передышек обязательно взбегал по  железному
трапу, чтобы понаблюдать за морем.
   Куда же мы идем? После того как Жоржа и Фреда заковали  в  цепи,  держать
пар стало еще тяжелее. Наша воля к сопротивлению была  сломлена.  Сумрачные,
спускались мы в свою преисподнюю, шуровали, как  дьяволы,  пили  опресненную
воду и жрали червивый сыр. .Я спросил Мак-Интайра:
   - Где расположен Ле-Пор? Как-никак кэп грозился списать нас всех именно в
этом городишке. Мак прислонил лопату к стенке бункера, уселся на кусок  угля
и сказал, подумав:
   - Ле-Пор? Это на Реюньоне, маленьком французском  острове  неподалеку  от
Мадагаскара. Всего лишь крохотная точка в атласе.
   - Он вытащил свои знаменитые шахматы. - Брось ты этот остров, давай лучше
сыграем, а то, может быть, больше случая не представится.
   Я сел напротив Мака.
   - Ты что, собираешься списаться да берег?
   Он не ответил и сделал первый ход.
   Я играл хорошо. Ирландец заметил это и  удвоил  усилия.  И  все-таки  уже
после первых десяти ходов наметилась серьезная угроза его  Королю.  Внезапно
Мак-Интайр решил сдаться. Он медленно поднялся и дрожащими  руками  протянул
мне маленькие чудо-шахматы.
   - ОН близко, - сказал Мак. - В Ле-Порс мы с ним встретимся. Я  дарю  тебе
шахматы. Мне они теперь ни к чему.
   Шахматы я брать не хотел. Они не принесут мне счастья Так я и оказал ему,
но ирландец смотрел куда-то в сторону и ничего больше не слышал.
   Двадцать пять больших лопат швырнул я в ненасытную пасть топки.  Когда  я
затворил дверцу, за моей спинои послышалось  какое-то  движение.  Мак  снова
протягивал мне свои шахматы.
   - Они твои, - оказал он. - Ты часто побивал меня  в  игре.  Теперь  время
настало. Что будет, то и будет. Завтра или послезавтра.  Я  знаю  наш  курс.
"Артемизия" везет меня к НЕМУ, - Мак все еще держал в руке изящный ящичек. -
Мне она свое отслужили, - повторял он.  -  Их  мне  отдал  один  товарищ  по
каторге.
   Тягостной была эта сцена. Я взял шахматы и сказал:
   - Ладно, так  и  быть.  Подержу  их  у  себя,  пока  они  тебе  снова  не
понадобятся.
   И мы молча разошлись по рабочим местам.
   На  следующее  утро  на  горизонте  вынырнула   бледная   полоска   суши.
Почти-посредине высился остроконечный зубец вулкана.
   Сказочный вид! По мере приближения к земле, все больше птиц кружилось над
нашим судном - капские голуби,  альбатросы,  фрегаты.  До  берега  было  еще
порядочно, а мы уже вдыхали запахи, распространявшиеся в открытом море. Рейс
заканчивался. Нас ждали свежая вода, овощи, мясо и твердая земля под ногами.
|Но не меньше шансов было за  то,  что  нас  немедленно  передадут  портовой
полиции. Тогда уж тюрьма  обеспечена  наверняка.  Капитан,  не  задумываясь,
расправится с нами.
   Мак-Интайр попытался успокоить меня:
   - Кэп не сможет нанять новых  людей  на  острове.  Сброд,  который  здесь
околачивается, ему нс годится. Суд состоятся разве что в  Гамбурге,  если  к
тому временя вы все еще будете на "Артемизии".
   Слова ирландца звучали разумно. Откуда, впрочем, ему  так  хорошо  знаком
этот маленький остров?
   - Последняя вахта, - объявил он. - Ле-Пор уже недалеко.
   - Мак, слышишь? Бьют склянки. Нам пора заступать. Я уже расставил фигуры.
Мы успели бы сделать несколько ходов.
