:
     - У  меня  в  бумагах,  Клавдий,  ворох  доносов  на  вас.
Заявления  от  некоторых  кураторов,  в которых вы об®являетесь
самодуром, доведшим ситуацию с ведьмами до беспредела... что  в
любовницах  у  вас некая авантюристичная особа, ведьма, имеющая
на вас несомненное влияние... Нет, не смотрите так, у меня и  в
мыслях  нет  оказывать  на  вас давление. Часть моих источников
утверждает, что среди всех ваших женщин это -  некий  особенный
случай... Что вы ее безрассудно любите и покрываете в то время,
когда  к  прочим  ее товаркам применяются самые жесткие меры...
Погодите, я закончу. Среди моих источников есть  также  мнение,
что  вы  ведете  двойную игру, Клавдий. Что вы уже отловили эту
самую... матку. Вот она,  живет  в  вашей  квартире...  Что  вы
держите  ее,  пока  неинициированную,  в  рукаве,  как  убойный
козырь. Видите, Клав, насколько я  откровенен,  ведь  если  это
так...
     Герцог  многозначительно  замолчал.  Клавдий не выдержал и
отвел взгляд.
     Вот оно как.  И  все  труднее  удерживать  на  лице  маску
бесстрастия.  Хочется  глупо  захлопать  веками, как игрушечная
сова в витрине детского магазина. До чего свежо смотрят на  мир
источники господина герцога...
     Он  заметался,  пытаясь  увидеть  чужими  глазами  Клавдия
Старжа,  идущего  под  ручку  с   Ивгой   Лис.   Да,   странное
впечатление,  да,  противоречивое...  При  желании  здесь можно
увидеть и "любовь", и даже "козырь в рукаве"...
     - Иными  словами,  -  проговорил   он   медленно,   -   вы
подозреваете меня всего-на всего... в измене?
     Что-то  дрогнуло в его голосе. Что-то такое искреннее, что
даже герцог  смутился,  и  глубоко  сидящие  глаза  его  нервно
моргнули:
     - Нет.  Нет,  что  вы,  Клавдий... Я мог бы всего этого не
говорить. Но я поставил  вас  в  известность,  это  лишний  раз
доказывает  мое  доверие  к  вам, как к руководителю важнейшего
ведомства...
     - Инквизиция не ведомство, - Клавдий смотрел в потолок.  -
Инквизиция   во   все   времена  была  сама  по  себе,  империя
Инквизиции... Ваше Сиятельство, признайтесь - вы  были  страшно
огорчены, когда этот пост занял именно я.
     Герцог  посмотрел  на  свою  руку  с догоревшей сигаретой.
Посмотрел на стоящую рядом пепельницу;  нерешительно  вздохнул,
будто не зная, как именно соединить эти два предмета.
     - Дорогой господин Старж. Был ли я огорчен или обрадован -
какое это может иметь значение... ТЕПЕРЬ?
     - Разве никакого? - удивился Клавдий.
     Герцог поджал губы:
     - Вам  мерещится  заговор...  Да, одно время я прикладывал
некоторые усилия, чтобы вас, так  сказать,  сместить...  Но  не
теперь, когда... Короче, не теперь.
     Последовала   продолжительная  пауза.  Двое,  сидевшие  по
разные стороны длинного стола, напряженно смотрели друг другу в
глаза.
     Первым отвернулся Клавдий.
     - Хорошо.    Откровенность    за    откровенность,    ваше
сиятельство...  Эта женщина, которой так много внимания уделяют
ваши  источники  -  ведьма  с  повышенной  восприимчивостью.  Я
использую  ее в работе... Она была невестой сына моего друга, и
потому я считал себя обязанным... немного ей помочь.  Это  все;
что  до  матки,  то, ваше сиятельство, любой эксперт подтвердит
вам, что до самого обряда  инициации  будущая  сущность  ведьмы
неустановима  никоим  образом.  Более  того,  в первые часы-дни
после инициации эта сущность находится в "плавающем"  состоянии
- рабочая  ведьма,  к примеру, может запросто дорасти до воина.
Из той же Ивги  с  ее  сверхчувствительностью  может  получится
ординарнейшая  из ведьм, слабая, с мелким "колодцем"... Это при
том,  что  я  сделаю  все  возможное,  чтобы  она  никогда   не
инициировалась.  Это  при  том,  что  мои личные чувства - даже
любовь, если бы она не была вымыслом ваших источников, если  бы
она  действительно  существовала,  даже  самая  что  ни на есть
страстная любовь стареющего мужчины  к  длинноногой  соплюхе  -
никогда  не  будет  иметь ни малейшего влияния на мои поступки.
