ю  функцию,  и  Роб  с
благодарностью внимал его болтовне. Тем временем  запустили  двигатели,  и
лодка развернулась против  ветра.  Несмотря  на  принятые  пилюли,  Хэссон
испытал некоторое беспокойство, поскольку пробег перед  взлетом  показался
ему бесконечно долгим и закончился громовым биением гребней волн о  днище.
Но шум внезапно прекратился, и лодка  вошла  в  устойчивый  полет.  Хэссон
посмотрел на прочный пол под ногами и почувствовал себя надежно.
     - ...турбины на монотопливе будут работать не хуже  и  на  высоте,  -
говорил Доулиш, - но если вы летите низко, то любой, с кем вы столкнетесь,
окажется относительно мягким, и защита выдержит удар.  Только  представьте
себе столкновение с замерзшим телом при почти  тысяче  километров  в  час!
"Титаник" по сравнению с этим... - Доулиш  умолк  и  похлопал  Хэссона  по
колену. - Извини, парень, мне не следовало говорить о таких вещах.
     - Я в порядке, - сонно отозвался Хэссон, запоздало обнаружив, что при
его усталости четыре пилюли транквилла - это слишком много. - Продолжайте,
не стесняйтесь. Облегчите душу.
     - На что вы намекаете?
     - Нет, нет, я так... - Хэссон искренне хотел быть  дипломатичным,  но
ему стало трудно оценивать оттенки смысла собственных слов. - Кажется,  вы
много знаете о полетах.
     Явно раздосадованный тоном Хэссона, Доулиш продолжал:
     - Конечно, это не настоящие полеты. Бег по облакам, вот это да! Вы не
поймете,  что  такое  настоящий  полет,  пока  не  застегнете  ранец  и-не
подниметесь на пятьсот-шестьсот метров, чтобы под ногами  у  вас  не  было
ничего, кроме воздуха. Жаль, что я не могу объяснить вам, что это такое.
     - Это было бы...
     Хэссон бросил  тщетные  попытки  поддерживать  разговор,  и  сознание
медленно покинуло его.


     Он был в трех тысячах метров над Бирмингемом - выше уже  нельзя  было
подняться без специальных мощных  обогревателей  -  в  центре  освещенного
пространства... Неподалеку  парило  тело  его  погибшего  партнера  Ллойда
Инглиса; ранец  работал,  поэтому  оно  плыло  стоймя,  исполняя  странный
воздушный танец. Сразу же за пределами досягаемости осветителей выжидал  в
засаде убийца Ллойда...
     Когда он напал, антигравитационные поля почти сразу же погасили  друг
друга, и в мертвой тишине, преодолевая  возрастающий  напор  ветра,  враги
камнем полетели к земле...
     Всего  за  минуту  они  упали  на  три  тысячи  метров  -  это   была
отвратительная, иссушающая душу минута, во время которой вой ветра походил
скорее на какофонию адских  труб.  Пассажирские  дорожки  низких  уровней,
переливавшиеся   десятками   тысяч   фонариков   индивидуальных   летунов,
расползлись под ним наподобие лепестков цветка-хищника. За эту минуту боль
и шок лишили Хэссона способности соображать,  вдобавок  он  никак  не  мог
расцепиться с телом ненормального убийцы...
     И потом, когда было уже поздно, так отчаянно поздно,  он  извернулся,
высвободился, а потом бесполезный рывок вверх... и удар... ужасный удар  о
землю...   и   кости   разлетаются,   словно   взрывом   разносит    хрящи
позвоночника...


     Хэссон резко  открыл  глаза  и  непонимающе  заморгал.  Небесно-яркие
иллюминаторы, изогнутые панели потолка,  сетки  для  багажа,  приглушенное
пульсирование авиадвигателей... "Я на летающей лодке, - подумал он. -  Что
я здесь делаю?"
     Хэссон выпрямился и потряс головой, как  боксер,  приходящий  в  себя
после нокдауна. Доулиш заснул в кресле напротив, а его рука с  посиневшими
костяшками все еще сжимала микрочтец. Хэссон сразу же понял, что  какое-то
время проспал, а потом он вспомнил, что находится на пути в Канаду  и  что
впереди у него новая неизвестная жизнь под чужим именем.