   - С игрой  покончено,  -  оказал  Мак-Интайр.  -  Эти  шахматы  мне  свое
отслужили. Держи их у себя, а я не хочу их больше видеть.
   Земля впереди по курсу вырастала в размерах, из дымки  выплывал  мыс,  за
ним можно было разобрать какие-то точки - город. На наших глазах  из  океана
поднимался сказочно  прекрасные  Реюньон.  Чувство  удивления  и  восхищения
охватило меня. Но Мак-Интайр разрушил его:
   - Жалеешь, что не придется увидеть, как мы подходам к острову? -  спросил
он. - Ничего, ты еще многое здесь испытаешь. Запомнишь этот проклятый остров
навсегда.
   Мы сменили изнуренных кочегара и триммера и проверили топки. Все  было  в
порядке. Я распахнул было дверцу, собираясь подбросить  уголька,  но  вдруг,
задумавшись, опустил лопату.
   "Последняя вахта" - так, кажется, сказал Мак-Интайр? Ну, ясно, - успокоил
я себя. - Это просто-напросто наша последняя вахта перед Ле-Пором".
   - Попить нечего? - крикнул мне Мак.
   Я подбежал к вытяжной трубе, под которой обычно стоял чайник.
   - Ничего нет, Мак. Поднимусь  наверх,  посмотрю,  может,  наш  кок,  этот
старый боров, расщедрится на холодненькое. В конце  концов  две  кружки  нам
полагаются!
   Выйдя на палубу, я обнаружил, что вход в порт, обозначенный маяком, у нас
на траверзе. Принес Мак-Интайру холодный чай и, пока он лил, оказал:
   - Мы идем с половинной скоростью против того, что было до смены. Судя  по
всему, нашим нужно принять на борт лоцмана. Но они проходят  мимо  порта.  В
этом я уверен.
   Раздался звонок машинного телеграфа.
   - Полный вперед, - повторил Мак команду. - Видишь, снова пошли полным.
   Он оперся на лопату и уставился невидящим  взором  в  пространство  перед
собой.
   - "Артемизия" идет к коралловому рифу, вот что я тебе скажу. И этим самым
подтверждается все! - прошептал он. - ОН уже там и ждет меня. ОН знает,  что
я приду!
   Снова этот  отчетливый  безумиый  блеск  в  его  глазах!  Я  отпрянул  на
несколько шагов, решив при малейшей опасности рвануть бегом через  котельную
к машине и искать там помощи. Но ничего не случилось. Мак был  спокоен,  как
никогда. Он хлопотал у своей топки,  наводя  идеальный  порядок.  До  блеска
выдраил железный настил перед котлом, прочистил топку, выбрал  весь  шлак  и
набросал целую гору угля для следующей вахты. Потом прошел мимо меня -  так,
словно не был со мной знаком, - постучал по стеклу манометра и,  убедившись,
что стрелка стоят на нужном делении, быстро и молча полез наверх.  Я  слышал
его шага, слышал, как скрипят прутья под его ногами, - и вдруг осознал,  что
Мак-Интайр покинул кочегарку навсегда. Моя рука нащупала  в  кармане  штанов
маленькие шахматы.
   - Мак! - закричал я. Но он был уже далеко. Не знаю, долго ли я пребывал в
оцепенении, а когда опомнился, мне пришлось отчаянно метаться  между  шестью
тапками, чтобы поддержать в них огонь. Я работал без передышки и уже валился
с ног от усталости,  когда  машинный  телеграф  освободил  меня  наконец  от
трудов. Мы замедляли ход.
   Вскоре  пришла  смена.  Кочегары  были  невероятно  возбуждены,  а  Хайни
объяснил мне:
   - Твой Мак-рыба нарулил на донкимена на  баке  и  врезал  ему.  Удар  был
точный, короткий и страшной силы. Джонни  лежит  на  первом  люке.  Ирландец
только оказал: "Это тебе за воду с палубы!" - а потом заперся в кубрике.
