еред знакомой барышней и уходил рядом с нею по тротуару,
я ощущал зависть. Мне захотелось принять участие в игре.
     -  Ну  что  ж,  за  чем  стало дело?  -  сказал  Луи. -  Познакомься  с
какой-нибудь девушкой.
     ...Мы с Луи не имели  возможности  посещать танцклассы или общественные
балы, где было очень удобно начинать знакомство. У нас не хватало денег.  Он
был молотобойцем и зарабатывал лишь немногим больше меня. Мы оба жили дома и
платили  за  свое  содержание.  На оставшиеся деньги  мы покупали  папиросы,
необходимую  одежду  и сапоги,  после  чего у каждого  из нас  оставалась на
личные  расходы сумма, колебавшаяся от семидесяти центов до одного доллара в
неделю. Мы складывали эту сумму и делили ее пополам; иногда один из нас брал
ее всю в  долг, когда предвиделось какое-нибудь особо интересное приключение
с девушкой...
     Луи  уговаривал  барышень  приводить  с собою подруг для меня,  но  те,
которые приходили, не нравились  мне;  они показались мне слабыми копиями  с
его выдающихся экземпляров.
     Беда  была  в том,  что  я,  видевший  всякие  виды,  был  еще  страшно
застенчив.  Луи  постоянно  подбодрял  меня, но я  был  связан  моим  полным
незнакомством  с  девушками.  Они  казались  мне  чужими  и  далекими  после
пережитой мною  скороспелой жизни взрослого мужчины. Когда  наступал  момент
решительных  действий,  то  у  меня  не   хватало   подобающей  дерзости   и
достаточного апломба.
     Тогда  Луи показывал  мне, что  надо делать:  известный  многообещающий
взгляд, улыбка, решимость, приподнятая шляпа, два  слова, немного колебаний,
хихиканья, жеманного нервничанья - и вот Луи уже успел познакомиться и зовет
меня  кивком  головы  для  дальнейших  представлений.  Но  лишь  только   мы
расходились   попарно,  то  я  замечал,   что  Луи  неизменно  избирал  себе
хорошенькую и оставлял мне неинтересную.
     Мы с Луи каждый вечер встречались в маленькой кондитерской  или на углу
улицы после окончания работы. Однако теплая осень прошла,  и улица перестала
быть приятным местом для  свидания в холодные  ночи или в сырости под мелким
дождем.
     Мы с  Луи стали  обсуждать наше положение; оно разрешалось  одним  лишь
образом: надо  было  идти в питейный  дом, в место собрания мужчин, в место,
где они бражничают с Зеленым  Змием. Как хорошо помню я тот сырой и ветреный
вечер! Мы были без пальто, так как  не имели возможности купить себе верхнюю
одежду. В барах всегда тепло  и уютно.  Мы пошли туда  не из желания выпить;
однако,  зная,  что бары не благотворительные учреждения, мы  понимали,  что
нельзя проводить в них много времени, не купив себе вина.
     У нас было совсем мало центов. Нам было  жаль тратить их,  они были так
нужны для трамвайных билетов для нас с нашими барышнями (когда мы были одни,
то  никогда  не  ездили  на  трамваях,  а  всюду ходили пешком). Поэтому нам
хотелось  получить по  возможности больше удовольствия  на свои  деньги.  Мы
потребовали карты и играли в продолжение целого часа, причем Луи угощал раз,
и я тоже раз, а пили мы пиво, так как оно дешевле вина и стоит только десять
центов на двоих. Это было мотовство, и как жалко нам было этих денег!
     Мы  с Луи были здоровые юноши  и совсем не хотели пить,  да и средств у
нас не было на  пьянство.  А  все  же  обстоятельства  и холодная, дождливая
погода принудили нас  искать убежища  в питейном доме,  где  нам приходилось
тратить часть нашего скудного заработка на вино. Иные критически настроенные
читатели  могут  возразить,  что  мы могли  бы  отправиться в  союз  молодых
христиан,  в ночную  школу,  в общественные  кружки  и в дома наших  молодых
знакомых. Я только  могу ответить на это, что мы во все эти места  не пошли.
Это неопровержимый факт. И теперь еще, в данный момент, сотни и тысячи таких
же мальчиков, как Луи и я,  поступают совершенно  так же, как и мы, и идут к
теплому и уютному Зеленому Змию, зовущему, приветствующему их запанибрата  и
научающему их идти по путям своим.

