни Морлендер, ни сам Джек
Кресслинг не имели над ним никакой власти. Предложи  они  ему  миллион  за
лишний час работы - техник Сорроу и не моргнет. Снимет свой синий  фартук,
помоет  руки  под  краном,  заложит  их  себе  за  спину  и  уйдет  домой,
насвистывая какую-то песенку. А что он делал дома, об этом не знал  никто,
даже его квартирная хозяйка.
   В тот день,  когда  Микаэль  Тингсмастер  произнес  свою  первую  речь,
положившую начало новой миддльтоунской эре,  техник  Сорроу  постучался  к
нему после работы, вошел, запер дверь и заговорил:
   - Тингсмастер, ты именно тот человек, которого я жду тридцать лет. Сунь
руку ко мне в карман!
   Мик Тингсмастер сунул руку ему в карман, вытащил оттуда сверток бумаг и
вопросительно поглядел на техника Сорроу.
   - Ходи рядом со мной и слушай, - шепотом сказал Сорроу.
   Так они ходили весь вечер, всю ночь и  все  утро,  вплоть  до  рабочего
гудка. А спустя некоторое время побежали из всех фабрик, из всех  заводов,
с копей, рудников, доков, верфей, с мельниц, с  элеваторов,  из  депо,  из
гаражей, из ремонтных мастерских веселые значки  "ММ"  на  веселых  вещах,
обученных всем секретам техника Сорроу.
   Вот этот маленький, незаметный человек с  лицом,  исполосованным  целой
сетью мелких заботливых морщинок, заглянул сейчас в хибарку Тингсмастера с
очень серьезным выражением в глазах.
   -  Мик,  -  сказал  Сорроу,  после  того  как  они  обменялись  крепким
рукопожатием и стряпуха поставила перед ним дымящуюся всеми  ароматами  ее
кухни деревянную миску с "похлебкой долголетия". - Мик, товарищ, произошло
нечто. Я получил письмо от инженера Морлендера.
   - Старшего? Младшего?
   - От самого Иеремии Морлендера. Почерк его, марка советская, опущено  в
России. Пишет в  ярости  -  призывает  меня  торопиться  в  нашем  цехе  с
окончанием работы, уверяет, что  пока  не  прикончим  с  заразой  русского
коммунизма, нам не будет ни дня покоя,  что  русские  вздумали  уничтожить
Америку и американцев, что сам он, своими глазами и ушами, имел  случай  в
этом убедиться и что отныне судьба мира находится в наших руках,  в  руках
Секретного завода Джека Кресслинга.
   - Что-то не похоже на речь Иеремии!
   - А тотчас за получением письма узнаю, Мик, о его смерти. Ты сам  читал
в газетах, будто бы труп Морлендера, найденный ночью в Петрограде, был  со
всеми предосторожностями препровожден к нам  представителями  нейтрального
государства, аккредитованного в России, и что  будто  бы  у  нас  в  руках
имеются  доказательства   насильственной   смерти   Морлендера   от   руки
большевиков.
   - Но ведь русские напечатали опровержение!
   - А мы его не перепечатали.  Но  слушай  дальше.  Нынче,  по  окончании
смены, вызывают меня в кабинет самого Кресслинга. И там мне говорят, что я
буду назначен на Секретном главным инженером и с первого дня  должен  буду
форсировать некую работу, известную у нас под шифром "АО".
   - Взрывные часы на дистанцию в полкилометра?
   - Вот именно!
   - Мы на деревообделочном готовим для них эбеновый футляр.
   - Как же мне быть, Мик? Ведь с той минуты, как меня назначат, а это  не
позже как через три дня, я не посмею шагу ступить без проверки  и  обыска,
не смогу выехать за назначенную линию... Сноситься  с  тобой  и  с  нашими
ребятами нечего и думать, разве что - отказаться от этой  работы.  А,  сам
понимаешь, успех наш зависит от того, чтобы мне забрать дело в свои руки и
ни в коем случае не отказываться!
   - Да, - медленно ответил  Мик,  отодвигая  пустую  миску,  -  положение
сложное. Даже и сейчас, до того как ты приступишь к работе, он  следит  за
тобой в сотню глаз. Нам нельзя, никак нельзя наводить  подозрение  на  наш
союз. И самое главное - ведь мы еще не собрали всех нитей, не знаем всего,
что замышляется. А и ждать нам тоже особенно...
