ело.
Брат, не спорь со мной. Я принял решение: как только наши вещи будут
уложены, я уеду отсюда навсегда. Но мне бы хотелось получить оружие,
которое отняли у меня Ловцы. Постарайся взять его у них. А если они не
отдадут... Ну, что ж! Я сделаю новый лук и стрелы, а со временем куплю
другое ружье.

- Одинокий Бизон, старший мой брат, - сказал Белый Волк, - ты думаешь
только о себе. Вспомни о жене и детях и ради них останься с нами. Если же в
пылу гнева ты хочешь на время нас покинуть, - иди, но иди один. Навести
родное нам племя черноногих - каина. Поживи с ними, пока не угаснет твой
гнев, а потом возвращайся к нам.

- Слова Белого Волка - мои слова, - сказал Глаза Лисицы. - Не разлучай
сестру мою с ее родственниками, не заставляй ее скитаться вместе с тобой.
Подумай о том, что ты подвергаешь опасности и ее жизнь и жизнь твоих детей.
Рано или поздно вас настигнет военный отряд одного из враждебных нам
племен, все вы будете убиты. Прошу тебя, останься с нами.

- Ну, если так, то я не принуждаю Сисаки и детей следовать за мной. Они
могут остаться с вами. Что вы на это скажете, жена, дети?

- Ты знаешь, что твоя тропа - также и моя тропа, - ответила мать, едва
удерживаясь от слез.

- Слышите? - воскликнул отец. - Конечно, она меня не покинет. Да и дети не
захотят с нами расстаться. Верно ли я говорю, сынок, дочка?

- Да, - шепотом отозвались мы оба.

- Ну и ступайте куда хотите! - сердито крикнул Глаза Лисицы. - А когда
попадете в беду, вспомните, что я вас предостерегал и старался удержать в
лагере.

С этими словами он вышел из вигвама.

- Брат, больше я не буду с тобой спорить: все равно это ни к чему не
приведет, - сказал, вставая, Белый Волк. - Пойду попытаюсь взять у Ловцов
твое оружие.

В это утро с удивительной быстротой распространялись слухи по всему лагерю.
Когда Белый Волк отправился исполнять поручение отца, в наш вигвам вошел
вождь племени, а за ним следовали знахари и воины.

- Одинокий Бизон, что это значит? - начал вождь, усаживаясь рядом с отцом
на ложе из звериных шкур. - Говорят, что ты хочешь навсегда нас покинуть?
Покинуть племя, всех родных и друзей? Конечно, это пустая болтовня.

- Нет, это не пустая болтовня, тебе сказали правду, - ответил отец. -Я вас
покидаю навсегда... я, моя жена и дети.

Больше он не прибавил ни слова и упорно молчал, хотя вождь и те воины, что
пришли с ним, по очереди убеждали его изменить решение. Долго доказывали
они ему, что необдуманный его поступок навлечет беду на всех нас, и наконец
ушли, рассерженные молчанием и упрямством моего отца.

Когда моя мать приготовила завтрак для сестры моей и для меня, вернулся
Белый Волк с оружием отца. Увидав свое ружье и лук, отец развеселился.

- Ха! Значит, не придется мне делать новое оружие! - воскликнул он. -
Сегодня я убью бизона, и вечером мы будем пировать. Живей, сынок! Поешь
мяса, которое дали нам соседи, и пригони наш табун.

Тяжело было у меня на сердце, и я не чувствовал голода. Чтобы успокоить
мать, я проглотил несколько кусков мяса и, выйдя из вигвама, побежал к
равнинам, где паслись табуны. Когда я пригнал лошадей к реке, вигвам наш
был уже сложен и все вещи упакованы.

Пришел Белый Волк и помог мне поймать одиннадцать лошадей, которые были нам
нужны, - пять вьючных, четыре верховых и еще две, предназначавшиеся для
того, чтобы тащить травуа[4].

- Племянник, - сказал он мне, когда мы вели лошадей в лагерь, - племянник,
сегодня кончилось твое детство. Твой отец ведет всех вас навстречу великим
опасностям. Обещай мне быть мужчиной, не отступать перед врагом и по мере
сил защищать мать и сестру.

- Я сделаю все, что в моих силах, - ответил я.

- Я знал твой ответ. Возьми... - И с этими словами он протянул мне свой лук
и колчан со стрелами. И колчан и чехол для лука сделаны были из шкуры
великолепной длиннохвостой выдры.

