подобралась вся и сухо  объявляет  мне,  что  необходимость
есть. Дьявол бы ее, психопатку, побрал со всей этой  неврастенией!  "Но  с
другой стороны, - убеждаю я себя, - она-то со своей капсулой  подвергнется
гораздо более неприятным ощущениям, чем я". Укорил я себя за  малодушие  и
подставил скулу.
   Прижала она к моей скуле эту свою авторучку - вроде  ничего.  И  "вдруг
ноги у меня ослабевают, я сажусь на кварц, упираюсь в него руками, а  руки
тоже не держат - подгибаются. Смотрю я на эту  мадам  и  испытываю  к  ней
крайнее отвращение. Хочу его высказать и не могу: забыл  английский  язык.
Она что-то говорит, наклоняется надо мной, а  мне  даже  слушать  неохота.
Спокойно так смотрю сквозь кварц на цветные лампочки, и больше ничего  мне
от жизни не надо. Смотрю, как будто не я смотрю: смотрит кто-то другой,  а
я  при  сем  безо  всякого  интереса  лишь  присутствую.  И  вижу  я,  как
открывается дверь камеры датчиков и вкатывается в зал Нимцевич, а  за  ним
вся наша кавалькада. Вижу я, что он с недоумением глядит  на  меня  сквозь
кварц, протягивает мне ладонь, губами шевелит, что-то говорит. И все  тоже
глядят на нас, всплескивают руками, кто-то бросается к телефону.  И  стало
мне вдруг так хорошо,  так  радостно.  Лег  я  плашмя,  помахал  Нимцевичу
пальчиками и - заснул.
   Проснулся я через сутки, как ни в чем не бывало, а через неделю меня на
"Антаресе" уже не было. Удрал, каюсь, удрал. Еще бы!  Балаев  от  нервного
перенапряжения брякнулся в обморок.  Да-да,  именно  так  определили  наши
медики. Никто не докопался! А мадам, конечно, ни гу-гу. И  я  тоже.  Слово
джентльмена  давал?  Давал.  Она  цветочки  мне  в  санчасть  прислала   с
переводчицей  и  благополучно  отбыла  домой.  И  едва  все   формальности
кончились, я тоже домой запросился.
   Нимцевич очень уговаривал остаться, предлагал перейти к нему  насовсем.
Будь я сам собой, Саня Балаев, я непременно перешел бы, но, видно,  крепко
окосел я от той дряни, которой угостила меня мадам Ван-Роуэн  в  заботе  о
своем целомудрии.
   Потом прошло. Ничего. Последствий  не  было.  А  пять  лет  тому  назад
получаю  я  письмо  от  поверенного   мадам   Элизабет   Ван-Роуэн.   Она,
оказывается, ушла на пенсию, упоминание о стимуляторе ее карьере больше не
грозит, готовятся к выпуску ее мемуары, и мне предлагается ознакомиться  с
соответствующим местом в корректуре и  либо  согласиться,  либо  возразить
против публикации. Я прочитал корректуру - все  правильно  мадам  описала,
только добавила, что у меня не было никаких агрессивных намерений,  чем  и
объясняется столь сильное воздействие на меня ее  оружия.  И  фамилию  мою
изменила, назвала меня "мистер Булуйеф". Я ответил, что против  публикации
не возражаю.
   Так что, рассказывая вам эту историю, я своего  заслуженного  с  риском
для жизни джентльменского звания никоим образом не порочу.



СЕРВИС

   Честно говоря, клеймить научный туризм, по-моему, такое  же  пижонство,
как и предаваться ему с чрезмерным пылом. Пользы от всех этих конгрессов и
симпозиумов для простых смертных вроде меня, должен  признаться,  никакой.
