ончилось.

     Мужчины, как  правило, считают,  что в  дверях  должна  появиться
девушка; женщины склонны думать, что тигр. Исключением оказался Роберт
Браунинг, который  заявил, что  "нет ни  малейшего сомнения в том, что
такого рода  принцесса при такого рода обстоятельствах направит своего
возлюбленного прямо  в пасть  тигра". И  в самом деле, оговорка Фрейда
вряд ли  случайна: союз  "и" в  данной ситуации  гораздо уместнее, чем
"или". И  в целом,  выбор между  женщиной  и  тигром,  супружеством  и
смертью не  всегда воспринимался  читателем как  именно выбор. Вот что
сочинил на эту тему в 1895 году некто У.С.Хопсон из Сан-Франциско:

Станет жена посылать мне хулы и угрозы,
Злобно ругаясь, как мерзкая ведьма, со мною,
Тут же я вспомню рассказ про женщину с тигром:
Выбрал, сдается, я сразу и то, и другое.

     Через   несколько   лет   после   смерти   Стоктона   потрясающим
бестселлером стал  роман Элинор  Глин "Три  недели" (1907  г.).  Своим
успехом он  в немалой степени был обязан впечатляющей сцене обольщения
на тигровой шкуре:


     Поль вошел  с  террасы,  и  взору  его  открылась  восхитительная
картина: возле  камина, распростершись  на полу,  лежал его тигр, а на
нем, во всю его длину, раскинулась женщина...
     "Нет, не  подходите ко  мне, Поль...  Постойте... Это вы подарили
мне тигра.  О,  какой  это  прекрасный  подарок!  Мой  тигр,  как  это
восхитительно, мой  тигр!" -  ее тело  изогнулось  змеиным  движением,
выражая огромную  радость прикосновения  к тигриной  шкуре; пальцы  ее
ласково теребили  полосатый мех  там, где  он был  наиболее  густым  и
пушистым.
     "Какое чудо! О, какое чудо! - шептала она. - Мне знакомы все твои
чувства, все  страсти, теперь  твоя  шкура  принадлежит  мне,  о,  как
приятно ощущать ее всей своей кожей!" - тут она вновь затрепетала, как
змея.


     Увы, тигровый мех короток и груб, а прикосновение к нему вызывает
зуд. И  все же  образ слившихся  воедино женщины и тигра в романе Глин
великолепен. Книга  эта  вдохновила  сочинителя  таких  вот  анонимных
виршей (они  же  -  мнемоническое  правило  для  усвоения  правильного
произношения):

     Не хотите ли
     С Элинор Глин
     Поваляться на шкуре тигра?
     Или для утех
     Вам иной нужен мех,
     Где такие приятны игры?


                                  Т


     Тигр,  женщина,   страсть.  В  приведенном  эпизоде  романа  Глин
отразились  древнейшие  воззрения,  ибо  когда-то  слово  "тигр"  было
женского рода и лишь много позже переменило его на мужской.


