ую Павел  обосновывает  при  помощи Септуагинты:  этот перевод,
следуя  традиции,  о  которой  мы  располагаем  и  другими  свидетельствами,
заключительное предложение в перечне проклятий на горе Гевал (Втор. 27:26) -
"Проклят тот, кто не исполнит слов этого наставления и не поступает по ним!"
- трактует так:  "Проклят всякий, кто не  пребывает во всем, что  записано в
Книге  Закона, и  не поступает по  нему". "Законом никто не  оправдывается у
Бога", - читаем мы теперь у Павла (Гал. 3:11). В подкрепление этого суждения
привлекается слово пророка Аввакума  (Авк. 2:4) о  праведном или, точнее, об
испытанном, который "своей верой жив будет", - слово, которое Павел приводит
уже   и   в   Рим.   1:17,  чтобы   охарактеризовать   истинную  богоугодную
"праведность", что "открывается из веры  в  веру". Слово пророка Аввакума  и
сказанное об  Аврааме, очевидно, представлялись  Павлу непременно связанными
друг с другом как индивидуальный факт и его всеобщее провозвестие.
     В одном из трудных для  понимания  и, по-видимому,  испорченных  стихов
Аввакум говорит о некоем враге Израиля.  "Вот, -  говорит пророк о том,  что
представляется  его взору,  -  душа  надменная  не  успокоится".  И  тут  же
прерывает свое описание восклицанием-антитезой к предыдущему: "испытанный же
будет жить в  своем доверии"  (что, вероятно, следует  понимать как ответную
реплику  пророка, вклинивающуюся в речь Бога, которую произносят  его  уста;
подобное  нам  известно и из других  пророческих текстов). Затем говорится о
"надменном человеке", который разевает  свою глотку, как  ад, и, ненасытный,
как смерть, собирает  к  себе  все  народы  и  захватывает себе все племена.
Сомнений  нет, здесь  изображен человек,  который не  признает никакой  иной
заповеди,  кроме вечно беспокойного  стремления собственной силы становиться
властью.  Он отказывается признавать  меру и  предел,  положенные ему, и тем
самым отказывается признать Бога, от которого получил  во временное владение
могущество и власть  и  чей закон меры и предела стоит над проявлениями этой
власти  со  стороны  тех,  кто ею одарен. Из-за  надменной  самонадеянности,
которая не имеет ничего общего  с подлинным доверием и является не чем иным,
как  самообольщением,  человек  целиком  утрачивает  подлинное  доверие,  на
котором  как на  основании  всегда  покоится  доверие  к  верности  Господа,
которому верны. Обезумевшая  самонадеянность несет такому человеку погибель.
Ему  противопоставлен  упоминаемый  лишь в  кратких  репликах  "испытанный",
представляющий  в своей  земной жизни  истину  Бога.  Это  человек, который,
доверяя  верному Богу,  вверяется  Ему:  он обладает  жизнью именно  в своем
доверии, охватывающем  и определяющем  всю  его  телесную  жизнь.  Он  живет
благодаря доверию. Он "будет жить", ибо он зависит от  вечного живого Бога и
тяготеет к Нему. (Для сравнения можно привести Пс. 73:26, стих, появившийся,
вероятно, ненамного позднее и который следует понимать таким же образом.).
     Оба  места, где  Павел обращается  к книге пророка  Аввакума, дополняют
друг  друга.  Вместо  "испытанного",  т.  е.  человека,  выказывающего  себя
правильным,  подобающим   образом,  как   значится  в  оригинале,  и  вместо
"праведного" греческого  перевода (Септуагинты) Павел под словами "цаддик" и
"дикайос"  понимает  человека,  которому  вынесен  оправдательный  приговор,
оправданного. "Оправданный" - так Павел понимает этот стих -  есть верующий,
"живущий  верой".  Только  верой,  а  не  исполнением  божественного  закона
оправдывается человек перед  Богом. Закон же- не "из веры", ибо требуется не
верить в него, но  исполнять... Явно  осознавая, в  чем тут суть дела, Павел
привлекает  один из стихов книги  Левит (18:5), где  сказано  о том, что Бог
повелевает хранить  его  постановления  и узаконения, в  которых и благодаря
которым  живет исполняющий их человек. В обоих этих стихах  Павел, исходя из
перспективы самого Бога,  стремится различать два рода  жизни  в отношении к
Богу,  а  именно  различать  согласно  тому,  "в  чем" эти  два  рода  жизни
существуют -  в вере или в Законе, в каком отношении к Богу каждый  из  этих
двух  родов несет и хранит  жизнь,  - "жизнь", характеризуемую как  таковую,
исходя из  Бога.  Ныне же Закон  должен быть преодолен  пришествием  Христа,
который "спас нас от проклятия Закона". На место жизни, строящейся на основе
дел, должна  вступить жизнь на основе веры; из одной только веры исходит и в
одну  только  веру  входит  отныне  "справедливость  Бога",  Его  оправдание
человека.