Хотя, конечно, попадалось кое-что прелюбопытное. Помню, один австралийский
магистр показывал фильмик о возникновении и распаде ядра мельбурния - это,
я вам скажу, был шедевр! Он сам это ядро  получил,  единственное  в  мире,
первое и последнее, и не где-нибудь, а  в  фокусе  гамма-глаза,  жило  оно
полнаносекунды, а он умудрился растянуть фильм на пять минут.  Голова!  Но
штукарство это все, и прикладной ценности не имеет. А меня всегда тянуло к
чему-нибудь, из чего проистекает, фигурально выражаясь, хлеб с маслом  для
человечества. А эти сборища  мимо  таких  вещей  почему-то  проносятся  по
несказанно элегантной огибающей. Да.
   Но как приятно этак разик в  пять  лет  плюнуть  на  все,  отключиться,
перепорхнуть  в  какое-нибудь  Коломбо  или  там   Вальпараисо.   Сплошной
эр-кондишн, хрусталь, хром, тишина, как в  свежем  коконе,  эфир  струится
платоническим звоном самонаучнейших страстей, - будто попал ты в  двадцать
пятый век и пепельницы, стоит о них подумать, сами  к  тебе  подбегают,  -
сплошная этичность, и на закуску местные древности  в  цветной  подсветке.
Прелесть!
   И ведь надо же! И здесь у меня без истории не обошлось! Правда,  не  на
самом конгрессе, а до него, но все-таки! Уж и не помню, в девяносто шестом
или восьмом собрали в Бангкоке  конгресс  по  волновым  аномалиям,  и  так
получилось, что ваш покорный слуга загремел туда делегатом. Марышев  тогда
только-только членкором стал, он  на  секции  должен  был  делать  вводный
доклад, а Веру Соловьеву и меня он, собственно говоря, прихватил с  собой,
как положено, для веса личности,  представительства,  сбора  информации  и
прочего. Разве там в  одиночку  управишься?  Только  втроем,  и  никак  не
меньше. Ну и в знак признания заслуг, конечно, но об этом  в  другой  раз.
Сложные там все материи, и на пальцах не вдруг покажешь. Короче, утвердили
нас на совете, наслали воз  всяких  розовых  и  зеленых  бумажек  на  пяти
языках,  четыре  тома  тезисов,   каждый   весом   в   полтора   кило,   я
подрасфуфырился,  одолжил  у  Оскарика  Джапаридзе  наимоднейший  галстук,
пришпилил на лацкан карточку "Доктор Балаев, Академия  наук,  Чебоксарское
отделение", купил чудо-чемодан с автоматическим поиском хозяина, набил его
нашими материалами,  набрал  на  нем  адрес:  "Бангкок,  Хилтон-Менам",  и
тронулись мы в путь. Из Москвы в Рим, там пересадка на лайнер "Стармастер"
компании "Эйразия".
   Сидим это мы в салоне "Эйразии", клерки вокруг нас хлопочут, компостеры
щелкают, машинки жужжат, и соображаю я, что лучше бы  нам  иметь  места  с
левой стороны - не так солнце в глаза бить будет.
   - Ах, господа  желают  с  левой  стороны?  Извольте,  господа.  Момент,
момент.  Зрилевтеплейсостармастраромвбангкок,  олрайт!  Мерси  бьен,   пор
фавор, мучас грасиас, битте, данке шен!  Шасливо  путти,  разорешитти  вас
проводитти, мадам Соловиофф, мсье Балайефф, мсье Маришефф.
   Мадам и мсье следуют, кресла за ними подлокотнички в тоске протягивают,
ковры их несут, как амфоры с интеллектом. А мсье Балайефф  аж  пыжится  от
самодовольства! Как это он  сообразил  устроить  своих  друзей  поудобнее,
чтобы солнце не помешало им спокойно готовиться к  своей  высокой  миссии!
Индивидуальность проявил, здравый смысл  и  не  растерялся  во  всем  этом
луна-парке.
