Светлана Ягупова.
    Твой образ (Второе лицо)

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Феномен Табачковой". Симферополь, "Таврия", 1979.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 6 June 2001
   -----------------------------------------------------------------------


                                              Был я весь телом другой, чем
                                           раньше, и духом не прежний.
                                                     Овидий, "Метаморфозы"


1

   Природа  щедра  на  выдумку.  Особенно  в  испытаниях,   подбрасываемых
человеку. Однако то, что выпало Виталию  Некторову,  наводит  на  мысль  о
легковесной расточительности ее фантазии. Хотя, как знать. Может, и  здесь
ею владел особый замысел.
   Случись подобное с кем другим, все приняло бы иную окраску, хотя  и  не
устранило бы сложностей - они еще более углубились  оттого,  что  Некторов
был из породы везучих. Бегал ли с мальчишками наперегонки,  гонял  ли  мяч
или стрелял в тире, удача следовала за ним по пятам. В восемнадцать лет он
выиграл в лотерею "москвич", а в двадцать три стал  чемпионом  области  по
двум видам спорта - шахматам  и  настольному  теннису.  Когда  же  заметил
постоянную легкость своей руки, навсегда отказался от  состязаний,  скучно
предвидя успех.
   А удача продолжала бежать за  ним  преданным  щенком.  Яркая  внешность
былинного богатыря, внушительный рост,  русые  волосы  до  плеч,  с  синим
блеском глаза - все это  без  труда  распахивало  перед  Некторовым  любые
двери. И науки давались ему  успешно:  с  отличием  закончил  мединститут,
работал на кафедре известного нейрохирурга Косовского.
   Словом, Некторов  был  из  тех,  кому  не  надо  вставать  на  цыпочки,
подпрыгивать, чтобы достать желаемый плод, - только протяни руку. А если к
перечисленным достоинствам прибавить еще и галантное отношение к женщинам,
то можно понять тех, кто украдкой или явно вздыхал о нем.
   Вероятно, постоянная удачливость и воспитала в Виталии характер легкий,
веселый, открытый. Все его существо, казалось, излучало флюиды счастливого
человека,  и  там,  где  он  появлялся,   вмиг   устанавливалось   теплое,
безоблачное настроение. Им любовались, его любили, и он отплачивал тем же.
   Но в двадцать восемь лет жизнь предъявила Некторову крупный вексель.  С
ним случилось нечто, равное чему трудно и припомнить. Пятнадцатого мая  он
проснулся как обычно, от ласкового толчка материнской руки:
   - Вставай, сынок! - и мягкий поцелуй в щеку: - С днем рождения.
   Некторов открыл глаза, улыбнулся и  глубже  нырнул  в  теплую  мягкость
постели. Лег он поздно, и сон не желал отпускать его. Но вставать надо,  в
институте уйма дел.  Раз,  два,  три!  Сбросил  одеяло,  вскочил.  Комната
плавала в солнечном свете.  Стол,  стул,  шкаф,  книги  -  все  воздушное,
невесомое. Он распахнул окно,  встал  перед  зеркалом  и  с  удовольствием
подмигнул своему отражению.

   Прекрасный твой образ телесный
   Всегда намекал о душе, -

   пропел густым басом. Почему-то во время зарядки приходили на ум  именно
эти стихи, посвященные ему институтской поэтессой Верочкой Ватагиной.  Но,
если без ложной скромности, Верочка права.
   Сделав великолепную стойку, Некторов  еще  раз  заглянул  в  зеркало  и
ринулся в ванную. "Хоть бы с шимпанзе все было в порядке,  -  подумал  он,
подставляя крепкое загорелое тело под холодные  струи  душа,  и  пригрозил
неизвестно кому; - Мы еще покажем себя! Мы еще взбудоражим умы!"
   Не то чтобы  он  всерьез  мечтал  о  славе,  но  иногда  позволял  себе
предаваться волнующим иллюзиям. Впрочем, все это ерунда.  Работа,  работа,
работа - вот реальная ценность. И пусть себе  лаборантка  Ирина  Манжурова
удивляется его бешеной энергии: "Не пойму тебя, Виталик. Такой молодой,  а
горишь на работе синим пламенем. Учти, памятники нынче подорожали".
   За  завтраком  сказал  матери,  что  вечером  придут  друзья.  Посидят,
поболтают. Хорошо бы приготовить  чего-нибудь  вкусненького.  Надел  новую
рубашку - материнский подарок - и уже одной ногой стоял за порогом,  когда
Настасья Ивановна полюбопытствовала:
   - Тоша будет?
