ье - на всем протяжении русской
гордящейся и тоскующей мысли". "Пустота, неутолимый наш
соблазн, сама блудница вавилонская, раздвигающая ноги на каждом
российском распутье". И дальше отрывок из Блока: "О, Русь моя,
жена моя!.." Очередь дошла и до Солженицына. Синявский, его
соредактор по журналу Розанова Сарнов, В. Белоцерковский и многие
с ними заняты этим делом. Недавно в "круглом столе" журнала
"Иностранная литература" было высказано много серьезных упреков
литераторам, что боятся они (кого или чего - интересно?)
разъяснять бесталанность и реакционность Солженицына. Но
раньше уже отличился Войнович целым романом - грязным
пасквилем на Солженицына.
  "Помрачение рассудка", пятая колонна советской
пропаганды", "проповедь о великорусском национализме" и
"черносотенные инсинуации" - это В. Белоцерковский о
Солженицыне, в таком же точно духе, что давние доносы Биль-
Белоцерковского на Булгакова! И других современников не минуло.
  "Главное - в астафьевском мировоззрении, основная черта которого,
на мой взгляд, - беззастенчивость". "Примитивный, животный
шовинизм, элементарное невежество" (о нем же). "Мракобесие
Распутиных...". "Белов лжет...". "Лад" - ложь". Так: от Пушкина
до наших дней.   Шире литературы язык. Из совсем недавнего
(кстати, еще нам не встречался Тургенев, вот и он пригодился). "Во
дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбе нашей страны
невольно спросишь себя: что это за народ, который одновременно
истово клянется, что "мать" - это самое святое слово, и это же
слово так прочно соединил в своем великом и могучем языке с грязным
ругательством, что и само оно сделалось почти неприличным?"
Наиболее типичная в этом потоке литературы повесть В.
  Гроссмана "Все течет". Если 10 лет назад я мимоходом упомянул о
ней как о мало известном произведении, но предтече всего
направления, то сейчас она широко опубликована и подкреплена
публикацией тоже ранее неизвестного яркого романа Гроссмана
"Жизнь и судьба", а особенно его колоссальной рекламой. Схема
повести: герой, выйдя из лагеря, пытается осознать происшедшее с
ним и страной. Виновен Сталин? - нет, он приходит к мысли, что
многие отталкивающие черты восходят к Ленину. Значит, Ленин?
  Нет, герой идет глубже. В конце книги он излагает свое
окончательное понимание. Причина - в "русской душе",
"тысячелетней рабе". "Развитие Запада оплодотворялось ростом
свободы, а развитие России - ростом рабства". Сто лет назад в
Россию была занесена с Запада идея свободы, но ее погубило русское
"крепостное, рабское начало. Подобно дымящейся от собственной
силы царской водке, оно растворило металл и соль человеческого
достоинства". И в других странах иногда торжествовало рабство -
но под влиянием русского примера. "По-прежнему ли загадочна
русская душа? Нет, загадки нет. Да и была ли она? Какая же загадка
в рабстве?" В повести как будто с сочувствием описываются
крестьяне, мрущие от голода при коллективизации. Но в конце
читатель понимает: это их собственная рабская душа заморила их,
да еще насаждала рабство вне их страны. Такая концепция
глубинного отрицания России и всей ее истории встречалась мне до
того лишь однажды - в основном идеологическом произведении
национал-социализма - "Миф ХХ века" Розенберга. Там та же схема
русской истории. Русские - неполноценные, природные рабы. Их
государство создали германцы-варяги. Но постепенно растворились,
потеряли расовую чистоту. Результат - монгольское завоевание.
  Второй раз германцы создали русское государство и культуру в
послепетровское время, и опять их захлестнула расово-
неполноценная стихия. Концепция Розенберга последовательнее, так
как явно формулирует практическую цель: новое завоевание России и
германское господство, застрахованное на этот раз от растворения
высшей расы неполноценным народом!
  Повесть Гроссмана подводит к самому злободневному
вопросу, осмыслению революции и последовавшей цепи трагедий. Еще
10 лет назад вопрос казался лишь темой для рассуждений идеологов,
теперь же он встает перед каждым. И звучит ответ, уже давно
заготовленный, но сейчас внедряемый мощью средств массовой
информации: причина в русской традиции, русской истории, русском
национальном характере (как у Гроссмана).
