по ночам будил
меня и посылал к роженице за новостями. Я справлялся у окружавших
Мари-Луизу женщин и докладывал Его величеству все, что узнавал от
них. Однако самую последнюю перед родами ночь Наполеон сам провел
с женой, причем, взяв ее под руку, заставлял ходить по комнате. У
нее  уже начались  слабые боли.  Часам к  шести утра  она немного
успокоилась и  уснула. Император  поднялся к себе  и позвал меня:

- Вода для ванны готова?

- Да, сир, давно...

Он вошел  в ванную и попросил еды.  Через полчаса его известили о
приезде мосье Дюбуа[24].

- Наконец-то вы появились, Дюбуа, - обрадовался Его величество, -
какие новости, сегодня все кончится?

- Да, сир, роды продлятся недолго, но мне бы хотелось, чтобы Ваше
величество не спускались вниз.

- Почему?

-  Хотя бы  потому,  что вы  своим присутствием  подавляете меня.

- Я  не буду вам мешать, мне хочется,  чтобы вы приняли роды, как
вы  принимаете  у  обычной  крестьянки,  и не  обращали  на  меня
внимания.

-  Я  хочу  заранее  предупредить  Ваше величество,  что  мне  не
нравится положение ребенка.

Бонапарт потребовал дополнительных разъяснений, чтобы понять, что
это значит, и спросил:

- И что вы в таком случае намерены делать?

- Сир, я вынужден прибегнуть к скальпелю.

-  Боже  мой,  -  заволновался  Наполеон,  -  а  это  не  опасно?

-  Ничего  не  поделаешь,  надо  сохранить  и  мать,  и  ребенка.

- Во всех случаях,  Дюбуа, прежде всего спасите мать. Пожалуйста,
поспешите к ней, я сейчас приду.

Доктор  вновь  спустился  по  лестнице,  ведущей  прямо  в  покои
императрицы.  Его величество  поспешно вышел  из ванны,  оделся и
пошел на  половину своей супруги. Я последовал  за ним, ибо и мне
было небезразлично, что делается внизу.

Но в спальню жены Наполеон вошел один. Все высшие офицерские чины
собрались в  гостиной, двери были широко  раскрыты. Словно то был
праздничный день. Я был  в туалетной комнате, смежной с гостиной.
Наши двери тоже были распахнуты.

Наконец  новорожденный  появился  на  свет. Император  спросил  у
графини    Монтескье   [25]  ,    которая   принимала    ребенка:

- Мадам, ну что?..

Нянька ответила:

- Минутку терпения, сир, сейчас посмотрим.

Но Его  величество не  стал ждать, обеими  руками он взял  сына и
показал  всем.   Потом  быстро   прошел  в  гостиную   и  сказал:

-  Господи, прикажите,  чтобы дали двести  артиллерийских залпов!

Наполеон очень любил детей,  часто спрашивал о моем сыне. Однажды
я привел  ребенка в  его кабинет, императрица тоже  была там, она
улыбнулась и сказала:

- Какой прелестный наследник!

В то  время моему сыну было  четыре года, он со  всеми говорил на
"ты"  и  был   лишен  свойственной  его  возрасту  застенчивости.
Бонапарт  обнял его, усадил  на подоконник,  и он сразу  же начал
играть  с   его  орденами  и  спрашивать,   кто  их  вручил  ему.

- Такие  вещи дают только  тем, кто умен. Ты  ведь умный, правда?

Его величество заглянул ребенку в глаза:

-   А  ну-ка   погляди  на   меня!..  Да  ты,   видать,  шалун...

Мне было  не по себе, что  мальчик разговаривает с императором на
"ты"  и усиленной  мимикой старался  призвать его к  порядку. Его
величество  заметил это,  повернулся  ко мне  спиной и  продолжил
беседу:

- Ты молишься Богу?

- Да, каждый день, - ответил мой сын.

- А как тебя зовут?

- Ашил Рустам, а тебя?

Я был вынужден подойти и сказать:

- Послушай, Ашил, это наш император.

Мой сын понял это по-своему:

-  А, значит  это ты каждый  день ходишь  с моим папой  на охоту?

Бонапарт удивленно посмотрел на меня:

- Неужели и в самом деле не узнает?

Я стал оправдываться:

- Ребенок постоянно видел вас только в охотничьей одежде, поэтому
в мундире не узнал вас.

Наполеон  ласково потянул  Ашила  за ухо,  растрепал ему  волосы.
Мальчику было очень весело, и ему хотелось продолжать болтать, но
Бонапарт сказал:

- Мне  пора идти завтракать,  а ты как-нибудь еще  раз приходи ко
мне в гости.