Это я вам могу со спокойной душей гарантировать; я сказал  все,
что вы хотели услышать?
     - Спасибо,  -  медленно отозвался герцог. И еще раз, после
паузы: - Спасибо... Ваши женщины - ваше личное  дело,  Клавдий.
Ваши  методы  работы...  тоже.  Ваша  откровенность...  за  нее
спасибо. Теперь скажите мне без лишних слов - что происходит?
     Клавдий вздохнул.
     Он говорил, откинувшись на спинку  кресла,  удобно  утопив
затылок в кожаной подушке; он говорил безостановочно пятнадцать
минут,  и  глаза  герцога  понемногу  приобрели прежний блеск и
хватку. Клавдию показалось, что в его  череп  ввинчиваются  два
стальных шурупа. Наконец, он замолчал и перевел дыхание.
     - Благодарю  за урок альтернативной истории, - пробормотал
герцог глухо. - Пять неурожайных лет кряду, чума и голод -  да,
все   это   обычно   приписывают   ведьмам...  Но  и  ту  смуту
четырехсотлетней  давности,  государственную  измену,  кровавую
распрю  между наследниками герцогского трона вы тоже спишите на
ведьм?..
     Клавдий прикрыл глаза:
     - Списать на  ведьм  все  человеческие  грехи...  Я,  ваше
сиятельство,  испытываю  к  ведьмам  нечто  вроде  родственного
чувства. Нет, не спешите меняться в лице, может быть, никто  из
людей не ненавидит их так сильно, как я... Но они мне не чужие.
Это  профессиональное;  я  скорее  стану  оправдывать  ведьм  и
обвинять спесивых удельных князьков, потому что  эти  последние
шли  по трупам исключительно в угоду своей алчности, в то время
как ведьмы... просто слушались своей природы.
     Клавдий перевел дух. Герцог не сводил с него глаз; на  дне
глубоких глазниц лежало удивление.
     - Ведьмы   слушаются  своей  природы,  как  никто.  Прошло
четыреста лет... Новая матка пришла.
     Клавдию показалось, что последние слова его  не  растаяли,
как  положено звукам человеческого голоса, а непонятным образом
зависли под потолком. Вместе с космами сигаретного дыма. Именно
так, наверное, остается висеть в зале суда  суровый,  никем  не
ожиданный приговор.
     И  герцог  это  тоже почувствовал. Помолчал. Нервно дернул
отвисшей щекой:
     - Гуманисты...   зараза.   Доигрались...   Доигрались    в
человеколюбие... ведьмолюбие, з-зараза заразовна...
     Клавдий не отвел взгляда:
     - В истории человечества, ваше сиятельство, были времена и
государства, исповедовавшие "вариант-ноль". Мир без ведьм.
     Герцог молчал.
     - Вы  понимаете,  ваше  сиятельство,  о  чем я... Ведьм не
делалось меньше, зато жизнь  в  "нулевых"  странах  становилась
невыносимым  подобием  военного  завода. Единообразие, железный
режим и вечный страх перед этим режимом.  В  результате  -  еще
большая кровь, взрыв... Вы знаете лучше меня.
     Герцог опустил веки:
     - И?..
     - Глупо   упрекать   себя...  В  "гуманизме".  Мы  шли  по
единственно возможному пути... Теперь мы ищем способ уничтожить
матку.
     - Она на нашей территории?  -  быстро  спросил  герцог.  -
Точно на нашей?..
     Клавдий усмехнулся:
     - Традиционно  на  нашей  территории.  Традиционно. Памяти
Атрика Оля...
     Снова зависло молчание. Долгое, долгое, бесконечное.
     - И   вы   знаете,   Старж,   каким   образом   этот   ваш
предшественник... совершил свой подвиг?
     Клавдий   заколебался.   Сказать  "да"  означало  соврать.
Сказать "нет" означало признаться в бессилии.
     Герцог пожевал губами:
     - Вероятно, он ходил на нее с серебряным ножичком?  Таким,
как висит здесь у вас на стенке?
     Клавдий  невольно поднял голову. Да, справа от входа висел
на гвозде  серебряный  ритуальный  кинжал,  которым  ведьма  из
Одницы  оборвала  нить  собственных  злодеяний. На стадионе, во
время концерта, едва не обернувшегося  грандиозной  мясорубкой.
"Много-много парного мяса"...
     - Не  думаю,  - сказал Клавдий тихо. - Скорее, ему удалось
нащупать ее нервные центры... И нанести точный удар. С помощью,
скажем, архаичного рупор-заклинания.