   - Конечно! - он с улыбкой обхватил мать могучими руками, чмокнул в  лоб
и выскочил из дому.
   Сумасшедший... Настасья Ивановна  задумчиво  потерла  щеку.  Скорей  бы
женился, хозяйку в дом привел. Гляди, там и внучата пойдут, веселее будет.
А то еще год-два погуляет в холостяках и насовсем приохотится к раздольной
жизни. А время летит. Видел бы отец, какой сын вымахал.  Красавец.  Только
уж больно похож лицом на него, прыгуна, гулену и многожена. Но  характером
вроде в нее. А там, кто его разберет. Может, как  отец  волочит  за  собой
дорожку, политую женскими слезами. Не дай-то бог.
   Она тревожно вздохнула и принялась кухарничать, размышляя о Тоше. И чем
приглянулась сыну эта девушка? Скуластенькая, с неправильными чертами лица
и росточком до Виталикова плеча, рядом с ним и вовсе выглядела  невзрачно.
Впрочем, у его отца тоже наблюдалось  чудаковатое  влечение  к  некрасивым
девушкам, какою некогда была и она. Зато  играла  в  Тоше  некая  жилочка,
позволяющая думать о том, что сын попадет в любящие и строгие руки.
   Познакомились Виталий и Тоша в летнем молодежном лагере, под  Симеизом,
и сын так увлекся ею, что через месяц сделал предложение.  Но  девушка  не
поверила  в  столь  быструю  свою  победу,  отказала.   Это   еще   больше
подхлестнуло его. Он повел осторожную и хитрую политику и в  конце  концов
добился своего - она готова  была  идти  за  ним  на  край  света,  Теперь
Настасья Ивановна со дня на день ожидала сообщения о свадьбе.
   Между тем, Некторов спешил в институт.  Троллейбусная  толкотня  всегда
веселила и раззадоривала: легкий напор одним плечом, затем другим, и ты  в
центре столпотворения, и голова твоя возвышается  над  всеми,  упираясь  в
потолок. Ах,  опять  наступил  на  мозоль  старушке!  И  куда  носит  этих
подагрических бабусь в домашних тапочках? "Пардон,  бабушка!"  Час  пик  -
время энергичных, напористых, сильных, тех, на  ком  держится  сегодняшний
день, и нечего в этот час мельтешить по  городу  пенсионерам  с  базарными
сумками!
   После троллейбусной давки обезьяний  питомник,  как  всегда,  показался
монашеской  обителью.  Здесь  уже  хозяйничал  дядя  Сеня.   Припадая   на
искалеченную в детстве фашистской гранатой ногу, выметал из вольера мусор,
освежал мокрым веником полы и заодно разносил обезьянам еду.
   - Надеюсь, Клеопатру не кормили? - мимоходом спросил Некторов.
   Худое небритое лицо дяди Сени огорченно сморщилось.
   - Никаких распоряжений не было.
   - Разве Манжурова не говорила? - вскипел он.
   Подошел к клетке. Миска с похлебкой стояла нетронутой. Шимпанзе  сидела
а  углу  понурой  старушкой  и  философски-печально   смотрела   на   него
безресничными глазами. Повязку с ее головы уже сияли, и обезьяна ничем  не
отличалась от своих сородичей в вольере. Правда, была задумчиво-вялой.  Но
это, вероятно, от изоляции.
   - Клео, Клеопатра, - позвал он. - Клеушка, чего загрустила? Иди ко мне,
- открыл дверцу.
   Обезьяна по-человечьи укоризненно взглянула на него и отвернулась.
   Он вошел в клетку, взял Клеопатру  за  лапу.  Она  агрессивно  оскалила
зубы. Этого еще не хватало! Неужели психоз, которого так боится и  ожидает
Косовский? Интересно, она только к нему так настроена?
   - Дядя Сеня, - позвал он, - идите-ка сюда.
   Дядя Сеня подошел, сочувственно посмотрел на шимпанзе.
   - Думаете, не соображает, что вы с  ней  делаете?  Эти  животные  порой
умнее нашего брата. У меня вон дома кошка живет, так чисто человек,  любое
слово понимает. Только и того, что сама не говорит.
   - Отведите ее в лабораторию, - попросил Некторов.
   Клеопатра послушно ухватилась за руку дяди Сени и, боязливо оглядываясь
на Некторова, покосолапила из питомника.
   Значит, обыкновенная обида - решил он. Неужели из-за  того,  что  вчера
слишком долго мучил у энцефалографа? Но почему тогда пропал аппетит?