   Меня словно оглушили. Поднявшись наверх, я увидел на фордеке  безжизненно
распластавшегося донкимена. Над ним склонились свободные от вахты  кочегары,
чиф и несколько машинистов. Кровь сочилась из ужасной раны возле правого уха
и окрашивала в темно-красный цвет линялый кусок парусины, на  котором  лежал
Джонни.
   "Артемизия" шла теперь средним ходом  неподалеку  от  берега  и  как  раз
огибала мыс. Я был свободен от  вахты  и  мог  сколько  угодно  смотреть  на
вожделенный остров, столь  хорошо,  как  выяснялось,  знакомый  Мак-Интайру.
Ухоженные  поля  зеленели  на  полого  поднимающемся  берегу.  Ровную  черту
побережья разрезало устье  раки.  Можно  было  разглядеть  множество  мелких
поселков и хуторков.
   - Мыс Ла-Уссэй на траверзе... - услышал я голос чифа,  докладывавшего  на
мостик.
   Кэп ответил сверху:
   - Мы пройдем чуть дальше. Я держу мористее: впереди виден риф. Непрерывно
измеряйте глубину, штурман.
   И для чего только нашей старой посудине  ползать  вокруг  этого  опасного
кораллового рифа?
   Я не мог пойти в кубрик, потому что там заперся ирландец.
   Кто же он: убийца и душегуб? Или не владеющий собой сумасшедший? Надо же,
прихлопнул донкимена, как и грозился! Я  стоял,  опершись  на  релинг,  и  -
поглядеть со стороны - был совершенно спокоен, но вопросы  так  и  бились  в
моем мозгу друг о друга. Судьба ирландца тревожила меня, а его  предчувствие
ужасной гибели возле этого острова и вовсе наполняло душу страхом.  .Большая
лодка с высоко задранным носом  отвлекла  меня  от  мрачных  мыслей.  Рыбаки
загарпунили акулу и теперь буксировали ее, плывя вдоль нашего борта. По моей
оценке, эта бестия была никак не менее шести метров.
   Акула волочилась за лодкой брюхом кверху.  Я  мог  хорошо  разглядеть  ее
огромную, широко открытую полукруглую пасть и с содроганием представил себе,
каково было Мак-Интайру рядом с этаким частоколом зубов. Лодка пересекла наш
курс, пройдя перед самым  штевнем  "Артемизии".  Один  белый,  в  соломенной
шляпе, стоял во весь рост и пытался объясниться жестами с нашим  начальством
па мостике. "Артемнзия" застопорила ход. Человек в соломенной  шляпе  сложил
ладони рупором и крикнул что-то  по-французски.  Капитан  Ниссен,  казалось,
понял его. Мы снова пошли курсом на юг.
   Ренцо стоял рядом со мной у релингов. Мы оба наблюдали за  этой  странной
встречей. Когда чиф проходил мимо, Ренпо обратился к нему:
   - Штурман, донкимена надо в лазарет. Давайте, я принесу носилки.
   - Не суйте свой нос в дела,  вас  не  касающиеся,  -  резко  оборвал  его
"бульдог". - Капитан Ниссен приказал, чтобы лазарет был под замком.
   Ренцо незаметно толкнул меня в бок. Нам стало ясно, что кэп  провертывает
какое-то темное дельце. Теперь уж не только Ян вынужден мучиться  со  своими
ожогами в койке, теперь они и донкимана  оставили  лежать  на  люке.  Боцман
подложил ему под голову одеяло.  Кровь  не  останавливалась.  Не  помогла  и
перевязка. Кэп зорко следил с мостика за всем происходящим. До нас донеслась
его команда, усиленная мегафоном.
   - - Потом отправите раненых и ирландца на берег, штурман.
   Готовьтесь! Ирландца заприте в форпике.  Обоих  кочегаров  выпустите.  Мы
поговорим с ними в свое время. Пока что они нам еще нужны!
   Значит, нам пока опасаться нечего: расплата отодвигалась.
