айны Жизни и Смерти? Отвечай. Разве твой бог Амон учил тебя,
что  месть  выше  милосердия?  Отвечай.  Разве он учил тебя, что  людей надо
судить, не выслушав их? Что их  надо насильно угнать  к Оси­рису, раньше чем
наступил их срок,  и тем самым разлучать их с мерт­выми, которые  им дороги,
или вынуждать их жить снова на этой грешной Земле?
     -- Вспомните: когда последняя луна  была уже близка к полу­дню, мой дух
сидел  в  гробнице царицы.  Мой  дух  видел,  как этот человек  вошел в  мою
гробницу. Но  что  же он там  делал?  С поникшей головой  он смотрел  на мои
кости,  которые вор,  жрец  Амона, ограбил и сжег  двадцать лет спустя после
того,  как  они  были похо­ронены. Что  же  сделал с  костями  этот человек,
который некогда был Гору? Он зарыл их снова, в  таком  месте, где  надеялся,
что  их уже не найдут. Кто же вор и кто осквернитель? Тот ли,  кто ограбил и
сжег  мои кости,  или  тот,  кто благоговейно  предал  их  земле?  Он  нашел
драгоценности, оброненные вором во  время его бегства, когда удушливый дым и
запах горящей плоти и благовоний прогнал его  из гробницы,  и с  ними  руку,
отломанную гнусным вором от тела моего величества. Что же он сделал с  ними?
Взял их с собой. Разве  вы  предпочли  бы, чтобы он оставил их там,  где они
лежали, чтоб их подобрал  какой-нибудь мужик?  А руку? Я сама видела, как он
поцеловал  эту бедную мертвую руку, которую он теперь хранит  как  священную
реликвию.  Мой дух  был свидетелем  все­го  этого. Я спрашиваю  тебя,  царь,
спрашиваю всех вас, владыки Египта, разве за такие дела человек  этот должен
быть предан смерти?
     Кхемаус, поборник мести, пожал плечами и многозначитель­но  усмехнулся,
но остальные цари и царицы в один голос отве­тили:
     -- Нет!
     Ma-Ми взглянула на  Менеса,  ожидая приговора. Но,  прежде  чем  старик
успел ответить, выступил вперед чернобородый фараон и обратился к прочим:
     --  Ее величество,  Наследница  Египта,  Царственная Супруга, владычица
Двух Стран, -- выкрикнул он. -- Теперь дайте сказать слово мне,  который был
супругом ее  величества.  Был  ли этот человек скульптором Гору, я не  знаю.
Если был,  то  и тогда он был злодей, по моему  приказу сосланный в  пустыню
Куш, где он и умер. Он сам признался, что проник  в гробницу ее величества и
украл то, что осталось от прежних воров. Ее величество говорит также -- и он
не  отрицает  этого,  --  что он  осмелился поцеловать ее  руку, а  мужчина,
осмелившийся поцеловать руку замужней царицы Египта, у нас  карался смертью.
Я  требую, чтобы он был  казнен и до  срока вырван из жизни для того,  чтобы
после он снова жил на земле и снова страдал. Суди, о Менес!
     Менес поднял руку и заговорил:
     -- Укажи мне закон, по которому живой человек  мог  бы быть  осужден на
смерть  за  то, что  поцеловал  мертвую  руку. В мое время и до меня  такого
закона в  Египте  не было.  Если б живой  человек,  не  будучи  супругом или
родственником,  поцеловал руку  живой царицы Египта, может быть, он и был бы
казнен. Может  быть,  за такой проступок  ты и  казнил скульптора Гору. Но в
могилах  браки растор­гаются, и, если б этот  человек нашел ее  даже живой в
могиле  и поце­ловал не только  руку ее, но  и губы,  за что же  его казнить
смертью? Ведь он это сделал из любви.
     --  Слушайте все:  вот  как  я рассудил: да будет  дух  жреца, впер­вые
осквернившего  могилу  царственной жены,  предан в когти Истре­бителя,  дабы
познал он последние глубины Смерти.  Но этот человек  пусть  выйдет  от  нас
невредимым,  ибо  совершенное  им  сделано по неведению  и  потому,  что  им
руководила  Хатор,  богиня любви. Лю­бовь  правит  тем миром, где  мы  нынче
встретились, как и  всеми мирами, в которых мы жили или  еще будем жить. Кто
смеет отри­цать ее могущество? Кто осмелится восстать против ее закона? -- А
теперь -- в Фивы!
     Словно множество крыльев прошумело -- и  все исчезли.  Нет, не все, ибо
Смит еще стоял  на ступенях перед двумя задрапирован­ными колоссами, а рядом
с  ним,  дивно  прекрасная,  неземная,  све­тилась призрачным  светом фигура
Ма-Ми.
     -- Я тоже должна уйти, -- шепнула  она, --  но прежде хочу ска­зать два
слова тебе, который был скульптором в  Египте.  Ты любил меня тогда и за эту
любовь  заплатил  жизнью, ибо ты  и  тогда  поцеловал мне  руку,  как сейчас
поцеловал мою мертвую руку,  взя­тую из могилы. Я была женой фараона лишь по
закону -- пойми меня: только по закону, -- и титул Царственной Матери в моей
надгробной надписи -- изваянная  ложь. Гору, я никогда не была по-настоящему
его женой,  и, когда ты умер, скоро последовала за то­бой. Ты забыл, но я --
я помню.  Ты думаешь, это вор сломал мою фигурку, которую положили со мной в
могилу? Нет.  Я сама сломала ее,  потому  что  ты осмелился написать на ней:
"возлюбленная" -- не "бога Горуса", как бы следовало,  но "человека Гору". И
когда меня хоронили, фараон, узнавший все, вынул  эту  статуэтку из-под моих
одежд и отшвырнул  ее прочь. Помню, отливая  ее, ты бросил  в огонь вместе с
бронзой  и золотую  цепь, подаренную мной тебе,  говоря, что я достойна быть
отлитой только из золота. И это  кольцо с печатью на моей руке -- тоже твоей
работы.  Возьми  его,  Гору, возьми и  вместо него  дай мне то, что на твоей
руке, кольцо Беса. Возьми его и не снимай до самой смерти, и пусть оно ляжет
с тобой в могилу, как это легло со мной.
