альше, не
завязывая ремней, но Питамакан крикнул мне, чтобы я покрепче привязал лыжи
к ногам.

Твердая кора, покрывавшая снег, еще выдерживала нас, но слегка трещала под
нашими лыжами. Здесь лес был редкий, но дальше начинался густой кустарник,
а за ним темной стеной высились вековые сосны. Мы бежали к ближайшим
кустам, а угрожающий рев звучал все громче.

Не нужно было оглядываться, чтобы угадать, когда враги наткнулись на связки
мехов. Рев на секунду стих; поднялся спор, кому принадлежит находка. Потом
они сошли с коней и побежали по снегу, стреляя в нас из ружей. Теперь
преимущество было, казалось, на нашей стороне - конечно, в том случае, если
нас не заденут пули. Спрятавшись за ствол дерева, я на секунду
приостановился и оглянулся. Три индейца не рискнули идти по снегу; они
стояли на опушке и стреляли, быстро заряжая ружья. Остальные четверо нас
преследовали, и, не будь наше положение столь печально, я бы расхохотался,
глядя на них. Они шли, словно пьяные, покачиваясь, вытянув руки, разинув
рты. Если кора выдерживала их тяжесть, они ускоряли шаг и тотчас же
проваливались по пояс в снег.

Я высунул из-за дерева капюшон моей старой шинели, надев его предварительно
на лук. Я надеялся, что они будут стрелять в него, но они не попались на
эту удочку, и я помчался дальше. Вокруг меня свистели пули; одна из них
попала в дерево, мимо которого я пробегал, другая оцарапала мою левую щеку
и мочку левого уха. Враги видели, как я поднес руку к лицу, и заревели от
восторга: они думали, что я тяжело ранен. Питамакан приостановился.

- Беги! - крикнул я ему. - Я цел и невредим.

Снова загремел выстрел, - и мне послышалось, будто мой товарищ вскрикнул от
боли, но он ни на секунду не замедлил бега. Я увидел на снегу пятна крови и
похолодел от ужаса: я знал, что Питамакан будет бежать, пока у него хватит
сил, даже если рана его смертельна.

С минуты на минуту я ждал, что он упадет. Но вот и ельник! Питамакан
скрылся за елками, а я, подбежав к нему, спросил, тяжело ли он ранен.

- Пустяки! Кость не задета! - ответил он, прижимая руку к бедру. - Бежим!
Мешкать нельзя.

От врагов нас заслонял теперь ельник, и мы благополучно добрались до леса.
Издали доносились вопли индейцев; они что-то кричали нам, но мы, конечно,
ничего не могли понять. Потом все стихло.

Не говоря ни слова, Питамакан стал взбираться на крутой склон. Грустно
следовал я за ним. Дойдя до просеки в лесу, мы остановились. Отсюда видна
была равнина. Индейцы вскочили на коней и вернулись к тому месту, где
лежали два убитых ими оленя.

Мы сняли лыжи и уселись на них. Питамакан промыл снегом рану. Пуля содрала
кожу и слегка задела мускул, но Питамакан заявил, что не чувствует боли.

Нелегко было нам примириться с потерей мехов; всю зиму мы работали не
покладая рук, а теперь нашей добычей завладели враги. Питамакан взывал к
своим богам, умоляя их наказать воров, а я вспомнил, что потеряли мы не
только меха, но и наши орудия для добывания огня.

- Не беда! - сказал Питамакан. - Луки у нас хорошие, а сверло сделать
нетрудно. Но, быть может, оно нам и не понадобится...

- Почему? - удивился я. - Должны же мы есть! И разве мы не будем разводить
костер по ночам, чтобы согреться?

- Быть может, и не будем. Неужели ты думаешь, что эти охотники поедут
домой, не попытавшись завладеть нашими скальпами? Скоро мы узнаем, что у
них на уме.

Мы не спускали глаз с людей, обдиравших оленей. Один из них отошел в
сторону и стал срезать ветки ивы. Остальные, содрав с оленей шкуры, резали
их на длинные полосы.

- Так я и думал! - воскликнул Питамакан. - Сначала они сделают лыжи, а
потом отправятся в погоню за нами. Идем!

Я послушно встал и последовал за ним. Питамакан сильно хромал, но
утверждал, что нога у него не болит. Кора трещала под нами все сильнее и
сильнее. Я понимал, что через час нельзя будет идти по снегу.

- Пока враги делают лыжи, мы должны уйти подальше, и тогда они нас не
догонят, - сказал я Питамакану.