   Мы с Ренцо подошли к форпику. ".Бульдог"  отодвинул  засов,  и  в  тускло
освещенном помещении мы увидели Жоржа и Фреда.  Они  нерешительно  вышли  из
темницы.
   Оба очень ослабли и, не в силах стоять,  тут  же  опустились  на  настил.
"Бульдог" сообщил им об освобождении и оказал, что они  должны  заступить  в
следующую вахту. Что будет дальше - время покажет.
   Я подошел к Жоржу и рассказал ему о событиях на судне и о  том,  как  это
получилось, что ирландец заперся в кубрике. Однако Жорж ничего  не  ответил.
Что ему до выходки ирландца? У него вовсе не осталось сил. Мы и сами-то были
еле-еле душа в теле.
   Конечно, меня очень интересовало,  как  обернется  дело  с  ирландцем.  Я
вспомнил о револьвере, который он прятал под матрацем.
   Пятеро встали у нашего кубрика. У офицеров  в  руках  были  пистолеты,  у
плотника - тяжелый ломик. "Бульдог" медленно нажал на дверную ручку.  В  тот
же миг дверь распахнулась. Из кубрика вышел Мак.  Он  спокойно  взглянул  на
"группу захвата" и, славно не замечая ничего, неторопливо зашагал на палубу.
Все кинулись следом, чтобы поглядеть, что он будет делать.  Я  не  ошибся  в
своих предположениях: ирландец стоял у  релингов  и  наблюдал  за  морем.  И
казался при этом таким одиноким, каким  я  не  видел  его  никогда.  У  меня
запершило в горле. Смотреть, как они охотятся на него?! Да ведь  он  же  был
моим товарищем по вахте... Но для Мака я более не существовал. Он  полностью
погрузился в свой мир: готовился к последней схватке с "морским королем".
   "Артемизия" как раз огибала мыс Ла-Уссэй. Впереди, неподалеку от  берега,
я увидел тянущуюся вдаль полоску белой паны, где она кончалась - глаз не мог
определить. Скорее всего это был узкий коралловый риф. Мы шли  по  спокойной
воде. Вдруг тело ирландца напружинилось, руки его крепко вцепились в релинг.
Как зачарованный, уставился он в одну точку между  "Артемизией"  и  берегом.
Все невольно Перевели туда взгляд и увидели два  больших  спинных  плавника,
неторопливо резавших легкую волну.
   Выстрел хлестнул с палубы:
   Мак-Интайр держал в руке дымящийся револьвер. Он снова прицелился. Однако
и следующие две пули прошли мимо - акулы были слишком  далеко.  Мак  опустил
руку. Пистолет выпал из нее и грохнулся па палубу. Кэп на мостике прямо-таки
взбесился:
   - Стреляйте, штурман! - орал он. - Влепите ему пулю! Я вам приказываю!
 
*** 
 
   Но до Мак-Интайра, видимо, не доходило, что он может быть застрелен. Одна
лишь акула была в его мыслях, только  за  ней,  безмятежно  кружащей  вдали,
следил его взор.
   "Смирил" ирландца плотник. Железным ломиком он нанес ему страшнейший удар
по шее. Более слабый от такого уйара наверняка испустил бы дух, но  ирландец
только упал на колени. Он изумленно переводил взгляд с  одного  на  другого,
славно силясь понять, за что же его так жестоко ударили.  Он  не  оборонялся
уже, когда офицеры схватили его, проволокли по баку и столкнули по  трапу  к
фордеку. Они тащили его как скотину.  Наконец-то  офицеры  могли  дать  волю
своей ярости. Потом  Мак-Интайра  бросили  в  форпик.  Проскрежетал  тяжелый
засов. Для полной гарантии плотник еще заклинил его деревянным колышком.