- О, как бы я хотел уйти с вами! - добавил Белый Волк. - Но сейчас об этом
и думать нечего. Тетка твоя больна. Быть может, впоследствии...

Он не договорил, но я угадал его мысли: тетка моя никогда не выздоровеет, а
когда жизнь ее оборвется, дядя будет свободен и поспешит к нам. Но куда?..
Отец ни слова не сказал о своих планах. Знали мы только, что он хочет
навсегда покинуть лагерь.

Пока мы седлали верховых лошадей, а на остальных навьючивали поклажу, мой
отец стоял поодаль и торопил нас, не скрывая своего нетерпения. Собралась
толпа. Женщины, помогавшие матери укладывать вещи, довели ее до слез своими
причитаниями; старухи плакали вместе с ней и говорили, что не переживут
разлуки с той, которая всегда им помогала.

Плакала моя сестра, прощаясь с подругами, да и я едва удерживался от слез,
когда мои товарищи-подростки окружили меня и старались ободрить и утешить.
О, как не хотелось мне расставаться с ними!

Воины обступили моего отца и убеждали его не покидать родного племени.
Конечно, их уговоры ни к чему не привели, да и вряд ли он их слушал. Когда
погрузка была закончена, он приказал матери сесть на лошадь и ехать по
тропе, ведущей на восток, к низовьям реки. Мы с отцом погнали табун, а за
нами ехала сестра, которой поручено было присматривать за вьючными лошадьми
и травуа.

Мы покинули лагерь. Я смотрел на равнины и холмы, на долину реки, поросшую
лесом, где, быть может, скрывались враги, и казалось мне, что я навеки
расстаюсь с друзьями и родными.

Все утро и добрую половину дня ехали мы рысцой. Там, где река делала
повороты, мы поднимались из речной долины на плоскогорье, чтобы сократить
расстояние. За всю дорогу отец мой не проронил ни слова. Быть может, он
сожалел о том, что в пылу гнева дал клятву покинуть родное племя. Лицо его
было печально.

После полудня мы чаще и чаще натыкались на следы дичи. Путь нам перерезали
тропы, проложенные лосями, оленями, бизонами. В лесу мы видели много оленей
и лосей, и наконец вдали показалось стадо бизонов, спускавшихся по склону
равнины к реке. Отец приказал нам остановиться, а сам поехал дальше и
скрылся за деревьями. Мы втроем молча ждали сигнала, нам было не до
разговоров.

Бизоны гуськом пересекли долину и вошли в лес, окаймлявший реку. Нас они не
заметили, так как мы притаились в кустарнике. Мы не спускали глаз с тропы,
по которой только что прошли бизоны, и думали, что вскоре помчатся они
назад, когда отец мой их спугнет. Но, как узнали мы впоследствии, отец
проехал дальше чем следовало и миновал лесную тропу, ведущую к реке.
Заметив свою ошибку, он повернул назад и поскакал к бизонам, когда животные
уже спускались к реке и, выстроившись в ряд, утоляли жажду. Крутой обрыв на
противоположном берегу помешал им переправиться через реку, поэтому они
бросились назад, в лес, и помчались прямо к зарослям, где притаились мы
трое.

Было их около двухсот голов. Стук копыт, треск валежника и ломающихся веток
предупредил нас об их приближении.

- Выезжайте из зарослей! Торопитесь! За мной! - крикнул я матери и сестре,
но топот заглушал мои слова, хотя я кричал во все горло.

Не знаю я на свете ничего страшнее разлива реки, внезапно сломавшей зимний
ледяной покров, и бега бизоньего стада, катящегося лавиной.

Не успел я предостеречь мать и сестру, как стадо уже налетело на нас и
понеслось дальше, увлекая за собой наш табун, вьючных лошадей и нас самих:
лошади наши, обезумев от ужаса, становились на дыбы, и нам великого труда
стоило удержаться в седле.

Справа и слева напирали на мою лошадь два огромных бизона с острыми рогами,
сзади, сливаясь в сплошную массу, мелькали косматые головы, впереди бежали
вожаки стада, которое, налетев на нас, расступилось, а затем снова
сомкнулось, охватив нас тесным кольцом.

Всегда попадаются в стаде бизоны, которые бегут быстрее любой лошади. И,
как всем известно, самая быстрая лошадь не может долго следовать за стадом
и начинает отставать раньше, чем охотник успеет сделать двадцать выстрелов.
А у бизонов дыхание прекрасное и мускулы крепкие, вот почему могут они
бежать, не останавливаясь, в течение целого дня.