  Тут Россия предстает даже злой силой, загубившей западные
(марксистские?) идеи (растворила, "как царская водка" по
Гроссману), "идея социализма, пришедшая к нам с Запада, пала на
глухую, придавленную вековыми традициями рабства почву". Россия
"дискредитировала сами идеи социализма". Недаром возникший у нас
строй называют то "социализмом" (в кавычках), то
псевдосоциализмом. "Разве вяжутся с социализмом тюремная
организация производства и жизни, отчуждение, крепостное право в
деревне?" Да почему же не вяжутся? Наш строй до парадоксальных
подробностей совпадает с картинами будущего социалистического
общества, кто бы их ни рисовал. Даже посылка горожан в деревню на
уборочную была предусмотрена - именно так "классики"
представляли себе "преодоление противоречия между физическим и
умственным трудом".
  Конкретнее, причину ищут в мужике. "Идея
коллективизации чем-то напоминала (крестьянам. - И. Ш.) хорошо
знакомую и близкую коллективность". "Предрасположенность
добуржуазного крестьянина к коллективному хозяйству".
  "Большинство крестьян примирились с коллективизацией". Да
откуда вы знаете, что они примирились? Только потому, что
Рыбаков не захотел описать, как это "примирение" вылилось в
тысячи восстаний, усмирявшихся пулеметами? Среди наших
подъяремных философов А. Ципко первым, кажется, отважился
напомнить о марксистском фундаменте революции (хотя нам,
правда, с другими акцентами твердили об этом десятилетиями). Он
даже как будто полемизирует с предшествующим автором: "модный
ныне миф о крестьянском происхождении левацких скачков Сталина,
в том числе и коллективизации" - и указывает на
тождественность идеологии Сталина, Ленина и других марксистов,
вплоть до Маркса. Но он очень обеспокоен тем, что "волна
обновления... связана с основными нашими святынями - с
Октябрем, социализмом, марксизмом". В результате "истоки
сталинизма в традициях русского левого радикализма". Но если
Сталин мыслил по Марксу? Тогда в каких традициях истоки
марксизма? Недавно тот же автор писал в газете: "Катастрофа,
которая произошла в 1917 году, была с энтузиазмом воспринята всем
народом". А четыре года гражданской войны, Антоновское, Западно-
Сибирское, Ижевское, Тульское, Вологодское восстания? Известный
земец С. С. Маслов писал в начале 20-х годов: "Крестьянство борется
неустанно и ожесточенно. Страшная расплата за борьбу,
выражающаяся в уничтожении артиллерией и истреблении огнем
деревень и станиц, в массовых расстрелах, пытках... его не
останавливает". О Сибирском восстании: "В сражениях принимали
участие дети, женщины, старики".
  Но так и остаются русские у всех авторов виновными,
народом-преступником. "Неспособность русской нации к пересмотру
прошлого и признанию своей вины..." "Только равноправное
экономическое содружество народов и может снять с народа
русского подозрение в превосходстве" (таков уж слог!). То есть
русские рассматриваются как амнистированный преступник,
который еще должен хорошим поведением доказать, что
исправился.
  Казалось бы, хоть победа в последней войне, купленная даже
не поддающимися пересчету жизнями русских и спасшая весь
демократический мир, могла бы вызвать снисхождение к русским. Но
нет, легче сменить отношение к Гитлеру. "Россия преподала миру
чистые формы тоталитарной власти", а "современная политология
даже фашистскую Германию считает не чисто тоталитарным,
авторитарно-тоталитарным государством". Опоздали вы, критики
России! Вам бы в 1942 год явиться и объяснить, что идет война
тоталитарной власти против всего лишь авторитарно-
тоталитарного государства. Нашлась бы заинтересованная
аудитория для живой дискуссии - даже во всем мире.