     6

     Вера,  которую подразумевает Павел,  отделяя ее от Закона, не могла  бы
существовать в дохристианскую эпоху. "Справедливость Бога",  которую имеет в
виду Павел, Божье оправдание


     27 См. об этом ниже, в 14-й главе.

     человека, есть оправдание  "через веру в Иисуса Христа" (Рим 3:22; Гал.
2:16), а это значит: оправдание через  веру в Пришедшего, Умершего на кресте
и Воскресшего.
     Значит, в тяжбе между  "верой" и "делами", затеянной  Павлом, суть дела
для него заключается не в чем-то, что уже существовало до пришествия Христа.
Павел   упрекает  Израиль   (Рим   9:31)  за  то,  что   тот  искал  "закона
справедливости" и не достиг его, потому что стремился к нему "не в вере, а в
делах  Закона". Означает  ли  это, что  древний  Израиль  не исполнил  Закон
потому, что  стремился к  его  исполнению без веры? Вряд ли,  ведь неудача в
исполнении Закона тут  же  объясняется  тем, что  оно  "преткнулось о камень
преткновения",  и это не  может относиться к былому  Израилю или к  какой-то
недостаточности его  веры  в  будущее  пришествие  Мессии,  а  касается лишь
нынешних  евреев, тех, кого  Павел стремился получить для Христа и в  чем не
преуспел,  потому  что  они  не признавали в Иисусе  обещанного  и  с  верой
ожидаемого  Мессию. В словах Исаии (8:14),  которые  Павел  приводит здесь в
причудливом  сочетании с  другими его  высказываниями (о них мы уже говорили
выше, Ис. 28:16), под "камнем преткновения" подразумевается не кто иной, как
сам  Бог:  из-за  того,  что  Его  весть   о  спасении  понимают  превратно,
злоупотребляют  ею,   рассматривая  как  залог  надежности  и  безопасности,
собственное слово Бога приводит к  тому, что  народ оступается(28). А  Павел
трактует эти слова как пророчество о Христе. "Ибо Христос есть конец Закона,
всякому  верующему  в  оправдание".  Евреи,  отказывающиеся  от  такой веры,
уклоняются от  справедливости  Бога.  Павел  молит  о  том,  чтобы  они были
спасены, но они не желают этого, ибо, обладая усердием к Богу, все же лишены
познания.
     И опять Павел обращается  за доводом к Ветхому Завету, но на сей раз он
заимствует его не из истории того времени, когда Закон еврейскому народу еще
не был дан, и  не из  пророчества,  но  из  самого "Закона". Это речение  из
Второзакония (30:14): "Но весьма близко к тебе это слово, оно в  устах твоих
и  в сердце  твоем". "То есть, - продолжает Павел (Рим  10:8), - слово веры,
которое мы возвещаем. Ибо если устами будешь исповедовать Иисуса  Господом и
сердцем веровать,  что Бог воскресил  Его из  мертвых,  то спасешься". Павел
обращается к стиху из  Исаии,  который  уже обсуждался:  "Кто  доверяет,  не
торопится", однако  в неверном переводе  Септуагинты, которая,  остановясь в
растерянности  перед  трудным  текстом,  выбрала  другой  вариант чтения,  и
поэтому приводимое  Павлом положение приняло следующий вид: "Верующий в Него
не постыдится". Здесь у Павла мы читаем слово,  которое соответствует ответу
апостолов Иисусу в Евангелии Иоанна: "Мы уверовали и познали, что Ты- Святой
Божий".  Оба эти высказывания дополняют  друг  друга, как только могут  друг