Посмотрев направо, я увидел мою мать; шесть или восемь бизонов отделяли ее
от меня. Слева, впереди мчалась сестра, обеими руками уцепившись за гриву
лошади, между нами темнели только две косматые коричневые спины. Несколько
лошадей скакали бок о бок с бизонами, но почти весь наш табун опередил
стадо и теперь находился в безопасности, рассыпавшись по склону холма.

Моя мать ехала на большой сильной лошади, послушной и выносливой, и за нее
я не боялся, но сестре угрожала серьезная опасность. Ее трехгодовалый
жеребец был еще плохо объезжен, и я видел, что сестра не может с ним
справиться, так как оборвался ремешок, служивший уздечкой. Мы должны были
вырваться из стада, и как только открывалось свободное местечко между
косматыми телами, направлять туда лошадей. Но без уздечки этого нельзя было
сделать. "Нитаки погибнет, если я ее не спасу", - мелькнуло у меня в
голове. Припомнились мне слова моего дяди: "Кончилось твое детство...
Обещай мне быть мужчиной... защищать мать и сестру".

Да, я должен был спасти сестру. Но как подъехать к ней? Нас разделяли
бизоны... И вдруг я вспомнил: за спиной у меня висит лук, полученный от
дяди. Как я мог забыть о нем?

Быстро вытащив лук из чехла, я с великим трудом натянул тетиву. Дядя отдал
мне свой лук - лук взрослого охотника, и мне, мальчику, пришлось напрячь
все силы, чтобы согнуть его. Потом достал я стрелу из колчана, приладил ее
к тетиве и выстрелил. З-з-з... - и стрела вонзилась в спину бизона. Должно
быть, она задела сердце. Огромное животное сделало еще два прыжка и упало,
а я, повернув лошадь, занял освободившееся место и выстрелил во второго
бизона, отделявшего меня от сестры. Первая стрела легко его ранила, но
вторая сделала свое дело: бизон остановился как вкопанный, а стадо,
напиравшее на него сзади, разделилось на два потока.

Между тем лошадь сестры начала брыкаться. Почувствовав, что подпруга
лопнула и седло сползает, Нитаки взвизгнула и в первый раз оглянулась,
словно призывая меня на помощь. Еще один прыжок лошади - и сестра, разжав
руки, выпустила гриву и высоко подпрыгнула вместе с седлом. У меня замерло
сердце: я понимал, что ей грозит неминуемая гибель, если она слетит с
лошади.

Несколько шагов отделяло меня от нее. Я ударил свою лошадь луком, и в два
прыжка она покрыла это расстояние. Вытянув руки, я обхватил сестру за талию
как раз в ту минуту, когда лошадь ее поднялась на дыбы. С трудом притянул я
ее к себе и положил поперек седла, так что ноги ее свешивались в одну
сторону, а голова - в другую. У меня не хватило сил приподнять ее и усадить.

Снова сомкнулись вокруг меня бизоны, и я заметил, что лошадь моя, которой
пришлось теперь везти двух седоков, выбивается из сил. Если бы она
споткнулась и упала или остановилась, мы погибли бы под копытами бизонов.
Все сильнее и сильнее хлестал я лошадь, но почти не надеялся на спасение.
Казалось мне, что эта лавина косматых тел влечет нас к смерти.

И вдруг положение резко изменилось. Не знаю, что побудило вожака-бизона
круто повернуть налево - туда, где между берегом реки и склоном равнины
росли старые тополя. Стадо ворвалось в рощу, а я, подъехав к первому
толстому дереву, остановил взмыленную, дрожащую лошадь. Справа и слева от
меня промчались, стуча копытами, бизоны.

Матери моей нигде не было видно: должно быть, она отстала от стада. Я
выехал из-за дерева и посмотрел назад. О, как обрадовался я, когда увидел
ее вдали! Она ехала вместе с отцом. Я дрожал всем телом, у меня кружилась
голова. Нитаки соскользнула с седла и, измученная, опустилась на землю.

Моя мать бросилась к ней и крепко обняла.

- Не верится, что все мы целы и невредимы! - говорила она. - Храбрый
мальчик, ты спас сестру! Я все видела. Не знаю, как я выбралась из стада. Я
так испугалась, что перестала править лошадью, она сама вырвалась на
свободу.