     А  теперь слушай!  Когда  взойдет  солнце и ты  проснешься,  ты бу­дешь
думать, что все это тебе приснилось. Но знай,  о человек,  ко­торого некогда
звали Гору, что такие сны -- тень истины.  Боги меняют свои царства и имена,
люди живут, умирают и  оживают, чтобы снова  умереть; царства могут пасть, и
правители  превра­тятся в забытый прах.  Но истинная любовь  бессмертна, как
бессмертна душа,  в  которой  она  зародилась.  И для нас с  тобою кон­чится
когда-нибудь ночь  скорби и  разлуки и восстанет  ясный день  славы,  мира и
полного  соединения. А до того не ищи меня более, хотя я всегда  буду близко
около тебя, как и была всегда. До этого благословенного часа, Гору, прощай!
     Она склонилась к  нему; он вдохнул аромат  ее дыхания  и ее волос, свет
дивных  глаз проник  в  самую  глубь  его  души, и он прочел  в  ней  ответ,
начертанный там...
     Он простер руки, чтобы обнять ее, но она уже исчезла.
     Смит  проснулся, весь застывший  и  окоченевший,  проснулся  на том  же
месте, где уснул впервые, -- то есть  на  каменном полу, возле  погребальной
ладьи,  в центральном  зале Каирского музея. Дрожа от холода, он выбрался из
своего убежища и выглянул -- зал был также пуст,  как и накануне вечером. Ни
тени, ни следа царя Менеса и всех этих фараонов и цариц, которых он видел во
сне так ярко, так реально.
     Раздумывая  о  странных  фантазиях,  которые  может навеять  сон, когда
человек устал и у него взвинчены нервы, Смит дошел до входных дверей  и стал
ждать  в  тени,  молясь  в  душе,  чтобы,  --   хотя  это  была  пятница  --
магометанский праздник, -- кто-нибудь заглянул в музей убедиться, все ли там
благополучно.
     Молитва его была  услышана. Вошедший сторож, не глядя, от­пер дверь  --
он  загляделся в окно на  змея, борющегося с двумя  воронами. Смит мгновенно
проскользнул  мимо  него вниз по лестни­це, прячась между  статуями,  и  так
добрался до ворот.
     Сторож при виде его вскрикнул от испуга, но, так  как нехорошо смотреть
на  призраки,  являющиеся  там,  где   не  могло  быть  человека,   поспешил
отвернуться. Смит воспользовался  этим  и поспешил вы­бежать  через ворота и
смешаться с толпой.
     Приятно  было погреться на солнышке после ночи, проведенной на холодном
каменном полу. Дойдя до своей гостиницы,  Смит объяснил, что ездил обедать в
Менахоуз,  возле  Пирамид, опоздал на последний трамвай  и вынужден  был там
заночевать.
     Говоря это,  он нечаянно ударился  пальцами об острый  угол  футляра  в
кармане, заключавшего в себе  реликвию Ма-Ми.  Боль  была так сильна, что он
невольно  посмотрел на  пальцы и увидел кольцо на мизинце. Боже мой! Да ведь
это не то кольцо, что дал ему директор. То было с надписью, посвященной богу
Бесу, и с его изображением. А это -- с королевской печатью и с именем Ма-Ми.
Так, значит, это был не сон?
     И  до сего  дня  Смит спрашивает  себя,  не перепутал ли он чего-нибудь
тогда впопыхах, не взял ли из рук директора  другое кольцо. или не спутал ли
колец  сам  директор.  Он даже  писал директору, но тот уже обо всем забыл и
помнил только, что он дал Смиту одно из двух  колец, а которое -- не помнит,
и  что кольцо с над­писью: "Бес -- Анк,  Анк -- Бес" лежит вместе с  прочими
драгоцен­ностями Ма-Ми в Золотой комнате музея.
     Не  может он ответить себе и на другой вопрос:  во многих  ли бронзовых
изображениях египетских цариц содержится такой высо­кий процент золота,  как
в  изображении Ma-Ми, которая расска­зывала ему -- во сне, что к бронзе,  из
которой вылита была эта статуэтка, влюбленный скульптор примешал золото.
     Был  ли  это только сон или нечто большее? -- Вот о  чем он спра­шивает
себя день и ночь.
     Но ответа нет, и Смит,  как все мы, вынужден терпеливо ждать того  дня,
когда  раскроется истина.  А как бы ему хотелось знать наверное,  которое из
двух колец дал ему заведующий!
     Такой, казалось бы, пустяк, а для него это важнее всего на свете...
     К изумлению своих коллег, Смит больше не ездит в Египет. Он уверен, что
бронхиты его совсем прошли и ему нет надобности ежегодно проводить некоторое
время в теплом климате.


     2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского


     [1] Корона из золотых змей, надевавшаяся царями древнего Египта.