     Перспектива была пугающая, но еще больше Хэссона волновало то, что он
встречал эти трудности в теперешнем  состоянии  -  беспомощный,  с  весьма
ненадежной опорой в  виде  психотропных  пилюль.  Несколько  минут  Хэссон
глубоко дышал, потом поднялся и пошел в туалет, расположенный  в  передней
части пассажирского салона. Звукоизоляция в туалете была не такой хорошей,
как в салоне, и на мгновение  его  ошеломил  грохот  обшивки  корпуса,  но
Хэссон покрепче уперся в перегородку  и  достал  из  кармана  бутылочку  с
лекарством. Сорвав пробку и не давая себе времени передумать,  он  высыпал
золотисто-зеленые капсулы в унитаз, все до одной.
     Когда Хэссон вернулся на свое место, он опять расслабился и готов был
заснуть, но при этом испытывал спартанское удовлетворение, которое  всякий
раз появляется, при отказе от скверного компромисса. Он останется Робертом
Хэссоном, прежним и настоящим. Да, сейчас он ущербен, изуродован, болен  -
но его будущее, это его будущее! И он примет его с открытым забралом.



                                    2

     В связи с техническими  неполадками  трансконтинентальный  коридор  к
западу от Реджины был  закрыт,  и  Хэссон  завершил  свое  путешествие  на
поезде.
     Добрался он до Эдмонтона утром, около одиннадцати. Выйдя  из  поезда,
Хэссон  сразу  же  изумился  холоду  залитого  солнцем  воздуха,   который
буквально омывал его подобно водам горного потока. Раньше такое  сочетание
низких температур  и  солнечного  света  встречалось  Хэссону  только  при
высотном патрулировании над Пеннинами. На мгновение он снова  ощутил,  что
летит на опасной высоте, а далеко под  ним  ним  созвездием  мерцает  стая
чаек.  Хэссон  вздрогнул  и  пришел  в  себя.  Он   внимательно   осмотрел
железнодорожный вокзал. Платформа выходила далеко из-под сетчатой крыши  и
ныряла в испещренный колеями  снег.  На  фоне  бескрайних  снежных  равнин
городские  строения  высились  мрачным  серым  забором.  Хэссон  не   знал
встречавшего его человека в лицо, поэтому стал  внимательно  всматриваться
во всех проходящих. Мужчины как на подбор казались  громадными  и  пугающе
добродушными. На многих из них были красноватых тонов клетчатые  куртки  -
неукоснительное  подтверждение   ожидаемой   туристами   манеры   канадцев
одеваться.
     Неожиданно почувствовав себя подавленным и  испуганным,  Хэссон  взял
чемоданы и направился к  выходу.  В  эту  минуту  симпатичный  смуглолицый
мужчина с карандашной линией усиков и необыкновенно яркими глазами  шагнул
ему навстречу  и  протянул  руку.  Лицо  незнакомца  было  столь  искренне
дружелюбно и светилось такой радостью, что Хэссон  посторонился,  опасаясь
помешать  встрече  близких  людей.  Он  бросил  взгляд  через  плечо  и  с
изумлением обнаружил, что сзади никого нет.
     - Роб! - Незнакомец сжал плечи Хэссона. -  Роб  Хэссон!  Как  здорово
снова встретиться. Просто здорово!
     - Я... - Хэссон взглянул в ласковые, полные сочувствия и любви  глаза
и вынужден был придти к выводу, что это и есть встречавший его канадец  Эл
Уэрри. - Приятно снова вас видеть.
     - Ну, вперед, Роб! Похоже, тебе не помешало бы выпить. - Уэрри принял
чемоданы из послушных рук Хэссона и направился к выходу. - У меня в машине
есть бутылка виски, и... догадайся, что!
     - Что?
     - Твое любимое! "Локхарт"!
     Хэссон был поражен.
     - Спасибо, но как вы...
     - Ничего был тот вечерок в пабе! Помнишь? Ну, тот, в  десяти  минутах
езды от здания Воздушной академии. Как он назывался?
     - Не могу вспомнить.
     - "Гавайский", - подсказал Уэрри. - Ты  пил  виски  "Локхарт".  Ллойд
Инглис выбрал водку, а я учился пить ваш боддингтонский эль. Ну и ночка!
     Уэрри подошел к вычищенной  до  блеска  машине  с  гербом  города  на
дверце, открыл багажник и начал укладывать чемоданы.
     У Хэссона появилась минута, чтобы собраться с мыслями.  У  него  было
самое смутное воспоминание о  том,  что  лет  семь-восемь  тому  назад  он
участвовал в приеме группы канадских полисменов, но все  подробности  того
вечера забылись. Теперь стало очевидным, что Уэрри был одним из гостей,  и
Хэссон был смущен и встревожен тем, что его новый знакомый способен  столь
четко помнить такое незначительное событие.