   В лабораторию он не пошел. Манжурова, конечно, будет недовольна. Но  не
хотелось в глазах Клеопатры закреплять за собой  образ  мучителя.  Ничего,
сами справятся. Важно не замутить  эксперимент.  Пока  все  блестяще.  Уже
сорок дней после операции Если так и дальше пойдет, можно будет говорить о
крупном успехе.
   Предшественнице Клеопатры шимпанзе Эрике не повезло - она скончалась на
двенадцатый день от воспаления легких. Но он был уверен, что, если  бы  не
простуда, все протекало бы нормально, как у Клео, - тьфу, тьфу через левое
плечо. А что, если и эта простыла? - встревожился он  и  быстро  прошел  в
лабораторию.
   Здесь застал идиллию: дядя Сеня, умиленно заглядывая Клеопатре в глаза,
придерживал ее на стуле, в то время как Манжурова брала из ее лапы  кровь.
Впрочем, обезьяну можно было и не держать - ее увлек детский  калейдоскоп,
она прикладывала его к глазу, пробовала на язык и все хотела вытряхнуть из
него цветные узорчатые стеклышки. Ей это не удавалось.  Тогда  она  сильно
трахнула игрушку о спинку стула. Стеклышки разлетелись по комнате.  Увидев
Некторова, Клеопатра съежилась, испуганно сверкнула глазами  и  спряталась
за плечо дяди Сени.
   - Клео, ну что с тобой? - Некторов притронулся к ее носу. -  Измерь  ей
температуру, - сказал Манжуровой.
   - Доброе утро, великий ученый, - Манжурова  усмехнулась.  -  Быстро  мы
зазнались,  уже   и   не   здороваемся.   Тебя   Косовский   ищет.   -   И
многозначительно: - Экстренная операция.
   Все напряглось, собралось в нем. Вдруг именно тот случай? Почему  бы  и
нет?  Их  бригада  во  всеоружии,  в  любую  минуту  готова,  как  говорит
Косовский, открыть новую эру  в  медицине.  Технически  все  продумано  до
мелочей.
   Последнее время он часто ловил себя на том,  что  прямо-таки  торопится
заполучить долгожданного пациента. Была в этом примесь чего-то нехорошего,
корыстного. Нет, он не хотел никому несчастья, но попавшему в  беду  он  в
состоянии помочь. Он  уверен!  Он  почти  уверен...  А  может,  их  усилия
впустую, и то, что удачно на подопытных животных, не годится для человека?
Порой  проскальзывали  тщеславные  мысли  о   симпозиумах,   конференциях,
интервью, о  работе  в  центре...  Черт  возьми,  как  блистательно  может
сложиться жизнь, стоит подвернуться Случаю! А поскольку удача балует  его,
почему бы не подыграть ей и в этот раз?
   В коридоре чуть не налетел на Петелькова.
   - В клинику, дружище, - подхватил тот под руку. - Все уже там.
   Во дворе ждала санитарная "волга".
   - Зря волнуешься, чует мое сердце, это еще не  то,  -  осадил  Некторов
взбудораженного коллегу.
   В клинике выяснилось, что действительно  не  то.  Предполагаемый  донор
оказался  оснащенным  дюжиной  серьезных  болячек.  Давать   новую   жизнь
человеку, чтобы он в скором времени закончил ее в муках - не жестоко ли?
   - Напрасно, братцы, спешили, - подошел Косовский. - Не пробил  еще  наш
час. Как там красавица Клеопатра?
   - Нормально, - соврал Некторов, не желая огорчать профессора  -  тот  и
так перенервничал.
   Они вернулись в институт, и Некторов опять занялся Клеопатрой,  которая
упорно не желала наладить с ним контакт. Завтрак она,  правда,  съела,  но
по-прежнему отсиживалась  в  углу  клетки.  Температура  у  нее  оказалась
нормальной, анализ крови тоже.
   Заехала  Тоша,  поздравила  с  днем  рождения,   а   Клеопатре   хотела
преподнести погремушку и связку бананов, но он остановил:
   - Погремушки припаси для нашего будущего сына.
   - Вот еще! - смутилась она.
   - А что? У нас обязательно  будет  сын.  Клеопатру  же  такой  игрушкой
баловать нельзя. Она ее раскусит, наглотается  пластмассовых  горошков,  и
наш эксперимент полетит в тартарары.
   - Как знаешь, - она слегка огорчилась и махнув: "До вечера!" - убежала.
