удет. Это ты раскормил такую, виллан? Да  не  прячься  ты
под повозку! Разве я дьявол? Отвечай,  если  есть  у  тебя  язык.  Это  ты
откормил свинью так, что она стала поперек себя толще?
   Погонщик робко выбрался из-под повозки.
   - Твоя свинья? - снова спросил Мук.
   - Была моя, - несмело ответил виллан.
   - А зачем ты ее отдал монахам?
   - За выпас. Я держу от аббатства землю.
   - А еще чего отдал?
   - Двух гусей отдал, десять кур, три чельдрона овса.
   - Они, верно, у тебя лишние были?
   Из-под всех  повозок  теперь  вылезли  погонщики.  Не  решаясь  подойти
поближе к стрелку, они вытянули шеи, прислушиваясь к разговору.
   - Почему ж это лишнее? - с обидой в голосе спросил крестьянин. - У меня
кур всего-то и было двенадцать да дни петуха. А свинья - такой  свиньи  во
всем Вотерсе нету, всякий скажет.
   - Так бери их себе, если они нужны, - вдруг сказал Мук.
   Виллан разинул рот и захлопал глазами. Он весь подался назад, испуганно
глядя на стрелка.
   - Мне? И кур? И свинью? А эти что скажут?
   Он кивнул на монахов,  которые  продолжали  стоять  на  коленях,  тесно
прижавшись друг к другу, с руками, сложенными на груди. Мук рассмеялся.
   - Они свое получили. Да шевелись попроворнее! Забирай свое добро и тащи
домой. Жена-то есть у тебя?
   - Есть.
   - Так скажи ей, что это подарок от Робин Гуда. - Только тут все поняли,
что стрелок не шутит.
   Первый крестьянин топтался еще  на  месте,  не  зная,  каких  угодников
благодарить за свое  счастье,  а  уж  другой,  косясь  на  Мука,  принялся
отвязывать от повозки корову.
   - Ну, ну, смелее! - подбодрил погонщиков стрелок.
   Вилланы везли свой оброк на своих же волах. И едва Мук кивнул  головой,
как упряжки были повернуты, опрокинутые повозки  поставлены  на  колеса  и
ремни звонко защелкали по спинам волов. И хотя волы на подъем ленивы, обоз
тронулся с места и скрылся с глаз так быстро, точно его подхватило вихрем.
   Посреди взрытой дороги  осталась  колода  меду,  пузатая  бочка  эля  и
несколько мешков с пшеницей и рожью. Когда скрипучий обоз  скрылся  вдали,
Мук, сын мельника, обернулся к монахам. Святые  отцы  все  еще  стояли  на
коленях, побелевшими губами шепча молитвы.
   Билль Белоручка и Скарлет давно опустили луки,  но  стрелы  держали  на
тетиве.  Стражник,  неподвижный,  как  каменное  изваяние,  смотрел  в  ту
сторону, где еще клубилась пыль, поднятая колесами повозок.
   - Ты, парень, ступай, откуда пришел,  -  сказал  Мук  стражнику.  -  Да
прихвати с собой эту падаль, пока ее не склевали вороны.
   Взвалив раненого товарища на седло, стражник взял под уздцы свою  белую
кобылу, взглянул исподлобья на монахов и побрел прочь.
   - Ну, вилланы, не  каждый  день  посылает  господь  такое  утешение!  -
воскликнул Скарлет. - Как жеребята, как  жеребята!  Волы-то  скакали,  как
жеребята!.. Вставайте, вставайте, святые отцы! Помолились - и хватит.  Все
равно не замолить вам своих грехов. И какой  толк  по  сто  раз  повторять
"Ave", если пречистая слышит вас с первого слова?  Поднимайтесь  живее  да
помогите нам погрузить лошадей.
   Взгромоздив мед и  эль,  пшеницу  и  рожь  на  свои  же  седла,  монахи
старательно увязали кладь и повели лошадей в поводу вслед за  Скарлетом  к
Бернисдэльским пещерам. Вспоминая, с каким проворством вилланы скрылись  с
глаз со своим добром, Скарлет то и дело принимался хохотать, трясясь  всем
своим поджарым телом.