   Что же это, значит, Мак-Интайру теперь конец? Медленно брел я  по  палубе
по направлению к рубке. Наше судно упорно шло вдоль  белоснежной  полосы.  С
сушии плыли ананасно-ванильные ароматы. Вся низина между берегом и  вулканом
казалась одвим большим  садом.  Огромные  пестрые  медузы  проплывали  мимо,
сквозь прозрачную воду мерцало, переливаясь красками, морское дно.
   - Мыс Эгрет, штурман! - крикнул кэп с мостика. - Теперь мы пойдем ближе к
берегу. Меряйте глубину!
   - Глубина достаточная, - доложил штурман, забросив и вытащив ручной  лот.
- Свыше двадцати саженей!
   Кэп подал новую команду:
   - Приготовиться к постановке на якорь, боцман! Там, где вы видите  проход
в рифе, я застопорю ход, а вы сразу отдавайте якорь!
   Настроение у меня было прескверное, но я все-таки не  мог  не  подивиться
лишний раз моряцкому искусству нашего кэпа. Перед  наступлением  сумерек  мы
достигли узкого прохода в рифе.
   - Двенадцать саженей, - доложил штурман.
   - Пошел якорь! -- приказал кэп.
   Рассыпая искры и куски ржавчины, из правого клюза побежала якорь-цепь.
   - Потравить еще, - раздалась команда сверху, и следом за нею - ответ:
   - Якорь держит!
   "Артемизия" развернулась против течения и встала кормой к проходу в рифе.
   Из темноты, окутавшей землю, вынырнул огонек. Он медленно  приближался  к
"Артемизии". Отваждая  лодка,  не  боялась  преодолевать  в  темноте  полосу
прибоя: видно, крепкие руки  управляли  ею.  Ловко  описав  дугу,  суденышко
замерло под нашим  трапом.  Кэп,  казалось,  ожидал  гостей:  он  уже  стоял
наготове у релингов и, не теряя ни секунды, спустился в танцующую на  волнах
лодку. Она снова взяла курс на проход в рифе и очень скоро скрылась из глаз.
   Я думал о Мак-Интайре, который с разбитым плечом валяется в форпике. И ни
кусочка хлеба за все это время... Жорж словно прочел мои мысли. Он спросил:
   - Тебе жаль бедного "треску"? Отнеси ему что-нибудь  пожевать.  Попытайся
передать ему еду с бака. Ренцо таким образом снабжал нас с Фредом.
   ...Рассветало. Солнце выползло из-за горизонта. Кэп все еще не  вернулся.
Мы весь день проторчали  на  приколе,  тоскуя  по  твердой  земле,  что  так
соблазнительно раскинулась перед нашими  взорами.  Мы  тосковали  по  свежей
воде, по спелым фруктам, аромат которых доносился до нас с берега. Однако за
всеми этими обольстительными видениями я не  забыл  об  ирландце.  Вспоминая
советы Жоржа, я обдумывал, как бы половчее  сунуть  Маку  краюшку  хлеба.  Я
обвязал хлеб линькам и прошел на бак. Тент надежно укрывал меня от взоров со
шкафута и с мостика. Я спустил хлеб как раз к иллюминатору форпика и покачал
его, как маятник, стараясь ударить по стеклу. Но все было по-прежнему тихо.
   Иллюминатор оставался задраенным. На бак пришли с удочками  матросы.  Мне
не оставалось ничего другого, как пустить свой хлеб да подкормку рыбам.
   Больше всех тосковал по берегу Руди. Берег-то -  вот  он,  рукой  подать!
Невермайвд  (Невермайнд  -  кличка  одного  из  матросов,   в   переводе   с
английского-"ничего", "неважно", "не беда".) подначивал его:
   - Вот бы сейчас по твердой земельке потопать, а? Руди отбивался:
   - Если ты организуешь для меня капитанский вельбот, или - пес  с  ним!  -
хотя бы тузик...
   Но Невермаймда сбить с панталыку было не так-то просто:
   - Жалкие вы, презренные люди, не умеющие плавать трусы!
   Чтобы мне преодолеть какие-то несколько метров, лодка не понадобилась бы.
