ложите все  это, -- приказал  Смит. -- А теперь удирайте, и живее.
Если не ошибаюсь, я только что слышал беседу  двух  ифритов  о том, что  они
сделают  с  последователями Пророка,  осмелив­шимися издеваться  над  своими
богами, если встретят их в этом священном месте ночью.
     Этот дружеский совет был исполнен мгновенно.  Через минуту Смит остался
один на один со звездами и готовым, наконец, успо­коиться ветром пустыни.
     Собрав свои пожитки или, по крайней  мере, то,  что  могло при­годиться
ему, он рассовал их по карманам и вернулся ко входу в могилу. Здесь  он  при
свете фонаря поужинал  и  улегся, надеясь  уснуть.  Но уснуть не мог. Каждую
минуту что-то  будило его -- то вой шакала между  скал,  то еще  что-нибудь.
Один раз песочная муха так больно укусила его в ногу,  что он подумал, уж не
скорпион ли  это. Несмотря на  теплое пальто, он чувствовал  озноб,  так как
ниж­нее  его  платье и белье намокли от пота; он подумал, что так  нетруд­но
простудиться  или  схватить  злокачественную  лихорадку,  поднялся  и  начал
ходить, чтобы согреться.
     Тем  временем  взошла  луна и озарила все  детали  этой странной унылой
картины.  Тайны Египта бередили душу Смита. Сколько когда-то живших  царей и
цариц похоронено в том холме, который он попирает ногами! И вправду ли лежат
они  в могиле  или  же бро­дят призраками  по ночам, как говорят феллахи? Не
могут  найти   себе   успокоения   и  обходят  страну,   где   некогда   они
владычествовали. Религия египтян учит, что Ка, или двойник наш, вечно бродит
в  тех  местах, где  погребено  наше  тело.  И  если вдуматься,  то  в  этих
суе­вериях  отыщется  нечто такое,  во что  трудно не верить и христи­анину.
Ведь верим же в Искусителя и в  воскресение мертвых. И раз­ве сам он,  Смит,
не написал брошюру  о некотором сходстве  с хри­стианством  религии  древних
египтян -- брошюру, которую он соби­рается опубликовать под псевдонимом?  Но
об этом ему было как-то жутко  думать в  эту минуту -- ведь как-никак он  --
осквернитель могил.
     Его ум, или,  вернее, его фантазия  усиленно работала.  Чего  только не
видели эти скалы? Ему казалось,  что по  дороге, которая, несомненно, скрыта
под наносным песком, там, где он  стоит, тянется  процессия  к темным дверям
открытой  им  гробницы.  Он  отчетливо  видел,  как извивается  погребальное
шествие между скалами.  Впере­ди жрецы, с бритыми  головами;  в  леопардовых
шкурах,  или  же  в  белоснежных  одеждах, с мистическими  символами  своего
звания.  За  ними --  погребальная колесница,  запряженная  быками;  на  ней
большой  четырехугольный ящик и  в  нем два  гроба, а внутри  мумия царя или
царицы; "ястреб, распростерший свои крылья  и  летящий в лоно Осириса", бога
смерти.  Позади  плакальщицы,  оглашающие воздух  жалобными воплями.  Дальше
несут  дары умершему  -- со­суды, утварь, драгоценности.  Затем идут  высшие
сановники  государства. За ними  сестры  царицы, ведущие  за руку удивленных
детей. За ними сыновья фараона, несущие эмблемы своего царствен­ного сана.
     И,  наконец,  позади  всех, сам фараон  в  парадном одеянии, в двой­ном
венце  с  золотою  змеею наверху,  в тяжелых  золотых  браслетах и  тяжелых,
звенящих на ходу серьгах. Голова фараона поникла, поступь тяжела; кто знает,
какие мысли бродят в его  царственной  голове? Быть может, скорбь об умершей
царице? Но ведь у  него есть  другие жены  и нет счета красивым  наложницам.
Бесспорно, она была кротка  и прекрасна, но  ведь красота и  кротость даны в
удел не ей одной. Да и так ли уж кротка  была она,  если позволяла себе иной
раз перечить ему, царю, и сомневаться в божественности его велений? Нет, без
сомнения, царь думает не только об умершей, для которой  он  велел выстроить
эту пышную гробницу и принес  щедрые  дары, чтобы обеспечить ей  милость. Он
думает также о себе  и о другой гробнице, по ту  сторону  холма, над которой
уже много  лет работают  лучшие  художники его страны,  --  о  другом  месте
успокоения, куда сойдет и он, когда настанет его час, ибо  перед Смертью все
равны -- и цари, и рабы.
