ущелье вело  не в тупик, а к узкому  проходу, который нельзя
было обнаружить, не подъехав вплотную.
     -- Перехитрили они нас, -- сказал мой Дядя.
     Он был удивлен, а я ликовал.
     -- Они недалеко, -- заметил Грит. -- Поехали.
     Мы поскакали галопом, но, когда  миновали узкий проход и снова  увидели
табун, он уже мчался по расширяющейся долине.
     -- Какого стрелять первого? --прокричал мой дядя, когда мы понеслись во
весь опор в погоню за табуном.
     -- Любого из молодых жеребцов! Выбирай любого! -- крикнул Грит.
     Дикий табун мчался галопом.  Впереди  были молодые жеребцы,  в середине
кобылы и жеребята, а старые  жеребцы бежали последними. Tax  подгонял табун,
кусая отстающих и даже подталкивая  их сзади. Но, несмотря на то, что  табун
опередил  нас  и кругом  стояла  пыль, поднятая копытами диких  лошадей,  мы
постепенно догоняли их, потому что жеребята еще  не могли бежать  достаточно
быстро.
     Вдруг один жеребенок, наверное, самый слабый, начал отставать, его мать
хотела  вернуться к нему, мы слышали,  как она ржаньем  звала его. Но Tax не
разрешил ей покинуть  табун.  Он подбежал к  ней  и сильно лягнул, заставляя
бежать.  Потом он вернулся  к жеребенку  и  начал  толкать  его  мордой.  Но
жеребенок, сделав  несколько шагов, споткнулся и упал. Tax не оставил  его и
нетерпеливо  ждал, когда  жеребенок встанет.  Не дождавшись, он стал толкать
его, пытаясь поднять на ноги. Жеребенок слишком устал, он спотыкался и снова
падал.  Тогда Tax схватил  жеребенка зубами  за холку, приподнял, встряхнул,
даже бросил  его  вперед  --  такого  я еще  никогда  не  видел  у  лошадей.
Жеребенок,  казалось, приободрился  немного, но через  несколько  шагов упал
опять и уже не мог подняться.
     В этот  момент  между нами  и  табуном было уже метров триста, и вдруг,
вместо того,  чтобы бежать,  Tax повернулся  и, пригнув голову,  помчался на
нас. Он нападал,  давая остальным время скрыться. И эта отвага погубила его.
Мой  дядя  остановил коня и, подпустив  Таха достаточно близко, прицелился и
выстрелил.
     Когда в него попала снотворная пуля,  Tax вздрогнул, но не остановился.
Я думал, что он  собьет с  ног дядину лошадь  или  прокусит ей  шею, но,  не
добежав каких-нибудь  двадцать  метров  до  нас,  Tax вдруг  упал,  подогнув
передние ноги, и затих.
     --  Не  останавливайтесь,  --  прокричал  Грит  дяде  Рэфу.  Пораженные
нападением  Таха,  мы не  заметили,  что дикий  табун  уходил. --  Мы должны
поймать еще одного!
     Они все помчались за  табуном, а я остался. Соскочив с Бэта, я бросился
к Таху.
     -- Вставай же! Ну  давай! -- крикнул я, держась,  однако,  на приличном
расстоянии.
     Он лежал  в пыли, тяжело и хрипло дыша, глаза дикие, и пытался  встать,
скребя землю задними ногами. Он даже  щелкнул на меня  зубами, и я  отскочил
подальше.
     -- Скорее! -- закричал я ему сердито. -- Ты еще можешь удрать!
     Он старался изо  всех  сил,  но  задние  ноги  плохо слушались.  .Чтобы
разозлить  или  напугать, я  бросил в  него комок  земли. Tax поднял голову,
сделал еще одну  попытку подняться, но вдруг шея его  ослабла, ноги замерли,
глаза закрылись, и он потерял сознание.
     Моя тетя говорит, что  пора кончать, иначе ты  подумаешь,  что мы здесь
ничего не делаем,  а только пишем длинные грустные письма про наших лошадей.
Но я  совсем не хотел, чтобы это письмо  получилось грустным. Я пишу его для
того, чтобы ты поняла,  какая смелая и необычная лошадь скоро  будет  жить в
ваших лугах и какого дикого и опасного приятеля поручит твоя Мушка.
     Всех  четырех  лошадей,  пойманных  в  тот  день, связали  и увезли  на
вертолете,  а за  табуном установили постоянное  наблюдение.  Так  я потерял
всякий  след Таха.  Я не знал, где он был и что с ним, пока к нам не приехал
твой  дедушка и не сказал, что молодой жеребец, о котором я так беспокоился,
поедет с ним в Уэльс.