     - Прыгай, Роб, и двинули отсюда! Я хочу привезти тебя  в  Триплтри  к
ленчу. Мэй готовит для нас отбивные из лосятины, а я готов поспорить,  что
ты никогда ее не пробовал.
     С этими словами Уэрри скинул пальто, аккуратно сложил его и пристроил
на заднее сиденье автомобиля. Его  шоколадного  цвета  форма  с  нашивками
начальника городской полиции, была безупречно  свежа.  Сев  в  машину,  он
некоторое время приглаживал мундир на спине, чтобы не помять его о  спинку
сиденья Хэссон тоже уселся, не менее тщательно проследив за тем, чтобы его
позвоночник был прям и имел хорошую опору в поясничном отделе.
     - Вот что тебе надо, - сказал Уэрри, доставая фляжку из "бардачка"  и
вручая Хэссону. Он снисходительно улыбнулся, показав  здоровые  квадратные
зубы.
     - Спасибо.
     Хэссон покорно принял фляжку и, откинув голову, отхлебнул из нее. При
этом он заметил,  что  на  заднем  сиденьи  рядом  с  пальто  Уэрри  лежит
антигравитационный ранец  полицейского  образца.  Виски  было  тепловатым,
почти  безвкусным  и  чересчур  крепким,  но  Хэссон   сделал   вид,   что
наслаждается им. Это оказалось  поистине  геракловым  подвигом,  поскольку
жидкость обожгла одну из язвочек  во  рту,  тревоживших  его  уже  которую
неделю.
     - Держись! До Триплтри ехать больше часа.
     С этими словами Уэрри запустил турбину автомобиля, и через  несколько
секунд они уже ворвались в  поток  направлявшихся  к  северу  автомобилей.
Когда машина вынырнула из застроенных кварталов центра, стали видны  куски
синего неба. Только тогда Хэссон заметил над собой фантастический комплекс
воздушных дорог.  Световые  образы  казались  и  реальными  и  нереальными
одновременно: повороты, эстакады, прямые отрезки, воронкообразные въезды и
выезды, - все это было словно сделано из разноцветного желатина и казалось
игрушечным, но система  эта  умудрялась  регулировать  движение  множества
людей, которых дела  заставили  подняться  в  небо.  Тысячи  темных  точек
двигались вдоль нематериальных путей, словно  молекулы  на  иллюстрации  в
учебнике по физике.
     - Славненько, а? Ничего себе системка! - Уэрри  подался  вперед  и  с
энтузиазмом то и дело посматривал вверх.
     - Очень мило.
     Хэссон пытался принять удобную позу на слишком мягком сиденье  машины
и одновременно  изучал  трехмерные  пастельные  проекции.  Сходные  методы
управления движением испытывались в Британии в  те  дни,  когда  еще  была
надежда,  что  удастся  оставить  какую-то  территорию  за   традиционными
летательными аппаратами, но от них отказались, как от  слишком  дорогих  и
сложных. При наличии  миллионов  летающих  над  маленьким  островом  людей
(причем многие из них яро сопротивлялись попыткам властей ввести регуляцию
движения) решили, что разумнее всего ограничиться столбами с  обозначением
маршрутов и с цветными полосами,  соответствующими  высоте,  а  с  задачей
проецирования этих  столбов  вполне  справлялись  самые  простые  лазерные
устройства. Такая система  имела  еще  одно  дополнительное  преимущество:
воздушное пространство оставалось относительно незагроможденным. По мнению
Хэссона,  конфекцион  над  Эдмонтоном  напоминал  внутренности   какого-то
гигантского полупрозрачного моллюска.
     - Как себя чувствуешь,  Роб?  -  спросил  Уэрри.  -  Тебе  чем-нибудь
помочь?
     Хэссон покачал головой.
     - Я слишком долго ехал, только и всего.
     - Мне сказали, ты совсем расшибся.
     - Всего-навсего сломанный  скелет,  -  ответил  Хэссон,  перефразируя
старую шутку. - А вообще-то, что они вам рассказывали?
     - Мало что Наверное, так лучше. Я всем говорю, что ты  мой  кузен  из
Англии, что тебя  зовут  Роберт  Холдейн,  что  ты  -  страховой  агент  и
поправляешься после серьезной автомобильной катастрофы.
     - Звучит достаточно убедительно.