     Видение  исчезло.  Но оно  было так  реально, что Смит подумал:  уж  не
задремал ли  он  на  ходу.  Однако сейчас  он  не  спал  и  озяб ужас­но.  А
неподалеку собралась уже целая стая шакалов. Что  за наг­лость! Один даже не
побоялся просунуть морду в освещенный круг -- тощий, желтый, -- должно быть,
почуял  остатки  ужина. А может быть, почуял его самого -- человека. Да и не
одни шака­лы -- в этих горах бродят подчас и  разбойники, а он здесь один  и
безоружен. Не погасить ли  фонарь?  Это было бы благоразумнее,  но Смиту  не
хотелось быть благоразумным. При свете все-таки не так одиноко.
     Убедившись, что уснуть ему  не удастся, Смит  решил согреться с помощью
работы. Схватив заступ, он принялся копать  у самых дверей  гробницы. Шакалы
от удивления завыли. К таким зрелищам они не привыкли. Сама луна, старая как
мир, могла бы подтвердить,  что, по крайней мере,  уже больше тысячи лет еще
ни  один  человек  не  осмелился вторгнуться  в  гробницу, тем более в такой
необыч­ный час.
     Прошло минут двадцать. Смит  усердно  копал. Неожиданно заступ  его  со
звоном ударился о  что-то зарытое в  песке: в безмолвии ночи  звук  раздался
особенно громко.
     "Должно быть, камень.  Надо выкопать -- пригодится против шакалов",  --
подумал Смит, осторожно стряхивая с заступа песок. Камень оказался небольшим
-- таким  не испугаешь  зверя. Однако Смит  все-таки  поднял его  и  потер в
руках, чтоб очистить от при­ставшей пыли. И, приглядевшись,  увидел, что это
не камень, а бронза.
     -- Осирис, -- решил  Смит, --  это его изображение,  зарытое у  входа в
гробницу, для охраны ее  от злых сил. Нет, наверное, это Исида. И то нет  --
это  головка  статуэтки, и, кажется,  хорошая  резьба, по крайней мере,  при
лунном свете так кажется. По-види­мому, даже позолоченная бронза.
     Он пошел за фонарем и навел его на найденный предмет. И вдруг вскрикнул
от радостного изумления:
     -- Да ведь это та  самая головка, что на маске! Ну да -- та са­мая. Моя
царица! Ей-Богу, она!
     Он не мог ошибиться. Те же губы, немного даже полноватые; те же ноздри,
тонкие, трепетные, красиво изогнутые, но слишком раздутые; те же брови дугой
и  мечтательные, широко расставленные глаза. А главное, та же пленительная и
загадочная  улыбка.  Работа  дивная  --  прямо шедевр.  На  этом шедевре был
настоящий  царский  головной  убор,  концы  которого свешивались  на  грудь.
Статуэтка, благодаря позолоте, ничуть не заржавела и отлично сохранилась, но
от нее осталась только голова, отбитая, по-види­мому, одним ударом,  так как
линия была очень чистая.
     Смит сразу сообразил, что статуэтка была украдена  вором, при­нявшим ее
за золотую,  но по  выходе из гробницы вора взяло со­мнение и он разбил ее о
камень. Остальное не трудно было угадать.  Убедившись, что это не золото,  а
золоченая  бронза, вор не стал  уносить ее,  а разбил и  бросил,  по крайней
мере, так объяснил себе это Смит.  И объяснение это не совсем правильно, как
будет видно из дальнейшего.
     Первое,  что решил сделать  Смит, это разыскать туловище ста­туэтки. Он
долго копал и  шарил в песке, но безуспешно: остальных кусков он не нашел. И
подумал, что вор, быть может, в сердцах,  оставил туловище у себя, а  голову
бросил  здесь.  Смит еще раз  вни­мательно  осмотрел головку  и на этот  раз
заметил, что на ней была дощечка с тонко вырезанной надписью.
     К  этому времени Смит уже наловчился разбирать  иероглифы и  без  труда
прочел: "Ma-Ми. Великая государыня. Возлюбленная". В этом месте дощечка была
переломлена.
     "Ma-Ми. Никогда не слыхал о такой царице. Должно быть, история не знает
ее. Интересно, чья же она была  возлюбленная. Амена, или Гора, или Исиды  --
наверное, какого-нибудь божества".
     Он, не отрываясь, смотрел на дивное изображение, как некогда смотрел на
гипсовую головку в музее, и головка, воскресшая из пыли веков, улыбалась ему
со  стены.  Только  та головка была слепком, а  эта --  портретом красавицы,
лежавшим на груди умершей, похоро­ненной в этой самой гробнице.