- Вы спаслись от великой опасности, и сегодня же я принесу жертву Солнцу, -
весело сказал отец. - А там, у реки, я убил жирную самку. Пойдем отыщем
вьючных лошадей, раскинем вигвам, поедим и отдохнђм. А потом мы с тобой,
сынок, пригоним табун. Несколько лошадей умчались со стадом, но скоро они
от него отстанут.

К вечеру работа была сделана. Когда стемнело, мы собрались у костра,
пылавшего в вигваме, и забыли на время все наши невзгоды. Я был горд и
счастлив: в тот день я не только спас сестру от страшной смерти, но и
впервые убил бизона. Был я неплохим стрелком, так как часто охотился на
кроликов и тетеревов, но согнуть лук сильного воина и тремя стрелами убить
двух больших бизонов - это подвиг для мальчика, который видел только
четырнадцать зим.

Отец осмотрел мой лук и подивился, как удалось мне его согнуть.

- Должно быть, волнение придало тебе сил, - сказал он. - А ну-ка,
попытайся, согни его сейчас.

Я попытался, но не мог согнуть. Тогда отец взял лук и слегка обстругал его.

Очень хотелось нам знать, куда мы держим путь, но ни мать ни мы с сестрой
не осмеливались приставать к отцу. Наконец, он сам открыл нам свои планы.

- Ну, вот мы и распрощались со старшинами племени пикуни и с Ловцами, -
начал он. - Теперь мы можем делать все, что нам вздумается. Сначала хотел я
перевалить через Спинной Хребет Мира и поселиться с племенем плоскоголовых,
но не по душе мне их страна: там много лесов, а бизоны в лесах не живут.
Нет, мы пойдем в страну большебрюхих и с ними будем жить. Нам они почти
братья, а вождь их, Короткий Лук, - близкий мой друг. Если посчастливится
нам, мы отыщем их лагерь дней через пять-шесть. Думаю, они расположились
где-нибудь у подножья гор Медвежья Лапа.

Так как к родному нашему племени мы уже не могли вернуться, то план отца
показался мне неплохим. Болышебрюхие в сущности входят в состав племени
арапахо, но зим пятьдесят назад шесть-семь кланов откололись от племени.
Причиной послужила ссора, происшедшая из-за белой самки, убитой во время
охоты на бизонов: несколько человек заявляли свои права на белого бизона. С
тех пор большебрюхие всегда были нашими союзниками и пользовались нашим
покровительством, как говорите вы, белые. Но в покровительстве они вряд ли
нуждались, так как были смелыми воинами. Мы им позволяли охотиться на наших
равнинах, и часто раскидывали они лагерь поблизости от нас. Многие
большебрюхие хорошо говорили на нашем языке, но ни один черноногий не мог
овладеть их языком. Как ни старался я, но никогда не удавалось мне
правильно произнести хотя бы одно слово на языке большебрюхих.

Мы должны были тронуться в путь не раньше полудня, так как мать настояла на
том, чтобы запастись сушеным мясом. С утра принялась она за работу и с
помощью Нитаки стала разрезать на тонкие полосы мясо убитых нами бизонов.
Женщины работали, а мы с отцом сидели на склоне равнины, откуда видны были
окрестности. Не хотелось нам быть застигнутыми врасплох каким-нибудь
военным отрядом.

Зорко смотрели мы по сторонам, но ничто не указывало на близость врагов.
Бизоны и антилопы гуськом спускались на водопой к реке или мирно паслись на
равнине. Спокойно щипали они свежую зеленую траву; мы знали, что стоит им
почуять приближение людей, немедленно обратятся они в бегство. Все утро мы
сидели на склоне у реки и ждали сигнала матери, чтобы привести лошадей.

Наконец мы увидели, что она размахивает одеялом. Мы вскочили, и как раз в
эту минуту показались два всадника, скакавшие по той самой тропе, по
которой ехали мы накануне.

- Ха! Двое из племени пикуни! - воскликнул отец и больше не прибавил ни
слова.

Он не ошибся: подойдя к нашему вигваму, мы увидели Белого Волка и Глаза
Лисицы. Они снова приехали, надеясь убедить отца вернуться в лагерь. Долго
они говорили, настаивая на том, чтобы мы вместе с ними отправились в
обратный путь.

