ерез
очень  трудный горный участок и направляясь на восток,  почувствовал, что за
ним  идут  какие-то  дикие  животные.  Позднее он сказал  профессору  Шмидту
(который потом написал обо всем дедушке), что не знал, какие животные шли за
ним. Медведей в этой местности не видели уже лет шестьдесят, а кабанов давно
всех перестреляли.  Но волки были, и по  тому,  как вели себя собаки, пастух
подумал,  что, вероятно, это волки. Но  единственное, что он знал наверняка,
это то, что за стадом кто-то шел и что его животные были очень неспокойны.
     Старик  торопливо  подгонял  свое  стадо,  сожалея,  что   из-за  звона
колокольчиков на шеях коз не может слышать, продолжает ли идти кто-нибудь за
стадом или нет.
     На вершине горного перевала ему наконец удалось увидеть тех, кто шел за
стадом. Услышав  долгий, похожий на  ржанье  звук, он  оглянулся и при свете
луны  увидел  двух лохматых диких зверей,  но  не  определил, что  же это за
звери. Ты  ведь помнишь, Барьют, что Tax и Мушка небольшого  роста., а в той
части Европы лошадей такого роста не водится. Tax и Мушка показались пастуху
лохматыми и дикими, Tax к тому же тряс головой. Старый пастух решил, что это
гигантские волки, и  так испугался за себя и свое стадо  (и я  понимаю его),
что,  оставив стадо, бросился вниз  по склону к маленькой избушке,  где  жил
австрийский лесник.
     --  Волки!  -- закричал  пастух  в ответ  на вопрос  лесника о том, что
случилось (был час ночи).  -- Бери ружье, лесник, да поспеши, я ведь оставил
стадо на собак.
     Лесник не  очень-то  поверил  старику,  хотя  случалось,  что, движимые
голодом,  волки из Италии появлялись в этой  части Каринтии и  даже нападали
иногда  на людей. Лесник  натянул  сапоги  и  поспешил в  темноту  за старым
пастухом.
     Пастух опасался, что, когда вернется обратно, увидит нескольких  волков
посреди своего мечущегося в панике стада. Но он нашел свое стадо сбившимся в
кучу  в небольшой  впадине и  окруженным  повизгивающими  собаками.  Никаких
волков не было, не было и виновников переполоха -- Таха и Мушки.
     Но  по встревоженному поведению овец и собак  лесник понял,  что где-то
поблизости находятся дикие звери,  и, поверив наконец старику,  начал искать
волков, а пастух погнал стадо, торопясь достичь безопасного места.
     Я спросила дедушку, почему Tax  пошел за пастухом и его стадом. Дедушка
считает,  что Tax, переходя  этот  трудный перевал, последовал  за  овцами и
козами,  подчиняясь  своему  дикому  инстинкту.  Дикие  животные  часто  так
поступают.  Поэтому  Tax и Мушка продолжали идти в  отдалении за  стадом,  и
тогда-то лесник и заметил  их при свете луны,  испугавшись  их вида.  Он  не
знал, что это за животные, но решил, что дикие и поэтому опасные.
     Он спрятался  со своим ружьем за большим камнем, в том месте, где тропа
сужалась,  проходя между скалами. В тот момент, когда "звери"  появились  на
тропе, он  прицелился в одного из  них и выстрелил. Но как раз в этот момент
"зверь"  прыгнул  вперед,  как будто знал, что в него стреляют. Пуля  прошла
мимо.  Лесник выстрелил еще раз,  но обе лошади  уже мчались вниз по склону,
обратив  в паническое бегство стадо  овец и коз. Затем они скрылись в густом
сосняке на склоне горы.
     Больше лесник и пастух их не видели.
     На  следующий  день  лесник  известил  о приключении  с  двумя  "дикими
зверьми" свое  лесничество в Линце, и  один  из  чиновников составил длинный
отчет  о  том,  что  видели  лесник  и  пастух.  Этот  отчет попал наконец к
профессору  Шмидту  из  Вены,  который  повидался  с  лесником  и  пастухом,
расспросил их, а потом написал  обо всем дедушке.  Но отчет также попал  и к
некоему доктору Шульцу из  зоологического общества Венского университета,  и
это явилось причиной третьего происшествия.
     Доктор Шульц сразу догадался, какие это  были "дикие звери", и  он, как
охотник, отправился их  преследовать. В своем письме дедушке он сообщал, что
намеревается стрелять в Таха снотворной  пулей, такой  же,  как тогда была у
ваших  ученых.  Но дедушка мне  рассказывал,  что это не  лучший способ  для
поимки диких животных,  потому что  только опытный стрелок  может  попасть в
нужное место. Плохие стрелки попадают обычно не туда, снотворная пуля уходит
слишком  глубоко,  и  иногда, падая, животное ломает себе ноги или даже шею.