     Смит принял неожиданное решение. Он сейчас  же исследует  эту гробницу.
Было бы  святотатством  пустить сюда  прежде  себя  кого-нибудь другого.  Он
сначала сам посмотрит, что скрывается там, внутри.
     Почему бы и не войти? Лампа у него хорошая,  масла в ней до­статочно --
хватит на несколько часов. Если внутри и был скверный воздух, он успел выйти
через расчищенное отверстие. Его  как будто неотступно  что-то звало войти и
посмотреть.  Он  сунул  бронзовую головку  в  карман  жилета,  так  что  она
находилась  как  раз под  серд­цем, направил свет  лампы  сквозь  отверстие,
заглянул внутрь. По-видимому, влезть будет не трудно --  песок лежал вровень
с  входным отверстием. Без  труда он влез и  пополз  дальше,  но ход был так
узок, что  он  едва  мог протиснуться  между его  дном  и верхним покрытием.
Дальше он был почти полностью заполнен грязью.
     Магомет  был  прав в  том,  что могилу,  высеченную в этой части скалы,
непременно зальет водой.  Ее и залило, очевидно,  после какой-нибудь сильной
грозы, и Смит уже начал бояться, что вода, смешавшись с  песком,  образовала
непроходимую  преграду.  По-види­мому,  строители на это  и рассчитывали  --
оттого-то они и оставили вход без всяких  украшений -- и даже нарочно вырыли
дыру под дверью,  чтобы дать возможность грязи проникнуть внутрь. Одна­ко же
ошиблись в расчете. Естественный уровень грязи не дошел до покрытия  могилы,
и хотя с трудом, но все-таки можно было пролезть в нее.
     Смит прополз  шагов сорок или около  того, как  вдруг  заметил,  что он
находится у подножия лестницы.  Тогда  план постройки стал ему ясен --  сама
могила находилась выше входа.
     Здесь стены были уже расписаны. Все  рисунки изображали цари­цу Ma-Ми в
царском венце  и  в  прозрачных одеждах, представляе­мую  одному божеству за
другим.   Промежутки  между  фигурами  царицы   и  божеств  были   заполнены
иероглифами,  такими  четкими, как  будто  художник начертал  их  сегодня. С
первого взгляда  Смит убедился, что это все  -- цитаты из Книги Смерти. Вор,
осквернивший гробницу,  вторгся  в  нее,  по всей вероятности,  вскоре после
по­гребения, -- застывшая грязь,  по  которой ступал теперь  Смит,  была еще
свежа  и  мягка,  ибо на  ней  сохранились  следы осквернителя и  на  стенах
отпечатки  его пальцев;  а в одном  месте --  даже  четкий  от­печаток  всей
ладони; видны были не только очертания руки, но и линии.
     Ряд ступеней  вел к  другому  коридору, повыше  первого, куда  вода  не
дошла; с правой и с левой стороны коридора виднелись начатые и недоконченные
покои. Царица, очевидно, умерла молодой. Гробни­ца, предназначенная для нее,
не  была даже закончена. Еще  несколь­ко  шагов, и ход  расширился  -- целый
квадратный  зал,  шагов  трид­цать в  длину. Потолок  его весь  был расписан
коршунами с рас­простертыми крыльями; у  каждого в когтях висел Крест Жизни.
На одной  стене была изображена  ее величество Ma-Ми, стоявшая  в  ожидании,
пока Анубис взвешивал ее сердце, положив его на  одну чашу весов, в то время
как  на другой  лежала  Истина, и он  записывал на табличках приговор. Здесь
были приведены  все ее титулы: "Вели­кая Наследница царств, Сестра и Супруга
царей,   Царственная   сест­ра,   Царственная   жена,    Царственная   мать,
Повелительница двух стран, Пальмовая ветвь Любви, Красота необычайная".
     Торопливо  осматривая  их,  Смит  заметил, что  имя  фараона,  супругой
которого была Ma-Ми, нигде не упоминается, как будто даже пропущено нарочно.
На  другой  стене  Ma-Ми, сопровождаемая своим Ка, или двойником,  приносила
дары  различным  богам или  же  говорила  умилостивительные речи безобразным
демонам  подземно­го  мира,  называя их  по  именам и  заставляя их сказать:
"Проходи. Ты чиста".
     Наконец  на  последней  стене,  торжествующая после всех  преодо­ленных
испытаний, Ma-Ми, оправданная Осирисом, вступала в чер­тоги богов.