Отец терпеливо их выслушал, а когда они умолкли, сказал:

- Братья, тяжело мне расставаться с вами, но после того что случилось, я не
могу вернуться. Но не навсегда мы вас покидаем: жить мы будем с
большебрюхими, а это племя часто встречается с пикуни. Когда мы раскинем
лагерь по соседству с вами, вы можете навещать меня, но никогда я не войду
в лагерь пикуни. Я все сказал. Пора нам трогаться в путь, здесь дороги наши
расходятся. Ступайте своей дорогой, и пусть Солнце защитит вас от всех
опасностей.

Снова попрощались мы с ними и поехали на восток, вниз по речной долине.
День был теплый, солнце ярко светило, согревая нас после долгой холодной
зимы. К вечеру мы расположились на отдых. По словам отца, мы должны были на
следующий день спуститься к реке Марии неподалеку от того места, где эта
река впадает в Миссури.

Раскинули вигвам, и мать поджарила для нас мясо.

Шесть-семь лошадей мы привязали к колышкам, других стреножили. Затем вместе
с отцом я поднялся на невысокий холм, чтобы при свете заходящего солнца
осмотреть окрестности. На равнинах мирно паслись стада.

- Ха! Врагов по близости нет. Славный денек! - сказал отец, усаживаясь
подле меня и доставая из сумки табак и трубку.

Сидели мы на склоне холма, возвышавшегося над крупным поворотом реки.
Внизу, у наших ног, тянулась зеленая долина, у самой воды темнела узкая
полоса леса, спускавшегося к низовьям реки. Вдруг я увидел, что из леса, за
поворотом реки, выбежало стадо бизонов и помчалось к равнине. Я толкнул
локтем отца и молча указал ему на стадо.

- Ха! Это мне не нравится, - пробормотал он и спрятал в сумку табак и
трубку, которую так и не успел набить.

Бизоны поднялись по склону на равнину. Больше мы не обращали на них
внимания и не спускали глаз с темной полосы леса откуда они выбежали.
Вскоре показались на опушке три оленя и понеслись к низовьям реки.

- Черная Выдра, нам грозит беда, - сказал мне отец. - Люди - должно быть,
военный отряд - вошли в лес. Направляются они к верховьям реки.

Не успел он договорить, как на лужайку вышло человек тридцать. Да, это был
военный отряд, и путь он держал в ту сторону, где мы раскинули лагерь. Как
только воины пересекли лужайку и скрылись в лесу, мы вскочили и стремглав
побежали вниз по склону, к нашему вигваму.

- Если они выслали разведчиков, мы погибли, - простонал отец.

Я это знал. Пробираясь по лесу, разведчики, конечно, заметили бы наш
вигвам, раскинутый на опушке. Как боялись мы, что они нападут на мою мать и
сестру раньше, чем успеем мы до них добежать!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Холм, на склоне которого мы сидели, служил как бы прикрытием для нашего
вигвама, раскинутого у подножия его, и заслонял его от той части речной
долины, где находился военный отряд. Когда мы сбегали по склону, враги не
могли нас заметить, даже если бы они вышли на опушку леса. Пересекая
долину, мы увидели наш табун и погнали его к вигваму. Издали отец стал
кричать:

- Скорей! Помогите поймать верховых и вьючных лошадей! Приближается военный
отряд.

Но мать и сестра уже почуяли опасность, увидев, как мы гоним табун.

Захватив с собой веревки, они бросились нам навстречу, и мы начали седлать
лошадей. Отец вкратце рассказал о появлении военного отряда в долине реки.

- Не пугайтесь, - добавил он. - Если они не выслали вперед разведчиков, мы
успеем уложить все вещи и ускакать. Складывайте вигвам, а я отправлюсь на
разведку.

С этими словами он повесил через плечо лук и колчан, взял ружье и ускакал.

Быстро разобрали мы наш вигвам. Я выдернул колышки, которыми были
прикреплены к земле края шкур, служивших стенами вигвама, мать свернула
шкуры и вытащила шесты - шестнадцать шестов, являвшихся остовом палатки.
Эти шесты она привязала к двум лошадям, а сестра уложила в парфлеши[5]
съестные припасы и те немногие вещи, какие взяли мы с собой в дорогу. Когда
был завязан последний вьюк, мы вскочили на коней.

Должно быть военный отряд не выслал вперед разведчиков, или же они
находились на другом берегу реки и нас не видели.

Вернулся отец, ездивший на разведку.

- Нам нечего бояться, - сказал он. - Враги пешие, нас не догонят. Жена и
ты, Нитаки, пересеките долину реки и поднимитесь по склону на равнину.
Поезжайте рысью. Мы последуем за вам