Поэтому я очень расстроилась и начала  волноваться, когда прочла, что доктор
Шульц собирается стрелять снотворной пулей. Дедушка  пытался успокоить меня.
Чего я реву? Никакого вреда Таху не причинят, шею он не сломает.
     -- Даже если он не сломает шею, -- закричала я,  -- что будет с Мушкой,
когда они поймают Таха? Или тебе все равно, что с ней произойдет?!
     Я  знаю, это было глупо, но мне почему-то  сразу  не понравился  доктор
Шульц. Пусть он
     и не причинит вреда Мушке, но может просто прогнать ее.
     Миссис Эванс услышала, как я спорю с дедушкой, и  заявила ему, что  он,
как всегда, равнодушен и безразличен, и они опять начали твердить друг другу
"чушь", и мне пришлось мирить их, и это меня как-то успокоило.
     Но  дедушка тоже волновался,  потому что он вдруг  вспомнил,  что знает
доктора Шульца. Он вспомнил, что доктор  Шульц провел  много лет в Восточной
Африке и что в нем больше было от охотника, чем от ученого.
     -- Не хочу сказать,  что ему  нравится убивать. Но он любит выслеживать
животных, как это  делают охотники,  и преследование  дикой лошади в Европе,
наверное,  его  больше  привлекает, чем поимка  Таха для  научных  целей, --
заметил он.
     В первом сообщении, которое мы получили от доктора Шульца,  говорилось,
что он выследил Таха и Мушку в нескольких километрах  от австрийской границы
с Венгрией.  Tax  пересек  всю Австрию и  был почти в Восточной  Европе.  Он
по-прежнему  шел на восток. Доктор  Шульц писал,  что  лошади  шли  по очень
необычному  маршруту,  представлявшему  зигзаг  (помнишь,  что говорил  мсье
Фанон?). Но одно  было очевидно -- они избегали переходов через высокие горы
и всегда выбирали путь через долины.
     --  Это, наверное, потому, что Tax все еще страдает от  ран, нанесенных
ему колючей проволокой, --  решил  дедушка. -- Или потому, что лесник все же
ранил его.
     Итак, доктор  Шульц продолжал свою охоту  за  ними, как будто они  были
дичью, и однажды увидел  их,  пойдя по следам на мокрой мягкой почве, потому
что отпечатки копыт были четкими, а навоз свежим. Когда он заметил их в свой
бинокль, был почти вечер. Они лежали  в углу заброшенного яблоневого  сада в
горной долине недалеко от австро-венгерской границы.
     Доктор  Шульц  писал,  что ему  пришлось прибегнуть ко всем  хитростям,
которым  он научился в Восточной Африке, чтобы  подкрасться к ним. Дело было
не в том, чтобы выполнять все охотничьи  правила, писал он, держаться против
ветра  и  не  показываться,  а  в  том,  чтобы двигаться  очень  неслышно  и
подобраться на расстояние  в пятьдесят -- шестьдесят  метров. Как ты знаешь,
снотворная пуля плохо летит с большого расстояния.
     Он писал, что потребовался целый час, чтобы продвинуться на сто метров.
Однако он  хорошо рассмотрел Таха. У Таха  отросла толстая  осенняя  шерсть,
хвост и  торчащая  грива  были  очень длинными. Но  сам Tax  выглядел  очень
больным и слабым. А Мушка, наоборот,  казалась  в  полном здравии. Ее шерсть
была плотной и блестящей. И пока Tax стоя спал, она находилась на страже.
     Доктор  Шульц  решил, что это  был  самый подходящий  момент, поскольку
кобылы  не так  чутки, как  жеребцы. Еще сотня метров, и он будет достаточно
близко,  чтобы  стрелять.  Но Мушка  уже забеспокоилась,  и  доктору  Шульцу
пришлось потратить еще полчаса, чтобы подкрасться на пятьдесят метров. Когда
же  наконец он  оказался достаточно близко, то вспомнил, что не взвел курок.
Щелчка взводимого курка было достаточно, чтобы  разбудить Таха. К сожалению,
у  доктора  Шульца  хватило времени прицелиться и  выстрелить  по  убегающим
лошадям. Он был уверен, что снотворная  пуля попала Таху в левое плечо. Даже
в  темноте  было  видно,  как  он  подпрыгнул'.  Но  обе   лошади  ускакали,
промчавшись через сад.