   Мук, сын мельника, и Билль Белоручка шли позади.
   - Ого-го! - окликнул кто-то стрелков, когда они вышли на широкую лесную
поляну, и эхо трижды повторило веселый крик.
   Знакомый свист прорезал  воздух.  И  навстречу  стрелку,  обгоняя  друг
друга, понеслись, заливаясь приветственным лаем, псы фриара Тука.
   - Эге! И ты ведешь  добрых  гостей,  фриар  Тук?  -  крикнул  Мук,  сын
мельника, и эхо снова принялось перебрасывать слова, как игральные  кости.
- Ну и славный же выдался денек! А в мешках у вас что за добыча?
   - Подарок Робину от лорда шерифа. Маленький Джон вернулся. Этого  парня
он сманил с шерифова двора, а мальчика  они  нашли  по  дороге.  Как  тебя
звать? Я запамятовал, молодец.
   - Эльфер! - воскликнули в один голос Скарлет и Билль Белоручка.
   А юноша ничего не ответил,  потому  что  его  слишком  крепко  стиснули
старые друзья, добрые вилланы. Так крепко, что он едва не скатился с коня.



13. КАК РОБИН ГУД ПРИНИМАЛ ЗНАТНЫХ ГОСТЕЙ В БЕРНИСДЭЛЬСКОЙ ПЕЩЕРЕ

                                             Олень прекрасный промелькнул,
                                             Сверкнул зеленым блеском,
                                             И три десятка молодых -
                                             За этим перелеском.

   Опустив к земле мокрые носы, задевая стрелков  упругими  хвостами,  псы
фриара Тука вбежали в пещеру, деловито обрыскали все углы и, найдя  все  в
порядке, улеглись вокруг медвежьей шкуры, на которой сидел Робин, обхватив
руками колени.
   "Сейчас придут!" - говорили их веселые морды,  а  глаза,  скошенные  ко
входу в пещеру, и хвосты, нетерпеливо  постукивающие  по  земле,  говорили
другое: "Куда ж они запропастились? Почему их не видно?"
   Наконец в дальнем конце просеки,  освещенной  ясным  холодным  солнцем,
показался караван: фриар Тук рядом с парнем в  плаще,  расшитом  крестами;
нагруженный двумя мешками конь; стройный всадник в кольчуге, с  перевязкой
на руке; трое монахов вели тяжело навьюченных лошадей,  а  позади  всех  с
горделивым видом шагали Мук, сын мельника, Билль Белоручка  и  востроносый
маленький Скарлет.
   - Привет Робин Гуду от лорда шерифа! - сказал  повар,  бросая  к  ногам
Робина мешки с серебром. - Маленький Джон просил приготовиться  к  встрече
знатного гостя: не дальше как к вечеру он приведет сюда моего господина.
   - А ты кто же будешь?
   - Шерифов слуга, - ответил повар. - И  если  ты  хочешь,  Робин,  чтобы
шериф остался доволен обедом, я зажарю оленя в точности так, как это делал
всегда в Ноттингеме.
   Отец Тук подтолкнул вперед Эльфера.
   - Вот молодой волчонок, из которого вырастет добрый волк! Он привез нам
весточку из Сайлса.
   - Выпей вина и ложись, - заботливо сказал Робин,  взглянув  на  бледное
лицо юноши. - Цела  ли  кость?  Снимите,  ребята,  с  него  эти  тряпки  и
перевяжите рану получше... Мир вам, снятые отцы!
   Монахи жались друг  к  другу,  с  тревогой  осматриваясь  по  сторонам.
Стрелки окружили их тесным зеленым кольцом.
   - Что-то знакомо мне твое лицо, - обратился Робин к  одному  из  святых
отцов. - А ну, подними капюшон  немного  повыше!  Голову  ставлю,  что  мы
когда-то встречались! Только, помнится, на плаще у тебя тогда  был  крест.
