о дерева  может  выскочить
хищник: ведь мы еще так мало знаем, на что способен наш  организм.  Каждый
день стал для меня испытанием. Я никогда не мог похвастать сильной волей -
судьба так благосклонна была ко мне, что не представляла случая проверить,
есть ли она у меня вообще, эта самая воля. Раньше я не принуждал себя даже
к такому пустяку, как утренняя зарядка: когда  лень  было  махать  руками,
позволял себе не делать этого. Теперь же надо было постоянно совершать над
собой насилие. И дело даже не в том, что отныне день был расписан на  часы
и минуты. Что это были за часы!  Ни  один  спортсмен,  циркач,  танцор  не
истязал свое тело так, как я. У меня была  цель:  не  только  сделать  его
окончательно своим, но  и  научить  повиноваться  приказам  мозга.  Каждую
клетку своего организма я мечтал как бы наделить сознанием и заставить  ее
делать то, что нужно было мне. К примеру, я научился раздражать зону роста
костей не только лекарственными стимуляторами и спортивными  упражнениями,
но и мысленными приказами. Как известно, за пять лет я  подрос  на  десять
сантиметров.
   Больше всего меня, конечно,  волновало  лицо.  Его  скульпторами  стали
музыка Чайковского, Моцарта, Бетховена, занятия живописью,  уроки  мимики,
поэзия и театр. Но в основном изменило его, по-моему,  само  существование
сверхзадачи, без которой жизнь человека неполноценна.
   Может, я достиг бы гораздо лучших результатов, если бы все эти пять лет
не был занят детьми. Да, своими детьми. Я  вижу  усмешки  -  мол,  что  за
странное заявление. Но каждый знает, сколько внимания требуют дети.
   Первые месяцы работы над собой мое психическое состояние,  пожалуй,  не
намного изменилось. Правда,  я  стал  менее  угрюм,  чаще  улыбался  своей
помощнице. Она же, наблюдая за моим самоистязанием - ей почему-то  страшно
было видеть, как я порой  часами  висел  на  турнике,  -  уверяла,  что  я
нравлюсь ей  и  таким.  Ее  утешало  уже  то,  что  я  сбросил  двенадцать
килограммов веса. О своем необычном  намерении  изменить  внешность  я  не
говорил никому, даже ей, а длительные гимнастические  упражнения  объяснял
желанием обрести спортивную форму. Однако она была  первой,  кто  заметил,
что  я  становлюсь  иным.  Однажды,  когда  я  слушал  Четвертую  симфонию
Чайковского, она воскликнула: "Ты сейчас не похож на себя!" Только  в  тот
день я посвятил ее в свои планы и не пожалел об этом, так как обрел в  ней
еще одного скульптора.
   Через некоторое время она уже почти каждую неделю замечала в моем  лице
что-нибудь новое. Причем это была не  обычная  мимолетная  игра  мышц  или
взгляда в связи с настроением, а нечто устойчивое.
   Я выработал особую технику термомассажа с применением  масел  различных
эфироносов, и моя  помощница  как  бы  закрепляла  несложными  процедурами
достигнутое мною.  Попутно  она  сделала  любопытные  наблюдения  -  нашла
взаимосвязь между состоянием кожи лица и той  духовной  пищей,  которую  я
потреблял.
   Еще было далеко до гармонии души и  тела,  но  я  уже  чувствовал,  что
становлюсь иным. Сознание власти над самим собой придавало такие  душевные
силы, что казалось - нет для меня ничего невозможного Правда, иногда,  как
художник, вдруг ощущал сопротивление материала. Но потом  опять  взлет,  и
видишь, что муки твои не напрасны. Никогда еще моя  жизнь  не  была  такой
наполненной и трудной.
   Фотографии зафиксировали, как ежегодно менялись в лучшую сторону и  моя
фигура, и лицо. И вот результат...
   Пусть это  звучит  напыщенно  и  торжественно,  но  в  заключение  хочу
сказать: "Открой самого себя, человек!"


   Зал взорвался аплодисментами. Не успел Некторов  выйти  из-за  трибуны,
как на сцену вбежала молодая женщина с коротко стриженной детской  челкой,
остановилась и взмахнула руками, усмиряя аплодирующих. Повисла недоуменная
тишина.
   - Я Лена Октябрева, - выпалила женщина и взволнованно замолчала.  Потом
собралась с духом, проглотила подступивший к горлу комок  и,  по-школярски
заложив за спину руки, твердо отчеканила: -  Будет  нечестно,  если  столь
высокое собрание не узнает всю правду о том, что сделало Некторова  другим
человеком.
   - Лена?! - Некторов изумленно рванулся  к  ней  и  замер,  встретив  ее
строгий взгляд.
   - Нет, я скажу, - она упрямо тряхнула челкой.
   Зал напряженно молчал. Она поискала кого-то глазами и махнула рукой:
   - Идите-ка сюда!
   По проходу, между подставных стульев,  стали  пробираться,  держась  за
руки, две девочки лет  десяти-двенадцати  и  пятилетний  мальчуган.  Ропот
недоумения  пробежал  по  залу;  многие  привстали,  разглядывая  странную
процессию.
   - Это наши дети, - звенящим от волнения голосом  выкрикнула  Октябрева,
подбежала  к  ребятам,  помогла  им  взобраться  на  сцену.  -  Да-да,   и
бородулинские девочки, и сын Тоши. Они  приходят  к  нам  каждый  день,  и
Виталий делает с ними маленькие открытия; для  чего  у  кошек  усы  и  как
движется звездолет, что такое хромосома и  почему  стрекочет  кузнечик.  А
вечерами они смотрят в телескоп на звездное небо.
   Все молчали, настороженно, недоверчиво. А  потом  в  президиуме  кто-то
солидно кашлянул и пробасил:
   - Слишком все обыденно, уважаемая. Не смазывайте  сенсацию  от  доклада
вашего мужа.