        "XX"

     Джутовая  фабрика  не сдержала своего  обещания относительно  повышения
моей платы до доллара с четвертью в день, и я, свободный молодой американец,
предки  которого дрались  во всех войнах, начиная  с первых  дореволюционных
войн с индейцами, доказал  свободу  договорного права  тем,  что бросил свою
службу.
     Я все  еще придерживался  твердого решения  остепениться  и стал искать
места.  Было ясно,  что неквалифицированная  работа  плохо оплачивалась; мне
надо было выучиться ремеслу, и я остановился на электротехнике.  Потребность
в  электриках  постоянно возрастала. Но каким образом  сделаться монтером? У
меня не  было  денег  на  плату  за учение ни в  техническом  училище, ни  в
университете;  кроме того,я  был невысокого мнения об  учебных заведениях. Я
был человеком практики, живущим в практическом мире. Кроме того, я еще верил
в старые мифы, составлявшие достояние каждого молодого американца.
     Мальчик,  работавший  на  канале,  мог  сделаться  президентом.  Каждый
мальчик,  поступавший  в какую угодно  фирму, мог  путем экономии, энергии и
трезвости  выучиться своему делу и  подниматься все выше и выше по  ступеням
службы,  пока  не  достигал  положения  младшего компаньона  владельца.  Он,
конечно,  со временем  становился и главным  владельцем. Весьма  часто (если
верить  мифу) мальчик этот благодаря своему  хорошему поведению и прилежанию
женился на дочери своего хозяина. Я совсем утвердился в подобных  верованиях
относительно хозяйских дочерей и был убежден, что  и  я непременно женюсь на
дочери своего хозяина. В этом не могло быть никаких сомнений; все мальчики в
мифах непременно женились на них, лишь только они достаточно подрастали.
     Ввиду всего этого я  навеки простился с жизнью  искателя приключений  и
направился в  главное  управление  одной  из наших  оклендских электрических
трамвайных  сетей.  Я  пошел  к  главному  заведующему  в  частный  кабинет,
великолепие  которого ошеломило меня. Но  я  говорил  без всякого  страха. Я
сказал ему, что хочу быть монтером,  что я работы не боюсь  и что он  только
должен взглянуть на меня, и он увидит, как я крепок и силен. Я сказал, что я
хочу начать с самого  начала и понемногу продвинуться вперед,  посвящая свою
жизнь одному лишь этому занятию и этой службе.
     Заведующий приятно улыбался, слушая  меня. Он  заявил мне, что я сделан
из  материала,  гарантировавшего  мне успех,  и что  он  считает необходимым
поддерживать  американскую  молодежь, желающую выдвинуться.  Предприниматели
всегда ищут  молодцов  вроде меня, но, увы, они  слишком редко встречают их.
Мои стремления прекрасны  и вполне достойны, и  он сделает все возможное для
того, чтобы дать мне случай выдвинуться. (Мое сердце билось от волнения, и я
думал: неужели я действительно женюсь на его дочери?)
     - Прежде чем  перейти  на  самую линию,  где вы выучитесь более сложной
работе,-  продолжал  он,-  вам  придется,  конечно,  поработать  в  парке  с
рабочими, устанавливающими и ремонтирующими вагоны (к этому времени я совсем
убедился насчет его дочери и думал о том, много ли у него паев в деле).
     Однако,- сказал  он,- вы сами  поймете, что вы  не  можете сразу  стать
помощником  парковых монтеров.  До  того  следует  еще поработать, начиная с
самых первых должностей. Вы сначала  будете  мести  полы, мыть окна и вообще
чистить  помещения  в парке. Если  работой  вашей останутся  довольны, то вы
перейдете в помощники парковых монтеров.
     Я не видел ничего общего между  подметанием полов, чисткой помещения  и
подготовлением   к   карьере   электротехника;   но   я   помнил,    что   в
высоконравственных  книжках   мальчики   начинали  учение  с   самых  низших
должностей и прилежностью достигали самых высших.
     - Когда мне начинать работу? - спросил  я, нетерпеливо  стремясь к этой
ослепительной карьере.
     -  Постойте,-  сказал заведующий,-  мы ведь  с вами согласились, что вы
начнете с низших должностей.  Вы не можете  немедленно  поступить в  парк на
какую бы то ни было должность. Перед тем  вы  должны  побывать  смазчиком  в
машинном отделении.