     В Европе первое письменное сообщение о тиграх появилось в связи с
подарком, преподнесенным  еще Селевку  1 (312-280 гг. до н.э.)(Правда,
Александру  Македонскому   наверняка  попадались  тигры  где-нибудь  в
Персии). В латинской поэзии слово tigris - женского рода (его основное
значение - "стрела" - использовалось как сравнение в описаниях быстрых
движений животных  или  течения  реки).  В    древнеримском  искусстве
изображали обычно  не тигра,  а тигрицу. В паре с ней, как правило, мы
находим льва  (вспомним  "львицу"  Фрейда  Иоффи,  охранявшую  его  от
нападения тигра  Х.Д.). В  повозку Вакха  запряжена именно такая пара.
"Со страстью тигра и разумом льва" - так противопоставляет членов этой
пары Китс  в поэме  "Гиперигон". (Коты  сестер Бронте,  кстати, носили
клички "Тигр"  и "Страж").  Еще в  18 веке  существовало поверье,  что
поймать тигренка ( а это единственный способ пополнить зверинец) можно
лишь способом,  описанным почти  2000 лет  назад Клавдианом:  тигренка
нужно выкрасть,  и, унося  его, разбросать  за собой  осколки зеркала.
Тигрица, обнаружив  пропажу, тут  же, конечно,  бросится в  погоню, но
женское тщеславие  ее столь  велико, что  она  непременно  остановится
перед зеркалом,  чтобы полюбоваться  своим  отражением,  и  совершенно
забудет про детеныша.
     В древнем  Китае  тигра  соотносили  с  женским  началом  инь,  с
подземным миром и Западом (где солнце опускается под землю). В системе
геомантики фэн-шуй его противоположностью был зеленый дракон, носитель
мужского начала  ян. Только позднее, в буддизме, тигр и зеленый дракон
поменялись  местами:   иероглифом  ян  стали  обозначать  мужественное
благородство тигра,  тем более  что его  лоб украшен знаком, в котором
узнается иероглиф  ван, что  означает  "царь".  Любопытно  и  то,  что
Вордсворт, описывая  Париж, попавший в руки якобинцев ("как дикий лес,
где тигры  бродят с  ревом"), вполне  мог быть  обязан свой  метафорой
Вергилию, наззвавшему  Рим "пустыней,  тиграми  кишащей",  и  оба  они
бессознательно  вторили   древнему  китайскому   образу  испорченного,
больного общества:  тигр (инь)  в бамбуковой  роще  (ян),  т.е.  тьма,
внедрившаямя в область света.
     Особую  роль   в  Китае  играло  тигроподобное  чудовище  дао-дай
("пожиратель"), упоминания  о котором  относятся еще  к эпохе династии
Хань. Изображения  дао-дай  встречаются,  как  правило,  на  предметах
похоронного культа, и порой сама погребальная урна выполнялась в форме
тигра. Этот  образ -  земля, пожирающая  мертвецов и  тем самым дающая
пищу живым.  Вспомним, что  греческое слово  "саркофаг" также означает
"пожирать плоть". В доколумбовой Америке, где не водились тигры, точно
такую же роль играл ягуар. Например, в Центральной Америке этот символ
земли противопоставлялся  крылатому змею - символу неба. В южной части
материка  его   изображением  часто   украшались  погребальные   урны.
Планировна города  Куско первоначально  имела форму ягуара, т.е. город
был как  бы своеобразным  некрополем для  живых (полис как утверждение
жизни и смерти).
     Хотя  в  искусстве  Хараппы  в  долине  Инда  изображения  тигров
встречаются  довольно  часто,  в  остальной  Индии  таковых  почти  не
обнаружено вплоть  до эпохи  Великих Моголов,  когда, собственно, этот
образ и обрел мужские черты; и это странный факт, поскольку метафизика
индуизма охотно использовала для своих целей любой местный материал. В
индуистской  иконографии   встречался  разве   что  тигр,  на  котором
восседала наводящая  ужас богиня-разрушительница Дурга. Нет упоминаний
о  тиграх   и  в   "Сокровищнице   Видьякары   (знаменитой   антологии
санскритской поэзии),  где жизнь  индийца описана достаточно подробно.
Зато  у   племен,  населявших   джунгли,  тигрица  олицетворяла  собой
пожирающую и  плодоносящую мать.  "В Аколе, - писал в 1894 году Уильям
Крук,  -  владельцы  садов  не  любят  сообщать  охотникам  о  тиграх,
обитающих  по-соседству,   поскольку  существует   поверье,  будто   с
убийством   тигра   сад   перестает   давать   плоды".   А   церемония
бракосочетания у  индийцев племени  гондов  включала  появление  "двух
демонов, одержимых  богом Бахешваром,  имеющим облик  тигра",  которые
"жадно набрасывались  на жалобно блеющего козленка и терзали его, пока
тот не испускал дух".


                                  У

     Рашель Дюплесси, рассуждающая о своих стихах, в частности, пишет:

     В стихотворнении  "Щипцы" драматизм  текста находит  разрешение в
финале, где два созвучных слова, hungry и angry  одинаковым окончанием
как бы  сливаются в несколько необычном аккорде. Одно из них, а именно
hungry,  способствует  созданию  психокультурного  образа  прекрасной,
обольстительной  и  обольщаемой  женщины,  а  другое  -  angry  -  его
разрушению.