друга дополнять  рассказ о высказывании  учеников,  захваченных  встречей  с
живым Иисусом, и достоверное свидетельство человека, захваченного встречей с
Иисусом  умершим.  Но цитату из Второзакония, где  говорится,  как  передает
Павел  (Рим  10:6),  о  "справедливости  по  вере",  он довольно  причудливо
запутывает. В самом тексте Второзакония под словом, которое не на небе, но в
устах  и  в  сердце,  ничего  иного  не  подразумевается,  как  только  "это
предписание,   которое  Я  предписываю  тебе"  (Втор   30:11),  стало  быть,
подразумевается  не  слово веры, но как раз слово  Закона,  о  котором здесь
объявляется, что это предписание сходит к  человеку не с вышнего  далека, но
оно таково,  что  человек  чувствует, как оно раскрывается в его Собственном
сердце  и  оттуда устремляется  к устам. Павел,  однако,  опускает последние
слова из этого предложения  (Втор 30:14),  где сказано: "Но весьма  близко к
тебе это слово, оно в устах твоих и  в  сердце  твоем, чтобы исполнять его".
Слово  Бога,  предписанное  человеку,  обращается к  нему так,  что  человек
чувствует,  как  оно  раскрывается   в  его  собственном  сердце   и  оттуда
устремляется к устам  как слово, желающее, чтобы  человек исполнил  его. Как
"предписание", так  и "исполнение"  Павел  также  оставил  без  внимания.  И
все-таки в  другом  месте  у Павла (Рим 2:14 и  сл.) появляется то  же самое
"исполнение" в связи с таким же оборотом "в сердце", - там, где он говорит о
язычниках, которые "делают  то,  чего требует Закон", потому что "требования
Закона  написаны  у них  в сердцах".  Можно сравнить  эти слова  с тем,  что
говорит у Иеремии Бог (Иер. 31:33): когда-нибудь Тора Божья будет написана у
Израиля в сердце. Чудны пути паулинистской эпохи и ее агитации
     Делами закона,  заявляет Павел (Рим.  3:20; Гал. 2:16),  не оправдается
перед  Богом "никакая плоть". Это  положение, о котором  с полным основанием
было  сказано,  что для  Павла оно  составляет  "принцип, не  нуждающийся  в
доказательствах  и  находящийся  выше всякого обсуждения"(29).  Смысл  этого
принципа прежде всего в том (Рим  3:28), что  человек, - как  язычник, так и
еврей,- оправдывается "одной верой",  верой в Иисуса (Рим 3:26), "независимо
от  дел закона", что таким образом язычник должен был приходить ко Христу (а
ведь  для  "апостола  язычников"  это  составляло  важнейшее  и существенное
стремление и задачу) не  через  еврейство,  а  должен  иметь  к  Христу свой
собственный  доступ. Далее, как мы уже видели, это  означает то,  что евреи,
уклоняющиеся от веры в  Иисуса, не могут  надеяться на свой 3акон, а отказом
уверовать  в  Иисуса отвергают  единственную  возможность быть  оправданными
Богом. Однако Закон не явился в мир в одно  время с  Иисусом; как  же  тогда
быть  с  поколениями   израильтян,  живших   между  этими  двумя  событиями:
дарованием  Закона  и  пришествием  Иисуса? Ведь перед ними,  в  отличие  от
современников  Павла, не вставал вопрос:  верят ли они во  Христа?  Они, без
всякого сомнения, "верили", точнее сказать,


