сность  порождает  ожидание  какойто  неведомой   ужасной
опасности.
     Серафим решил бежать из Храма Одиночества. А так как дальше  начнутся
события самые серьезные, то я, анонимный приятель  Серафима,  передаю  ему
эстафету повествования. Пусть он опять, как в первых главах, ведет речь от
самого себя.


                                22. ПОБЕГ

     Да, я решился бежать.  Но  на  то,  чтобы  решиться  осуществить  это
решение, у меня ушло трое суток. Я отощал, лишился  сна  и  аппетита  -  и
наконец заставил себя приступить к действиям.  В  то  утро  я  хотел  было
направиться в столовую с рюкзаком, дабы наполнить его  булочками,  ведь  я
мог их заказать в любом количестве, но потом подумал, что заботники  могут
догадаться, для чего мне нужен этот пищевой запас. Поэтому я решил принять
как можно больше еды в глубь себя и позавтракал очень плотно. Вернувшись в
свою келью-камеру, я разделся в санузле и встал под душ. Уже дня четыре  я
ходил грязнулей, даже руки и лицо  перестал  умывать,  так  придавил  меня
страх. Но теперь следовало вымыться с головы до ног. Это для  того,  чтобы
от меня не пахло человеком,  не  то  хищные  звери  издалека  меня  учуют.
Конечно, они все равно узнают о моем присутствии в их  лесу,  но  вымыться
все-таки надо.

                Быть немытым неприлично,
                Если смерть тебе грозит -
                Умирай гигиенично,
                Погружаясь в новый, быт!

     Подсознательно стремясь оттянуть начало решительных действий, мылся я
долго - предолго. Потом все-таки  обтерся,  оделся,  потом  надел  плащ  и
берет, уложил в рюкзак свои небогатые пожитки, взял топор - и на  цыпочках
вышел  в  коридор.  Вот  и  дверь  энергоблока.  Скрещенные  белые   руки,
изображенные на ней, мгновенно  покраснели  при  моем  приближении.  Но  я
решительно распахнул ее и вошел в тамбур. И тотчас из  ниши  вышел  черный
заботник и преградил мне путь.
     "Пусти, жабий сын!"  -  истерически  возопил  я  и  занес  топор.  Но
механический страж стоял незыблемо, и тогда я изо всей силы  долбанул  его
обухом по черепу. Однако удар мой  не  произвел  никакого  разрушительного
действия; заботник стоял как ни в чем не бывало. Так мы с минуту простояли
один против другого, а затем произошло нечто странное. Мой оппонент  вдруг
поднял руки, сорвал ими со своих плеч свою голову и бросил ее. Она  тяжело
упала на каменный пол, а вслед за ней рухнул и ее владелец.  Тут  до  меня
дошло, что он не  программирован  на  насильственные  физические  действия
против разумных существ; я понял, что этой  пантомимой  он  хочет  убедить
меня в неизбежности моей гибели, ежели я перешагну через его труп.  Однако
я мужественно переступил через самоубийцу и вошел в  энергоблок.  Там  все
было по-прежнему. И по-прежнему у загадочных приборов  стояли  голубоватые
заботники; на мое появление они не обратили никакого внимания, я не входил
в их компетенцию. Я направился к винтовой лестнице, но прежде оглянулся; я
подозревал, что за мной следят, что заботники обвинят меня в убийстве, - а
как я докажу свою невиновность? И тут  я  узрел  чудо  неземное:  туловище
черного привратника плавно подползло к оторванной  голове,  соединилось  с
ней - и воскресший заботник встал и чинно  удалился  В  свою  нишу.  После
этого я ступил на первую ступеньку винтовой лестницы И начал восхождение в
неведомое. Вот я уже поднялся выше зала, уже исчезли из глаз  таинственные
приборы  и  голубые  заботники;  теперь  путь  мой  пролегал  как   бы   в
вертикальном тоннеле, облицованном светящимися камнями. Я  все  торопливее
ввинчивался вверх и вскоре очутился в небольшой комнате. Окон в ней, как и
во всем Храме Одиночества, не имелось, но зато кроме той двери, которую  я
открыл, чтобы войти, в другом конце  комнаты  Я  увидал  другую  дверь.  Я
кинулся к ней, отворил ее - и вышел на балкончик без  перил,  вроде  того,
который недавно мне снился. На Краю того  балкончика  стоял  металлический
столбик, увенчанный небольшим  пюпитром,  на  котором  то  вспыхивали,  то
погасали разноцветные треугольнички и квадратики. И вот  я  стоял  на  той
площадочке, а внизу расстилался луг, поросший лиловатыми  цветами;  дальше
начинался лес. Тени деревьев падали на луг, но я  не  знал,  утренние  это
тени или вечерние. Да это меня и не очень-то интересовало. Я был  пьян  от
радости, что выкарабкался из Храма Одиночества. И даже завывания неведомых
тварей, доносившиеся из лесной чащи, не очень пугали меня.