     Уже  прошло два  месяца, как  поймали  Таха. Все  это  время  пойманных
лошадей,  чтобы  они немного успокоились  после своего пленения,  держали на
свободе, на огороженном участке недалеко от нашей столицы Улан-Батора.
     Когда  наши  ученые решили, что лошадей можно  отправлять, они сообщили
твоему  дедушке,  что он  может забрать обещанного ему  жеребца.  Он сначала
побывал в Улан-Баторе, а потом навестил нас.
     -- Я  подумал, что, пожалуй, есть смысл расспросить тебя  обо  всем, --
сказал мне  твой  дедушка, -- что  тебе  известно  о повадках диких лошадей,
живущих в ваших горах.
     Это было очень здорово. Я тогда понял, что Tax попал в хорошие руки. Мы
поехали с твоим дедушкой в горы,  чтобы он увидел, к какой  природе привыкли
дикие лошади. Он задавал мне тысячу вопросов, потому что ему рассказали, как
я в течение многих месяцев следил за диким табуном.
     Я хотел расспросить его, как он собирается сохранить Таха,  какие у вас
луга,  горы и климат, но моя тетя (она  переводила нашу беседу) сказала, что
это будет невежливо.
     Но  твой  дедушка рассказал  мне о тебе, Китти, и о твоей милой  Мушке.
Поэтому,  если у тебя найдется свободное время,  напиши  мне,  пожалуйста, и
расскажи о ваших лугах, о том, какая у вас природа, бывает ли у вас снег, не
убежит  ли  Tax, много ли людей живет в  вашей местности, что ты собираешься
делать, когда привезут Таха и т. д. и т. п. А прежде всего расскажи  о твоей
лошадке, которая теперь станет подружкой Таха.
     Мне, правда, удалось задать твоему дедушке один вопрос:
     -- Ваша маленькая кобылка Мушка дикая или прирученная?
     Твой дедушка засмеялся и ответил:
     -- Мушка такая ручная, что повсюду ходит за Китти как собачонка.
     Вот откуда я узнал, что твоя лошадка ручная, и это беспокоит меня.
     -- Мушка совсем домашняя,  --  продолжал твой дедушка, --  и поэтому мы
надеемся,  что она сможет уговорить Таха остаться  в нашем заповеднике, пока
ему не пришлют кобылку из дикого табуна.
     -- Но Tax  такой дикий, -- возразил я, -- что нигде по собственной воле
не останется. И потом, он может обидеть вашу лошадку.
     Но твой дедушка рассмеялся над моими страхами:
     --  Я  думаю,  что  у  Мушки  хватит  очарования,  чтобы заставить  его
остаться. И он не обидит ее.
     Я  надеюсь, что Tax  не  обидит  ее.  Нам всем  очень  понравился  твой
дедушка.  По нашему мнению, он  своими  седыми волосами,  колючей  бородой и
смеющимися глазами похож на доброго седого бурого медведя.
     Теперь заканчиваю и снова прошу, если будет время, написать мне о себе,
ваших уэльских лугах,  твоей  маленькой  Мушке и  прежде  всего  о  том, что
произойдет, когда прибудет  Tax.  Ты можешь писать по-английски, а  моя тетя
Серогли мне переведет. (На этот раз она поехала с нами в горы.)
     Итак, до твоего письма, с дружеским приветом.
     Твой искренний друг
     Барьют Минга.
     P. S. Я послал тебе  с твоим дедушкой нашу зимнюю монгольскую шапку. Он
сказал, что тебе она  понравится. Надеюсь, она тебе пойдет. Осторожнее, если
у вас есть  собаки.  Tax убьет  любую собаку, если она к' нему  приблизится.
Поэтому держи своего песика подальше.  И все же  я очень беспокоюсь за  твою
милую добрую лошадку.
     Твой друг
     Барьют.

        "4"
     Здравствуй, Барьют!
     Мне было очень приятно получить такие замечательные и длинные письма, а
последнее  было  настолько  интересным,  что  я  просто  не  могла  от  него
оторваться.  Я должна  была помогать  миссис  Эванс  перебирать  фасоль,  но
отобрала  всего две фасолины  и очистила  одну картофелину,  так  что миссис
Эванс пришлось забрать у меня письмо до тех  пор, пока не  закончили ужин. У
меня даже пропал  аппетит, так я  разволновалась из-за Таха. Но миссис Эванс
заставила меня съесть все:  фасоль, картошку, пудинг и вымыть посуду. Только
после  этого  она отдала мне  письмо,  заставив прежде сесть  как следует  и
читать спокойно. Таким образом я, дескать, получу больше удовольствия.