                                  G

     Голодная   женщина,    разъяренная   женщина,    разрушительница,
пожирательница, кормилица - все это есть в образе тигрицы. И любопытно
на этом  фоне звучат  два  загадочных  стихотворения  о  тиграх  Эмили
Диккинсон:

566

          Тигр умирал - воды просил -
          Искала я меж скал -
          Нашла - в ладонях принесла -
          И он смиренно ждал -

          Но перед смертью - гаснет взор -
          И в нем открылся мне -
          В сетчатке Глаза - странный Вид -
          Вода - и я над ней -

          И чья вина - моя ль, его -
          Спешила - умер он -
          Пока искала воду - нет
          Он мертв - таков закон -



                                  Е

     В  Библии   про  тигров  не  говорится  ни  слова,  и  отсутствие
устойчивой    иконографии    вынудило    Запад    придумать    своего,
аллегорического  тигра.   Шекспир,  например,  сравнивает  с  тигрицей
жестокую  королеву   Маргариту  (Король  Генрих  Шестой,  часть  3)  и
заставляет Ромео выражать свой гнев, прибегая к образности инь:

          Я сам неукротим сейчас и страшен,
          Как эта ночь. Нас лучше не дразнить,
          Как бурю и голодную тигрицу.


     Но он же дает тигру и более привычную нам мужскую роль, делая его
символом воинской  доблести (изображения тигра, кстати, украшает почти
все армии  мира). Генрих  Пятый в монологе "Еще раз на прорыв, друзья"
говорит:

          Когда ж нагрянет ураган войны,
          Должны вы подражать повадке тигра.
          Кровь разожгите, напрягите мышцы,
          Свой нрав прикройте бешенства личиной!
          Глазам придайте разъяренный блеск -
          Пускай, как пушки, смотрят из глазниц...
          ........................................
          Сцепите зубы и раздуйте ноздри,
          дыханье придержите; словно лук,
          Дух напрягите. - Рыцари, вперед!


                                  Р

     Представление  о   тиграх  на  Западе  существенно  изменилось  в
восемнадцатом веке,  когда в  державе Великих  Моголов правил  султан,
которого звали  Типу, по  прозвищу "Мисорский тигр" (1750-1799). В его
личности, пожалуй,  совершеннейшим кошмаром  воплотились представления
ученого-ориенталиста об ужасном восточном деспоте.
     Суровый моралист,  Типу  отменил  в  своей  стране  многомужие  и
утвердил собственное  понимание Корана.  Он провел  реформу календаря,
системы мер  и весов  и  переименовал  города.  Он  покровительствовал
искусствам и  торговле. Его  преобразования касались всех сторон жизни
страны, вплоть  до мелочей  быта, торговли и способов сева. Он спал на
полу, на  грубой циновке,  в особую  тетрадь записывал  свои сны, а на
завтрак ел мозги воробьиных самцов.
     Его армия  составляла  140  000  воинов,  поклявшихся  уничтожить
англичан. Пленных  он подвергал  изощреннейшим пыткам:  в ходу было, к
примеру, кипящее масло, а также специальные машинки для вырывания носа
и верхней  губы. Особенно изысканной считалась процедура, в результате
которой пленный враг превращался в Иного: британских солдат заставляли
самим себе делать обрезание, а потом съедать свою крайнюю плоть.
     И самого  себя он,  видимо, ощущал  Тигром.  Трон  его  стоял  на
позолоченном изваянии,  изображавшем  тигра  в  натуральную  величину,
глаза и  зубы которого  были сделаны  из горного хрусталя; венчали его
тигриные головы,  усеянные рубинами  и алмазами, а балдахин был покрыт
полосами кованого золота, что делало его похожм на тигриную шкуру. Его
воины были  одеты в полосатую форму; пленных сначала сажали в тигриные
клетки, а  потом бросали  тиграм на съедение. Затворы пушек, да и сами
мортиры отливались  в виде  тигров, ружейные  ложа и  курки напоминали
тигриные головы, на саблях либо гравировались изображения тигров, либо
клинок ковался  таким образом,  что слои  металла шли  полосами. Живые
тигры сидели  на цепи  у ворот  дворца. Полосатыми были носовые платки
Типу; знамя его украшал девиз: "Бог наш - Тигр".
     Все это,  мягко говоря,  произвело на  Запад впечатление.  Газеты
пестрели сообщениями  о событиях,  связанных с Типу: если, скажем, при
взятии какого-нибудь  города  погибала  престарелая  служанка,  то  на
страницах  прессы   она  немедленно   превращалась  в  400  английских
девственниц, бросившихся  на мечи,  только бы  не  достаться  солдатам
Типу. В  Лондоне пьесы  про Типу  пользовались невероятным  успехом  в
течение 30  лет. (1  июня 1791 года состоялась премьера первой из них,
под названием  "Типпу-Сахиб, или  Доблестные британцы  в Индии". Через
год появилась  еще одна,  "Типпу-Султан, или Осада Бангалора"). В 1798
году Типу,  наконец, был  убит. День,  когда пала под ударами англичан
его  столица   Серингапатам,  стал   в   Великобритании   национальным
праздником. В  театре "Лицей" выставили картину Роберта Портера "Штурм
Серингапатама", огромное  полотно длиной  120 футов,  и каждый  платил
шиллинг, чтобы  иметь возможность увидеть запечатленное на ней великое
событие. Роман  Уилки  Коллинза  "Лунный  камень"  приобрел  особенное
очарование оттого,  что, как  там было написано, камень этот был якобы
захвачен во  время грабежа  Серингапатама. А уже в 1898 году сэр Генри
Ньюболт  записал   некий  текст,  представляющий  собой  подделку  под
народный эпос о поражении Типу.
     Итак,  образ   тигра  приобрел  устрашающие  признаки  андрогина:
свирепую   мужественность   воина   и   окутанную   восточным   мраком
женственность Иного. По словам автора книги "Восточная охота" капитана
Уильямсона, тигр  - это  "всего лишь  пестрый  объект,  не  вызывающий
ничего,  кроме  отвращения":  т.е.  этот  образ  противоречит  всякому
понятию о  прогрессе и  не имеет  ничего общего  с  представлениями  о
"белом", "западном",  "мужественном"  и  "добром".  Англичан  охватило
навязчивое желание уничтожить тигра как символически, так и буквально.
В течение целого столетия рассказы для детей кишели тиграми-людоедами.
Небольшое усилие  - и  вот уже  слово "людоед"  (man-eater) перешло на
женщину.