     28 См. об этом ниже, в 8-й главе.
     29 Lohmeyer E.  Probleme  paulinischer Theologie. ZNW. N 28 (1929).  S.
201.

     "верующие" из  их числа доверяли Богу и ожидали пришествия Его Царства,
воцарения Бога  в земной сфере. И вот в этой-то своей "вере" они и исполнили
Закон. Как верующие, пусть даже и не как верующие в пришедшего Христа, - что
для  них было бы невозможным, - они,  без  всякого сомнения, были  оправданы
Богом, подобно их отцу Аврааму. Значит ли, что  оправдывающий Бог отделил их
веру от их исполнения Закона  и зачел им только веру, а дел, исполнявшихся в
вере,  не припомнил? Но ведь Павел  настойчиво подчеркивает (Рим  2:13), что
исполнители Закона, его подлинные исполнители в вере, будут оправданы именно
как исполняющие Закон в  вере. Или же следует  под бесполезными  и  тщетными
"делами Закона" понимать лишь  совершение дел без веры? Вполне очевидно, что
мнение о  принципиальной неисполнимости Закона  принадлежит Павлу; поскольку
Павел  обосновывает  свои   слова  (Гал.  3:10)  о  проклятии,  под  которым
оказываются  "утверждающиеся  на  делах  Закона", мнимым стихом из  Писания,
гласящим,  что проклят  всякий,  кто  "не  исполняет  постоянно  всего,  что
написано  в  книге  Закона" (принципиально важное  для Павла  слово  "всего"
отсутствует,  как  было  уже сказано,  в масоретском тексте(30)*), то  Павел
отождествляет одно с другим: решительно никто не  в состоянии  делать всего,
что  Закон требует от него под угрозой проклятия. Неделимый, не  оставляющий
человеку никакого выбора, "весь" Закон (Гал. 5:3)  требует, по мнению Павла,
невозможного; при  этом Павел не  делает  никакого различия  между возможным
внешним исполнением и невозможным исполнением в соответствии с интенциальной
полнотой  веры.  Ясно,  что  Павел  считал уже  и внешнее  исполнение Закона
невозможным; при  этом, конечно же, он не поставил нас  в известность о том,
что же делает Закон таким неисполнимым.
     Здесь Павлу  противостоит не только ветхозаветная вера,  а с ней вместе
живая вера послебиблейского еврейства, но и Иисус Нагорной проповеди, хотя и
по иным соображениям и причинам.

     7

     Смысл еврейской позиции веры можно обобщить примерно следующим образом:
исполнение  божественной заповеди  действительно тогда, когда  совершается в
полноте сил и  способностей личности  и в полноте интенции веры. Если давать
формулу требования  Иисуса, которое выходит за пределы только что изложенной
позиции,   то   эта  формула  могла  бы  звучать  примерно  так:  исполнение
божественной заповеди  действительно  в  том  случае,  когда  оно  сообразно
полноте  интенции откровения и  совершается в  полноте интенции  веры -  при
этом, однако,  понятие  интенции веры принимает  эсхатологический  характер.
Первая  из  этих  двух  позиций  веры берет начало  в ситуации  действующих,
поступающих людей и обусловлена их способностями л возможностями. Вторая же,
с  одной  стороны,  исходит из откровения  Бога на Синае и безусловности его
притязания  к  члену  общины   веры,   а  с  другой  стороны,  коренится   в
эсхатологической  ситуации и всецело определяемой ею  готовности  вступить в
близящееся  Царство  Бога. Тот факт,  что Павел поставил Тору под  сомнение,
находится  в противоречии с  обеими  этими позициями веры. Я говорю здесь  о
"Торе", а не о "Законе" потому, что сейчас нам больше  не следует удерживать
ошибочный  греческий  перевод,  оказавший  столь глубокое влияние  на  мысль
Павла.  В  еврейской  Библии  Тора  означает  не "закон",  а  "предписание",
"указание",  "наставление",  "руководство",  "поучение". Море*  означает  не
"законодатель",  а  "учитель".  Так  в  ветхозаветных  текстах  неоднократно
именуется Бог. "Кто такой, как Он,  Учитель", - торжественно произносит  Иов
(36:22), а  пророк обещает  будущему  народу  Синая: "И  глаза  будут видеть
учителей твоих" (Ис. 30:20). Человек  всегда ждет, что прощающий  Бог научит
Израиль "доброму  пути"  (ср. 1  Цар.  8:36); а  псалмопевец  как  о  чем-то
самоочевидном просит (25:4; 27:11): "Научи  меня  пути Твоему". Божественная
Тора понимается как наставление  Бога в понимании Его пути и, таким образом,
не считается замкнутым  объективированным  началом вне божественного пути  и
наставления. Тора обнимает собою законы, и законы эти - самая что ни на есть
концентрированная  объективация ее; однако сама Тора по сути своей  вовсе не
закон.  Она всегда  неотступно следует  повелевающему Слову, всегда несет на
себе отпечаток  речи Бога, всегда при этом звучит указующий Глас или хотя бы
слышен его отзвук. При переводе  словом "закон" характер Торы  лишается этой
внутренней динамичности и жизненной силы.  Если бы не эта объективирующая (в
греческом духе) подмена  значения  слова  "Тора", то дуализм закона и  веры,
жизни  по делам  и жизни  по милости, который  ввел Павел, лишился бы  своей
наиважнейшей понятийной предпосылки.
     Разумеется, не следует  упускать из  виду  того  обстоятельства,  что в
Израиле с самого начала, уже с момента появления скрижалей Союза, а  потом с
возникновением "Свидетельства Союза" (обычно переводится как "Книга Союза"),
и уж  подавно  с того времени, как у евреев появилось "Священное Писание", -
все больше усиливается  тенденция к  объективации Торы, обретающая все более
прочную основу.  К  каким результатам привела эта объективирующая тенденция,
мы  исчерпывающим  образом  узнаем из серьезнейшего  обвинения,  выдвинутого
Иеремией (8:8 сл), для которого обычные в его время речи: "мы мудры, и Тора