   В лайнере честь по чести встречают нас  стюардессы,  провожают  в  наше
купе, хлопочут, предлагают кофе, бренди, джин-памплемюс.  И  купе  наше  с
левой стороны, и кресла не кресла, а пение гурий.
   Садимся мы: Марышев слева, Вера справа, а я лицом  к  окну  посередине.
Марышев рассказывает, как его возносили на Попокатепетль в бытность его  в
Мехико, тем временем  "Стармастер"  наш  выводят  на  взлет,  разгоняемся,
взлетаем, и - что бы вы думали! - прямо к нам в  окно  бьет  ослепительное
солнце! Минуту бьет, две, пять, десять!
   - Ха-ха! - говорит Марышев. - Эк ты, Саня, перемудрил!
   - Ничего, - говорю, - я не перемудрил. Наверное, разворот какой-нибудь,
а там пойдем мы на восток, купе наше по левому борту, стало быть, окошечко
наше выходит на север; солнце с южной стороны и мешать нам не должно.
   Я все это доказываю, аж самому тошно, а  Марышев  жмурится  от  солнца,
головой крутит и так это вяло говорит:
   - Что-то ты, друг милый, напутал. Жарища, черт!
   И от этого  тона  я  на  своем  кресле  взрываюсь,  яко  сверхновая,  и
объявляю, что этого дела так не оставлю и все сейчас выясню.
   - Оставь, Саня, оставь, - говорит Марышев. - Не выясняй. Ну его!
   Я вызываю стюардессу, и тут выясняется прелюбопытная вещь! Оказывается,
стюардесса понятия не имеет,  куда  мы  летим.  Сначала  меня  это  как-то
ошарашило.  Как  это  так!  Но  потом  стало  доходить.  Девушка  попалась
общительная, говорила-говорила, половину я понял наполовину,  половину  на
три четверти. Короче, они как прилетают куда-нибудь,  идут  в  специальный
зал, тычут свои жетончики в компьютер и ждут  назначения  на  новый  рейс.
Порядок такой, чтобы больше пятнадцати минут никто в  зале  не  сидел.  Им
выдают номер самолета, номер трапа - и айда! При этом  все  рассчитывается
так, чтобы девушка  работала  четыре  дня  по  десять  часов  и  к  исходу
четвертого дня оказалась  в  аэропорту  по  месту  жительства  и  получила
трехдневный отдых. У них  там  все  закодировано.  И  поскольку  в  каждом
аэропорту она больше часа не бывает и в город не выходит, ей, в  общем-то,
все равно, куда и откуда она летит. Ее дело - обслуживать пассажиров,  она
и  обслуживает.   Некоторые   интересуются,   конечно.   И   она   сначала
интересовалась, где находится,  а  потом  оставила  это  дело.  Все  везде
одинаковое. Она знает только, что завтра должна быть дома, в Рейкьявике. А
откуда джентльмены и дама летят? Ах, из Рима. Так мы были  в  Риме?  Очень
приятно. А куда летят дама и джентльмены? Ах, в Бангкок. Это замечательно!
Благодарю  вас,  джентльмены.  Может  быть,  даме  и  джентльменам  угодно
пообедать? Или посмотреть фильмы? У нее есть очень  хорошие  фильмы.  Вот,
извольте, программа. И пусть джентльмены не волнуются. Полетами  управляет
электронная машина, и не было  еще  случая,  чтобы  возникла  какая-нибудь
ошибка. Впрочем, если господина доктора так интересует  этот  вопрос,  она
может проводить его к командиру корабля, который  даст  господину  доктору
исчерпывающие разъяснения, поскольку это входит в его компетенцию.
   Господин доктор смотрит в окно, он отчетливо видит  с  высоты,  как  мы
проходим над Гибралтаром, вместо того, чтобы  проходить  над  Босфором,  и
выражает горячий интерес к беседе с командиром.