Не с тобой ли мы однажды молились господу богу, чтобы он  подарил  нам  от
своих щедрот десяток золотых? А этот уж, верно, тогдашний твой спутник, не
так ли?
   Маленький толстый монах при этих словах попятился, стараясь  спрятаться
за спину долговязого крестоносца; но и тот  сделал  шаг  назад,  промямлив
что-то невнятное в ответ.
   - Вот хорошо, что нам снова  привелось  встретиться!  -  сказал  Робин,
вставая. - Скорей же за стол - вы, наверное, устали с дороги.
   Серебряные блюда и золотые кубки шерифа заблестели  на  широком  столе.
Монахи покорно жевали, не решаясь поднять глаза  на  стрелков,  угрюмые  и
молчаливые, точно летучие мыши,  укутавшиеся  в  свои  перепонки.  Стрелки
наперебой угощали и потчевали безмолвных гостей.
   - Выбирайте куски  пожирнее,  ведь  сегодня  не  пост.  Поглядите,  как
управляется с ветчиной отец Тук, а ведь он тоже духовного звания и с  юных
лет привык к воздержанию  в  пище!  А  вот  это  вино  -  из  монастырских
подвалов. Брат крестоносец уж, верно, знает в нем толк?
   Когда же гости, покушав, ополоснули руки, Робин спросил их:
   - Скажите, святые отцы, далеко ли ваш монастырь?
   Монахи переглянулись.
   Толстенький  с  отчаянием  в  глазах  посмотрел  на  крестоносца;   тот
заморгал, но рта не раскрыл. Ответил третий монах, у которого голова  была
узкая и голая, как утиное яйцо, а нос походил на утиный клюв.
   - Мы из аббатства святой Марии, - сказал он тонким, птичьим голосом.  -
Я главный эконом аббатства и не потерплю никакой обиды!
   - Святой отец, - улыбнулся Робин, -  зачем  бы  я  стал  тебя  обижать?
Большая честь  для  меня,  что  пречистая  дева  избрала  своего  главного
эконома, чтобы возвратить мне долг!
   Монах откинул голову назад, как делают утки, когда пьют.
   - О каком долге ты говоришь, мой сын?
   Робин Гуд переглянулся со своими стрелками; веселые  искорки  бегали  у
него в глазах, когда он снова обернулся к монахам.
   - Однажды был такой случай, что дева Мария поручилась своим  словом  за
рыцаря, которому я отсчитал четыреста марок.
   - Вы слыхали что-нибудь об этом, приор? Я ничего не знаю об этом долге.
   - Полно шутить, монах! - воскликнул Робин. - Кто  поверит  тебе,  чтобы
святая дева забывала свои обещания? Ты - эконом  аббатства  святой  Марии,
кому же знать, как не тебе?  Она,  конечно,  прислала  с  тобой  червонцы,
потому что сегодня срок.
   Эконом даже  взвизгнул,  во  все  стороны  тыча  своим  утиным  клювом,
точь-в-точь как утка, когда подавится коркой.
   - Но я клянусь, - прошипел он, - что у нас нет ни фартинга!
   - И переметные сумы пусты?
   Глаза монаха на миг закрылись веками,  по  его  сухому  горлу  пробежал
бугорок, будто он проглотил наконец свою корку.
   - Там есть только двадцать марок, которые мы собрали в Вотерсе с  наших
вилланов. Клянусь, у нас больше нет ничего!
   - Клянусь и я! - сказал Робин. -  Если  так  бедна  дева  Мария,  я  ни
фартинга не возьму из этих денег и даже прибавлю к ее добру! Но, если  там
найдется больше двадцати, это значит, что  пречистая  дева  прислала  свой
долг. Пойди сосчитай, Скарлет! Я знаю, что ты не собьешься в счете.
   Скарлет выскочил из пещеры, как заяц, ловким прыжком  и  раскинул  свой
плащ на траве. Он отвязал кошели, притороченные к седлам монахов, и вытряс
из них на сукно холмик золота и горсть серебра.