Я спал на половине  Бонапарта, в комнате, смежной с его спальней,
где для меня каждую ночь ставили раскладушку. А в тревожные дни я
придвигал раскладушку к дверям его спальни.

Однажды  ночью Его  величество не  стал вызывать меня  звонком, а
просто  открыл дверь  и наткнулся  на мою  кровать. Он  понял мои
опасения и  залился хохотом. На следующий  день всем рассказывал:

-  Если  даже  враги  ворвутся в  мою  спальню,  Рустам не  будет
виноват.   Он  защищает   императорскую  дверь   своей  кроватью.

Но, повторяю, я делал  это только в тревожные дни, обычно же спал
в  середине  комнаты,  пока  дворцовый  маршал  не  нашел  нужным
поставить в комнате широкий шкаф с кроватью.

Подобные  удобства  были  созданы  в  Сен-Клу.  Во  время  нашего
очередного  посещения Сен-Клу  дворцовый маршал заметил,  что так
будет  аккуратнее   и  удобнее.  Я  нашел   весьма  уместным  его
нововведение  и  с  этого   дня  спал  на  своей  новой  кровати.

Но однажды Его величество  - вышел ночью позвать меня и, не найдя
кровати  возле  дверей, страшно  переполошился.  Заметив шкаф,  в
котором стояла моя кровать,  потряс меня за плечо. Спросонья я не
сообразил,  что  происходит. Первой  моей  мыслью  было, что  это
преступники ворвались  в спальню  императора. Я вскочил  с места,
чтобы  схватить их. Однако  тотчас же  понял, кто передо  мной, и
страшно  смутился.  Тем  более,  что  он  осыпал  меня  упреками;

- Так-то  ты защищаешь  жизнь императора? Вот так  все и покидают
меня...

Я проводил его до дверей спальни, объясняя на ходу, почему я спал
не  там, где  он  ожидал, но  он  ничего не  желал слушать.  Лишь
наутро,  вспоминая о  ночном происшествии,  он долго  смеялся над
тем, как я испугался.

- Верно,  сир, -  признался я, -  я и сейчас  дрожу, вспоминая ту
минуту.  Мне показалось,  что  кто-то хочет  ворваться в  спальню
Вашего  величества.   И  даже  в  один   момент  я  схватил  вас.

Бонапарт  рассказал об  этом  случае и  Жозефине, которая  всегда
защищала меня:

-  Бедный  Рустам,  он  всем  существом  предан  тебе,  а  ты  со
вчерашнего дня все подшучиваешь над ним.

Императрица так  любила мужа,  что симпатизировала всем,  кто был
искренне   предан   и  верно   служил   ему.   Более  того,   она
покровительствовала   таким   людям,   мирила,  успокаивала   Его
величество,   у   которого,   как   известно,  был   безудержный,
вспыльчивый  нрав. Несколько  раз  меня спасло  от отставки  лишь
вмешательство Жозефины.

И тем  не менее  кое-кому удалось лишить меня  участия в парадах.
Правда, во время подобных  мероприятии у меня особых обязанностей
не было, то была,  так сказать, почетная служба, но я столько лет
был  при  Наполеоне,  почему  бы мне  не  воспользоваться  своими
правами?  Я  был   вынужден  пожаловаться  императору,  что  меня
затирают.

Он лишь сказал:

-  Никого   не  слушай,  просто  займи   отведенное  тебе  место.

И  издал  на  этот  случай  строгий  приказ.  Казалось,  на  этом
внутренняя борьба  кончилась. Однако вскоре мне  дали понять, что
дворцовые кони  слабы и больны, а я только  зря мучаю их. Я решил
смириться и больше не докучать императору своими просьбами. И еще
я  втайне  надеялся,  что  он  сам  заметит  мое  отсутствие,  но
поскольку  он  закрывал  на это  глаза,  я  больше разговоров  не
затевал.

Позже так  попытались поступить со мной  и во время коронационных
торжеств.

Еще давно Его величество заказал для меня два праздничных мундира
мамлюка,  сшитых  разными мастерами,  один  роскошнее другого.  А
однажды вечером  он вызвал  меня в большой салон  и в присутствии
высокопоставленных сановников подарил мне украшенный бриллиантами
кинжал.  По всему  чувствовалось, что  я тоже должен  занять свое
место в императорской свите. Откуда было мне знать, что для моего
отстранения придумываются самые разные  причины. Я был так уверен
в своем участии, что  однажды даже пошел к мосье Коленкуру, чтобы
посмотреть   на  свою   парадную   лошадь.  Но   Коленкур  весьма
хладнокровно  заявил, что  для  меня конь  не предусмотрен  и для
выяснения причины  послал меня  к старшему церемонимейстеру [26].
Этот  повторил  то  же  самое  и  посоветовал  обратиться  к  Его
императорскому величеству. По его словам, распределение мест было
сделано самим императором.