     30 Даже в той редакции, которая содержала  слова "во  всем" и  которой,
помимо  Септуагинты,  следовал  самаритянский  текст,  эти  слова  не  имели
эмфатического   значения,   как  явствует  из   словоупотребления  в   книге
Второзакония.- Разумеется, в  других местах  (Втор 28:58 и сл.; ср.  28:15 и
сл.)  неисполнение  "всех   слов  этой  Торы"  обусловливает  самые  суровые
наказания,  однако Писание осмотрительно прибавляет,  что же подразумевается
всеобщностью этого  требования:  "Чтобы бояться этого великого  и  страшного
Имени..."
     * Текст Библии, канонизированный в еврейской общине.
     * Оба имени  - Тора и Море - образованн от одного  корня YRH,  имеющего
значение "учить".

     YHWH с нами" - звучали как пренебрежение божественным Словом. Вполне же
процесс  застывания  в неподвижности, процесс  оплотнения еврейского понятия
Торы  в  ритуальных  предписаниях  закона  завершился  в  эпоху  становления
христианства.  Этот процесс сблизил  Тору  с понятием  закона  и даже сделал
возможным  их  слияние.  Узкое,  но  исполненное  чувства  представление   о
даровании Торы именно Израилю, представление  о том, что Израиль владеет ею,
активно  стремилось  вытеснить Тору из  сферы жизненного  соприкосновения  с
вечно живым откровением  и  наставлением, соприкосновения, берущего  исток в
глубинах  изначальной  веры.  Но  действительность  веры,  бессмертная  сила
внимания  Слову  были  достаточно  крепки  для  того,  чтобы   предотвращать
оцепенение и постоянно расплавлять  его  кору, высвобождая  живое  понимание
Торы.  Такая внутренняя  диалектика  обладания  и  бытия  и  есть  подлинная
движущая сила духовной истории Израиля.
     Для действительности веры библейского и послебиблейского еврейства, как
и для  Иисуса  Нагорной проповеди, исполнение Торы означает  распространение
внимания к Слову на все сферы человеческого существования.  Но тем самым как
библейский,  так и  послебиблейский  человек вступал в борьбу  с усыханием и
одеревенением живой  веры, порождаемыми  не чем иным, как  исполнением буквы
предписания, превращавшим Тору в "закон", когда человеку  только и остается,
что следовать ему, вместо  того чтобы всеми  силами  души  постигать  истину
Торы, а познав  ее,  исходя из этого знания, -  осуществлять.  Постоянная же
опасность  этой  формы веры,  стремящейся  к  исполнению  божественной воли,
данной в откровении,  заключается в том, что заповеданное отношение, позиция
веры, может  продолжать  существовать и даже возникать без отдачи  себя воле
Бога, которая одна только способна  придать заповеданному отношению веры его
смысл и вместе с тем его право. Начатки этого процесса восходят еще к ранней
эпохе  синайской   религии.   Борьба   против  такого  обособления   внешней
религиозности заполняет всю израильско-иудейскую историю веры.
     Эта борьба, начавшаяся с обвинений, которые  выдвигали  пророки  против
богослужения с  принесением жертв, лишенного своего главнейшего религиозного
смысла  -  стремления   к  самоотдаче,   во  времена   повышенной  опасности
приобретает  новый  импульс  в  религиозной ревности фарисеев,  направленной
против разного рода "размалеванных" - тех, кто имитируют внутреннюю духовную
жизнь;  эта борьба получает новую силу в сражениях фарисеев  за "направление
сердца"  и  продолжается на  протяжении всей истории,  пока на  пороге нашей
эпохи не приобретет  особый  современный  облик в  хасидизме,  для  которого
всякий поступок  может обрести свою законную  силу только благодаря  особому
молитвенному,  благоговейному   настрою  всецелого  человека,  обраща