     Доктор Шульц не спешил, он знал,  что Tax далеко не уйдет. Он, конечно,
упадет  без  сознания  через  пятьдесят метров.  До ближайшей  деревни  было
километра три, и доктор решил нанять там грузовик, чтобы потом отвезти Таха.
У него также была веревка,  которой он собирался  связать ему ноги, пока тот
будет без сознания. Поэтому он пошел  через сад, посвечивая фонарем, так как
уже  совсем стемнело. Доктор,  абсолютно уверенный, что не  промахнулся, был
очень удивлен, когда обнаружил, что Tax не упал ни через пятьдесят, ни через
сто метров.
     Tax вообще не упал. Но почему? '
     Доктор Шульц не знает.  И хотя он  провел в  поисках всю  ночь  и  весь
следующий день, Таха  и Мушку так и  не удалось  обнаружить.  Он даже не мог
найти  их  следов, так  как почва там была сухой и  твердой,  а склон  очень
крутым,  и  на  этот  раз  они  каким-то  чрезвычайным  усилием,   очевидно,
вскарабкались наверх и скрылись.
     Вот и все,  что смог сообщить доктор  Шульц. Tax  со снотворной пулей в
плече карабкается по горам. И если ты спросишь, почему снотворная пуля так и
не  подействовала на него (и все задают этот же вопрос), то дедушка считает,
что Таха  спасла  его толстая  шерсть.  Но я не  уверена. Может быть, у него
хватило  сил,  чтобы найти удобное место  и спрятаться там. А может быть, он
ушел в горы и  умер там. А может, доктор Шульц убил его, а потом сказал, что
Tax  исчез, хотя дедушка очень сердится, когда я  говорю так. Это пока  все,
что мы о них знаем.
     Но  если  Tax  не  умер где-нибудь  на  пустынной  вершине  горы,  они,
наверное, продолжают идти. Дедушка написал всем венгерским
     зоологическим обществам с просьбой поискать наших двух лошадей.
     Как,  по-твоему, Барьют, сколько они еще могут  идти,  даже  если Tax и
способен передвигаться?  Теперь  мне  хочется, чтобы  кто-нибудь поймал  их,
чтобы Таху была оказана по мощь.
     Иначе...
     Миссис  Эванс  зовет  меня,  чтобы  я помогла  ей мариновать  огурцы  с
помидорами, я чувствую, как пахнет горячим маринадом.
     Прими  от всех нас большой  привет и наилучшие  пожелания, Барьют, а  я
обещаю немедленно написать тебе, если узнаю что-нибудь новое.
     Твой, как прежде, друг
     Китти.
     P. S.. Пока добавить нечего. Спешу. Обожаю маринованные огурчики миссис
Эванс.
     К

        "12"
     Здравствуй, Китти!
     Когда тетя Серогли прочла нам твое письмо, мы все согласились, что Таха
необходимо поймать, чтобы остановить, иначе он погубит себя и Мушку.
     И  все  равно,  Китти,  мы  не можем не  восхищаться  Тахом.  Папа  все
покачивает головой  и повторяет: "Настоящий конь! Он  будет  идти и идти. Он
скорее сдохнет, чем сдастся. На это способна только монгольская лошадь".
     Но мама  напомнила ему, что Мушка не  монгольская лошадь и что она тоже
продолжает идти. И  еще мама сказала: "Наверное, только маленькая английская
кобылка может быть так предана своему
     ДРУГУ".
     Во всяком  случае,  не могу поверить,  что Tax  погиб.  Он  никогда  не
смирится. Он где-нибудь живой, но где?
     Пока мы рассматриваем  карту и надеемся на лучшее.  Все  наши шлют  вам
свой привет и, как всегда, особый привет от моей мамы твоей миссис Эванс.
     Твой старый друг
     Барьют
     P. S. Мне тоже нечего добавить. Вообще-то не очень весело, правда? Пока
больше написать нечего.
     Б

        "13"
     Здравствуй, Барьют!
     Просто  невероятно!  Этому трудно поверить, но спустя четыре  месяца мы
все-таки получили/известие  из  Венгрии,  и  дедушка  немедленно  вылетел  в
Будапешт. Он уже вернулся.  Но должна сказать тебе  сразу:  он  не  привез с
собой ни  Таха, ни Мушку. Он привез длинное письмо, в котором рассказывается
обо всем, что с ними случилось.