     - Надеюсь. - Уэрри забарабанил пальцами по рулю,  демонстрируя,  свое
недовольство. - Но все это как-то странно. Я хочу сказать: ведь  в  Англии
отдельная Воздушная полиция. Я  никогда  не  подумал  бы,  что  вы  можете
связываться с чем-то серьезным.
     - Так получилось. Мы  с  Ллойдом  Инглисом  разгоняли  шайку  молодых
ангелов, а  когда  Ллойда  убили...  -  Хэссон  замолчал:  машина  немного
вильнула. - Извините. Вам не сказали?
     - Я не знал, что Ллойд погиб.
     - Я это сам никак не могу осознать. -  Хэссон  уставился  на  дорогу,
похожую на черный канал со снежными  берегами.  -  Один  из  членов  шайки
оказался  сыночком  одного  деятеля,   весьма   беспокоящегося   за   свою
респектабельность.  А  у  парнишки  оказались  бумаги,  которые  могли  бы
погубить папенькины инвестиции. Это долгая история, и запутанная...
     Утомленный разговором Хэссон надеялся, что сказал  достаточно,  чтобы
удовлетворить любопытство Уэрри.
     - Ну ладно, забудем все это, кузен. -  Уэрри  улыбнулся  и  подмигнул
Хэссону. - Я хочу только, чтобы ты чувствовал себя  как  дома  и  поскорее
пошел на поправку. Ты прекрасно проведешь  три  спокойных  месяца.  Поверь
мне.
     - Верю.
     Хэссон незаметно с благодарностью посмотрел  на  своего  спутника.  У
Уэрри была спортивная фигура с  мощными  буграми  мускулов,  говоривших  о
природной  силе,  тщательно  поддерживаемой  тренировками.  Казалось,  ему
доставляет неисчерпаемую радость  идеальное  состояние  его  мундира,  что
вместе с латиноамериканской внешностью делало его похожим  на  тщеславного
молодого полковника какой-нибудь революционной республики. Даже то, как он
вел машину - чуть агрессивно, чуть демонстративно - говорило  о  личности,
которая чувствует себя в этом мире совершенно естественно и все  трудности
встречает   с   радостной   уверенностью.    Завидуя    его    безупречной
психологической броне, Хэссон  гадал,  как  это  он  забыл  их  предыдущую
встречу в Уэрри.
     - Кстати, - сказал канадец, - я ничего не говорил  своим  домашним  -
это Мэй, Джинни и мой  парень  Тео  -  о  тебе.  То  есть,  ничего,  кроме
официальной истории. Решил, что будет лучше оставить все это  между  нами.
Так будет проще.
     -  Вероятно,  вы  правы.  -  Хэссон  минуту  подумал  об  этой  новой
информации. - А ваша жена не  слишком  удивилась,  когда  у  вас  ниоткуда
возник совершенно новый кузен?
     - Мэй мне не жена. По крайней мере, пока  нет.  Сибил  ушла  от  меня
примерно год назад, а Мэй со своей матерью приехала в прошлом месяце,  так
что все в порядке. И вообще, для них у меня могут  быть  кузены  по  всему
белому свету.
     - Понятно.
     Хэссон  почувствовал   прилив   беспокойства:   ведь   ему   придется
встретиться и жить с еще тремя незнакомыми людьми. И он снова осознал, что
пополнил ряды ходячих калек.  Теперь  машина  мчалась  по  прямому  шоссе,
прорезавшему бесконечные просторы ослепительно сверкающего под  солнечными
лучами снега. Неловко сунув  пальцы  в  нагрудный  карман,  Хэссон  достал
затемненные очки и надел их, радуясь преграде, которую они  создали  между
ним и напором вселенной, с которым ему не по силам  было  справляться.  Он
поудобнее устроился на  сиденьи  с  ненужной  бутылкой  виски  в  руках  и
попытался как-то свыкнуться с новым Робертом Хэссоном.
     Обманчиво заурядный термин "нервное расстройство"  объединял  в  себе
множество проявлений физической опустошенности. Сознание же того,  что  он
страдает классическим и излечимым заболеванием, ничуть не  уменьшало  силы
их воздействия на психику. Сколько  бы  Хэссон  ни  говорил  себе,  что  в
сравнительно недалеком будущем он вернется  в  нормальное  состояние,  его
подавленность  и  страхи  оставались  неумолимыми  врагами,   скорыми   на
нападение, цепкими, с трудом разжимающими жестокую хватку. Оказалось,  что
он  эмоционально  регрессировал  и  вновь  переживает  бури  подросткового
возраста.