     Я почувствовал легкое разочарование,  и мне показалось,  что расстояние
между мною  и его дочерью как бы увеличилось.  Однако я  вновь  подбодрился,
подумав, что со знанием паровых  машин я буду лучшим электротехником.  Я был
уверен,  что в  качестве  смазчика в огромном  машинном  отделении  я  успею
выучиться   многому.   Будущая    карьера    моя    показалась   мне   опять
ослепительно-привлекательной.
     - Когда мне приходить на работу? - спросил я с благодарностью.
     - Но  ведь  вы  не  можете  надеяться  немедленно  попасть  в  машинное
отделение,- сказал заведующий.-  Тут  нужна  подготовка,  и следует  сначала
пройти  через кочегарку. Я вижу, что  вы отлично понимаете меня. Вы увидите,
что  подвозка угля  уже сама по себе  научное  занятие.  Знаете ли,  что  мы
взвешиваем каждый  фунт  сжигаемого  у  нас угля?  Мы  таким  образом узнаем
ценность покупаемого угля. Мы досконально,  до последнего цента, знаем  цену
каждой статьи нашего  производства. Мы узнаем, какие кочегары менее экономны
и по глупости или  равнодушию получают мало жара из сжигаемого ими топлива.-
Заведующий  опять приятно улыбнулся.- Вы видите, как важно все, что касается
как будто  бы незначительного вопроса об  угле; чем больше вы о нем узнаете,
тем лучшим вы сделаетесь  работником,  ценным для нас и с выгодой для самого
себя. Ну, что же? Готовы ли вы приняться за работу?
     - Чем раньше, тем лучше! - отважно ответил я.
     - Прекрасно,- сказал он.- Приходите завтра в семь часов.
     Мне объяснили, в  чем  будут  состоять  мои обязанности.  Условия  моей
службы  были   следующие:  десятичасовой  рабочий  день  ежедневно,  включая
воскресенье  и праздники, с одним свободным  днем  ежемесячно,  с  платой  в
тридцать долларов в месяц. Привлекательного в этом ничего не было. Уже много
лет назад я зарабатывал пo доллару в день на  жестяной  фабрике, но я утешил
себя  мыслью,  что  не  могу   заработать  больше,   потому  что  я  остался
неквалифицированным рабочим. Теперь же все станет другим; я  начинал учиться
ремеслу с  целью сделать карьеру,  нажить состояние и  добиться  руки дочери
заведующего.
     Я  начал  с самого  начала.  Я  подвозил уголь кочегарам, бросавшим его
лопатами  в топки, где  энергия  горючего  претворялась  в  пар,  который  в
машинном отделении перерождался в  электричество. Я находил, что подвоз угля
должен считаться началом всего  этого, то есть, конечно, если заведующему не
придет в волову неожиданная фантазия  отослать меня в угольные  копи, откуда
доставлялся  уголь,  чтобы я  получил  еще  более  основательное  понятие  о
происхождении электричества, двигавшего трамваи.
     Это  был  ужасный  труд!  Я,  давно  работавший  наравне  со  взрослыми
мужчинами,  узнал, что я и понятия не имел о настоящем  труде. Десятичасовой
день!  При  этом я  подвозил  уголь в дневные и ночные  смены  и никогда  не
оканчивал работы до восьми часов вечера. В общем, я работал от двенадцати до
тринадцати часов в день, не получая сверхурочных, как на жестяной фабрике.
     Я  делал  работу двух  людей.  До  моего  поступления  один взрослый  и
здоровый  рабочий  работал в дневную,  а  второй  такой же работал в  ночную
смену. Они получали по сорок долларов в  месяц.  Заведующий, ища возможность
сэкономить на составе рабочих, убедил  меня взять на себя работу  этих  двух
рабочих за тридцать долларов в месяц. Я думал, что он  хотел сделать из меня
электротехника;  на самом  же деле он просто сэкономил пятьдесят долларов  в
месяц в пользу компании.
     Я  не знал, что из-за меня  двое людей лишились места; никто не говорил
мне этого. Заведующий даже предупредил других, чтобы мне ничего не говорили.
Помню,  с  какой  отвагой я  начал работу в первый день!  Я работал с высшим
напряжением, наполняя железную  тачку углем, подвозя ее к весам, взвешивая и
отвозя дальше в кочегарку,  где я сбрасывал груз на металлический  пол перед
топками.