     Оно от венгерской девочки по имени Като Кошут. А поскольку будет лучше,
если  ты все  прочтешь  сам, я прилагаю  копию перевода,  который сделали  в
университете Свонси:
     "Здравствуй, Китти Джемисон!
     Твой дедушка все рассказал мне о твоей пони Мушке и диком жеребце Тахе.
Поэтому  я  пишу  тебе,  чтобы  ты  поняла,  как я  отношусь  ко  всему тому
необычному, что произошло, и как я познакомилась с этими лошадьми.
     Я -- мадьярка и живу с  родителями, зовут меня Като Кошут. Но живу я не
в доме, так как мои родители работают в передвижном цирке  шапито, разъезжая
по стране зимой и летом. У нас есть карусели, качели, тир, акробаты, борцы и
силачи. Мы выступаем с лошадьми (их две), а также катаем детей на пони.
     Наш передвижной цирк очень старый, и наша семья испокон веков выступает
в  нем.  Он  очень  известен  в Венгрии, и каждый  год из различных деревень
приходит  множество писем с приглашением на  праздники, но у  нас есть  свой
маршрут и расписание, так что все просьбы не выполнишь.
     Теперь мы живем хорошо, потому что не приходится за все дорого платить,
и налоги меньше,  и к нам  не  относятся,  как к бродячим цыганам. Нам везде
разрешают ездить, только бы мы содержали наш цирк в чистоте. У нас все чисто
и  все сверкает, и мы учимся  четыре дня  в  неделю  по утрам и два  дня  по
вечерам. На  следующий  год  я  начну изучать английский язык.  Мой брат уже
поступил в государственное цирковое  училище.  Как видишь, дел у  нас много.
Нам знаком почти  каждый город, каждая дорога и каждая деревня  в Венгрии, и
везде знают нас.
     Но хватит  о  нас.  Я  должна  рассказать тебе о  Мушке и  диком  коне,
которого вы зовете Tax.
     Случилось  этот так.  Однажды наш цирк приехал  в  деревню Жиль,  а  за
несколько дней до нашего приезда ее жители поймали одичавшего  лохматого, но
очень симпатичного  пони. Таких  пони они  еще не  видели. Поскольку никто в
округе  ничего  не  знал о нем или чей  он, то они решили, что пони наш. Они
знали, что только у нас были пони (на них мы катаем детей).
     Жители  Жиля держали  его за  высокой стеной  на заднем  дворе  местной
фабрики, где изготовляют ящики для фруктов. Когда  мой  отец увидел пони, он
сказал, что это не наш, и тогда в деревне начались споры по поводу того, что
с ним делать. Мнений было много, но  большинством решили  отдать  пони  нам,
если нам нужно, конечно.
     -- Лошадям, как и всем нам, нужны друзья, -- сказал староста. -- И этой
лошадке тоже нужно быть среди лошадей, но не таких, как наши большие рабочие
лошади, а среди маленьких, таких, как в цирке. Во всяком случае,  Кошутам во
время их поездок легче будет найти ее  хозяев, если они есть. А  кроме того,
подумайте о тех ребятах, которые с удовольствием будут кататься на ней.
     Так нашей семье досталась эта лошадка, и, как ты, наверное, догадалась,
это была ваша  Мушка. Староста  предупредил нас, что она дикая  и  никого не
подпускает  к  себе.  Она даже не позволяла накинуть на  себя  веревку. Отец
сказал, что ее придется долго приручать и дрессировать, прежде чем катать на
ней ребят. Но  наша семья  из поколения в поколение занималась  дрессировкой
лошадей, и мы решили, что это будет нетрудно.
     Но дело оказалось труднее, чем  мы думали. Мушка никому не подчинялась.
Она лягалась и бросалась на каждого, кто пытался накинуть веревку ей на шею,
и все решили, что  она дикая и отбилась от какого-то дикого табуна. Но  отец
сказал:  "Нет, она  когда-то  была ручной.  Домашние лошади  всегда  смотрят
по-особенному, и эта смотрит так же".
     Мне  не разрешали подходить к  ней, но  однажды,  когда все были заняты
установкой шапито, я стояла  у калитки и смотрела  на нее. Вдруг она подошла
ко  мне и толкнула носом, как бы играя. Совсем как наши  пони. Она разрешила
мне погладить ее и даже почесать за ухом  и, по-видимому, не хотела, чтобы я
уходила.
     Меня это так обрадовало, что  я  бегом бросилась  на площадь, где перед
церковью  устанавливали  наш  цирк,  и обо всем  рассказала  отцу.  Закончив
установку шапито,  он  отправился со  мной  ко  двору фабрики.  Оставаясь  в
стороне, он велел мне  подойти к калитке. Пони подбежала ко мне и попыталась
просунуть морду между жердями.