Во время обеда я  улучил минуту и попросил у Наполеона разрешения
принять  участие в  коронации.  Император сказал,  что это  и его
желание тоже, и позволил мне пойти к Коленкуру и выбрать хорошего
жеребца. Но  Коленкур продолжал  стоять на своем.  Не желая более
надоедать Его  величеству, я решил обратиться  к императрице. Она
великодушно  согласилась  переговорить с  супругом  и велела  мне
ждать  их  после  обеда  в  гостиной.  В тот  момент,  когда  Его
величество пил кофе, я неожиданно вошел к нему.

- Ну? - спросил Бонапарт. - Чего тебе?

Вмешалась Жозефина:

- Наш любимый Рустам очень огорчен. Ему не разрешают сопровождать
тебя в Нотр-Дам, В  минуту опасности он всегда был рядом с тобой,
справедливость требует,  чтоб он  разделял и минуты  твоей славы.

Бонапарт резко повернулся ко мне:

- Есть у тебя красивая форма мамлюка?

Я напомнил ему:

- Даже две.

- Иди надень и покажись.

Через мгновение  я предстал  перед его глазами  в сверкающих, как
солнце, одеяниях.  Он и императрица нашли  мою форму великолепной
и, вызвав  мосье Коленкура, распорядились выдать  мне коня. Когда
последний заметил, что я  не могу участвовать в коронации, ибо по
этикету в  коронационных процессиях мамлюков  не бывало, Наполеон
решительно заявил:

- Он должен присутствовать везде...

Так мне посчастливилось проводить императора в Нотр-Дам, причем я
чувствовал себя  особенно счастливым оттого,  что сумел устранить
все воздвигнутые на моем пути препятствия.

В  гардеробной  был  парень,   который  три  дня  разнашивал  для
Бонапарта новые туфли и сапоги. Звали его Жозеф.

Шел 1811  год, император был в  Париже. Однажды утром он совершал
туалет в  присутствии старшего дворецкого и  врача, когда в салон
вошел  сапожник  Жак.  Император  не заставил  его  долго  ждать:

- Пожалуйста, можете брать мерку.

-  С  удовольствием,   сир,  будьте  уверены,  останетесь  весьма
довольны.

- А сколько я должен заплатить?

-   Двенадцать  франков,   мне   кажется,  совсем   не  дорого...

-  Как  не дорого,  для  такого маленького  размера даже  слишком
дорого.  Другие, правда,  берут тринадцать,  но чтобы  не обидеть
вас,   я    распоряжусь,   чтобы    вам   заплатили   двенадцать.

Когда сапожник ушел, Его величество спросил:

-  Как  звали  этого  молодого  человека?  Он  истинный  француз.

Но потом выяснилось, что туфли ему жмут, и нам пришлось отдать их
на разнашивание Жозефу из гардеробной...

Сморгони [27]   -  польский   город,  славящийся  дрессировщиками
медведей.  Мы остановились  там во  время отступления  из России.
Стояли жестокие  морозы, дороги были покрыты  таким слоем снега и
льда,  что  стали   совсем  непроезжими.  Его  величество  шагал,
опираясь  на толстую  палку. Однако,  несмотря на  плохие дороги,
через   час  по   прибытии  в   Сморгони  Наполеон   сказал  мне:

-  Рустам, приготовь  экипаж,  скоро выезжаем.  Найди Меневаля  и
возьми у него все деньги, какие есть.

Мосье  Меневаль  вручил  мне  шестьдесят тысяч  франков  золотом,
которые были предназначены на нужды Его величества[28]. Сумму эту
я прежде  всего разделил на три  части, первую спрятал в коробке,
вторую  в разрисованном кувшине  и третью  - в больших  гильзах с
двойным дном. Потом все это запер в тайнике экипажа и держал ключ
у  себя. В дороге  за коней  платил старший конюший.  Я, конечно,
закупил продовольствие,  но мы  не смогли его  съесть, потому что
вся  еда   замерзла,  а  бутылки  с   вином  лопнули  на  морозе.

Наш  быстрый отъезд вызвал  у всех  тревогу и у  меня выпытывали,
мол, о чем говорит и думает император.