   Он долго считал монеты, потом вернулся к столу.
   - Восемь сотен марок прислала непорочная дева! Я не считал серебра.
   - Видишь, монах! Недаром я сказал тому рыцарю:  пройди  всю  Англию  от
моря до моря, ты но найдешь поручителя надежнее. Если снова  святой  Марии
случится нужда, я всегда приду ей на помощь.
   Голова эконома вытянулась еще больше,  а  нос  опять  принялся  клевать
воздух. Рот его открывался и закрывался,  и  все  стрелки  с  любопытством
ожидали, какие вылетят из этого рта слова.
   Но в это время  у  входа  в  пещеру  раздался  громкий,  веселый  голос
Маленького Джона:
   - Вот, лорд шериф, в этой  пещере  скрылся  от  меня  зеленый  олень  с
золотыми рогами. Он ослепил меня - я не посмел пустить в него стрелу.
   Всадник и пеший остановились  на  пороге.  И  всадник  крикнул,  рванув
удила:
   - Проклятье! Ты обманул меня, Рейнольд Гринлиф!
   Искры брызнули из-под копыт жеребца, но Маленький Джон  успел  схватить
его под уздцы с одной стороны, Робин Гуд - с другой.
   - Прости, лорд шериф, - сказал Робин, - почему ты зовешь моего  стрелка
Рейнольдом Гринлифом? Он всегда назывался у нас Маленьким Джоном.  Помоги,
Маленький Джон, благородному лорду сойти с коня.
   - Привет дорогому гостю! - дружно грянули все  стрелки,  какие  были  в
пещере.
   А Робин усадил шерифа за стол рядом с экономом аббатства святой Марии.
   - Рад тебя видеть, шериф, - промолвил он. - Я давно не  видал  тебя;  с
тех самых пор, как проезжий горшечник  подарил  твоей  жене  три  отличных
кувшина и ты пригласил его к своему столу. Наконец я смогу расплатиться  с
тобой честь по чести!  Хороша  ли  была  охота?  Ты  видал,  не  всех  еще
королевских оленей перебил в лесу Робин  Гуд.  Мы  выбираем  обычно  самых
жирных, таких, которые сами просятся в котел. Вот отведай. Его  приготовил
твой повар и клялся,  что  работал  старательнее,  чем  в  Ноттингеме.  Не
гнушайся и элем - за вкус его и за цвет ручается главный эконом  аббатства
святой Марии!
   То ли желтые лица монахов, сидевших бок  о  бок  с  ним,  напоминали  о
благостях воздержания и поста, то ли серебряное блюдо,  на  котором  повар
подал ему сочный ломоть оленины, показалось шерифу слишком знакомым, то ли
повар,   посмеивавшийся   в   лицо   своему   господину,   показался   ему
непочтительным и нерадивым слугой, только шериф, несмотря на все  уговоры,
не притронулся к еде.
   - Отпусти меня, дерзкий стрелок, - сказал шериф Робин Гуду. - Я заплачу
тебе, сколько потребуешь, хотя рад был бы вздернуть тебя на виселицу,  как
вздергивал твоих людей.
   - Нет! - твердо ответил Робин. - Ничего нет дороже хорошего гостя.  Вот
если мои люди согласны за несколько золотых простить  тебе  все  обиды,  я
послушаюсь их. Скателок, Билль Белоручка, Мук,  Скарлет,  Билль  Статли  и
Маленький Джон! - Робин обвел глазами своих стрелков. - Благородный  шериф
предлагает вам выкуп. Сколько возьмешь  ты,  Скателок,  за  руку,  которую
слуги Ральфа Мурдаха отрубили твоему сыну?
   Скателок не спеша отхлебнул вина, потом подмигнул фриару Туку,  который
сидел с ними рядом.
   - Сколько взять с него? Одну или две руки?
   - А сколько возьмешь ты, Скарлет, за след от ошейника, который я снял с
твоей шеи?
   Стрелок ничего не ответил.