   Он с нежностью посмотрел ей вслед. Не верилось, что именно эта  неяркая
девчонка так нужна ему. В скольких сердцах он поселил надежду, у скольких,
не задумываясь, отбирал ее, сколько сам обманывался, и вот оказалось,  что
судьба его - Тоща. Впрочем, при всей любви к ней, он не  собирался  менять
некоторые привычки своей вольной жизни. Тоша - это тепло семейного  очага,
уют,  выход  в  свет  под  ручку.  Но  как  отказаться  от  роли  дарителя
мимолетного счастья? Нет, он вовсе не повесничал, он всего лишь давал себе
разрядку в перерывах между напряженной работой.
   - Ты оставляешь после себя унижение, - гневно бросила  как-то  одна  из
вчерашних  его  обожательниц,  -  и  унижаешься  сам,  эксплуатируя   свою
внешность.
   Он только недоуменно пожал плечами. Все эти мелочи портили  настроение,
но ненадолго.
   После работы, как обычно, позвонил по телефону сразу в  несколько  мест
и, слегка обнадежив девичьи сердца, заспешил домой.
   К вечеру Настасья  Ивановна  приготовила  жареную  утку,  фаршированную
яблоками, испекла "наполеон" и едва успела протереть бокалы, как  компания
сына весело ворвалась в дом.  Супруги  Котельниковы,  бывшие  однокурсники
Виталия, по обыкновению милые к предупредительные, еще у порога подхватили
ее под руки и повели за стол.  Манжуровы  принесли  в  подарок  имениннику
диковинный газовый светильник, и минут десять гости разглядывали это чудо,
под  стеклом  которого  рождались  и  гибли  планеты,  возникали  и  таяли
фантастические пейзажи, города.
   Последней пришла Тоша с букетом ландышей, робко протянула  их  Настасье
Ивановне. В другой руке у нее был небольшой сверток, который она не знала,
куда и положить.
   - Что же вы, Тошенька,  -  загустилась  Настасья  Ивановна.  Развернула
бумагу и улыбнулась: двухтомник Цветаевой и галстук.
   Легкие туфельки, кремовое платье с цветными разводами по подолу, и  вся
она сегодня весенняя, обновленная, удовлетворенно отметил Некторов,  целуя
Тошу в лоб. Кто-то шутливо крикнул "горько!", и он не выдержал, признался,
что возглас почти уместен.
   - Неужели подели заявление? - охнула Настасья Ивановна. - И  ничего  не
сказали?!
   Он подскочил к ней, ткнулся носом в прохладную щеку.
   - Я ведь хотел торжественно, чтобы потом не в  одиночестве  переживала,
а, так сказать, при народе.
   - Я не нравлюсь вам, - потупилась Тоша.
   Настасья Ивановне молча обняла ее и прижала к себе.
   Посыпались гост за тостом - за именинника, его мать, невесту, похвалы в
адрес хозяйкиных блюд, шутки. Потом супруги Котельниковы  сели  на  своего
любимого конька: размечтались о поездке в Африку, о том, как будут  лечить
негритят, есть страусиные яйца и любоваться жирафами.
   - Лисичкин-то, Лисичкин мой что  отколол!  -  воскликнул  разгоряченный
рюмкой Манжуров. Ирина предупредительно толкнула  его  локтем  в  бок.  Он
замолчал  и  повернулся  к  жене;  -  Не  толкайся,  школа  -  учреждение,
интересное для всех, даже для медиков. Я прав, Виталик?
   - Прав, Шура. Только, пожалуйста, закусывай. - Некторов  придвинул  ему
тарелку с салатом. - Быстро же ты повеселел, ясное море, - не обошелся  он
без  любимого  присловья,  встретил  взгляд  матери  (она  не  любила  это
выражение, считала его неинтеллигентным) и виновато улыбнулся.
   - Так вот, - продолжал Манжуров. - Прихожу вчера в шестой "б".  Что  за
чудо? Сидят  все  такие  тихие,  торжественные  и  вдруг  рев  джаз-банды.
Вскакиваю - тишина. Сажусь - опять рев. "Кто  балует  с  транзистором?"  -
спрашиваю. А они, черти, со смеху покатываются.  Сажусь  -  и  снова  рев.
Оказывается, Лисичкин, шельмец, этакую штуковину  под  столом  соорудил  -
стоит сесть, как включается транзистор на шкафу, в другом конце класса. Но
это еще что. У одной учительницы умудрились на уроке в футбол сыграть.
   Настасья  Ивановна  посмеялась  над  детскими  проказами  и,  продолжая
обдумывать сообщение сына о женитьбе, рассеянно  прислушивалась  к  новому
разговору.
   - Косовский обожает тебя, Виталий, - сказала Ирина Манжурова. -  Однако
мы, лаборантки, порой видим то, чего не замечаете вы, ученые.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Как по-твоему, почему за этим столом нет нашего коллеги Петелькова?