Наконец вечером  к девяти  часам мы выехали  в сопровождении трех
гренадерских  рот[29] .  В экипаже  Его величества  сидел старший
конюший. Маршал Дюрок и  Лобо[30] были в санях. Вместе с польским
офицером  Воншовичем,  переводчиком  Бонапарта,  я ехал  впереди.

Было  очень поздно,  когда  мы подъехали  к первой  станции [31].
Примерно треть наших значительно отстала. Я сошел с коня по нужде
и заметил  в ближайшей  хижине слабый огонек. Войдя  в дом, чтобы
зажечь  мундштук,  я увидел  растянувшихся  на соломе  нескольких
мужчин.  Одного из  них  я сразу  узнал -  то был  офицер полиции
императорской   охраны.   Увидев   меня,   он   очень   удивился:

- Каким ветром вас сюда занесло?

Я сказал, что нахожусь здесь с императором.

- Хорошо, что вы не прибыли раньше, - обрадовался он, - всего час
назад казаки с криками "ура!" напали на село.

Снова  я сел  на  коня, и  мы продолжили  путь.  Нас сопровождали
только несколько  поляков, оставшихся от  трех эскадронов. Лошади
падали, и никакая сила  на свете не могла заставить их подняться,
так  что  на следующей  станции  у  нас уже  и сопровождающих  не
осталось.

Наконец добрались  мы до Вильны, но Наполеон  в город не вошел. В
окрестностях города [32], на обочине  дороги, ведущей во Францию,
был домик, в котором он остановился, и велел вызвать к себе мосье
Маре,  герцога  Бассано, находившегося  в  Вильне.  Он тотчас  же
явился и пробыл у Наполеона больше часу. Наполеон почти ничего не
ел,  потому   что  наш   провиант  был  несъедобен.   Мосье  Маре
предоставил императору своих шестерых коней и кучера. На рассвете
мы вошли в Ковно,  переночевали в трактире, хозяином которого был
француз.  В  честь Наполеона  в  камине развели  сильный огонь  и
сварили  вкуснейший  обед.  Едва  мы успели  перевести  дух,  как
пришлось снова сесть на  коней. Далее мы остановились в небольшом
селении,  где Наполеон  позавтракал и  занялся своим  туалетом. Я
взял с собой три  смены белья и так как грязное белье не хотелось
таскать с собой, то  отдал трактирщице. Тут же все присутствующие
бросились к белью и растаскали его по кусочкам.

В дороге император распорядился  выдать Коленкуру денег. Я открыл
свой  разрисованный  кувшин  и  спросил, сколько  дать.  Наполеон
вырвал  у  меня из  рук  кувшин  и опорожнил  его  прямо в  шапку
старшего конюшего.  Но я  попросил, чтобы сумма  на всякий случай
была уточнена. Коленкур высыпал золотые монеты на стол и по одной
пересчитал их.

В этом  же трактире мы  оставили свои экипажи и  пересели в сани.
Его величество  вместе со  старшим конюшим сели  в первые, крытые
сани, маршал  Дюрок и польский офицер  - во вторые, а  я вместе с
генералом  Лефевром-Денуэтом[33]  - в третьи.  Императорские сани
ехали очень быстро, и мы примерно на полдня отстали от них. Но на
первой же станции я  нашел письмо Наполеона дворцовому маршалу, в
котором он приказывал приложить все усилия, чтобы мы с Воншовичем
как можно скорее доехали до Франции.

Дворцовый маршал предоставил нам  более легкие сани, но мы только
на  следующий  день  добрались  до  Варшавы  и  присоединились  к
императору. Он  пообедал и принял разных  сановников, в том числе
архиепископа  де  Малина. Снова  на  санях продолжили  мы путь  и
приехали в  Познань. Местные  власти явились в  трактир и нанесли
визит императору.

Увидев меня, мэр города воскликнул:

- Господин Рустам, вы обморозили лицо!

Удивительно,  что  я  этого  не  заметил.  Мэр  послал  человека,
принесли пузырек какой-то жидкости, которой он посоветовал в день
несколько  раз натирать лицо  и самое  главное, близко к  огню не
садиться. По правде говоря,  я перепугался и сразу же приступил к
лечению. И  хотя жидкость  была прозрачна, как слеза,  от нее мой
нос  стал  шафранно-желтым.   Даже  император  не  смог  сдержать
удивления:

- В каком ты состоянии, Рустам!

Когда  я  сказал,  что обморозил  лицо,  он  тоже посоветовал  не
садиться  близко к  огню  и даже  предупредил, что  у  меня может
отвалиться нос.

