ожность.

Как  я был  рад, что  мама находится  не так  далеко от  меня, от
Александрии до  Кзлара[19] не больше  двадцати миль. Я попросил у
хозяина разрешения  съездить к матери, но  он решительно отказал.
Потом я  стал упрашивать армянских купцов  выкупить меня, а там я
извещу отца,  и он отдаст им деньги,  но никто не соглашался. Все
говорили:

- За тебя очень дорого просят[20].

Я  страдал,  что  не  могу попасть  в  Кзлар  и  в последний  раз
поцеловать матушку, потому что меня вскоре продали в шестой раз -
на этот  раз прибывшему из Константинополя  торговцу детьми, и он
должен был увезти меня с собой. Я предложил этому торговцу купить
и мою сестру, чтоб  мы могли утешать друг друга на чужбине, но он
отказал. Короче  говоря, я  был безутешен. Все дни  плакал, а моя
добрая сестрица осушала мои слезы, говоря:

- Я  отрежу прядь твоих  волос и отдам маме,  пусть она убедится,
что ты жив.

Так  утешала меня  Мариам  дней пятнадцать,  а на  прощанье взяла
ножницы  и  отрезала большую  прядь  моих  волос. Она  заливалась
слезами, говоря:

- Рустам  джан, где бы ты  ни был, обязательно напиши  нам. Ты же
знаешь, как  мы тебя любим и нет у  нас другой радости, кроме как
день и ночь думать о тебе. Если отец приедет за нами, обязательно
пошлем его в Константинополь выкупить тебя.

Она  взяла  константинопольский  адрес  купившего меня  торговца,
обещала писать мне, но  с того времени я больше не имел вестей от
своих родных.

Никто  не знал,  конечно, когда  мы покинем  Кзлар, а  моя бедная
сестрица  тем  более.  Через  несколько дней  мы  выехали,  целью
поездки   была  Анапа,   первый   порт  и   граница  с   Турцией.

Мы  шли пешком  три  дня и  дошли до  границы Турции  и Мегрелии,
добрались  до высокой  горы,  за которой  на расстоянии  полумили
находилась  Анапа. Когда  передо мной впервые  раскинулось Черное
море, я заплакал и сказал:

- Я пересеку это  большое море и навсегда лишусь родных и родины.

Потом мне бросились в  глаза торговые суда в порту, которые ждали
нас. Наконец вечером мы  вошли в город Анапу. А на следующий день
сели на  корабль, взявший курс на  Константинополь. Через два дня
показался Дарданельский  пролив -  нам разрешили войти  в пролив,
продержав  в  море  несколько  дней [21] .  Наконец  мы  вошли  в
Константинополь.

Мы жили недалеко от Св. Софии, самого большого и богатого храма в
мире. Его  построили армяне, но турки  захватили и присвоили его.

В  Константинополе мы  прожили шесть  месяцев. Однажды  из Египта
прибыл в  город один из  торговцев Сала-бея и купил  меня. В моей
бродячей  жизни меня  продали в  седьмой и последний  раз. Прошло
несколько  дней,   мы  вновь  сели  на   торговое  судно,  прошли
Дарданеллы  и  поплыли   к  Александрии,  первому  порту  Египта.

После шестидневного плавания мы наконец добрались до Александрии.

Нас  на два дня  оставили в  городе немного отдохнуть  от долгого
плавания, потом  посадили в  узкие лодки, которые  здесь называют
"каик", и взяли курс на Большой Каир, где находился сам Сала-бей.

Мы  плыли  по тому  опасному  месту,  где Нил  впадает  в Черное
море [22]. Огромные  волны бились  друг о друга,  достигая подчас
высоты  дома. Но  так  или иначе  мы добрались  до места  целые и
невредимые...

Дорога из Александрии в Каир удивительно красива. По берегам Нила
тянутся  поля сахарного  тростника, заросли миндаля  и гранатовые
деревья.  В первый день  дошли до  Рашида[23],  который находился
ровно в середине пути, а на следующий день нам подвели оседланных
арабских скакунов, чтоб до  Большого Каира мы ехали на лошадях. И
вечером  мы,  принадлежащие  Сала-бею  двенадцать подростков,  на
конях въехали в Булак,  находящийся в полумиле от Большого Каира.
Поужинали  мы  там,  а   вечером  нас  собрали,  чтобы  везти  в
столицу [24].  И сразу  же на  следующее утро мы  предстали перед
Сала-беем,  который  нас очень  радушно  принял.  Он задавал  мне
вопросы по-грузински,  но я  плохо говорил на этом  языке, ведь я
был ребенком,  когда мы выехали из  Грузии. Потом спросил, правда
ли, что  я родился в Грузии,  в Тифлисе, я сказал  "да". Я назвал
имя своего отца, выяснилось, что Сала-бей хорошо знал его, потому
что был грузином и часто бывал в Армении.