- Их семеро, а нас двое, - возразил он. - Когда снег станет рыхлым, они
будут по очереди прокладывать тропу. Мы можем их обмануть: спустимся в
равнину, пока они карабкаются на гору по нашим следам.

Мне эта мысль не приходила в голову. Будь я здесь один, без Питамакана, я
углубился бы в горы и в конце концов был бы захвачен в плен.

Пока выдерживал нас снег, мы шли по склону горы, параллельно реке. Но
вскоре мы начали проваливаться в снег по пояс. Тогда мы сняли лыжи и
спустились к реке. На песчаном берегу снега не было. Мы то шли, то бежали,
изредка приостанавливаясь, чтобы перевести дух.

К полудню мы уже стояли на опушке леса, окаймлявшего реку, и смотрели на
равнину, откуда не так давно прогнали нас враги.

- И-кит-си-кум! Сап-ун-ис-тим! (Семь! Все здесь!) - крикнул Питамакан,
указывая на то место, где лежали ободранные туши оленей.

- Да! Да! - подхватил я.

Семь лошадей мирно щипали траву; охотников не было видно. Мы не верили
своим глазам, окидывали взглядом равнину и склон горы, но враги словно
сквозь землю провалились.

- Должно быть, все семеро пошли по нашим следам, - сказал наконец
Питамакан. - Если же они оставили караульного, то прячется он, вероятно, в
роще. Спустимся вдоль реки и зайдем в рощу с противоположной стороны.

Так мы и сделали. Сердце мое сжалось от страха, когда мы приблизились к
тому месту, где, быть может, скрывался враг. Словно тени, скользили мы
между деревьями, и даже рыжая белочка, копошившаяся на ковре из сосновых
игл, не слышала наших шагов. Здесь деревья росли редко, и мы всматривались
в просветы, не видно ли врага. Когда мы подошли к дальнему концу рощи, нас
испугал койот, выскочивший из-за деревьев. Мы думали, что замечены
караульным. Меня бросило в жар, во рту пересохло.

Не забыть мне той минуты, когда я ждал ружейного выстрела.

Но опасения наши быстро рассеялись: вместо врага мы увидели безобидного
койота. Он смело побежал вперед - в ту сторону, куда мы шли, и так как
ветер дул нам в лицо, то можно было заключить, что впереди никого нет. Если
бы скрывался там караульный, койот почуял бы его запах и свернул в
противоположную сторону. Однако Питамакан пробирался вперед с величайшей
осторожностью и сделал мне знак следовать его примеру. Наконец вышли мы на
опушку и увидели, что койот дерзко прогуливается между лошадьми.

Подле убитых оленей лежали седла, одеяла и другие вещи охотников. Тут же
нашли мы ивовые ветви и обрывки шкуры, из которой охотники смастерили себе
лыжи. Седла были самодельные. Мы выбрали два седла и два одеяла и оседлали
двух лошадей, показавшихся нам более выносливыми, чем остальные. Вскочив на
них, мы отвязали пять других лошадей и уже хотели было погнать наш
маленький табун в рощу, как вдруг я вспомнил о нашей пропаже.

- Питамакан! - крикнул я. - А наши меха? Где бы они могли быть?

- Вот, вот они! - ответил он, указывая на два тюка, валявшихся на земле.

Удивительно, как это мы их сразу не заметили! Быстро привязали мы их к
седлам и поскакали на юго-запад! А в это время наши враги карабкались по
склону крутой горы или же, измученные ходьбой по рыхлому снегу, сделали
привал и ждали ночи, чтобы продолжать преследование.

Нам никакого труда не стоило гнать перед собой табун, и мы недоумевали,
почему лошади с такой охотой нам повинуются, но через полчаса мы поняли, в
чем дело. Пересекая ельник, мы увидели широкую тропу, которая, несомненно,
вела к лагерю. Конечно, лошади рады были вернуться домой. Когда мы въехали
на эту тропу, они начали ржать - верный признак, что лагерь близко.

За ельником снова начиналась открытая равнина, а дальше темнела полоса
леса. И над лесом мы увидели дымок, а на опушке паслись лошади.

- Вот он - лагерь врагов! - воскликнул Питамакан. - Быть может, они нас уже
заметили! Гони лошадей назад, в ельник!