  Все настроение не ново - и в старой своей работе я
приводил много таких примеров. Но сейчас оно уже тесно смыкается
с реальностью. "Реторта рабства" - Россия - естественно,
должна быть уничтожена, так, чтобы уж не поднялась. В первую
мировую войну темный авантюрист Парвус-Гельфанд представил
немецкому генштабу план бескровной победы над Россией. Он
предлагал не скупясь финансировать революционеров (большевиков,
левых эсеров) и любые группы националистов, чтобы вызвать
социальную революцию и распад России на мелкие государства. План
и начал успешно исполняться (Брестский мир), но помешало
поражение Германии на Западе. Похожие идеи обсуждались и
Гитлером. Но теперь такие планы разрабатываются и
пропагандируются у нас. Разбить страну на части по числу народов,
то есть на 100 частей, любой территории предоставить
суверенитет "кто сколько переварит", как выражаются наши
лидеры. Здесь уже речь идет не о тех или других территориальных
изменениях, а о пресечении 1000-летней традиции: о конце истории
России. И это логично: раз народ, создавший это государство, "раб",
раз "Россия должна быть уничтожена", то такой конец -
единственный разумный выход. Все возражения - это "имперское
мышление", "имперские амбиции". И вдохновленные такой
идеологией, политики раздувают за спиной друг друга
сепаратистские страсти как диверсанты, взрывающие дома в тылу
врага. То, что 10 лет назад было идеологическим построением,
теперь стало мощной, физической разрушающей силой.
  В прежней работе я обратил внимание на концепцию
эмигранта-советолога А. Янова: Россия не может сама выработать
план своего развития, за нее но должно сделать "западное
интеллектуальное сообщество". Янов сравнивает эту задачу с той,
которая стояла перед советниками генерала Макартура,
командующего американской оккупационной армией в Японии после
конца II мировой войны. Тогда эта идея показалась мне характерной
как символ, знак того, что русофобские авторы мыслят уже в рамках
концепции оккупации. Но сейчас бывший министр иностранных дел
СССР Э. Шеварднадзе   вполне по-деловому заявляет, что
положительно отнесется к участию войск ООН в решении
конфликтов внутри СССР ("Правда", 21.VI.91 г.).
  На мрачном фоне нашей жизни есть, однако, нечто
положительное: череда драматических событий дает материал для
сопоставления их с некоторыми из обсуждавшихся выше идей -
появилась возможность экспериментальной проверки. Например,
такой центральной для всего течения концепции, как "русский
фашизм"? "Русская идея реализуется как фашизм", "русские -
расисты". Как выразителей тенденций всего народа часто выбирают
писателей-"деревенщиков". Писатели-"деревенщики" - расисты,
это любимая тема радио "Свобода". "Разве Белов, Астафьев -
националисты?" - спрашивает Померанц. "Для них москвич -
чужак, почти иностранец; женщина, которая увлекается аэробикой,
  - шлюха. Бред, но он отвечает сознанию нескольких десятков
миллионов, выдранных из деревни и распиханных по крупноблочным и
крупнопанельным сооружениям". "Почвы нет, а есть движение
новых варваров, внутренних "грядущих гуннов". Другой автор: "Та
мораль, которую несет Астафьев, есть доведенная до анекдота, но
типичная для всего движения смесь: декларируемой любви - и
осуществленной ненависти". "Черномазыми" кличут по России
человека вида нерусского, а тем паче кавказского, торгаш он или не
торгаш, неважно; а еще кличут "чучмеком" и "чуркой", если он по
виду из Средней Азии". Автор якобы сам слышал, как дворники у
одного универмага говорили, что "черномазых" надо давить, как
тараканов. Теперь страсти разыгрались, власть ослабла, и мы могли
бы видеть, как русские фашисты преследуют и громят "чучмеков".
  Но вот жалуется "русофон" (русскоговорящий) из Кишинева: "В
моем подъезде начертано крупно: чушки, уходите домой. Чушки -
уличный синоним русофона". Не русские же скандировали в
Кишиневе: "Чушки, проводите свой митинг в Сибири", - и кто-то
другой забил насмерть русского юношу за то, что на улице говорил
по-русски. Не русские несли плакаты: "Мигранты, вон из Литвы", и
это эстонский народный депутат написал, что русские произошли
от женщин, изнасилованных татарами. Убивают друг друга
азербайджанцы и армяне, грузины и абхазцы, грузины и осетины,
громят месхов узбеки, но не слышно, чтобы кого-то убивали русские,
зато погромы русских были в Алма-Ате, Душанбе, Туве. А беженцы
любых национальностей стекаются в Россию, особенно в Москву.