                                  Т

     Комментаторы Блейка  утверждают, что  в его стихах слово "тигр" -
всегда  символ   гнева,  революции,  неукротимой  энергии  и  красоты,
романтического  бунта   воображения  против   рассудка.  Символ   этот
развернут к  Востоку,  что  очевидно  для  европейца  и  противоречит,
скажем, китайской  традиции. Его сопровождают образы огня и дыма: "как
яркое  пламя"   скитается  он,   "дымом  окутанный   в  чащах   беды",
"ослепленный   дымом"    "дикой   ярости"    собственного    рассудка.
Многочисленные критики  отмечали, что  стихотворение "Тигр"  из  цикла
"Песни  опыта"  было  написано  в  1793  году,  в  разгар  Французской
революции. И в это же самое время газеты и театры Англии сходили с ума
от историй про Типу.
     Доводилось  ли   Блейку   видеть   настоящего   тигра?   Зверинец
лондонского Тауэра был открыт в середине восемнадцатого века (плата за
вход -  три полпенни  либо дохлая  собака или  кошка),  и  тигров  там
показывали довольно  часто. В  1791 году  как раз  был получен  свежий
экземпляр. А  когда Блейк  жил на  Фаунтин-корт, в  районе Стренда, он
вполне мог  прогуляться на  выставку диких  зверей Пидкока,  где также
нередко показывали тигров.
     Пидкок и Блейк - это две вершины тигрового треугольника; третья -
Джордж  Стаббс,   который  первым  среди  английских  художников  стал
изображать тигров.  Как указывает  Катлина Рейн в своей книге "Блейк и
традиция", картина  Стаббса "Тигр" впервые была показана в 1769 году в
зале Общества художников Великобритании, т.е. в то самое время и в том
самом здании,  где и когда 12-летний Уильям Блейк изучал рисование под
руководством Парса.  (Кстати, именно  Пидкок продал  Стаббсу  мертвого
тигра, ставшего  моделью для  последней работы художника с бесподобным
названием "Сравнительная  анатомия человека,  цыпленка и тигра"). Рейн
пишет о  впечатлении, которое  могло произвести  изображение тигра  на
юного Блейка;  правда, при  этом она  ни  слова  не  говорит  о  самой
живописи. На  картине "Тигр",  как и  на всех других полотнах Стаббса,
где он изображал тигров, ничто не говорит о неукротимой энергии: перед
нами обыкновенная,  свернувшаяся в  клубок, кошка,  впрочем,  довольно
крупная  и   не  лишенная   некоторого  величия.  (Зато  львов  Стаббс
изображает непременно  в тот  момент, когда  они  у  него  кого-нибудь
убивают  на   фоне  терзаемого   бурей  ландшафта;  такова,  например,
знаменитая картина  "Лев, нападающий на лошадь", которая хранится ныне
в  Йельском   университете.  Мотив   этот  Стаббс  перенял  у  римских
скульпторов, а  те в  свою очередь - у скифов). Когда Блейк попробовал
сам сделать  иллюстрацию к своему "Тигру", зверь его оказался каким-то
уж больно  ласковым и  покорным, на  его морде  не  хватало,  пожалуй,
только улыбки,  так что  некоторые друзья  поэта даже пеняли ему: мол,
изящное изображение  совершенно заслонило шекспировскую грубую яркость
текста. Без  сомнения, образ  тигра в  сознании Блейка  был сродни и с
чувством гнева, и с революцией, но ведь вот что любопытно: внешний вид
тигра он  воспроизвел, основываясь на живописи Стаббса и воспоминаниях
о полуживых  экземплярах в местном зверинце, иначе наверняка у него бы
вышло что-нибудь  совсем иное  (вспомним хотя  бы, какой ужас вызывает
его  блоха).   А  может,   именно  такой   тигр  Блейка   (и  Стаббса)
демонстрирует, какие  возможности могут  быть скрыты  под этой смирной
наружностью: так  йог часами  неподвижно сидит  на тигровой шкуре, так
житель индустриального  Запада  склонен  видеть  в  женщине  дремлющий
вулкан. А бесстрастная улыбка тигра - не симметричное ли отражение его
устрашающей сущности?