   Тут уж, смотрю, и Марышева забрало. Гибралтар он  есть  Гибралтар,  это
уже не балаевские выдумки, а очевидный географический факт.  И  как-то,  в
общем, нелепо, что мы летим из Рима в Бангкок не через  ту  степь:  вместо
девяти тысяч километров нацеливаемся на тридцать, вместо трех часов полета
заводимся чуть ли не на десять. Черт знает что!
   Я поднимаюсь,  иду  за  стюардессой  к  командиру  корабля  в  кормовое
отделение.  Она  нажимает  кнопочку,  дверь  распахивается,   и   вижу   я
здоровенного плечистого бородатого детину. Сидит он в кресле, положа  ноги
на приборную доску, и смотрит какой-то журнал без картинок. Явно  научный.
И вид у него такой, словно ему отчаянно скучно.
   Я представляюсь, детина жестом указывает мне на соседнее пустое  кресло
и велит стюардессе принести два аперитива.
   - В чем дело, мсье?
   Я объясняю, что вот в связи с тем, что мешает солнце, возник  вопрос  о
направлении нашего полета.
   - Ах, мсье мешает солнце? Чего же проще. Слева от окна имеется  зеленая
кнопка, нажмите, и стекло затемнится до приятного темно-оливкового  цвета.
Компания "Эйразия" оборудует свои самолеты...
   - Благодарю вас, но мы должны лететь на восток, а  летим  почему-то  на
запад. Так не будет ли господин пилот столь любезен объяснить мне,  почему
это  происходит,  и  если  это  не  ошибка,  то  какие  причины  побуждают
авиакомпанию "Эйразия" превращать банальный рейс чуть ли не в кругосветное
путешествие?
   Парень в ответ излагает своими  словами  рекламный  буклет  о  компании
"Эйразия",  нахваливает   самолет,   рекомендует   воспользоваться   всеми
удобствами и льготами, а по сути дела не высказывается.
   Поднажал я на него - короче, раскололся  мой  командир  и  выложил  мне
такую альгамбру, что если б я не сидел, то сел, бы. Никакой он  не  пилот,
он, как  он  выразился,  "кустос",  "сюрвейян",  самолетом  не  управляет,
управлять не может и даже не  умеет.  Он  студент  восточной  филологии  в
Сорбонне и вот решил подработать, а здесь хорошо платят и много свободного
времени. Самолетом управляет компьютер не то из Мюнхена, не то из Мадрида,
он точно не знает, но все абсолютно надежно, держать дорогой  бортперсонал
нерентабельно, делать ему совершенно нечего, одна деквалификация.  Поэтому
персонала  на  самолетах  нет,  а  есть  только  он  один,  "кустос",  для
представительства  перед  пассажирами,  их  спокойствия  и  наблюдения  за
приборами. По приборам у него все в порядке, мсье может убедиться -  горят
одни зеленые светлячки и ни одного красного, так  что  он  ни  к  кому  не
обращался, никакой тревоги не испытывал и не испытывает, но, если мсье это
так волнует, он свяжется с центром сию же минуту и выяснит, что и как. Он,
конечно, знает, что мы летим в Бангкок - и то слава богу! - но, если  мсье
доктора не затруднит, пусть мсье объяснит ему, как и почему  он  пришел  к
выводу, что мы летим на запад, а не на  восток,  чтобы  правильно  выбрать
вопрос, который следует задать центру.
   - То есть как это выбрать?
   Мой "кустос" вытаскивает здоровенную книжищу, в ко горой,  оказывается,
закодированы  все  возможные  вопросы,  которые  он  может  задать  центру
управления полетами, поскольку этот центр - тоже компьютер и отвечает лишь
на те  вопросы,  которые  предусмотрены  программой.  Конечно,  программой
предусмотрены все вопросы, компания "Эйразия" и т.д.  и  т.п.,  но,  чтобы
получить правильный ответ, надо задать правильный вопрос.