Почему-то  многим кажется,  что  только грузины  и мегрелы  могут
стать  хорошими мамлюками,  между  тем армяне  намного храбрее  и
смелее  их. В  то время мне  было уже  пятнадцать лет, и  в конце
разговора Сала-бей сказал мне:

- Иди  отдохни, я  велю, чтоб тебе  выдали одежду и  коня, ты мой
земляк, и я позабочусь о тебе. Постараюсь и отцу твоему сообщить.

Не знаю, насколько он  был искренен, после того как мы расстались
с сестрой в Кзляре, в Татарии, я от наших не имел никаких вестей.

Я расстался с беем и пошел в предоставленную мне комнату. Проходя
по длинному коридору, где  стояли группами юные, но более опытные
мамлюки, я  заметил среди них знакомого  парня, моего сверстника.
Он был из нашего города, мы с ним когда-то были дружны и он исчез
за  два года  до меня.  Я видел  не раз, как  оплакивали родители
своего -  пропавшего без  вести сына. Подойдя к  нему, я спросил,
узнает   ли   он  меня.   Он   ответил,  что   нет,  не   узнает.

- Ты разве не  Мангасар из Аперкана? Как ты не узнаешь меня, ведь
мы были друзьями, я же Рустам!

Он бросился мне на шею:

- Клянусь богом, ты прав!..

Вспомнили прошлое,  я рассказал ему о  его родителях. Я был очень
счастлив,  что встретил  друга  детства, с  которым можно  делить
радости и печали.

Через неделю после прибытия  в Каир в комнату ко мне вошел Кашеф,
военачальник   Сала-бея,   в   сопровождении   брадобрея,   чтобы
произвести крещение  согласно местному обычаю,  то есть совершить
обрезание.  Кашеф объяснил, что  это приказ  бея и что  для того,
чтобы стать  хорошим мамлюком, надо  обязательно быть обрезанным.

Вопреки   моей    воле   лекарь   приступил    к   своему   делу.

Дней через десять рана уже зажила, а еще через пару дней мне дали
коня,  которого  обещали  еще  при  вступлении  в  Большой  Каир.

Целых два  месяца я  учился ездить верхом и  бросать аркан, после
чего с отрядом мамлюков  мы поехали в глубь Египта. Возвратившись
из этой  поездки, я  еще два месяца  пробыл в Большом  Каире, где
никаких особых происшествий не имело места.

Египтом управляли  двадцать четыре бея, среди  которых первым был
Мурад-бей, а вторым -  Ибрагим. По обычаю все двадцать четыре бея
должны были  по очереди совершать паломничество  в Мекку. Настала
очередь Сала-бея, и я  вместе с ним поехал в Мекку, увидел могилу
Магомета[25].

На обратном  пути, не доезжая до  Каира тридцать миль, мы узнали,
что французы заняли столицу  Египта. Возле Гизы[26] Мурад-бей дал
им большой  бой, но потерпел поражение.  При переправе через реку
утонуло  очень -  много мамлюков,  в том числе  тысяча всадников.
Поскольку Сала-бей не имел  достаточно сил[27], чтобы сразиться с
армией  Наполеона,   о.н  решил  вернуться  в   Сен-Жан  д'Акр  к
Чезару-паше. Последний  был, видимо, очень недоволен  тем, что мы
отступили без боя. Как только мы вступили в город, Сала-бей пошел
во дворец Чезара-паши.

Чезар-паша принял  его в гостиной, велел  подать кофе. Но в чашку
Сала-бея   подсыпали  яду,   и  бедняга,  выпив,   через  полчаса
скончался.  Мы,  мамлюки,   были  очень  опечалены  его  смертью.
Чезар-паша захотел  всех нас взять к себе  на службу, но никто из
нас не согласился. Одни  подались в родные края, другие вернулись
в Мекку, а я вместе со своим слугой возвратился в Большой Каир. В
столице у меня было  много знакомых, и я бы там чувствовал себя в
безопасности. Тем более, что, выйдя из Сен-Жан д'Акра, я сразу же
снял  одежды мамлюка  и надел  одну из  рубашек своего  слуги. Мы
теперь почти не отличались Друг от друга. Я продал коня, оружие и
часть денег дал слуге, чтобы он в столице не проболтался обо мне.
Он поклялся  верно служить мне и никому не  говорить о том, что я
мамлюк, и  я немного  успокоился. Мы купили  двух ослов и  на них
въехали в Каир. Оба мы были в крестьянской одежде и войти в город
не составляло труда. Всюду мы видели французских солдат - молодые
и пожилые гренадеры с  длинными усами несли комендантскую службу,
а драгуны разбили лагерь  з миле от столицы, в Булаке. Боясь, что
меня узнают  и бросят в тюрьму, я  целый месяц вел жизнь уличного
бродяги. Вместе со слугой, который и в самом деле не предал меня,
мы  ели и  спали  на улице.  Когда  все наши  деньги кончились  и
продавать  больше  было  нечего,  я  узнал, что  в  охране  шейха
Эль-Бекри  [28]  есть   свободное  место.  Эль-Бекри   был  очень
влиятельным человеком, я его видел не раз у Сала-бея. Я попытался
встретиться с  ним и  попроситься на службу, но  слуги не пустили
меня в дом:

-  Шейх   занят,  нет   у  него  времени   крестьян  принимать...

Я вынужденно назвался и сказал, у кого я прежде служил. Эль-Бекри
доложили об этом, и  он обещал принять меня на следующий же день.

В  назначенный час я  явился к  шейху. Он любезно  встретил меня,
выслушал и даже сказал:

- Я возьму тебя на службу, может статься, и в кавалерийский отряд
включу,  но  прежде  надо  получить  согласие  главнокомандующего
генерала Наполеона.

Я поначалу испугался, что шейх выдаст меня французам, с нравами и
привычками  которых я не  был знаком,  хотя слуга мой  со многими
людьми общался  и не раз рассказывал,  что французы добрые люди и
такие же, как и мы, христиане... И я успокоился.

И  вот  однажды  Эль-Бекри  отвел меня  в  свой  гарем и  сказал:

- Я иду к  главнокомандующему за разрешением насчет тебя. Подожди
здесь, пока вернусь.

Так  я  впервые попал  в  гарем,  где жили  пять  жен шейха.  Они
наперебой угощали меня шербетом и фелером, то есть пахлавой, но я
стеснялся и  не брал. На меня смотрело столько  женщин, а я был в
голубой крестьянской рубахе на  голое тело. От обиды и унижения я
не мог сдержать слез. Эти добрые женщины тоже заплакали вместе со
мной, сочувствуя  мне, и  кто как мог  стал утешать меня.  А шейх
между  тем был  у  главнокомандующего, чтобы  добиться места  для
меня. Наполеон  осведомился, сколько мне лет,  хороший ли я воин,
и,  узнав обо всем,  дал свое  согласие. Говорят, что  шейх очень
хвалил меня:  "Я за него ручаюсь,  ему пятнадцать с половиной, но
он  опытный  и умелый  наездник,  одно время  служил у  Сала-бея,
которого в Сен-Жан д'Акре отравил Чезар-паша".

А генерал Бонапарт сказал:

- Если  Мурад-бей не будет упорствовать,  я разрешу всем мамлюкам
вернуться в столицу[29].

Поздно вечером шейх вызвал меня и сказал:

-   Главнокомандующий  разрешил,   ты   уже  принят   на  службу.

И  тут же  велел вызвать  портного и  заказал мне  форму мамлюка.
Точно такую же, какая была у меня раньше.

Тогда  добрые  женщины позвали  меня  в гарем,  стали обнимать  и
поздравлять. И просили обращаться к ним, если я буду в чем-нибудь
нуждаться. Они  подарили мне  прошитые золотыми нитками  платки и
кошелек.  Но самой  привлекательной  в гареме  была младшая  дочь
шейха, сущий ангел во плоти.

У Эль-Бекри  я пробыл в общей сложности  месяца три. За это время
шейх собрал всех укрывавшихся в городе мамлюков, человек двадцать
пять.  И  так как  я  был самый  опытный  среди них  и старше  по
возрасту, он назначил меня главным над ним и и поручил обучать их
ездить верхом.  Мне кажется, что жены  шейха, которые очень тепло
относились   ко  мне,   убедили  шейха   дать  мне  в   жены  его
двенадцатилетнюю дочь, с которой  я познакомился в гареме. Все, в
том  числе и  генерал  Наполеон, знали  о предстоящей  женитьбе и
одобряли ее.

Мне в  этом доме удалось даже немного  денег скопить. К нам часто
приходили  с  визитом  шейхи   "эль  балада",  то  есть  старосты
деревень,  приносили годовой  налог и  получали от  моего хозяина
халат  и кашемировый  пояс.  Как старший  мамлюк я  своими руками
подносил  все  подарки  и  иногда получал  триста  или  четыреста
франков,  которые  копил.  Мне  очень хотелось  переслать  деньги
матери,   но   не   было   никакой   возможности   сделать   это.