Но легче было сказать это, чем сделать. Лошади рвались домой, и нам
великого труда стоило повернуть их назад. Солнце медленно спускалось к
горизонту. Спрятавшись в ельнике, мы ждали ночи, и тревога наша возрастала
с каждой минутой. Что, если вернутся семеро охотников или какой-нибудь
другой отряд нападет на наши следы? Тогда счастливый день закончится для
нас печально, и мы не только лишимся всего нашего имущества, но и
распрощаемся с жизнью.

На закате солнца показались в дальнем конце равнины два всадника; скакали
они по тропе, ведущей к ельнику. В первую минуту мы не испугались, думая,
что они отыскивают лошадей, отбившихся от табуна. Но догадка наша не
оправдалась: всадники не смотрели по сторонам и ехали прямо к ельнику. Или
они нас заметили и заподозрили что-то неладное, или же выехали навстречу
охотникам, чьих лошадей мы угнали. Нам ничего не оставалось делать, как
увести животных подальше от тропы. Мы хлестали их ветками, били палками, но
никогда еще не приходилось мне иметь дело с такими упрямыми лошадьми. Они
уклонялись от ударов, кружились между деревьями и норовили вернуться к
тропе. В конце концов мы отогнали их на расстояние выстрела из лука. В это
время всадники находились в ста шагах от ельника.

- Сойди с лошади и постарайся удержать ее за этими кустами, - сказал
Питамакан.

Я соскочил с седла и одной рукой схватил лошадь за нос, а другой - за ухо.
Если бы одна из семи лошадей заржала, гибель наша была бы неизбежна.
Послышался топот, всадники въехали в лес. Мы ясно видели их, когда они
скакали по тропе. Это были рослые мускулистые всадники с мрачными лицами и
длинными развевающимися волосами. Оба держали в руках ружья.

Лошадь моя навострила уши, стала топтаться на одном месте и вскидывать
голову, приподнимая меня над землей. Но отчаяние придало мне сил, и я
цеплялся за ее морду. Мельком я видел, что Питамакан ведет такую же борьбу
со своей лошадью, а остальные пять лошадей пугливо на нас косятся. Как я
боялся услышать ржанье! Но ни одна из них не заржала.

Всадники быстро промчались по тропе и скрылись из виду. Топот копыт замер
вдали. Тогда только вздохнули мы свободнее.

Зашло солнце. Медленно сгущались сумерки. Когда стемнело, мы снова вскочили
на лошадей, оставив маленький табун в ельнике. Выехав на равнину, мы
поскакали на юго-запад, а большой лагерь объехали, стараясь держаться от
него подальше. Издали видели мы тусклый желтый отблеск костров, пылавших в
вигвамах, слышали пение. В лагере лаяли собаки.

Всю ночь ехали мы по равнине, пересекали рощи, переправлялись через
речонки. Весной, когда начинается таяние снегов, речонки эти превращаются в
бурные потоки и во время переправы мы не раз могли утонуть.

Незадолго до рассвета мы выбились из сил и решили сделать привал. Привязав
лошадей, мы легли на землю и крепко уснули, но с первыми лучами солнца были
уже на ногах. Все тело мое онемело, за ночь я не отдохнул, да и Питамакан
жаловался на усталость.

После полудня мы увидели большое озеро в стране плоскоголовых. Питамакан
узнал это место.

- Здесь я бывал с моим племенем, - сказал он. - Лагерь наш находился на
берегу озера. А там, дальше, вдоль речки, впадающей в озеро, тянется тропа,
которая ведет в страну бизонов.

Широкая тропа была с незапамятных времен проложена горными племенами, но
путешествовали они по ней только в летние месяцы. В этом году они здесь еще
не бывали, и мы нашли на ней лишь отпечатки волчьих лап и оленьих копыт.
Нужно было дать отдых лошадям. Мы сделали остановку и поели сушеного мяса.
Лошади наши жадно щипали нежную весеннюю травку.

Отдыхали мы недолго. За нами тянулась тропинка, оставленная нашими лошадьми
и пересекавшая зеленую равнину, и враги легко могли нас выследить. В
течение целого дня мы ехали на восток, все дальше забираясь в горы. Но
здесь горы были невысокие, и снег уже стаял. Благополучно миновали мы
перевал Два Талисмана и, пожалуй, не заметили бы его, если бы не обратили
внимания на то, что ручьи, попадавшиеся на нашем пути, текут в
противоположную сторону.

На следующий день мы увидели зеленые равнины, тянувшиеся от подножья гор на
восток до самого горизонта. Мы оба закричали от радости.