     Но боюсь, что  я не  очень спокойный человек. По крайней мере, это  мне
постоянно твердят  миссис  Эванс  и дедушка, хотя лично я  считаю себя очень
спокойной. Чтобы ответить  на все твои  вопросы, мне  потребуется, наверное,
сто  лет. Сейчас могу  сказать  точно  только  одно: Tax еще не приехал. Его
держат в карантине, проверяют, нет ли у него каких-нибудь заразных болезней.
Я, между прочим,  тоже беспокоюсь за  Мушку,  хотя  дедушка смеется, когда я
говорю об этом.
     Но  одно я могу  обещать  тебе,  Барьют,-- мы сделаем  все,  чтобы  Tax
чувствовал  себя  здесь  как  дома,  хоть его горы и  долины далеко.  Здесь,
конечно,  все немного скучнее и проще по сравнению  с вашими горами. Поэтому
боюсь, что,  когда буду рассказывать тебе  о нашем доме и нашем заповеднике,
ты не услышишь ничего о лошадиных поединках и отчаянных погонях в горах.
     Я живу в заповеднике с дедушкой и дедушкиной экономкой миссис Эванс.
     Моя  мама  умерла четыре года тому назад.  А мой  папа -- геолог, и ему
приходится работать в  таких странах, как Персия или Кувейт (там  умерла моя
мама).  Он должен вернуться  в  будущем году, а до тех  пор я  буду  жить  у
дедушки.  Он  профессор зоологии  и  заведует национальным  заповедником для
диких  животных.  Это совсем новый заповедник, специально созданный  для тех
зверей,  которым  угрожает вымирание,  но  пока  у нас  еще  не очень  много
животных.
     Наш   заповедник   расположен   в   Черных  Горах,   занимает   большое
пространство,  покрытое  холмами  и пастбищами. Вокруг  нет  ни  городов, ни
деревень и даже  настоящих  дорог,  за  исключением  одной,  которая ведет к
нашему дому.  Цель заповедника -- дать животным возможность  вести привычную
дикую жизнь, и поэтому в заповеднике нет  загонов и оград.  Есть только один
электрический забор,  в двадцати милях от нас, чтобы животные не выходили на
главную дорогу.  Мы со всех  сторон окружены  реками.  Одна из них течет  по
другую  сторону  гор,  и поэтому  все горы  и  пастбища будут в распоряжении
одного  Таха,  если не  считать нескольких  диких  козлов, оленей, барсуков,
бобров и других небольших зверей. Вот и асе, что пока у нас есть.
     Наш каменный дом находится в самом центре заповедника,  и в  дедушкином
кабинете сделаны большие окна для наблюдения со множеством подзорных  труб и
кинокамер.  Моя  школа в Крикхоуэле, в двадцати милях от  дома.  Каждое утро
дедушке приходится отвозить  меня за  десять миль  к главной  дороге,  где я
сажусь на автобус. Когда дедушки нет, меня отвозит на своем грузовике мистер
Джонс, почтальон. Иногда, в  метель, я вообще не хожу  в  школу. Но у нас не
так дико, как в  ваших  горах,  Барьют, хотя  люди  считают, что  мы живем в
глуши. Они часто  спрашивают: "Тебе не одиноко, Китти?  Ты ведь  там  совсем
одна".
     Но мне нравится здесь, и я никогда, никогда не уеду отсюда.
     Дедушка и миссис  Эванс  очень добры  ко мне,  и мне  кажется,  что они
балуют меня,  хотя думают, что обходятся со мной  очень строго.  И  они  все
время ссорятся. Но это не со зла ссоры, просто они так привыкли.
     -- Эта  женщина сведет меня  в могилу, -- всегда  ворчит дедушка, когда
миссис Эванс ругает его за что-нибудь.
     --  У  него  нет никакого понятия, что хорошо,  что плохо,  --  говорит
миссис Эванс, когда ее в чем-нибудь обвиняет дедушка.
     Потом они начинают говорить друг другу: "Чушь" -- это их любимое слово,
когда они спорят. Я люблю их  обоих, а мистер Джонс, почтальон, говорит, что
ни один из них  не сможет жить без меня. Поэтому, хотя они стараются быть со
мной строгими и пытаются утихомирить  меня (почему, так и не пойму), я знаю,
что это просто забота обо мне.
     А  вообще я чувствую, что мне нужно заботиться о них. Мой дедушка очень
неаккуратный. Когда  он  кончает работать с  книгой, картой, картотекой  или
фотографиями, он просто бросает их где попало -- на полу, на стуле, на столе
или на лестнице. Мне  постоянно приходится все подбирать  за ним и прибирать
его кабинет, хотя дедушка и ворчит на меня, когда застает за этим.