     - Точечный, - сказал герцог задумчиво.
     - Что?..
     - Точечный... Рупор-заклинание - это хорошо. Но с тех  пор
прошло четыреста лет...
     Клавдий   ощутил   беспокойство.  Страх,  живущий  в  душе
герцога, не сделался меньше, но стал куда определеннее;  герцог
не  стыдился  своего  страха.  Герцог  смотрел мимо Клавдия, на
дознавательный знак.
     - Я далек от паники, Старж... Пусть мои слова не покажутся
вам воплем  паникера.  Я,  как  вы  знаете,  еще  и   верховный
главнокомандующий...   А  у  современной  армии  есть  средства
получше, чем даже ритуальный кинжал. Я  дам  вам...  это  будет
выглядеть  как  телефонная  трубка.  Допуском  будет  отпечаток
вашего пальца в сочетании с кодом; дальше вам останется  только
ввести  координаты - и время. Выследите свою матку, и поскорее,
пока  наши  отчаявшиеся  соседи  не  закидали  нас   бомбами...
Постарайтесь сами держаться... подальше. И хорошо бы это это не
был населенный пункт... вы меня понимаете.
     - Не понимаю, - сказал Клавдий медленно.
     Герцог вымучено улыбнулся:
     - Понимаете,  чего  там...  Может  быть,  это  обидно,  но
Инквизиция в нашем мире -  не  самая  сильная  сила,  Клав.  На
настоящее  время  ничего  нет лучше хорошей ракеты с подходящей
начинкой... Вы передадите на пульт  координаты.  В  назначенное
вами время состоится точечный ядерный удар... Вы догадываетесь,
что  это  последняя  мера. Испробуйте сперва свои кинжалы и все
рупор-заклинания.
     Клавдий молчал. Герцог дернул щекой:
     - Может быть, вам странно, что я НАСТОЛЬКО вам доверяю?
     Клавдий почему-то вспомнил Хелену  Торку.  Горящий  театр,
"вы были добры"...
     - Ваше  сиятельство  может  быть уверенным, что я оправдаю
это доверие, - отозвался он сухо. - Ровно  как  и  в  том,  что
крайние  меры  не понадобятся. Я принимаю... предложение, но не
для того, чтобы им воспользоваться.
     Герцог помедлил и неуверенно кивнул.
     Кажется, темный комок страха, побудившего его  сиятельство
на этот разговор, только теперь немного ослабел.

        x x x

     - Значит, вы меня все-таки сдаете?..
     - Ивга,  это ведь не тюрьма и не стража. НИ ОДНА виженская
ведьма  не  имеет  теперь  права  на  свободу...   Пойми   меня
правильно.
     Она молчала, но ее взгляд был верхом красноречия.
     Клавдий  много  бы  дал,  чтобы  избавить их обоих от этой
сцены - но тянуть дальше было никак невозможно. Если он  хочет,
чтобы  к  его  приказам  относились  серьезно  -  он должен как
минимум уважать их сам, хотя бы не попирать сапогами.  И  визит
герцога попросту подтвердил давно известное правило: не хочешь,
чтобы в доме следили слуги - вытирай ноги о коврик у двери.
     Ивга  не  могла  более  жить  в его явочной квартире, но и
заключать ее в тюрьму он тоже не хотел, а  потому  в  приказном
порядке  освободил  в  изоляторе  одну  из  комнат  для  отдыха
персонала. Персонал был, вероятно, недоволен; в  этой  казенной
комнате   имелось  даже  некое  подобие  уюта,  там  было  все,
необходимое для жизни - и штатная охрана, в надежность  которой
Клавдий верил совершенно.
     Внося  Ивгу  в  документы как профилактически задержанную,
Клавдий испытывал не облегчение - все  же  освободил  от  некой
неловкости свою профессиональную совесть - а глухое раздражение
и  темный  стыд.  И  чувство  вины - потому что, уже подписывая
распоряжение, знал, как будет выглядеть их с  Ивгой  беседа.  И
перед  глазами  у него уже тогда стояло Ивгино лицо, смертельно
оскорбленное, с сухими яростными  глазами,  с  рыжими  космами,
разметавшимися, как костер...
     - Ивга, - сказал он так мягко, как только мог. - Когда эти
дурацкие   времена   закончатся...   А   они   ведь  закончатся
когда-нибудь... Снимем тебе квартиру. С окнами на реку.  Будешь
жить,  как  хочешь, ключ будет только у тебя... Если пожелаешь,
можем  даже  над  дверью  приколотить  табличку:  "Здесь  живет
абсолютно  свободная  ведьма"... Но сейчас нельзя. Надо хотя бы
видимость создать, чтобы ни у кого не было повода возмутиться -
а почему эта ведьма на особом положении...