     -- Открой калитку и войди, Като, -- крикнул мне издали отец.
     Я  вошла, и пони сразу подошла ко мне, начала толкаться носом и повсюду
следовала за мной, пока я ходила  по двору. Наверное, ее хозяйка была  такая
же  девочка, как ты",-- сказал отец. Но  когда во двор  вошел он, пони снова
отпрянула и  начала  зло трясти  головой.  С  этого все  и началось. Я стала
единственным человеком, который мог приблизиться к ней. Я назвала ее Куду, у
нас это ласкательное имя для животных, но теперь буду называть ее Мушка. Мне
Мушка разрешала делать все,  даже завязывать веревку вокруг шеи и  класть ей
на спину маленькое седло, но  верхом я  не пробовала садиться. Она ни за что
не соглашалась подойти  к другим нашим лошадям и  не хотела пастись вместе с
ними  на  небольшом  лугу,  который выделили жители деревни. Она лягалась  и
кусалась  и каждый раз убегала  оттуда. Мой отец, который очень хорошо знает
лошадей, заметил, что это неспроста.
     --  Наверное, где-нибудь поблизости находится ее друг или жеребенок,  и
она боится,  что мы уведем ее  вместе с табуном. Ясно, она не хочет покидать
какую-то другую лошадь.
     На следующее утро, когда все еще спали, а над подмерзшей за ночь землей
расстилался  туман, отец и  мой  брат вывели  Мушку  со  двора и  отпустили.
Сначала,  казалось, она не знала,  что делать, но  потом  пустилась рысью по
дороге  из деревни, а папа  и  брат следовали за ней верхом.  Примерно через
полчаса  Мушка привела их к лесочку в  долине,  над которой проходил высокий
железнодорожный мост. Она вошла под  мост,  заржала  и стала  ждать, и вдруг
отец  с  братом увидели другую, неизвестно  откуда  появившуюся лошадь. Она,
очевидно, пряталась под одной из арок моста.
     Короче говоря, эта лошадь была  так больна и  так слаба, что едва могла
двигаться. Отец еще никогда  не видел такой лошади. Сначала он  подумал, что
это небольшой мул или дикий осел. Но когда разглядел получше, то  понял, что
это настоящая лошадь, очень больная и  раненая. И хотя там было много травы,
лошадь была очень худа и измотана. Она едва стояла.
     Отец  послал  брата за мной,  и я  приехала  на  грузовике  и  привезла
веревку. Мушка стояла спокойно и  к другой лошади, которой, я  теперь  знаю,
был Tax, не подходила.
     -- Нужно, чтобы  ты увела Куду,  -- сказал отец. -- Может быть,  другая
пойдет за ней.
     -- Хорошо, -- ответила я.
     -- Я еще ни разу  не видел такой лошади, Като, --  предупредил отец. --
Будь поосторожнее, по-моему, она дикая.
     Он велел мне  надеть  веревку на  Мушку, она  не  возражала, но когда я
повела  ее, она  все время оборачивалась,  чтобы посмотреть,  идет ли другая
лошадь   за  ней   или  нет.   Как  только  дикая  лошадь   останавливалась,
останавливалась  и Мушка.  Вот так, мало-помалу,  мы  вывели их на дорогу  и
медленно  дошли  до деревни. Но  у самой  деревни  дикая лошадь  легла,  она
слишком ослабела и не могла идти дальше. Мушка вернулась и осталась со своим
товарищем.
     Мы  остались  в деревне  еще на два дня, но дикий конь  так  и  не смог
подняться  и лежал  на  том же  месте. Тогда  отец  пригнал туда всех  наших
лошадей и заставил их стоять вокруг дикого коня. Это им  очень не нравилось.
Отец сказал, что это потому, что они знали, что лошадь дикая. Но наши лошади
не убежали,  и  дикий конь наконец  поднялся  и встал среди  них, как  будто
чувствовал, что если он не встанет и не пойдет с ними, то умрет.
     Только  тогда  нам удалось  его хорошенько  разглядеть.  Он был  ужасно
изранен.  Вся грудь,  передние ноги и шея были  в глубоких порезах, покрытых
запекшейся кровью и мухами. Все левое плечо в крови, а на задних ногах такие
глубокие порезы, что видно кость. Страшно было смотреть.
     -- Он жив просто чудом, -- сказал отец. -- Крепкий, долж