     Что же касается миссис Эванс, то она плохо видит. Даже очень плохо. Она
видит очень небольшое  пространство прямо перед  собой  через  очень толстые
очки, и  поэтому мне приходится следить, чтобы стулья, столы (даже дедушкины
книги)  не  попадались  ей на  пути  и  она  не  споткнулась бы о  них.  Мне
приходится  следить также,  чтобы  все на  кухне  было там, где  она  сможет
увидеть, --  ножи, тарелки,  кастрюли и вязанье. Если что-нибудь окажется не
на месте,  она  никогда не  найдет.  Думаю,  у  нее перед  глазами как будто
пленка, потому что она  всегда ходит  с метелкой  для пыли  и  словно чистит
перед собой воздух, как грязное окошко.
     Как видишь, мне повезло. А  пишу я про все  это, чтобы ты знал, в какой
дом приедет Tax.
     Самая серьезная проблема, конечно, это моя любимица Мушка и то, как она
подружится  с Тахом.  Я бы могла сказать, что за нее я не беспокоюсь, но это
будет  неправдой. Мушка такая ручная, доверчивая и  ласковая,  что я не могу
себе  представить, что произойдет, если она  окажется  рядом  с  таким диким
жеребцом, как Tax. Просто не могу себе представить.
     Когда дедушка впервые привел  Мушку домой примерно  год  тому назад, он
сказал мне, что когда-нибудь  она может стать женой  дикой азиатской лошади,
которую он надеялся  достать  в  Монголии. Но Мушка уже была  такой доброй и
ласковой,  что  я  спросила  дедушку,  почему он хочет,  чтобы  такая нежная
маленькая лошадка стала женой дикого жеребца.
     -- Потому что нам нужно будет убедить дикого жеребца в том, что  мы его
друзья, что он может доверять нам. Что мы не  только  не будем угрожать ему,
а, наоборот, помогать. С лошадью  ведь на словах не договоришься, не так ли?
Что может быть лучше, чтобы приучить его к нашим горам, чем дать ему  добрую
и умную подругу, которая  привязана  к нам и сама будет  к нам подходить, не
бросится в бегство, если мы появимся вблизи на склоне холма, когда они будут
вместе.
     --  Откуда  ты  знаешь,  что  в  Монголии  найдут  дикую  лошадь,  если
считается, что они исчезли? -- спросила я (это было год назад).
     -- Потому что я убежден, что рано или поздно дикий табун будет  найден,
а мои друзья из Академии  наук Монголии обещали мне одну лошадь, если найдут
табун, в котором будет более двадцати лошадей.
     -- А что будет потом? Мушка навсегда останется с диким конем?
     -- Нет. Только до тех пор,  пока дикарь не научится доверять нам. Тогда
мы привезем ему из Монголии дикую подругу, и ты получишь свою Мушку обратно.
     -- Но она такая ручная! -- повторяла я ему.
     -- Тем лучше,-- ответил  дедушка. -- Поэтому ты можешь делать все,  что
хочешь, Китти, чтобы она больше привыкла, но только не  пускай ее в дом и не
езди на ней.
     Вот так год назад у нас появилась Мушка.
     Сначала  я пыталась оставлять Мушку дома, когда ходила гулять в горы, и
брала с собой
     только  Скипа. Скип  -- скай-терьер,  и никогда не ходит просто, даже в
доме. Он подскакивает и подпрыгивает, как маленький мячик, из одного места в
другое.  Но  однажды  Мушка пошла  за  нами,  и  я  решила подразнить  ее  и
спряталась, чтобы она подумала, что потерялась. Ей так понравилась игра, что
это вошло в привычку. Теперь  Мушка и я  все время так играем, даже дома. Мы
все время  поддразниваем  друг  друга.  А поскольку  она терпеть не  может в
чем-нибудь  не участвовать,  то все  время пытается проникнуть  в  дом.  Она
делает все, чтобы войти, и даже сердится и недовольно ржет, когда я закрываю
дверь перед ее носом.
     Вообще-то  я  со  страхом  думаю,  что,  если  ей удастся  когда-нибудь
пробраться в дом, а миссис Эванс ее вовремя  не заметит, то произойдет беда.
А если Мушка попадет в дедушкин кабинет, она, наверное, сжует все его карты,
письма  и бумаги. Она обожает есть бумагу. Поэтому мне стоит  больших усилий
не пускать ее в комнаты, хотя лично я считаю, что она просто уляжется  перед
камином, как собака, или свернется, как кошка, на коврике.