Спустя два дня мы остановились на вершине холма, откуда виден был форт
Бентон и родная наша река Миссури. Разглядели мы людей, бродивших около
форта и по берегу реки. Слезы выступили у меня на глазах, да и Питамакан
был взволнован не меньше, чем я.

Погоняя измученных лошадей, мы спустились с холма в долину реки Миссури.
Здесь повстречался нам мальчик-индеец, карауливший табуны. Узнав нас, он
полетел, как стрела, к лагерю черноногих, раскинутому у стен форта.

Из вигвамов выбежали, люди. Их было несколько сот человек. Все говорили
одновременно, перебивая друг друга, засыпая нас вопросами. Окруженные
толпой, подъехали мы к форту. Служащие компании вышли узнать о причине
суматохи; издали я увидел дядю и его жену.

В нашей комнате собрались приятели дяди; явился даже начальник форта. Меня
усадили на почетное место и заставили рассказать о нашей зимовке в горах. С
каким вниманием слушали меня эти старые трапперы, как жадно ловили они
каждое мое слово! А когда я закончил рассказ, они не поскупились на
похвалы. Никогда еще не чувствовал я себя таким счастливым!

Наконец все наши гости ушли, и я уселся на свою мягкую постель из бизоньих
шкур. Тсистсаки суетилась, готовила ужин, достала для меня чистое белье,
полотенце, кусок мыла, налила воды в таз. Дядя Уэсли ни секунды не мог
посидеть спокойно: он вскакивал, подходил ко мне, похлопывал меня по спине.
Казалось, он хотел удостовериться, что я действительно вернулся домой.

До конца жизни буду я помнить свои первые приключения в Скалистых горах.

11. ОТ АВТОРА

Томас Фокс стал моим другом в семидесятых годах прошлого века, когда я
покинул цивилизованный мир и присоединился к торговцам и трапперам
северо-запада. Часто приходилось нам в течение нескольких месяцев жить
вместе в индейских лагерях или торговых фортах. Он любил рассказывать о
своей молодости и пережитых им приключениях, и я постепенно узнавал
различные эпизоды его жизни. В долгие зимние вечера сиживали мы у костра в
вигваме или грелись у очага в одном из торговых фортов; он говорил, а я
внимательно слушал. Рассказы его меня интересовали, и я часто записывал их,
чтобы они навсегда остались в моей памяти.

Я уговаривал его написать свои воспоминания - настолько необычна и
интересна была его жизнь. С большой охотой последовал он моему совету, но
непривычная работа скоро ему надоела. Однако впоследствии, когда истреблены
были в прериях все бизоны и мы поселились на ранчо, где жизнь текла тускло
и монотонно, я снова убедил его продолжать записки.

Некоторые эпизоды своей жизни он записывал очень подробно, но иногда
ограничивался датами и двумя-тремя фразами.

Не суждено ему было довести до конца записки. Когда-то пуля пробила ему
легкие, и с тех пор здоровье его было подорвано. Зимой 1885 года он заболел
воспалением легких, и смерть наступила быстро. Он обратился ко мне с
последней просьбой: просмотреть его записки и привести их в порядок для
опубликования.

Я сделал все, что было в моих силах; пусть читатель судит о результатах.

Черноногие и трапперы называли его А-та-то-йи (Лисица). Смелый и честный
друг! Мы похоронили его на утесе, возвышающемся над долиной реки Два
Талисмана, у Подножья Скалистых гор - Спинного Хребта Мира, который он так
любил.

Когда засыпана была могила, Питамакан и я долго сидели подле свежего
холмика. Закатилось солнце, повеяло холодом, и мы спустились в долину, где
нас ждали лошади. Старый вождь плакал. Чуть слышно он сказал:

- Человек, оставшийся там, на утесе, был моим братом.

                      --------------------------------

[1] Габара - род грузового судна,

[2] Меховые компании извлекали из своих меновых операций с индейцами
огромные барыши. Особенно отличалась Английская компания Гудзонова залива.
Агенты этой компании давали индейцам в долг грошовые вещи и требовали
уплаты за них ценными мехами.

[3] Клан - самостоятельная часть племени,

[4] Каньон - ущелье, в котором протекает река либо пролегает русло высохшей
реки.

[5] Так индейцы называют Скалистые горы.

[6] Обсидиан - темный камень вулканического происхождения, напоминающий
стекло.

[7] "Держи-ладья" - рыба со щитком на голове; этим щитком она присасывается
к другим рыбам или судам.