  Можно сказать: какие же русские свойства здесь проявляются?
  Беженцы сами едут в Москву - что же с ними делать? Но ведь не
всегда так мирно обходится. Например, когда в 1921 году голодные
беженцы из России хлынули в Грузию, там был поставлен вопрос о
закрытии границы. Наверное, были в последние годы и такие
столкновения, где инициаторами явились русские, но общий
характер событий, кажется, никак не соответствует образу
"русских фашистов". Концепция "русского фашизма" прошла первую
экспериментальную проверку...
  Б. Хазанов пишет: "Берегитесь, когда вам твердят о любви к
родине: эта любовь заражена ненавистью. Берегитесь, когда
раздаются крики о русофобии: вам хотят сказать, что русский
народ окружен врагами". Но послушаем и другую точку зрения! Это
написал Розанов в 1914 году, когда наш 74-летний эксперимент был
еще в стадии подготовки: "Дело было вовсе не в "славянофильстве и
западничестве". Это - цензурные и удобные термины, покрывающие
далеко не столь невинное явление. Шло дело о нашем отечестве,
которое целым рядом знаменитых писателей указывалось понимать
как злейшего врага некоторого просвещения и культуры, и шло дело о
христианстве и церкви, которые указывалось понимать как заслон
мрака, темноты и невежества: заслон и - в существе своем -
ошибку истории, суеверие, пережиток, то, чего нет (...).
  Россия не содержит в себе никакого здорового и ценного звена.
  России собственно - нет, она - кажется. Это ужасный фантом,
ужасный кошмар, который давит душу всех просвещенных людей.
  От этого кошмара мы бежим за границу, эмигрируем, и если
соглашаемся оставить себя в России, то ради того, единственно,
что находимся в полной уверенности, что скоро этого фантома не
будет, и его рассеем мы, и для этого рассеяния остаемся на этом
проклятом месте Восточной Европы. Народ наш есть только
"средство", "материал", "вещество" для принятия в себя единой и
универсальной и окончательной истины, каковая обобщенно
именуется "Европейской цивилизацией". Никакой "русской
цивилизации", никакой "русской культуры"... Но тут уж дальше не
договаривалось, а начиналась истерика ругательств. Мысль о
"русской цивилизации", "русской культуре" - сводила с ума,
парализовала душу".

  2. "МАЛЫЙ НАРОД" СЕГОДНЯ

  Отличительный признак "Малого народа" во всех исторических ситуациях -
его совершенно особенное отношение к остальному народу, как будто к
существам другой, низшей природы.
  И сейчас леворадикальный политик говорит: "Они живут по-свински и, что
самое страшное, довольны этим". Экономист советует купить "им" на миллиард
дешевого ширпотреба - на несколько лет "они" будут довольны. Так говорить
мог только англичанин о неграх - да и то в прошлом веке. Явно авторы
ощущают себя не внутри, а вне этого народа. Вот идеально четкая
формулировка: "Два народа растягиваются к противоположным полюсам, чтобы
еще раз схватиться. Один народ явно многочисленнее, непоседливонепримирим,
плотояден и груб - это все прошлые и нынешние вожди партии, сам "аппарат",
идейные сталинисты, идейные националисты, славянофилы и с ними вся
необъятная Русь - нищая, голодная, но по-прежнему видящая избавление от
всех бед только в "твердой руке", в "хозяине", в петлях и тюрьмах и
иконе-вожде.
  Другой народ чрезвычайно малочислен. Он видит избавление в
уничтожении власти бюрократии, в свободном и демократическом
государстве".
  Мировоззрение этого течения не отягчено излишними
сложностями: ни гегельянской фразеологией, ни рассуждением о
превращении гвоздей в сюртук, ни призывами "штурмовать небо"
или картиной прыжка из царства необходимости в царство свободы.