     Вчера миссис Эванс вошла к дедушке  в кабинет  с мокрыми занавесками  в
руках и сказала:
     -- Посмотрите, что сделала ваша лошадь с этими занавесками! Она начисто
отъела весь низ!
     Дедушка посмотрел на занавески без всякого интереса к ним:
     -- Я думаю, что она хотела залезть в окно. А вы чего ожидаете от нее?
     -- Она хотела досадить мне,-- возразила миссис Эванс. -- Она знает, что
я не пущу ее в дом, и  поэтому  делает все, чтобы отплатить за это.  На днях
она  уже  почти проникла на  кухню, но я  выставила ее. Тогда  она  схватила
зубами коврик и убежала с ним к реке.
     Дедушка рассмеялся:
     -- Ей нравится ваша компания, только и всего.
     -- Скорее всего ей нравится  шкодничать, -- возразила миссис  Эванс. --
Вы балуете девочку, а она балует лошадь.
     -- Это  вы балуете их обеих, -- рассердился дедушка. И как  всегда, они
начали твердить друг другу: "Чушь".
     Даже если я не присутствую при этом, я всегда знаю, что они скажут друг
другу, ведь миссис Эванс всегда говорит мне, что сказала дедушке, а  дедушка
рассказывает, что ответил миссис Эванс.
     Но я, кажется, заболталась, пора уже кончать. И  миссис Эванс и дедушка
твердят мне, что я болтушка, но ведь должна  же  я была рассказать  тебе про
Мушку и про наш заповедник, чтобы ты не очень волновался за Таха.
     Я очень надеюсь, что тетя Серогли сможет разобрать  мой почерк и у  нее
будет время перевести все тебе.
     Я  с нетерпением жду, когда появится Tax, хотя и  очень беспокоюсь, как
он обойдется  с Мушкой. Я  просто жду  не  дождусь посмотреть, что же будет,
когда они  встретятся. Дедушка говорит, что я должна наконец понять, что они
лошади, а не  люди. Он  советует мне не сентиментальничать и  не  глупить по
этому  поводу. Я пытаюсь,  но это  довольно трудно  сделать,  особенно  если
любить Мушку, как я.
     Пока до свидания. Обещаю написать, как только Tax приедет.
     Твой новый друг
     Китти Джемисон.
     P. S. Монгольская шапка -- чудо. Здесь никто ничего подобного даже и не
видел. Жду не дождусь зимы,  чтобы надеть ее в школу. Мне  надо бы придумать
что-нибудь  особенное и  послать тебе в ответ,  но ничего не могу  придумать
такого, чтобы хоть наполовину сравнялось с твоим подарком.
     Кити

        "5"
     Здравствуй, Барьют!
     Tax здесь!
     Он  прибыл в пятницу в стойле-фургоне  из карантина  в Беркшире.  Когда
грузовик с фургоном на буксире подъехал, ветеринар спросил дедушку, не хочет
ли он, чтобы Таха выпустили около дома или же где-нибудь в горах.
     Дедушка ответил:
     -- Выпускайте его здесь. Пусть сначала увидит это место и нас.
     Я  не  знала, чего ожидать.  И  хотя Мушка стояла  позади меня,  толкая
мордой в спину, а  Скип был заперт в доме, чтобы  не лаял,  мне все казалось
необычным. Даже еще не видя Таха, я волновалась. И  знаешь, по-моему,  Мушка
догадывалась, что там, в стойле, что-то загадочное и дикое и это относится к
ней. Она все время  пыталась просунуть голову под мою руку  и толкала меня в
спину, как будто хотела, чтобы я ушла и взяла ее с собой.
     -- Ш-ш-ш, Мушка, -- сердито шепнула я.
     Даже не знаю,  почему я заговорила шепотом,  но я слышала, как в стойле
сердито дышал  Tax, как  будто  чуял  опасность.  Он  фыркал,  бил  копытом,
лягался.
     -- Отойди, Китти, -- попросил дедушка и велел ветеринару открыть задний
борт.
     В  тот момент,  когда ветеринар  стал  открывать задвижку, Мушка начала
пятиться, а потом повернулась и убежала к другой стороне дома.
     Дедушка засмеялся и сказал:
     -- Она еще передумает.
     Потом  задний борт  открылся, и,  пока Tax появлялся  дюйм за дюймом, я
поняла, что  вижу совершенно незнакомое  и очень  дикое  животное, и, сделав
гримасу,  сказала: "Но он же  уродец!" Я не ожидала увидеть лошадь,  которая
была бы такой коренастой и сильной, такой косматой и пятнистой, причем часть
меха слиняла  (на шерсть это было непохоже). Совершенно необычн