   Бьюти выскочила из-под стола и кинулась, грозно залаяв, к двери.
   "Тук-тук-тук!" -  раздалось  не  очень  громко,  но  очень  настойчиво.
"Тук-тук-тук-тук!"



13. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ДРУКА

   Как только кончились занятия  в  конторе  Крафта,  мистер  Друк  широко
зевнул, изобразил на  лице  блаженное  утомление,  поглядел  в  зеркальце,
пригладил  волосы  и,  добродушно   простившись   со   своими   коллегами,
отправился, помахивая тросточкой, восвояси.
   Мистер Друк был парень хоть куда. Он отлично знал, что  люди  не  имеют
глаз на спине. Но, с другой стороны, ему  было  известно,  что  часовые  и
ювелирные магазины имеют двойные зеркала, заменяющие вам любой глаз,  куда
бы его ни приставили. В то же время мистер Друк собирался, видимо, завести
себе новые запонки, так как восхищению его перед витринами ювелира  Леонса
положительно не было пределов. Широко раскрыв рот и пожирая  глазами  пару
алмазных запонок,  мистер  Друк  стоял  до  тех  пор,  пока  не  разглядел
человека, неотступно за ним следовавшего. Тогда он вошел в магазин,  купил
запонки, разговорился с ювелиром о том о сем,  вышел  с  черного  хода  на
другую улицу и на трамвае добрался к себе на Бруклин-стрит.  Дело  в  том,
что мистер Друк начитался Габорио и Конан-Дойля. Мистеру Друку  давно  уже
хотелось быть замешанным в какое-нибудь чудовищное преступление в качестве
сыщика. И вот надежды его как будто начинали сбываться.
   Придя домой и наскоро пообедав, он заперся у себя, поднял коврик  возле
постели, а  потом  паркетную  плиту,  вынул  оттуда  конверт,  на  котором
бисерным почерком мистера Друка было написано: "Тайна Иеремии Морлендера",
вытащил из него несколько листов, приписал к ним еще  страничку,  а  потом
спрятал все это на старое место. Сделав это, Друк  придвинул  к  себе  еще
один лист  и  написал  генеральному  прокурору  штата  Иллинойс  следующее
забавное письмо:

   "Господин прокурор!
   Опасаясь за свою жизнь, прошу вас быть начеку. Я  держу  в  руках  нити
загадочного происшествия.  Если  меня  убьют  или  я  исчезну,  прошу  вас
немедленно вынуть конверт из тайника в моей комнате на  Бруклин-стрит,  8,
двенадцатый паркетный  кусок  от  левого  окна,  прочитать  его  и  начать
судебное расследование. Пишу именно вам, а не кому  другому,  так  как  вы
отличаетесь любовью к уголовным тайнам.
   Стряпчий Роберт Друк".

   Написав и запечатав письмо, он взглянул на часы и подошел к  окну.  Был
теплый день; миссис Друк держала окна в его комнате открытыми. Отсюда  был
виден  кусок  улицы,  и   мистер   Друк   разглядел   черный   автомобиль,
остановившийся у подъезда. Сердце его приятно  сжалось,  когда  взору  его
представились четверо смуглых молодчиков, один за  другим  выскочивших  из
автомобиля.
   - Начинается! - шепнул он  про  себя  с  восторгом.  -  Четверо  против
одного!
   Он положил запечатанный конверт,  адресованный  генеральному  прокурору
Иллинойса, на подоконник, прикрыл  его  шторой,  а  сам  лег  на  кушетку,
притворяясь спящим. "Интересно знать, - думал он, - с чего они начнут?  Уж
не предложат ли мне миллион долларов за участие в деле?"
   Но встреча с коллегами оказалась гораздо прозаичнее, "ем мечты  мистера
Друка. Они вошли к нему в комнату, плотно заперли двери,  и  один  из  них
шепотом сказал Друку:
   - Слушайте-ка: синьор Грегорио не намерен лишать вас доброго имени,  он
хочет кончить дело тихо. Вы  обокрали  кассу  Крафта.  Сейчас  же  верните
деньги, или мы обратимся к полиции.
   Друк вскочил с кушетки, разинув рот. Круглое лицо его  приняло  глупое,
оскорбленное выражение, уши покраснели, как у мальчишки,  и  на  этот  раз
мистер Друк ни чуточки не притворялся.
   - Как вы смеете? - заорал он свирепо. - Вы сошли с ума!