Кроме  того,  каждый  день  мне приходилось  верхом  сопровождать
шейха, когда  он ездил в гости к  Наполеону. Они вместе обедали и
за   столом   совещались   по   городским  и   армейским   делам.

Вскоре  главнокомандующий Наполеон  с большей частью  своих войск
пошел на Сен-Жан д'Акр.  Дойдя до предместий города, он много раз
штурмовал  его, подошел  близко  к цитадели,  некоторые гренадеры
прорвались  даже  внутрь, но  из-за  нехватки боеприпасов  занять
город  он  не  смог,  и  войско  Наполеона вернулось  в  Большой
Каир[30].

После  этой  неудачи Бонапарт  часто  надевал  турецкие одежды  и
говорил, что  не вернется  больше во Францию,  примет обрезание и
станет королем Египта. Все  верили, но он распространял эти слухи
для  того,  чтобы обмануть  турок.  И  в самом  деле, дней  через
десять-двенадцать  стало известно,  что турецкая армия  подошла к
Абукиру. Наполеон  с Мюратом сразу же  отправились в Александрию,
чтоб    возглавить   расположенное   там    французское   войско.

А  тем  временем шейх  взял  на службу  другого мамлюка,  намного
старше меня,  и назначил  на мое место.  И даже тайно  обещал ему
руку своей  дочери, хотя мы уже  давно окончательно договорились,
что на ней женюсь я.

Согласно   приказу   шейха,   я   обязан   был   следить,   чтобы
мамлюки-новички не слонялись без  дела на улице или даже во дворе
дома. Однажды  я спускался по лестнице,  когда назначенный на мое
место мамлюк  приказал мне сейчас же  подняться к себе в комнату,
добавив, что  он мой  командир. Я, естественно,  не подчинился, а
вернее, ответил:

- Ладно, пойду, но ты пойдешь вместе со мной.

В нашей  охране было  два подростка-мамлюка, которые  любили меня
как   брата.  Как   только  мы   поднялись  ко  мне,   я  спросил
новичка-мамлюка:

- Кто тебе дал право приказывать мне?

-  Не  твое дело,  я  не  собираюсь отчитываться  перед тобой,  -
нагрубил он.

Вспыхнула  ссора.  Я  бросился  на  него,  чтобы  отколотить  как
следует, но  он был  гораздо выше меня ростом.  Двое моих младших
мамлюка  подоспели на  помощь, втроем  мы повалили  его на  пол и
хорошенько избили. Лицо его  опухло, он с трудом поднялся на ноги
и, споткнувшись, покатился по лестнице вниз...

В это время Эль-Бекри находился в гареме. Я испугался, что, узнав
о  случившемся, он  накажет меня  бастонадой. Но  младшие мамлюки
успокоили меня:

- Не беспокойся, мы  скажем, что это он начал первый и что Рустам
ничего плохого не сделал.

После обеда часа в  четыре шейх вернулся из гарема в свои покои и
попросил у  меня кофе и  трубку. Я сразу же  поднес ему. Согласно
заведенному порядку все  мамлюки выстроились перед ним. Эль-Бекри
спросил, где же новый мамлюк. Я сказал, что он внизу, и послал за
ним.

Как  только  он вошел,  шейх  понял,  что его  избили, лицо  было
опухшее,  под глазом фонарь,  ссадины на  щеках... Так как  я был
старшим,  шейх  спросил меня,  кто  так  расправился с  новичком.

Я вынужденно признался:

- Это  я, потому что он плохо себя  вел, сам собирался выйти один
на   улицу,   а   мне   приказал   подняться   к   себе   наверх.

Эль-Бекри  стал кричать  на  меня, сказал,  что если  я  смог так
избить  товарища,  значит,  у  меня  злое  сердце,  и  я  достоин
наказания, и пригрозил отдать  меня французам. Это испугало меня,
и я попросил дать мне возможность объясниться.

Шейх разрешил:

- Ладно,  говори, только смотри, не лги, а  не то так накажу, что
надолго будет всем вам уроком.

-  Я всегда  говорю правду  и ничего  от вас  не скрываю.  Это вы
начали скрытно действовать. Вы ведь сами по доброй воле назначили
меня  старшим  над вашими  двадцатью  пятью мамлюками,  и раз  вы
обещали, то  я верил,  что вскоре мне  посчастливится жениться на
вашей  дочери. Об  этом  знал даже  главнокомандующий. Но  вместо
этого  мне вдруг  отдает приказы  какой-то глупец,  новый мамлюк,
которому, оказывается, вы еще и обещали руку вашей дочери. А меня
даже  не  поставили  в  известность, и  я  не  знаю, кому  велено
командовать мной  и чьи  распоряжения я впредь  обязан выполнять.
Здесь  перед  вами все  мамлюки,  спросите  их, прав  я или  нет,
отлынивал    ли   я    когда-нибудь   от    своих   обязанностей.