     Его  отец  Десмонд  Хэссон  был  владельцем  магазинчика  в  западной
деревушке. Обстоятельства заставили его работать в городе, но он так и  не
адаптировался к своему новому  окружению.  Наивный,  неловкий,  болезненно
стеснительный, отец жил жизнью безнадежного изгнанника  всего  в  двухстах
километрах от места своего рождения. Он был связан  устаревшими  взглядами
на жизнь и вечно шептал на людях, дабы его  непривычный  говор  не  вызвал
любопытных взглядов. Его женитьба на решительной городской девушке привела
чуждый и непонятный мир фабрик и  контор  в  его  собственный  дом,  и  он
сделался замкнутым и необщительным. Для отца стало горьким разочарованием,
что его сын легко и естественно воспринимал городскую среду, и долгие годы
он пытался изо всех сил выправить то, что  считал  серьезным  недостатком.
Были  долгие  скучные  прогулки  по  сельской  местности  (Десмонд  Хэссон
удивительно мало знал о мире природы, которую  так  любил),  бессмысленные
часы рыбалки  в  загрязненных  речушках,  скука  насильственной  работы  в
огороде. Юный Роб Хэссон все это любил, но  попытки  отца  перекроить  его
натуру оставили реальные психологические следы.
     Роб был общительным парнишкой и любил высказать свое мнение, и именно
на этой почве происходили самые серьезные  конфликты.  Раз  за  разом  его
заставляли    замолчать,    унижали,    опустошали    упреками     (всегда
высказывавшимися обиженным полушепотом) в том, что в результате выбранного
им образа действий люди будут на него СМОТРЕТЬ. Он вырос с  насажденной  в
его подсознании уверенностью, что  самым  скандальным  поступком  было  бы
привлечь к себе снимание окружающих.
     Были и другие поводы для самокритики, особенно связанные с сексом, но
главной и самой неотвязной бедой, столь мощно осложнившей его жизнь,  была
необходимость казаться незаметным человеком. В колледже и потом, во  время
недолгой службы в армии, каждый раз, когда  Хэссону  надо  было  встать  и
обратиться к любому собранию, его преследовал и  лишал  уверенности  образ
полных паники голубых глаз  и  родительский  шепот:  "Все  будут  на  тебя
СМОТРЕТЬ!"
     В конце концов Хэссон преодолел выработанный в нем условный рефлекс и
- поскольку отец его давно уже умер - считал, что  навсегда  избавился  от
него.  Но  удар  нервного  заболевания,  похоже,  расколол  его   взрослый
характер,  как  стеклянную  статуэтку.  Казалось,  отец   вновь   начинает
одерживать теперь уже посмертную победу, возрождаясь в  собственном  сыне.
Теперь Хэссону было чрезвычайно  трудно  поддерживать  любой  разговор,  а
мысль о необходимости войти в дом незнакомых людей  наполнила  его  сердце
ледяным страхом. Он  мрачно  смотрел  на  разворачивающиеся  вокруг  чужие
снежные пейзажи и отчаянно мечтал снова оказаться  в  своей  двухкомнатной
квартирке в Уорвике, за запертыми дверями,  в  нетребовательном  утешающем
обществе телевизора.
     Эл Уэрри, словно ощутив его настроение, молчал всю дорогу, не  считая
отрывочных комментариев о местной географии. Время от времени радиотелефон
издавал щелкающие и ворчащие  звуки,  но  никаких  сообщений  по  нему  не
поступало. Хэссон воспользовался возможностью подзарядить севшие  духовные
аккумуляторы и к тому моменту, когда над  горизонтом  показалась  путаница
бледно светящихся воздушных скульптур, сообщившая о приближении  Триплтри,
чувствовал себя более-менее  успокоившимся.  Он  разглядывал  внушительные
изгибы системы управления  движением,  когда  его  взгляд  остановился  на
силуэте странного строения на окраине города, которое резко выделялось  на
фоне светящихся пастельных тонов.
     - Что это за штука? - спросил Хэссон. - Сомневаюсь, что  водонапорная
башня... Или все-таки она?
     - Твои глаза в полном порядке, Роб. - Уэрри несколько секунд  смотрел
прямо перед собой, словно убеждаясь, что тоже видит странный объект. - Это
наша местная достопримечательности: Каприз Морлачера,  известный  еще  как
отель "Чинук".
     - Для отеля у него довольно странная архитектура.
     - Да, но не настолько, как можно было бы  подумать.  Ты  знаешь,  что
такое "чинук"?
     - Теплый ветер, кот