   - Не  кричите,  Друк,  чтоб  не  взвинчивать  нервы  у  вашей  матушки.
Докажите, если это не вы. Ключ от кассы был у вас. Она отперта  и  очищена
до последнего цента.
   - Да ведь я ушел! - изумленно воскликнул Друк.
   - Извольте-ка пойти и посмотреть, кто это мог сделать без вас.
   Друк лихорадочно схватил шапку и побежал вниз, даже не  простившись  со
своей матерью. Он был  вне  себя.  Он  забыл  Конан-Дойля  и  генерального
прокурора. Он дрожал от оскорбления,  как  только  могут  дрожать  честные
молодые люди двадцати двух лет с таким круглым лицом и  голубыми  глазами,
как у мистера Друка.
   Смуглолицые сели в автомобиль, и  Друк  вместе  с  ними.  Шофер  тронул
рычаг, автомобиль помчался  стрелой.  Клерки  рассказывали  друг  другу  о
различных случаях покраж, произведенных  секретарями.  Они  возмущались  и
негодовали. Они намекали на  излишек  доверия,  оказанный  кое-кому.  Друк
краснел и пыхтел, он готов был оттузить всех четырех. Как вдруг,  выглянув
в окно, он увидел странную вещь: это совсем  не  было  дорогой  в  контору
Крафта! Они мчались  по  пустынному  береговому  шоссе,  они  выезжали  из
Нью-Йорка, они летели неизвестно куда, только не к Крафту...
   - Эй! - воскликнул он, и в ту же минуту оглушительный удар свалил его с
ног.
   Через секунду Друк сидел смирно с кляпом во  рту  и  крепко  связанными
руками. А еще через полчаса автомобиль подъехал к глухому  черному  забору
на пустынной дороге. За этим глухим забором расстилался парк, где  бродили
невидимые с улицы тихие люди в белых халатах. Несколько  рослых  мужчин  в
белых фартуках и с  красным  крестом  на  рукаве  вытащили  барахтавшегося
мистера Друка из автомобиля, подняли его, как котенка, и внесли в огромное
мрачное здание с многочисленными коридорами и нумерованными дверями.
   - Опасно буйный, - сказал кто-то металлическим голосом. - Посадить  его
в номер сто тридцать два.
   И мистер Друк был посажен в номер сто тридцать два, где он  должен  был
исчезнуть, по всей вероятности, навсегда.
   Клерки простились с санитарами, ворота снова  захлопнулись,  автомобиль
покатил назад.
   Я мог бы уже закончить эту неприятную главу, если б в дело не вмешалась
самая обыкновенная ворона.
   Эта ворона жила в  сквере  католической  церкви  на  Бруклин-стрит.  По
обычаю своих предков, она должна была свить  себе  гнездо.  Это  серьезное
дело обставлено в Нью-Йорке большими трудностями, ибо ворон  в  городе  во
много раз больше, чем деревьев, и они  уже  давно  поднимали  между  собой
вопрос о недостатках строительных площадей.
   Итак, наша ворона задумчиво летала по крышам, выглядывая себе  прутики,
дощечки, веточки и тому  подобные  вещи,  как  вдруг  глаза  ее  усмотрели
красивый белый конверт на одном из подоконников. Она каркнула,  огляделась
во все стороны, быстро схватила конверт и  унесла  его  на  самое  высокое
дерево  в  сквере,  где  он  и  превратился  в   прочное   донышко   очень
комфортабельного гнезда. Генеральный прокурор штата Иллинойс  не  получил,
таким образом, возможности проникнуть в новую  уголовную  тайну,  но  зато
этой же возможности лишились и многие  другие  люди,  вплоть  до  полиции,
ровно ничего не нашедшей в комнате "беглого Друка".



14. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЛОРИ ГОЛЫШОМ

   - Да, - сказал себе  Лори,  -  ее  зовут  мисс  Ортон.  Ортон...  Будто
знакомое имя... Эдакая красота! Но, скажи на милость,  что  я  буду  здесь
делать голышом, покуда ребята  не  пришлют  мне  какую-нибудь  штанину!  И
Ортон, Ортон - где я слышал это имя?
   Он вышел из-под брезента, меланхолически принялся разгуливать  в  одной
рубахе по барке, как первый человек отдаленнейших веков нашей планеты,  но
вдруг нога его споткнулась о что-то, и он упал.