   Я говорю, что объяснять долго. Может быть, он даст мне книгу  и  я  сам
выберу вопрос? О,  пожалуйста,  но,  если  все  же  мсье  доктору  угодно,
"кустос" очень интересуется, как же  я  все-таки  ориентируюсь  в  полете,
потому что, кто знает, может быть,  это  когда-нибудь  и  ему  пригодится.
Железный мужик!
   - Конечно, - говорю. - С удовольствием.
   И начинаю листать книгу.
   Господи, чего только я не могу спросить! И какая погода  в...,  и  цены
акций тысячи крупнейших фирм, и где в  настоящий  момент  багаж  такого-то
пассажира, и как перетолмачить на хинди и суахили с языка кечуа. Листаю  я
книгу, листаю, а время идет; судя по  нашей  скорости,  мы  уже  Атлантику
вот-вот перемахнем, и, пока я найду  вопрос,  нам  все  равно  будет,  что
вперед лететь, что назад поворачивать.
   А "сюрвейян" сидит, такой уверенный, спокойный, что, чувствую,  во  мне
даже сомнение зашевелилось. Может, действительно все в порядке, все так  и
надо, а я зря поднимаю переполох. Давит он  на  меня  всей  этой  могутной
системой,  фолиантом  вопросов,  сотней  зеленых  светлячков  на  доске  и
тщательно продуманной невозможностью во всем этом в темпе разобраться.
   - Скажите, - говорю, - а вот  если  надо  очень  срочно  и  вопроса  не
разыскать, можете вы связаться  не  с  компьютером,  а  с  живыми  людьми,
которые могут вам посоветовать, помочь?
   Он глядит на меня с опаской, похоже, за психа считает, прикидывает,  не
проще ли меня сгрести - и в изолятор.
   - Могу, мсье, - говорит. - Если вам угодно, я могу связать  вас  с  кем
хотите, это входит в  число  услуг,  оказываемых  компанией  "Эйразия"  со
скидкой двенадцать процентов против местного зонального  тарифа.  Пройдите
по коридору, там есть кабина связи.  Связь  обеспечивается  немедленно  по
предъявлении кредитной карточки.
   Какая у меня к черту кредитная карточка!
   - А вы сами, - говорю, - вы что, тоже этой кабиной пользуетесь в случае
нужды?
   - Конечно, - отвечает он. - Это очень удобно и дешево.
   И тут вдруг я вижу в книге вопрос: "В каком направлении мы летим? - код
6 572 384 019".
   - Вот, - говорю, - мсье. Вот.
   Он глядит, кивает, набирает на  диске  код,  и  телетайп  мигом  выдает
ответ: "Ваш запрос принят. Ответ в течение часа".
   - Почему в течение часа?
   - Потому что все в порядке. Компьютер поставил нас на часовое  ожидание
ответа,  проанализировав  ситуацию  самолета  и  убедившись,  что   ничего
срочного в моем запросе нет. Это еще раз доказывает, что  все  в  порядке,
мсье. Вы не  волнуйтесь,  мсье.  Уверяю  вас,  все  обстоит  благополучно.
Компания "Эйразия"...
   Я прикинул. Через час мы уже пролетим Калифорнию. В конце концов,  даже
интересно. Черт, думаю, с ним!
   А мой, не знаю,  как  лучше  сказать  -  филот  или  пилолог,  так  это
плотоядно смотрит на меня и вдруг вопрошает:
   - Извините, мсье, за любопытство, Тшебоксар это в России, да?
   - Да, - говорю.
   - Мсье, я слыхал, в России все играют в шахматы. Мсье  не  откажется  в
ожидании ответа сыграть со мной маленький матч: три  пятиминутные  партии?
Извините, мсье, это мое маленькое увлечение. Я коллекционирую блиц-турниры
с гражданами экзотических городов.
   Это наши-то Чебоксары экзотика! Впрочем, для француза оно, может  быть,
как для меня какой-нибудь Лимож.