   - Мук, сын мельника, - сказал Робин, -  мне  помнится,  что  твою  жену
затравили собаками лесничие благородного лорда шерифа. За сколько марок ты
продашь память о своей жене? Сотни  марок  с  тебя  довольно?  Ты  видишь,
шериф, мои люди молчат. Конечно, не все еще в сборе; может  быть,  к  утру
подойдут остальные и кто-нибудь из них польстится на твое добро, -  слепой
Генрих, которому ты выколол глаза, или Давид Донкастерский, тот самый, чью
землю ты подарил сэру Гаю Гисборну. А  сегодня  придется  тебе  заночевать
вместе с нами в веселом Бернисдэльском лесу.
   Пес, лежавший у ног фриара Тука, перевалился на  бок  и  зевнул,  завив
колечком розовый язык.
   Толстенький монах  с  тоской  посмотрел  на  тающую  в  сизых  сумерках
просеку.
   - Отпустите хоть нас! - всхлипнул он. - Ведь скоро ночь.
   Столько  заячьей  трусости  было  в  этом  возгласе,  что   Робин   Гуд
рассмеялся.
   - Ну ступайте, - сказал он монахам. -  Вы  честно  исполнили  поручение
непорочной девы Марии, и я не хочу, чтобы слуги ее дурно ославили  меня  в
своей святой обители. Дай им лошадей, Билль Статли. А этот, - он кивнул на
шерифа, - пусть попробует сегодня, как сладко спать на траве и корнях  под
зеленым линкольнским сукном.
   Вмиг с шерифа был содран бархатный плащ и кафтан, отороченный мехом,  с
ног - сапоги с золотыми шпорами. Зеленый плащ линкольнского сукна накинули
ему на плечи. И до утра он корчился на мерзлой  земле,  измышляя  страшную
казнь для Робин Гуда.
   - Проклятье! - стуча зубами от холода, повторял шериф. - Ты дорого  мне
заплатишь за эту ночь, разбойник!..
   - Хорошо ли спалось тебе, благородный лорд? - приветствовал его  поутру
веселый стрелок. - Не правда ли, эти дубы поют колыбельные песни?
   - За все богатства Англии я не просплю  здесь  второй  ночи!  -  угрюмо
ответил шериф, опуская глаза под жестким взглядом стрелка.
   - Но ты будешь жить здесь со мной не месяц и не год, - сказал Робин.  -
Ты будешь спать под этим дубом, пока не слетит с тебя спесь, шериф. Я дарю
тебе жизнь на этот раз за то, что ты был ласков с моим Маленьким Джоном.
   Шериф  сидел  на  обомшелом  пне,  неловко  кутаясь  в  зеленый   плащ.
Растрепанная седая борода его вздрагивала на ветру. Былинки  травы  и  мха
прилипли к морщинистой шее.
   Скателок, Мук, сын мельника, фриар Тук, Билль Статли и Билль  Белоручка
стояли рядом. Маленький Джон сплюнул сквозь зубы и махнул рукой.
   - Хорошо, - сказал Робин. - Вот мой меч, шериф. Поклянись мне  на  нем:
не вредить ни мне, ни моим стрелкам ни на земле, ни на морском пути.
   Шериф вскочил так поспешно, что плащ распахнулся, обнажив  сухую  белую
грудь.
   - Клянусь! Клянусь! Клянусь! - повторил он  трижды.  -  Я  буду  верным
другом тебе, Робин Гуд!
   - Так беги же отсюда прочь, старик! И  спеши,  пока  не  раздумали  мои
молодцы.
   Босую ногу продел шериф  в  стремя;  ветер  рвал  с  его  плеч  зеленый
линкольнский плащ.
   - Я выжгу это гнездо каленым железом!.. - скрипел  сквозь  зубы  шериф,
нахлестывая плетью коня.



14. О ЧУДОТВОРНЫХ МОЩАХ СВЯТОГО ГУГА И ЕЩЕ КОЕ О ЧЕМ

                                            А стрелы какие - длиною в ярд!