     - У вас из-за меня неприятности, - сказала она с  короткой
усмешкой. - Слухи, сплетни, недовольство... Я-то думала, что уж
на кого-кого, а на вас повлиять тяжело...
     Он  сдержал  внезапное раздражение. Усмехнулся, показывая,
как мало задел его упрек:
     - Хочешь, помогу тебе собраться?
     - Мне собираться недолго, - сообщила она, глядя в сторону.
- Я всю жизнь так... трусики-носочки  в  сумку,  куртка-джинсы,
пара кроссовок, билет на поезд - и вперед... Только на этот раз
билетом снабжаете вы.
     - Хорошо  бы ты не обижала напрасно человека, который ради
тебя... ладно, молчу, умолкаю.
     - Почему умолкаете? - она вскинула голову,  заставив  ярче
вспыхнуть   рыжий  пожар  своих  блестящих  волос.  -  Давайте,
говорите... Выйдет прекрасный монолог для  серийной  мелодрамы.
"Я  так  много  сделал  для  нее,  она  же  платит  мне  черной
неблагодарностью..."
     Он вздохнул и повернулся к двери, будто собираясь уходить;
она догнала его в проеме и вдруг обняла за плечи. Так крепко  и
так неожиданно, что он замер.
     - Клавдий...  Мне  чего-то  муторно.  Не  оставляйте меня,
пожалуйста. Единственный человек, которому... можно, вроде как,
верить... Возьмите меня на вечер  к  себе.  Вроде  как  ребенка
берут, чтобы назавтра он веселее в приют топал... Один разочек.
Послабление... А? Клавдий, а?..
     Он накрыл ладонями ее руки на своих плечах.
     Откуда   шпионы   его   сиятельства   взяли,  что  Великим
Инквизитором и его  подопечной  существует  "безумная  любовь"?
Стандарт   мышления  -  если  мужчина  в  летах  и  при  власти
покровительствует красивой девчонке - значит...
     Ему вспомнился лисенок из его детства. Несчастный узник за
двойной железной сеткой. Вольнолюбивое  существо,  рожденное  в
тюрьме и для тюрьмы...
     - Ивга, ты на меня сильно обижаешься?
     - За  что?  Да  за  что же?.. Клав, я же понимаю, я все...
Простите меня. Пустите меня...  на  один  вечер,  я  на  диване
тихонечко... И даже, если хотите...
     Он обернулся.
     Она  покраснела.  Она стояла, мучительно алая, с пунцовыми
ушами, со слезами, навернувшимися на глаза:
     - Нет... я не то имела в виду... Клав, не смотрите так. Ну
простите, простите пожалуйста, я так много  видела...  мужиков,
которых  за  одно...  за  ЭТО легко купить... Теперь вы обо мне
подумаете, что я... А я о вас ТАК никогда не думала, клянусь...
Ну что я за дура, ну кто меня за язык...
     - Не плачь. Ничего я такого не думаю.
     - Правда?..
     - Я немножко разбираюсь... в ведьмах. Не плачь.

        x x x

     Это был самый длинный вечер в Ивгиной жизни.
     Первую его половину она провела в совершенном одиночестве,
в огромной квартире на площади Победного Штурма,  перед  темным
экраном  телевизора.  Холодный  закат за окнами погрузил жилище
Клавдия в нехороший красный свет - к счастью, ненадолго,  закат
благополучно  погас, и Ивга осталась сперва в сумерках, а потом
и в темноте.
     Тогда она через силу  поднялась,  нащупала  на  журнальном
столике  лампу,  щелкнула  выключателем и увидела комнату уже в
другом, теплом, желтовато-оранжевом цвете; перемена  к  лучшему
не  обманула  Ивгу.  Она  вернулась в свое кресло, села и снова
уставилась не темный экран.
     Ее жизнь в который раз менялась. Снова резко  и  нежданно;
Ивга  еще  не  до  конца  понимала,  что  случится  завтра - но
интуиция ее,  обостренная  годами  скитаний,  не  оставляла  ни
малейшей надежды.
     Она  сидела,  полностью  расслабившись  в об®ятиях мягкого
кресла, никак не  пытаясь  обуздать  поток  медленно  тянущихся
мыслей. Она отдыхала. Это последняя возможность отдохнуть.