   Он вызывающе обвел всех нас взором. Никто не хотел  прослыть  трусом,  но
некоторые, действительно, не умели плавать.
   И я боялся акул, но оказать об этом вслух все же не отважился.
   Зато Ренцо решительно швырнул  сигарету  за  борт,  не  желая  ни  в  чем
уступить Невермайнду. Они сговорились после обеда податься вплавь на  берег:
может быть, удастся положить на  зуб  что-нибудь  порядочное  или  затралить
смазливых девочек. Я проклинал и остров, и свои страхи.
   Перед самым обедом из прохода между рифами выскочила туземная лодка.  Она
пришвартовалась к нашей якорной цепи. В лодке сидели торговцы.  Один  черный
мальгаш  предлагал  вяленую  рыбу.  У   Руди   сохранилось   еще   несколько
шестипенсовиков. Он сторговал две большие рыбы, каждой из которых хватило бы
на добрый десяток едоков. После этого торговцы дали нам понять, что  они  не
прочь устроить меновой торг. Кроме рыбы, у них в лодке  были  фрукты,  куски
мяса, вино и даже кокаин. Но поскольку денег у нас не было, в ход пошло все,
что можно было обменять.
   "Купцам" пришлась по душе краска, которой у нас на борту было  более  чем
достаточно. Правда,  принадлежала  она  не  нам,  а  пароходной  компании  в
Гамбурге, но нас это отнюдь не смущало.
   Компания заставила нас мучиться от жажды, поэтому мы сами вынуждены  были
позаботиться о напитках для себя.
   Невермайнд притащил ведро сурика.
   - Быстрее, Невермайнд! - кричали мы. - На мостике уже засуетились!
   Торг пришлось прекратить. Однако мы  успели  выменять  несколько  бутылок
рома. С ведрами краски под брезентом  туземная  лодка  стрелой  понеслась  к
проходу. Купленную рыбу мы "размочили" ромом, оказавшимся, правда, отнюдь не
лучшего качества, и быстро захмелели. Ром напомнил Ренцо и Невермайнду об их
уговоре. Оба сняли рубахи, обвязали ими головы и по якорь-цепи спустились  в
голубые волны. Несколько гребков, и первые волны зыби подхватили их и быстро
понесли к проходу через риф.
   Ренцо и Невармайнд прошли дистанцию  в  кратчайшее  время.  Мы  видели  в
бинокль, как они выбрались на берег. Вскоре пришел боцман и заметил, что  мы
с некоторым грудом удерживаем равновесие. К тому же он  учуял  аромат  рома.
Свирепо встопорщились его усищи, он сплюнул нам под ноги табачную  жвачку  и
пустился в расспросы. Мы рассказали ему о меновой  сделке  и  о  самовольной
отлучке на берег двух триммеров. Боцман доложил  чифу.  "Бульдог"  пришел  в
ярость, но не мог придумать, что с нами сделать. Мы затянули веселые песни и
позабыли все печаля. Выскочили  из  головы  и  Ян,  и  раненый  донкимен,  и
Мак-Интайр в форпике.
   Позабыли мы и о двоих, подавшихся в самоволку на берег.
   Зато не забыл о них боцман.
   - Возвращаются! - крикнул он.
   Мы бросились к релингам. Волны зыби стали выше. Тяжело вздымались они  из
гладкого океана и с грохотом перекатывались  через  коралловую  отмель.  Чиф
поднес бинокль к глазам и глухо произнес:
   - Им не переплыть. Они пропали. С прибоем-то они, может, еще и оправились
бы, да вот только вдоль всего рифа кишмя кишат акулы!
   От этой ужасной вести весь хмель немедленно испарился из нас.  Оба  парня
были метрах в трехстах от "Артемизии".
   - Прикажите опустить рабочую шлюпку, господин Брандтнер, - сказал боцман.
   - Пусть они утопнут, эти бичкомеры, - выдавил чиф в ответ.
   Мы молча стояли вокруг и чувс