                                            Оперенье - павлинье перо!
                                            Блестящей насечкою радует глаз
                                            Белое серебро.

   Полная луна  светила  так  ярко,  что  муравьи  видны  были  на  лесной
тропинке. Серебряные ветви дубов бросали на траву черную тень, а там,  где
листва была реже, дымчатые столбы лучей тянулись к земле.
   Возле сторожки лесничего, срубленной из  толстых  бревен,  остановилась
невзрачная лошаденка. Сухонький старичок неловко сполз с седла  и,  сильно
припадая на одну ногу, проковылял к окну. Он постучал  по  доске,  которой
изнутри было закрыто окно, и к щелке тотчас же прильнул недоверчивый глаз.
   - Открой, добрый человек, - тихо  сказал  поздний  гость.  -  Я  совсем
заплутался у вас в лесу.
   Полоска красного света  брызнула  в  щель,  погасла,  вспыхнула  снова:
хозяин сторожки вздул огонь.
   - Кого еще там принесло?
   Старичок уткнулся бородкой в окно и громко закричал:
   -  Башмачник  я,  в  Ноттингем  еду  за  кожей,   на   ярмарку!   Пусти
переночевать, хозяин!
   Загремел засов.
   Тяжелая дверь отворилась, и в лунном свете блеснуло лезвие  ирландского
ножа. Черный Билль, лесничий королевских лесов, встретил позднего гостя на
пороге.
   - Ты один? - спросил лесничий, вглядываясь в тень за спиной старика.
   - Как Адам, когда еще не  было  Евы,  -  повеселевшим  голосом  ответил
старичок. - Впрочем, есть при мне кости святого Гуга.
   Он вошел в сторожку, ведя за собой лошадь. Поставив лошадь в тот  угол,
где гремел о кормушку цепью жеребец лесничего,  старичок  скинул  с  плеча
небольшую кожаную сумку.
   Черный Билль, угрюмо насупившись, разглядывал гостя.
   - А что у тебя в сумке, башмачник?
   Старичок развязал котомку и поднес  к  носу  лесничего  десяток  ножей,
шильев  и  сверл.  Лукаво  ухмыляясь  в  седую  бороденку,  он   заговорил
быстро-быстро, так что Черный Билль не мог вставить ни словечка.
   - Великое дело - мощи святого Гуга! Святой Гуг ведь тоже  был  бродячий
башмачник, вроде меня. А когда накинули ему на шею петлю  за  то,  что  он
полюбил прекрасную Финифред, он воскликнул в великом горе: "Слушайте,  все
башмачники, какие есть на божьей земле! Мне нечего вам завещать.  Жизнь  у
меня отнимает палач, мясо мое склюют жадные  птицы.  Я  оставлю  вам  свои
кости, пусть они принесут вам счастье". Нацеди мне кружку эля, хозяин, дай
промочить горло с дороги... Хорош, хорош у тебя эль, лесник! Вот шли  мимо
виселицы веселые башмачники, слышат - стучат на ветру белые кости  святого
Гуга. "Глядите, - говорит один, - вот кости, что завещал нам святой!" - "А
на что живому нужны мертвые кости?" - спрашивает другой. "Как  на  что?  В
этих костях такая же сила, как в мозгу бобра или в языке  лягушки.  Потому
что, если ты высушишь мозг бобра, растолчешь в порошок и добавишь  сычуга,
который хозяйки кладут в сыр, и этой мазью натрешь порог, ни один  вор  не
войдет в твой дом. А язык лягушки имеет такую силу, что если положишь  его
на грудь спящего, то спящий ответит тебе на всякий вопрос и расскажет, что
будет завтра и через десять лет. А  если  лист  чернобыльника  положишь  в
башмак - хоть сорок миль пройди, не устанешь. А если  кости  святого  Гуга
башмачник положит в сумку..."
   - Да постой, не тараторь, старик! - перебил гостя Черный Билль. - Никто
не поверит тебе, что ты башмачник.  Зачем  башмачнику  сверл