     Она  думала о тюрьме. Потому что, как бы ни обманывал себя
Клавдий - а она понимала, что он  себя  обманывает  -  решетка,
упавшая  за  спиной  плененной  ведьмы, уже никогда не пожелает
подниматься. Особенно в Ведьмин век. Особенно если ведьму зовут
Ивга Лис.
     Возможно,   у   Ивги    потихоньку    развивалась    мания
преследования.  Или  мания  величия, или обе вместе; она сидела
перед темным экраном, и в душе ее крепла уверенность,  что  все
тюрьмы,  темницы  и  застенки  мира  готовы  перегрызться между
собой, повыбивать друг другу железные прутья и переломать шипы,
лишь бы заполучить в свое чрево  эту  лису,  свободного  зверя,
который не может жить иначе, кроме как на свободе...
     За прошедший месяц она стала старше на много-много лет. Не
Назар  бросил  ее  и  не она бросила Назара - нет, она попросту
отказалась от своей мечты, в которой было утро,  солнечный  луч
на  полу  и  звон посуды под руками любимого человека. Мечта ли
недостойна ее, она ли недостойна мечты - скорее всего, ни то  и
ни  другое;  мечта  просто потеряла смысл, сделавшись совсем уж
недосягаемой.
     Мир, окружавший Ивгу, изменился вместе с ней.  Раньше  она
была   просто   лисицей,  бегущей  по  осеннему  сжатому  полю,
открытому взглядам и выстрелам; были  безжалостные  равнодушные
охотники,   но  было  и  высокое  небо,  и  ельник,  где  можно
спрятаться; теперь охотников стало неизмеримо  больше,  и  поле
превратилось  в  стеклянную  шахматную доску, и выбивающаяся из
сил лиса видела под собой  пропасти  и  чудовищные  провалы,  о
которых раньше ее слабый ум не мог и помыслить...
     Ивга прерывисто вздохнула. Вчера ей снился сон.
     Это   было   мучительное  сплетение  видений,  картин,  во
множестве добываемых ею  из  подследственных  ведьм.  Это  были
полет  над  деревьями,  кипящее  варево, звезда на ржавой игле,
распадающиеся лица, невозможно долгие похороны, когда  покойник
истлевал в гробу, а процессия все шла, шла, шла... Ивга стонала
во сне и просила пощады - и пощада пришла.
     Ей  снилось,  что она беременна, но не испытывает от этого
тягот - только радость. Ей  казалось,  что  огромный  живот  ее
легок, что нерожденный ребенок разговаривает с ней, и что горло
сводит  от  сладостной,  почти  невыносимой  любви.  Ей снилась
колыбель,  наполненная  запахом  младенца  -  умопомрачительным
молочным   запахом;   ей   снилась   ванночка  с  плавающим  на
поверхности  цветком.  Ей  снилась  бесконечно  разматывающаяся
ткань, белоснежная, белая, нежная...
     А потом сны наложились один на другой.
     Она  стояла  на  холме.  Нет, она летела, не касаясь травы
босыми ногами; чувство, перехватывающее  ее  дух,  было  скорее
физиологическим.  И  извне,  во всех сторон, сверху и снизу она
ловила отклики - сперва слабые, потом все ярче, все  сильнее...
Как  будто она факел, окруженный тысячами зеркал. Как будто она
мать,  к  которой  бегут,  спотыкаясь  в   траве,   забытые   и
позаброшенные, выросшие в разлуке дети...
     Потом она проснулась на мокрой, совершенно мокрой подушке.
И со слипшимися от соли ресницами. Вчера...
     На  кухне  оглушительно  тикали  часы.  Ивга спохватилась;
поднялась, босиком прошла в коридор, постояла у входной  двери.
Поднесла к глазам собственные часы на потертом ремешке, старые,
много раз бывавшие в починке...
     И   вспомнила,   что   это  подарок  матери.  Может  быть,
единственный. Все, что осталось у Ивги со времен детства.
     Часы показывали половину одиннадцатого. Клавдия  не  было;
темный город за окнами молчал, и только время от времени тишину
вспарывал  звук  военного  мотора,  а  темноту - лучи мобильных
прожекторов...
     Пока Ивга смотрела на часы, они стали. Секундная стрелка в
последний раз дернулась и  замерла;  Ивга  вернулась  к  лампе,
покрутила колечко завода, постучала по стеклу.
                      "Стали мои часы, стали,
                      Имя мое забудь, стали...
                      Золотой цветок в мире стали -
                      пробил час, и часы стали..."
     Она   прерывисто  вздохнула.  Где-то  там,  в  затаившемся
городе, в грозно ощерившемся Дворце Инквизиции,  сосредоточенно
губил ее товарок-ведь