   - Я, - говорит, - играл блиц-турнир с одним  ученым  с  лунной  станции
"Коперник". Это гордость моей  коллекции.  Вот  моя  картотека,  если  вас
интересует. Я очень плохо играю в шахматы, так что мсье может не опасаться
проигрыша. Видите: я играл уже двадцать девять матчей и проиграл  двадцать
семь. А два свел вничью: с господином с острова Санторин и с господином из
Куйябы. Это в Бразилии.
   "Ах, ты, - думаю,  -  хомо  сапиенс  замедленного  действия  с  часовым
ожиданием. Бог с тобой, хоть время пройдет".
   - Извольте, - говорю. - Но я  игрок  не  из  сильных,  так  что  можете
рассчитывать на победу.
   - Ни в коем случае, - счастливо отвечает мой "кустос". - Для меня важен
сам факт игры.
   Достает он шахматы, расставляет, пристраивает  на  командирском  пульте
допотопные шахматные часы.
   - Обратите внимание, - говорит. - Это сувенир.  Я  купил  на  аукционе.
Этими  часами  пользовались  господа  Стейниц  и  Ласкер.  Если   изволите
полюбопытствовать, вот у меня сертификат.
   Я, конечно,  понимаю,  что  он  готов  мне  все  три  партии  просадить
исключительно из вежливости. "Не выйдет, - думаю, - голубчик".
   Но в первой  партии  он  сумел  вывернуться,  и  пришлось  мне  черными
выигрывать. Собрал я все силенки и вторую белыми ему с честью продул.  Он,
вижу, меня зауважал, и третью мы в сиянии улыбок по  молчаливому  согласию
свели вничью.
   Сияет мой "сюрвейян", преобразился, суетится, вызывает стюардессу,  еще
аперитив требует.
   - А теперь, - говорит, - объясните  же  мне,  мсье,  как  вы  в  полете
определяете направление. Хотя я плохо разбираюсь в таких вещах,  но  знаю,
что простой компас тут не поможет, потому что здесь много электричества  и
самолет сделан из такого металла,  который  вносит  помеху.  Мне  об  этом
говорил один специалист.
   - Да очень просто, -  говорю.  -  Во-первых,  по  положению  солнца,  а
во-вторых, извольте посмотреть в окно. Насколько я понял, в географии мсье
разбирается. И без труда определит, что мы  пролетаем  над  Калифорнийским
полуостровом.
   Мой "сюрвейян" как-то  даже  остолбенел,  посмотрел  в  окно,  похлопал
очами, вижу, скулы у него заходили, разворачивается он на кресле, вызывает
стюардессу по телефону, что-то быстро ей говорит и начинает лихорадочно  с
кем-то связываться, передавать, принимать,  не  пользуясь,  между  прочим,
никакой кабиной в коридоре.
   - Извините, - говорит, - мсье доктор. Одну минуту.
   "Ага, - думаю. - Проняло".
   - Что вы, что вы! - говорю. - Извольте, пожалуйста.
   И любуюсь Калифорнией, как она отплывает под нами в синюю даль.
   Вдруг встает мсье командир передо мной навытяжку и объявляет:
   - Мсье  доктор,  от  имени  компании  "Эйразия"  приношу  вам  глубокие
извинения за причиненное беспокойство. В  возмещение  причиненного  ущерба
компания "Эйразия" просит вас  согласиться  на  бесплатный  перелет  любым
самолетом в любом избранном вами направлении  и  в  любое  избранное  вами
время. Компания надеется, что этот маленький инцидент изгладится из  вашей
памяти и не станет, по крайней мере в ближайшее время, достоянием  широкой
гласности.
   Тут уж я столбенею. Как же это так?
   - Извольте, - говорю. - Со своей стороны претензий не имею, но  не  все
от меня зависит. Опоздание самолета чуть  ли  не  на  восемь  часов  будет
замечено не  только  мной,  не  только  всеми  пассажирами,  но  и  вашими
конкурентами. Я могу лишь лично о