                                  У

     Весьма вероятно, Блейку было известно, как погиб сын сэра Гектора
Мунро -  во всем ХУШ веке не было более знаменитой истории про то, как
тигр-людоед убил англичанина. Сообщение об этом появилось на страницах
журнала "Джентлмен мэгэзин" в июле 1793 года, и в том же году, кстати,
было написано стихотворение "Тигр":

     Нет слов,  чтобы  рассказать  о  том  отвратительном,  ужасном  и
прискорбнейшем событии, свидетелем коего довелось мне стать. Вчерашним
утром г-н Доуни, лейтенант Пайфинк из Ист-Индской Компании, несчастный
г-н Мунро  и я  отправились поохотиться  на ланей  на острове  Саугор.
Высадившись, мы сразу же обнаружили множество следов и ланей, и тигров
- так  что настроились  на хорошую охоту. Побродив почти весь день, мы
остановились на  опушке закусить  холодным  мясом,  присланным  нам  с
корабля, но  едва прикоснулись  к еде,  как   г-н Пайфинк и его черный
слуга вдруг  зашептали, что  в каких-нибудь  шести ярдах  от нас стоит
прекрасная лань. Г-н Доуни и я бросились к ружьям; мое было ближе, и я
успел схватить  его первым; как вдруг раздался громоподобный рев, и на
все еще  продолжавшего сидеть  беднягу Мунро прямо из джунглей прыгнул
огромный тигр.  В один  миг голова нашего друга исчезла в его пасти, и
зверь  потащил   несчастного  сквозь  густейшие  заросли  с  такой  же
легкостью, с  какой я,  например, мог  бы поднять  котенка -  ничто не
могло помешать  его чудовищной  силе!  В  груди  моей  поднялась  буря
чувств: то  был и ужас, и жалость к несчастному, и, должен признаться,
страх (ведь  на самом  деле тигров  оказалось двое: самец и самка). Но
все, что  я мог  сделать -  это выстрелить вслед чудовищу, несмотря на
то, что  бедный юноша  по-прежнему оставался в его пасти. Итак, уповая
на Провидение,  а также  на точность  прицела, я  нажал на курок. Тигр
зашатался, и  я взволнованно вскрикнул. Вслед за мной дважды выстрелил
г-н Доуни;  еще раз спустил курок и я. Наконец, мы отступили, а спустя
пару минут  к нам  вышел окровавленный  г-н Мунро. Он сразу же упал на
землю.  Тогда  мы  подняли  его  и  перенесли  в  шлюпку.  К  великому
сожалению, усилия  врача на  корабле Ист-Индской  компании "Валентин",
что бросил якорь близ острова, были тщетны. В страшных муках г-н Мунро
прожил еще  сутки; лицо  его было изуродовано, череп расколот, спина и
плечи изорваны  когтями. Он был безнадежен. И слава Богу, что нам хоть
удалось отбить  его, что  он не  остался там,  в джунглях: дикие звери
быстро разорвали  бы его  на куски  и сожрали  бы. Сегодня  мы  прочли
заупокойные  молитвы   над  телом  убитого.  О,  это  был  прекрасный,
многообещающий юноша!  И до  сих пор  с содроганием я вспоминаю о том,
как м