   - Кажись, это горб. Так и есть, они забыли скинуть его с барки.
   Он мечтательно поднял фальшивый горб мисс Ортон  и  даже  понюхал  его,
отдавшись приятному воспоминанию, как вдруг глаза его упали  на  торчавший
нож.
   В ту же минуту Лори вытащил его из горба и стал изучать со всех сторон.
Как  ни  был  он  молод,  а  знал  две  вещи:  во-первых,  что  перед  ним
"вещественное доказательство", во-вторых, что всякую тайну можно раскрыть,
если уцепиться за одно из ее звеньев.
   Нож был не американский.  Он  не  был  и  английским.  Странное  клеймо
изумило его: что-то вроде  крючкоподобного  креста.  Нож  был  остер,  как
бритва, а по краю он казался окрашенным. Лори поднял его на свет, осмотрел
внимательно, а потом, повинуясь тайному голосу,  всунул  назад  в  тот  же
кусок горба и все это вместе связал в узел, оторвав край своей рубахи.
   Потом он опять принялся  за  прогулку,  чтобы  согреться.  Приближались
сумерки,  становилось  холодно.  Барка  была  скучнейшим   местом.   Кроме
соломенной настилки, под брезентом ничего не было, а вокруг этого  убежища
ровными стенами возвышались дрова.
   Лори здорово озяб. Он уже начал приходить в отчаяние,  думая,  что  его
забыли, и со злости принялся перекладывать поленья,  чтобы  устроить  себе
более теплое убежище на ночь. Разобрав два ряда поленьев, он  принялся  за
третий,  как  вдруг  перед  ним   открылось   совершенно   пустое   темное
пространство. Невольно вскрикнув, Лори оглянулся вокруг. Все было пустынно
по-прежнему. Тогда он храбро вошел в проход. Некоторое время было темно  и
сыро, но шагов через десять он нащупал дверку, открыл ее  и  ахнул.  Перед
ним была маленькая круглая комната с куполом наверху, освещенная  закатом.
Вдоль стен шли диваны, посредине же комнаты стоял дамский туалетный  стол,
уставленный множеством баночек для грима;  вокруг  валялись  в  беспорядке
всевозможные одежды, начиная с рабочей блузы и кончая великолепным фраком;
одежды были мужские, на средний рост.
   - Вот так случай прикрыть наготу! -  усмехнулся  Лори,  но  прежде  чем
приступить к делу, вернулся назад, на барку, и огляделся.
   Глаза у Лори были зоркие. В закатном свете он различил далеко на берегу
одинокую  темную  фигуру.  Тотчас  же  быстрее  белки  он   сложил   дрова
по-прежнему, уничтожил все следы своего присутствия на  барке,  схватил  в
зубы узел с ножом и кинулся в воду. Обогнув барку, он  залег  в  самой  ее
тени, внимательно вглядываясь в подходившего человека. Он мог быть  своим,
с одеждой для Лори, но мог быть и хозяином барки, а Лори  отлично  понимал
теперь, что встретиться с ним было бы далеко не пустым делом.
   Неизвестный медленно приближался. Он  остановился  на  самом  берегу  и
долго оглядывал Гудзон. Потом прошел раза два по  набережной,  посматривая
туда и сюда, и наконец крадучись спустился к мосткам. Это был чужой.  Лори
не мог понять, почему он почувствовал внезапный мальчишеский ужас,  и,  не
раздумывая долго, нырнул под воду.
   Плыть под водой было для Лори пустым делом. Но тут ему еще  приходилось
локтем прижимать к себе узел, что затрудняло плаванье вдвое. Тем не менее,
сжимая свои  легкие,  не  дыша,  не  всплывая,  Лори  двигался  вперед  по
темно-зеленой морской дорожке,  пока  не  истощил  весь  запас  набранного
воздуха. Тогда он всплыл наверх и отдышался.
   Барка была далеко, и на ней никого не было видно.  Перед  Лори  темнели
гранитные массивы, он оказался неподалеку от места своей работы.
   Спустя несколько минут он добрался до железных колец,  подпрыгнул,  как
рыба,  уцепился  за  них  и  нырнул  в  туннель.  Здесь  он   был   спасен
окончательно. Оставалось спасти и того, кому было поручено нести на  барку
одежду.
   Со всех ног, крепко держа свой узел, Лори бросился бежать  по  туннелю.
Здесь было сыро, мокро, почти темно. Невидимые  скв