     Все это Смит бегло оглядел, освещая фонарем, который он то поднимал, то
опускал. И,  не закончив осмотр, заметил нечто, сильно  раздосадовавшее его.
На  полу  следующей комнаты,  где стояли  гро­бы,  ибо  первая была  как  бы
преддверием  к ней, лежала  кучка  обуг­лившихся предметов. Он мгновенно все
понял. Сделав свое дело, вор сжег саркофаги, а с ними и мумию царицы. В этом
не  могло  быть  сомнений,  так  как   среди  пепла  виднелись  обуглившиеся
человечес­кие кости,  а потолок гробницы был закопчен  и даже потрескался от
огня. Значит, искать тут нечего -- все уничтожено.
     В спертом воздухе гробницы было трудно дышать. Устав от бес­сонной ночи
и  долгой работы,  Смит присел на  выступ скалы, или скамеечку, высеченную в
стене, -- по-видимому,  для приношений усопшей, так как на ней еще  валялись
иссохшие  цветы --  и,  поставив  фонарь возле ног,  долго сидел,  глядя  на
обуглившиеся  кости. Да,  вон лежит  нижняя челюсть  и на ней  сохранившиеся
несколько зубов, мелкие, белые, правильной формы.  Несомненно, Ma-Ми  умерла
молодой. Разочарование и святость места действовали ему на нер­вы -- он не в
силах был оставаться здесь дольше.
     Фонарь раскачивался в его руках, он снова шел по расписанному живописью
коридору. Ему  не хотелось  рассматривать  стенную  живо­пись  -- она  могла
подождать до утра; разочарование  было слишком тяжелым. Он спустился обратно
по ступенькам и вдруг  заметил тор­чавший из  песка, покрывшего грязь, то ли
угол красного  ящика, то  ли  корзиночки.  Он  мигом  разгреб песок  --  да,
действительно,  это  была  корзина  -- небольшая, длиной  в  фут,  из тех, в
которых  древние египтяне приносили в гробницы фигурки, погребаемые вместе с
усопшими.  По-видимому, корзину обронили, так как она была опрокинута набок.
Смит открыл ее без особых надежд, так как вряд ли бы ее здесь оставили, если
б в ней заключалось что-либо ценное.
     Первое, что бросилось ему в глаза, -- это была рука мумии, сло­манная в
кисти,  маленькая  женская  рука очаровательной формы.  Она  вся  иссохла  и
побелела, как бумага, но контуры сохранились:  длинные  пальцы были  тонки и
изящны,  а миндалевидные  ногти накрашены красной краской,  как  это было  в
обычае  у  бальзамиров­щиков.  На руке было  два золотых кольца; из-за  этих
колец она и была  украдена. Смит  долго  смотрел на  нее, и сердце его часто
билось, ибо это была рука женщины, о которой он мечтал уже несколько лет.
     И не только смотрел, а поднес ее к губам и поцеловал. И в это мгновение
ему почудилось,  будто  на  него  пахнул  ветерок,  холодный, но пропитанный
ароматами. Затем,  испугавшись мыслей, которые вызвал в нем этот поцелуй, он
принялся  рассматривать  содержимое  корзины.   Здесь   было  еще  несколько
предметов,  наскоро  завернутых в  куски  погребальных покровов, сорванных с
тела  царицы. Это были обычные украшения, знакомые всем знатокам  Египта; но
тут вместо двух  серег  была одна,  тонкой работы, сделанная  в виде  букета
цве­тов и  граната, и чудное ожерелье  было разорвано пополам, одна половина
которого исчезла.
     Где же все остальное? И почему это брошено здесь? Подумав, Смит ответил
себе и на этот вопрос. Очевидно, ограбив  могилу, вор  хотел сжечь саркофаг,
надеясь таким образом скрыть следы своего преступления. Но, должно быть, дым
настиг  его и тогда, торопясь  выбраться из  опасной гробницы, которая могла
стать и его могилой, вор уронил корзинку  и уже не решился вернуться,  чтобы
поднять  ее.  Может быть,  он  думал  прийти  за  ней завтра,  когда  воздух
очистится от дыма. Но, как видно будет из дальнейшего, "завтра" для него так
и не наступило.
     Звезды уже побледнели, когда Смит, наконец, выбрался на све­жий воздух.
Час спустя, когда солнце стояло уже высоко,  явился Магомет (оправившийся от
своей внезапной болезни) и с ним его феллахи.