     Да,  я работал!  Я работал  больше двух  мужчин, потерявших из-за  меня
место. Они просто  подвозили уголь и скидывали его перед топками. Я делал то
же самое в дневную очередь, но в ночную мне приходилось убирать уголь в кучу
к  стене  кочегарки;  последняя  была  невелика;   она   была  первоначально
рассчитана только на ночную топку, так что мне приходилось высоко складывать
ночной  уголь,  делая  ему подпорки  из толстых  досок.  Когда куча делалась
высокой, то мне приходилось вторично пускать в ход лопату, подбрасывая уголь
на самый верх.
     В  половине  восьмого  вечера я, изголодавшийся  и  еле державшийся  на
ногах, вымылся, сменил платье и потащился к трамваю. Квартира моя находилась
в  трех  верстах  от  парка, и я получил карточку на проезд в вагонах  с тем
условием,  что  я  буду садиться  только  в случае, когда  не будет  платных
пассажиров без места. Я в  изнеможении опустился на угловое  наружное место,
надеясь, что оно останется за мною,  но вагон стал наполняться; на полдороге
вошла женщина, и все места оказались занятыми. Я хотел встать и, к удивлению
своему, почувствовал, что не могу. Мое утомленное тело окоченело на ветру. Я
всю остальную часть дороги с трудом приводил в движение наболевшие мускулы и
суставы  и наконец вовремя добрался до стоячего положения на  нижней ступени
вагона. Когда же  трамвай остановился у  моего угла, то я  почти  свалился с
ног, слезая со ступеньки.
     Я проковылял до дому и, хромая,  вошел в кухню. Пока мать моя  готовила
ужин, я набросился на хлеб с маслом; однако аппетит мой еще не был утолен, и
бифштекс не успел зажариться, как я уже крепко заснул.  Мать напрасно трясла
меня, пытаясь довести до достаточной степени  сознания,  чтобы я  мог съесть
свой ужин. Не успев в этом, она с  помощью отца довела меня до моей комнаты,
где я свалился на кровать и уснул мертвым  сном. Когда меня утром разбудили,
это было ужасное мучение. Все тело болело, и, что хуже всего, кисти опухали.
Я возместил утерянный ужин огромным завтраком; когда же я, ковыляя,  бежал к
своему трамваю, то нес с собой обед вдвое больше вчерашнего.
     Пусть любой восемнадцатилетний юноша попытается  выработать больше двух
взрослых рабочих,  и он поймет, что значит работа! Я съел  последний кусочек
моего громадного обеда далеко  еще до полудня. Но я  твердо  решил показать,
что  может сделать энергичный молодой  человек, намеревающийся подняться  на
верхи своей профессии.
     Труднее всего было, что мои кисти все продолжали опухать и  мешали мне.
Я думаю, что многие знают,  как больно ступать на вывихнутую  щиколотку. Так
вообразите же себе боль, вызванную накладыванием  угля  лопатой и  толканием
нагруженной тачки двумя вывихнутыми руками!
     Это была страшная  работа. Часто, когда  никто не видел меня, я садился
на  пол  и плакал от  ярости,  обиды, истощения  и отчаяния. Второй день был
самым  тяжелым,  и  я  вынес  уголь   и  убрал  последнюю   партию  в  конце
тринадцатичасового  рабочего  дня  только   благодаря   дневному   кочегару,
обвязавшему  мне  кисти рук  широкими  кожаными  ремнями.  Они  укрепляли  и
поддерживали кисти, а вместе с тем и задерживали возрастающую опухоль.
     Вот  при каких  условиях я продолжал учиться  быть  электротехником! По
вечерам  я с трудом ковылял к дому, засыпал,  не успев поужинать, затем меня
раздевали и укладывали в постель. Утро за утром я ковылял на работу, унося с
собою все большие обеды.
     Я уже не читал книг, взятых в библиотеке, и не ухаживал за девушками. Я
вел  жизнь   настоящего  животного:   я  работал,  ел  и  спал,  а  ум   мой
бездействовал. Это был какой-то кошмар. Я работал  ежедневно, не  исключая и
воскресенья, и  я нетерпеливо ждал  единственного  праздничного  дня в конце
месяца, решив провести его в постели и хорошенько выспаться.