Шейх перебил меня:

- Да, это я назначил его старшим. Так мне захотелось, и ты обязан
подчиниться  моей  воле. Если  ты  недоволен, отдам  тебя в  руки
французов.

По  правде   говоря,  я  очень  боялся,   что  эта  свинья  велит
подвергнуть меня бастонаде, поэтому сказал:

- Теперь мне все ясно, обещаю повиноваться ему.

К счастью, дело кончилось  хорошо. Позже от служанки-негритянки я
узнал, что первая жена  шейха очень недовольна, а дочь ее плачет,
узнав  о неожиданных переменах  в своей  судьбе, о том,  что отец
хочет выдать ее за этого Абрама.

Вскоре  пришло известие,  что возле  Абукира Наполеон  дал туркам
бой,  разбил их  и  что множество  турок  убито и  взято в  плен.
Генералу  Мюрату удалось  даже пробраться на  флагманский корабль
турецкого  флота,  вступить  с  турецким  адмиралом  в  поединок,
отрубить ему два пальца и взять в плен.

После  этой победы,  когда Бонапарт  вернулся в Большой  Каир, он
стал снова повторять, что останется в Египте, коронуется здесь, и
все  по-прежнему   верили  ему.  А  шейх   Эль-Бекри  из  желания
понравиться   Бонапарту   стал    пить   вино,   но   чтобы   его
соотечественники не  заметили, пил из серебряного  бокала. Он так
пристрастился к спиртному, что приказывал мне ежедневно приносить
ему вина  и водки, смешивал их и по  вечерам пил, причем всегда в
одиночестве  и напивался  как  настоящий пропойца.  Не было  дня,
чтобы он не был пьян.

Однажды  Бонапарт[31]  пригласил шейха  на обед, и  я сопровождал
его. Когда  все сели  за стол, я  пошел в маленькую  комнату, где
находились мосье  Эжен[32]  и еще несколько  офицеров. Мосье Эжен
поднес мне большой стакан шампанского и сказал:

- Пей, такой напиток бодрит, это дары Франции!

Я  выпил,  мне понравилось.  Они  заставили  опорожнить и  второй
бокал. После обеда я  сел на коня, чтобы вместе с двадцатью пятью
мамлюками  проводить  Эль-Бекри   домой.  Нам  надо  было  только
пересечь площадь,  но от  шампанского в душе  было такое приятное
веселье, что  я заставлял  коня плясать и вставить  на дыбы. Шейх
понял  мое состояние,  и  когда мы  вошли в  ворота  нашего дома,
вызвал  меня, чтобы  поговорить  наедине. Он  прошел в  небольшую
комнатушку,  где каждую  ночь так  напивался, что  не мог  даже в
гарем подняться.

Как только я вошел, он спросил:

- Сегодня у генерала ты пил вино?

Я ответил:

- Это  было не вино, а дары  Франции. Господин Эжен угостил меня,
два бокала поднес.

Шейх сказал,  что я  несчастный пьяница и что,  видимо, без порки
тут не обойтись.

Я не растерялся и спокойно сказал:

- Если вы прикажете меня выпороть, я всем расскажу, как вы каждый
день  достаете вино  и водку  и по  ночам напиваетесь. А  если не
накажете, обещаю никому ничего не говорить.

Мои угрозы подействовали, шейх сказал, что на первый раз прощает,
но  если  еще  раз заметит  подобное,  дело  примет иной  оборот.

Казалось,  все  кончилось благополучно,  но  отношения наши  были
испорчены.

В  это  время поползли  слухи,  что Бонапарт  решил вернуться  во
Францию. Он сказал своему переводчику господину Элиасу[33], чтобы
тот  отобрал мамлюков  для службы  у него.  И вот  господин Элиас
пришел к Эль-Бекри в гости и выбрал для генерала двух мамлюков. А
мне  сказал,  что  если  я захочу,  он  может  устроить меня  при
Наполеоне. И даже добавил:

- Французы народ добрый, и все христиане.

Я раскрылся перед ним:

- О  большем счастье  я и не  мечтал. Вы ведь не  знаете, в каком
положении я нахожусь...

Ничего  не скрывая, я  рассказал о  том, как шейх  перемени