     -- А я тут поработал, пока вы спали, -- сказал Смит, показывая ему руку
мумии (но не кольца, снятые с нее) и сломанную бронзо­вую статуэтку, причем,
опять-таки драгоценные украшения он снял и спрятал в карман.
     За последующие десять дней они полностью расчистили подход  к гробнице.
И при этом в песке,  близ верхней ступени лестницы, которая вела к гробнице,
нашли скелет мужчины с черепом, проби­тым топором.
     Магомет  и  Смит предположили, что это и  был скелет вора, осквернителя
гробницы. По всей вероятности, стражи захватили его при выходе и казнили без
суда, а  награбленное поделили между собою. А может быть, его  убили  его же
сообщники.
     Больше в  могиле ничего  не  нашли  -- ни головы  мумии, ни  священного
скарабея. Остаток  своего  отпуска Смит  провел,  фотогра­фируя  рисунки  на
стенах гробницы  и списывая надписи, по различ­ным причинам чрезвычайно  его
заинтересовавшие. Затем, благого­вейно похоронив обуглившиеся кости царицы в
потайном уголке пещеры, он поручил ее попечению заведующего местным  отделом
древностей,  расплатился   с  Магометом   и  феллахами   и  уехал  в   Каир.
Драгоценности  он увез  с  собой, ничего никому о них  не сказав, и захватил
реликвию, еще более для него ценную, -- иссохшую ручку ее величества Ма-Ми.


     Глава II

     Смит сидел  в  святилище  Каирского  музея  -- в  кабинете заведую­щего
отделом древностей. Это была  очень  интересная  комната.  Повсюду книги: на
полках, в  шкафах, грудами  навалены на  полу;  и всюду предметы,  ожидающие
своей очереди для исследования и внесения в каталог, -- предметы, вынутые из
могил: горшок с се­ребряными монетами, найденный в Александрии и пролежавший
в земле более двух тысяч лет, недавно найденная  мумия царствен­ного ребенка
с надписью,  нацарапанной  на  пеленках,  и  под  одной из  розовых  завязок
иссохший цветок лотоса -- последний дар материнской любви.
     "Зачем они  вырыли этого младенца? -- подумал Смит. -- Остави­ли бы его
лежать там, где он лежал".
     У Смита было нежное сердце, но как раз в тот момент, когда он подумал о
младенце, он уколол лежавшую в кармане руку о камень ожерелья -- и вспыхнул:
совесть у него также была чувствительной.
     В  эту  минуту  вошел  заведующий,  бодрый,   живой,  постоянно  чем-то
заинтересованный.
     -- А, милейший мистер Смит? Я  рад вас видеть снова, тем более, что вы,
кажется, поработали не без успеха. Как  вы говорите, звали ту царицу, могилу
которой вы нашли? Ma-Ми?  Никогда не  слыхал такого имени.  Если б я не знал
вас  как добросовестного ученого, я бы подумал,  что вы не так прочли или же
сами выдумали это имя. Ma-ми... По-французски это было бы  красиво  -- mamie
--  моя  милочка. Уж, наверное, когда-нибудь кто-нибудь так и  звал  ее. Ну,
рассказывайте, хвастайтесь.
     Смит  вкратце  поведал  ему о  своей находке, показал  фотографи­ческие
снимки и копии с надписей.
     --  Интересно, очень интересно! -- повторил заведующий. --  Оставьте их
мне  на несколько  деньков --  надо будет  присмотреться  к ним поближе. Вы,
разумеется, опубликуете  их?  Это будет стоить  не дешево, так как рисунки и
надписи,  само  собой,  надо  делать  фак­симиле,  но,   наверное,  найдется
какое-нибудь ученое общество, кото­рое  поможет вам  деньгами. Взгляните  на
эту виньетку. Необычайно  красиво. Какая жалость,  что этот  подлый вор сжег
тело мумии и украл драгоценности.
     -- Он не все унес с собой.
     -- Как! Наш инспектор говорил мне, мистер Смит, что вы ничего такого не
нашли.
     -- Он не знал, что я нашел. Я не показывал ему.
     -- Вот вы какой скрытный! Ну, посмотрим.
     Смит  не  спеша  расстегнул  жилет  и  из  внутренних  карманов  на­чал
выгружать драгоценности, завернутые  в погребальные покровы. Прежде всего --
золотой набалдашник  скипетра в  виде цветка граната с  вырезанными  на  нем
именем и титулами Ма-Ми.
     -- Какая прелесть! -- воскликнул заведующий.  -- Посмотрите. Ручка была
из  слоновой кости, и  этот  мерзавец раздавил  ее. Значит,  кость не