На  следующий день  во  время утреннего  туалета Наполеон  принял
саксонского  короля, который  предложил свой удобный  экипаж. Его
величество отказался,  сказав, что на санях  он доедет быстрее. В
конце беседы и король тоже заметил:

- Бедный Рустам, мороз обезобразил его лицо!..

Прошло   несколько  часов,   и   нас  догнал   дворцовый  маршал,
Лефевр-Денуэт, польский  офицер и  все прочие, отставшие  от нас.

Мы намерены были ехать в Эрфурт, но в Дрездене, где Сен-Эньян[34]
был  послом,  мы сделали  передышку.  Император приказал  послать
экипажи  в  Эрфурт,  где он  отобедал  и  совершил туалет.  Скоро
пересланные послом  экипажи прибыли, Его  величество, как обычно,
усадил  возле  себя старшего  конюшего,  и  мы помчались  вперед.

В Майнце  мы встретили адъютанта  Бонапарта, господина Монтескье.
Император упрекнул его:

- Наконец-то  вы явились, Монтескье. Смею  заметить, вы отнюдь не
торопились.

-  Простите, сир,  было  чрезвычайно холодно,  и лошадей  тоже не
нашлось...

-  Ладно, ладно,  ничего страшного  не случилось,  продолжим путь
вместе.

Но  в  Мойе  экипаж   Его  величества  сломался.  Пришлось  взять
кабриолет почтового смотрителя, куда по-прежнему сели император и
старший  конюший. Наполеон  поручил  мне взять  все его  бумаги и
положить в другой экипаж.

Мы уже приехали в  Париж, подошли к дворцу Тюильри, но часовой не
хотел нас впускать. Бонапарт смутился:

-  Мерзавец,   ты  не   позволяешь  мне  войти  к   себе  в  дом?

Он  так скрутил  бедняге ухо,  что тот  наконец признал нас [35].

Еще  никто  из камердинеров  не  успел  приехать, и  я помог  ему
раздеться. Перед тем как уснуть, он мне сказал:

- Рустам, иди отдыхай  несколько дней и скажи своему тестю, чтобы
явился во дворец.

А наутро он заметил моему тестю:

-  Рустам  чересчур устал,  но  у  него и  в  самом деле  крепкое
здоровье.

Через два дня я  вернулся к своим обязанностям и по-прежнему стал
участвовать  в  утренних   туалетах.  Корвизар  тоже  бывал  там.

При  виде  моего почерневшего,  как  уголь,  носа Его  величество
поручил Корвизару  обследовать меня  и сказать, нет  ли серьезной
опасности.    После   тщательного   осмотра    Корвизар   сказал:

- Нет, сир, никакой опасности нет, но если даже нос отвалится, мы
его снова пришьем.

-----------------------------------------------------------------
                            ПРИМЕЧАНИЯ

[1] Жан Никола Корвизар (1751-1821) - семейный врач Бонапартов, а
после   коронации   Наполеона   -   его   личный   врач   (пер.).

[2]  Луи-Антуан  Фовлье  де  Бурьенн  (1769-1834)  -  французский
офицер,  участвовал  с  Бонапартом  в  итальянском  и  египетском
походах,   оставил  очень  содержательные   воспоминания  (пер.).

[3] Находящийся недалеко от  Вены дворец 18 века, был королевской
резиденцией (пер.).

[4] Одноименный лес и пруд в Мельмезоне (пер.).

[5] Старое название Каунаса.

[6]  И в  самом деле, он  - таки  обнаружил в саду  мину (подл.).

[7]  Хьюг-Бернар  Маре, герцог  Бассанский  (1763-1839) -  видный
французский  политический   деятель,  государственный  секретарь,
министр   иностранных   дел,   при   Луи   Филиппе   состоял   на
дипломатической службе (пер.).

[8] Речь идет, по-видимому,  о генерале Гийо, но описанный случай
совершенно  не  вяжется с  тем  авторитетом, которым  пользовался
Клод-Этьен Гийо (1763-1837). В  1813 г. он даже удостоился титула
графа (изд.).

[9] Городок на месте  слияния рек Сены и Цои, где 18 февраля 1814
года  Наполеон  победил объединенную  армию Шварценберга  (пер.).

[10]  Дачные  места недалеко  от  Парижа, здесь  во дворце  любил
отдыхать Наполеон (пер.).

[11]  Бизуар был  казначеем  прихода Национального  банка Франции
(издат.).

[12]  Доктор  Ланфранк   был  военным  врачом  Наполеона  (изд.).

[13]  Начиная  с этого  отрывка,  почерк уже  не Рустама  (изд.).

[14]  Граф Жан  Рапп (1772-1821)  - фран