     Страннее  всего то,  что я ни разу не выпил вина  и не  вспомнил о нем.
Однако  мне  было  известно,  что люди,  делающие  чрезмерную работу,  почти
неизменно пьют. Я видел это и сам  в прошлом делал то  же самое. Но организм
мой  определенно  не  требовал  алкоголя,  и  я  не  подумал  искать  в  нем
облегчения. Это было  тогда, но  позднейшая многолетняя привычка к  обществу
Зеленого Змия постепенно пробудила во мне влечение к алкоголю.
     Я заметил, что дневной кочегар часто упорно и  странно смотрит на меня.
Наконец он заговорил;  он начал  с того, что взял с меня  клятву не выдавать
его.  Заведующий  ему велел ничего не говорить мне, и он  рисковал  потерять
свое место. Он рассказал о дневном грузчике и о ночном, и об их жалованьи. Я
узнал, что получал тридцать долларов  за работу, за которую они получали  по
сорок долларов каждый. Он просветил бы меня раньше, говорил кочегар, если бы
он не был уверен, что я  не выдержу и  уйду с места. Он говорил, что  я  зря
убиваю себя, сбивая цену рабочих рук и лишая двух людей работы.
     Но так как я был молодой американец,  притом еще самолюбивый,  то я  не
захотел немедленно бросить свое  дело,- это было, конечно, глупо; но я решил
проработать  достаточно  времени,  чтобы  доказать  заведующему,  что   я  в
состоянии  выдержать  подобную  работу, затем я  уйду,  и он поймет,  какого
молодца он упустил.
     Согласно с  этим  я твердо  (и  глупо) продолжал работать, пока в шесть
часов вечера не  убрал последний кусок  ночного угля. Тогда я бросил  место,
где я должен был научиться электротехнике, делая работу  двух взрослых людей
за плату мальчика, пошел домой и проспал двенадцать часов.
     К счастью, я не успел за время работы сильно повредить своему здоровью.
Но чрезмерная работа отвратила меня от какого бы то  ни было труда. Мне было
безразлично,  получу  ли  я  когда-нибудь  постоянное  место  и  выучусь  ли
какому-нибудь ремеслу. И я пустился вновь по стезе приключений,  бродяжничая
и пробираясь зайцем по железнодорожным путям.

        "XXI"

     И  вот, лишь  только я  вновь вышел на путь приключений, как немедленно
встретился лицом к лицу с Зеленым Змием.  Я жил среди совсем чужих  людей, и
совместная выпивка знакомила  нас и открывала  возможность  самых  различных
приключений. Так  было  даже  в  штатах, где  продажа  вина была  запрещена.
Например, в Айове в  1894  году я бродил  по главной улице города Де-Муана и
получал  приглашения от совсем посторонних  людей зайти в  разные незаконные
притоны; мне помнится, что я пил в  парикмахерских, в мастерских и магазинах
мебели.
     Не желая  пить, я все же пил с окружающими. Я  водил компанию  с самыми
оригинальными субъектами, а таковые и напивались больше всех. Это были самые
лучшие  товарищи.  Быть  может,  именно  излишек  темперамента  заставил  их
отвернуться от всего  обычного и надоевшего и обратиться к помощи  лживых  и
фантастических грез Зеленого Змия.
     Во время бродяжничества  по  Соединенным  Штатам  я составил себе новые
убеждения. В  качестве  бродяги я  находился за кулисами  общества,  даже  в
подвалах его.  Я имел возможность  наблюдать  за  машинами, двигающими им; я
видел движение колес социальной машины и узнал,  что труд рабочего  не стоял
на той высоте о которой говорили учителя, проповедники и политики.
     Я решил, что обойдусь без ремесла и без пресловутой дочери заведующего;
я  также отверг всякое  преступное занятие, так как  находил,  что  это  еще
невыгоднее, чем быть рабочим.
     Я вернулся в Калифорнию  с твердым намерением развивать свои умственные
способности. Для этого надо было поступить  в  школу.  Я давно прошел  через
школу  первой  ступени и потому поступил в оклендскую  среднюю  школу. Кроме
того, чтобы  иметь возможность платить за  учение, я поступил в привратники.
Сестра  помогала  мне;  я  не брезговал  и  другой  работой,  например косил
чью-нибудь  лужайку,  выбивал ковры. Я работал для того, чтобы отделаться от
работы; я старался изо всех сил р