  Его можно назвать "идеологией велосипеда", ибо оно прекрасно
выражается простым и бодрым призывом: "не будем изобретать
велосипед!". Предполагается, что где-то уже готова несложная
схема, следуя которой и нужно смонтировать нашу жизнь. Любой из
них, вероятно, был бы глубоко обижен, если бы его духовную жизнь
по сложности сравнили с устройством велосипеда. Но проблемы
громадной страны, населенной сотней народов, с историей, уходящей
вглубь на тысячелетия, с многогранной культурой они призывают
трактовать на таком уровне.
  Люди подобных взглядов у нас обычно называют себя
"левыми". Это очень старый термин, он во всех случаях определяет
четко очерченный тип. Так Троцкий был левее Зиновьева, Каменева и
Сталина, потом Троцкий, Зиновьев и Каменев - левее Сталина и
Бухарина и, наконец Сталин оказался левее Бухарина. До революции
эсдеки были левыми, но среди них большевики - левее меньшевиков.
  Левым были и эсеры, но среди них "левыми" назывались союзники
большевиков по Октябрьскому перевороту. Термин "левые"
устойчиво характеризует определенную жизненную установку. Язык
  - не "знаковая система", где можно обозначить любое понятие
любым знаком: между понятием и выражающим его словом
существует глубокая связь. По поводу слова "лево" Даль приводит
выражения: "Левой ногой с постели ступил", "левизна: неправда,
кривда". "Твое дело лево: неправо, криво". Смысл нарушения норм,
уклонения от закона тесно связан с "левым", например, современное:
  "левый заработок". Латинское слово sinister, означает левый,
испорченный, несчастный, пагубный, дурной, злобный. Славянский,
германский и литовский термин соответствует латинскому laevus,
что означает левый, неловкий, глупый, зловещий. Сказано о Сыне
Человеческом: "И поставит овец по правую свою сторону, а козлов по
левую" (Матф. 25, 33). У многих первобытных народов
фундаментальную роль играет противопоставление рядов: день,
солнце, правое, прямое... - ночь, луна, левое, кривое...
  До революции наш "Малый народ" (или можно было бы
сказать "Левый народ") не был однозначно партийным. Он заполнял
верхи левых партий, но в большой степени был и внепартийным.
  После революции все изменилось: одна часть его вошла в правящую
партию, другая подчинилась ей как "сочувствующие" и "попутчики",
остальные были выброшены из жизни. Так, в подмороженном виде,
идеология "Малого народа" и была пронесена в теле партии через
десятилетия, пока не ожила вновь. Поэтому современный "Малый
народ" родился из партии и связан с ней общностью многих основных
черт. Их роднит отчуждение от народа и отношение к нему как к
"средству" и "материалу". Ленин пояснял Горькому свой взгляд на
"мужика" (80 процентов населения): "Ну, а по-вашему, миллионы
мужиков с винтовками в руках - не угроза культуре, нет? Вы
думаете Учредилка справилась бы с их анархизмом? Вы, который
так много - и правильно! - шумите об анархизме деревни, должны
бы лучше других понять нашу работу". Сюда же относится и образ
России как "головни", которой можно зажечь мир. Да и Бухарин -
как предлагавший переделывать человечество при помощи
расстрелов, так и в свой самый мягкий период - исходил из того,
что крестьянство надо направлять, преобразовывать, руководить
им, отказывая ему в праве на развитие согласно своим собственным
традициям и взглядам. Сталинская коллективизация была для
партии проблемой не идеологии, но тактики - поэтому она так
легко и была партией принята. И Хрущев ли, Брежнев или Андропов,
говоря о "нашем государстве", всегда отсчитывали его историю с 17-
го года. А до этого было что-то для них "не наше". Я храню
опубликованный в "Правде" ответ Брежнева на поздравления с 70-
летнем. Там нет не только намека на 1000-летнюю историю
государства, в котором он властвует, но даже ни слова об этом
государстве вообще - все только о партии и Ленине, как если бы он
был в этой стране чужаком, иноземным завоевателем. Идеология
"Малого народа" и партии едина и в убеждении, что виновник всех
неудач -