   - Он занят, - сухо ответил Некторов.
   - Вот именно. А тебе не кажется, что Петельков своего рода твой дублер?
И то, над чем ты работаешь  с  Косовским,  может  однажды  состояться  без
твоего участия? Тогда все лавры...
   - Ирина, - мягко перебил он, - в науке иные законы, чем в  спорте.  Где
ты отхватила такую потрясающую брошь?
   Ирина отвернулась и закурила.
   - Как Клеопатра? - поинтересовалась Тоша. - Не температурит?
   - Нет. - Виталий повеселел. - Представь, в ее поведении сегодня я узнал
крошку Бебби. Это было так трогательно и грустно.  После  обеда  она,  как
Бебби, меланхолично дергала себя за ухо и  грызла  ее  любимые  орешки,  к
которым раньше не притрагивалась.
   Настасья Ивановна не любила разговоров о подопытных обезьянах. То,  что
делалось на кафедре профессора Косовского, пугало ее  и  настораживало.  И
сейчас, когда беседа свернула  на  рабочую  колею,  поспешила  улизнуть  к
соседке - пусть молодежь развлекается тут сама. К  тому  же  не  терпелось
доложить приятельнице о предстоящей свадьбе.
   Котельников наладил магнитофон.
   - Твой кислый вид, Антония, мне совсем не нравится, -  шепнул  Некторов
Тоше, поднял ее со стула, и они пошли танцевать.
   Когда на зимних каникулах Тоша ездила домой в свое шахтерское село, они
с Виталием забомбардировали друг друга письмами, каждое из которых по  его
выдумке начиналось на древнегреческий лад: "Нектор - Антонии", "Антония  -
Нектору". Это были веселые и нежные письма. Оба неожиданно узнали  друг  о
друге больше, чем до разлуки. И ей  было  жаль  того  времени,  о  котором
вспоминалось всякий раз, когда Некторов называл ее Антонией.
   - Ты сегодня сонная тетеря, Антония, - щекотал он ей  дыханием  ухо.  -
Учти, для будущей матери танцы - лучшая гимнастика.
   Между тем компания развеселилась вовсю. Котельниковы уписывали  за  обе
щеки "наполеон" и сожалели, что в  Африке  вряд  ли  угостят  их  подобной
вкуснятиной.
   - Зато вас ожидают жареные каракатицы с  ростками  бамбука,  -  сострил
Виталий. Но Манжуров, как  географ,  усомнился  в  этом,  сказал,  что  за
подобной едой надо ехать в Китай. Так они шутили, каламбурили,  танцевали,
когда Виталий обнаружил, что у него кончились сигареты.  Кто-то  предложил
свои, не он отмахнулся,  кивнул  Тоше  "Я  сейчас!"  и  выскочил  из  дому
навстречу беде. В последнюю минуту, когда дверь за ним захлопнулась,  Тоша
успела подумать, что хорошо  бы  пройтись  вместе.  Но  Виталии  уже  след
простыл. Как она потом ругала себя за то, что не пошла с  ним!  Знала  бы,
что ожидает его, вцепилась бы руками, не отпустила бы ни на шаг.
   - Не идите, милочка, в школу, идите в библиотеку или газету, -  подсела
к Тоше Манжурова. - Школа не любит робких и грустных.
   - С детьми я вовсе не робкая, - возразила Тоша. - А школе нужны всякие.
   - Ну-ну, не огорчайтесь, это я так, - Ирина дружески  похлопала  ее  по
плечу. - А за Некторовым глаз да  глаз  нужен.  Всю  жизнь  придется  быть
настороже - институтские дамы от него без ума. Признаться, и я  год  назад
попалась в ловушку его обаяния. Да, слава богу, быстро раскусила,  что  он
не моего поля ягода.
   Это сообщение Тоша приняла спокойно: Виталий посвятил  ее  в  некоторые
свои романы.
   Затем Ирина пошла танцевать с Котельниковым, а к Тоша подошел Манжуров.
Подслеповато щурясь, будто что-то высматривая в ней, сообщил:
   - Каждый день для меня - сущий  ад.  Вам  же,  филологам,  и  вовсе  не
позавидуешь. Одни тетради чего стоят. Может, не будете торопиться?
   - И вы? - Тоша вспыхнула. Коллективное уговаривание  сменить  профессию
начинало раздражать. Ну, сел не в  свои  сани,  зачем  у  других  отбивать
охоту? Да, трудно. Да, порой невыносимо. Но и прекрасно, и  ни  с  чем  не
сравнимо! Ей ли, дочери учительницы, не знать об этом!
   - Известно ли вам, что такое классное руководство?