                Пусть за невзгодою - невзгода,
                Пусть впереди нужда, беда -
                Душе всего нужней свобода,
                Все остальное - ерунда!

     Но пока что я стоял только на пороге свободы, и  притом  -  на  очень
высоком, ибо находился примерно на уровне четвертого этажа. А  стены  были
гладкие, без всякой рустовки; по таким и самый опытный скалолаз не  сумеет
спуститься вниз. Время же тем временем шло. Вскоре я  приметил,  что  тени
деревьев укорачиваются, значит,  на  Фемиде  сейчас  утро.  Это,  конечно,
хорошо, - но что делать дальше?
     И вдруг послышалась хрюканье. Надо мной  парила  странная  птица;  ее
крылья поросли рыжеватой щетиной, и голова оканчивалась не клювом, а неким
подобием свиного рыла. Это крупное летучее существо,  нисколько  не  боясь
меня, опустилось на балкончик рядом со мной - и уставилось на меня. И  тут
меня осенила догадка: эта свиноптица может помочь мне. Но это сопряжено  с
опасностью, я могу разбиться.  Однако  если  я  не  рискну,  мне  придется
вернуться в свою окаянную камеру. Две  боязни:  боязнь  остаться  здесь  и
боязнь разбиться вступили в прения
     - И победила первая. Я снял со спины рюкзак и кинул его вниз; так  же
поступил с топором. Затем лег ничком на  каменные  плитки  балкончика.  Но
отважиться на действия было страшновато. Я решил  считать  до  тринадцати,
авось птица за это время не улетит. Считал я, Признаться, очень  медленно:
хотелось оттянуть приближение решающего мига. Но он все-таки настал.
     - Тринадцать! Выручай, хрюшка-матушка!  -  прошептал  я  и  дрожащими
руками схватил свиноптицу за ноги. Раскинув крылья, она в испуге метнулась
в сторону и вместе со мной повисла над лугом. Но хоть  И  широки  были  ее
крылья, однако лететь с таким грузом было ей невмоготу, я тянул ее Вниз. И
все же она смягчила силу  моего  удара  о  землю,  стала  для  меня  живым
парашютом.
     Приземлившись, я отпустил свою спасительницу на волю. С  укоризненным
хрюканьем Взмыла она  в  высоту,  а  я,  ощупав  себя  и  убедившись,  Что
отделался легкими ушибами, подобрал  топор,  взвалил  на  спину  рюкзак  и
двинулся по направлению к лесу. Перед этим я оглянулся, поглядел  на  Храм
Одиночества - и поразился, на  какой  опасной  высоте  прилепился  к  нему
балкончик, с которого я спланировал. А ведь решился же!..

                Я вам открою правду, так и быть,
                И занесу в дальнейшем на бумагу:
                Порой мы страх должны благодарить
                За то, что он рождает в нас отвагу.

     Я шагал по лугу. От цветов Исходил  тонкий,  неземной  запах.  Стояла
теплая, но не жаркая погода - такая бывает в Ленинграде в  конце  августа.
Из леса доносились голоса зверей, но я  шел  именно  туда  -  ведь  теперь
только там я мог найти пристанище и пищу. Мне было страшно, но  совсем  не
так, как в Храме. Нынешний мой страх был несравним с храмовым  ужасом.  На
ходу я шептал слова благодарности свиноптице, которая так помогла  мне.  В
тот день я дал себе клятву никогда не есть никакого птичьего  мяса.  Потом
постановил, что хоть я и не магометанин, но к свинине впредь  ни  разу  не
притронусь.


                             23. ВОЛЯ ВОЛЬНАЯ

     Я вступил в лесную чащу, в неземные дебри. Но не  стану  загромождать
свое повествование инопланетной экзотикой, это не  входит  в  мою  задачу.
Когда-нибудь  земные  ученые  побызают  на  Фемиде  и  научно  опишут  все
многообразие ее флоры и фауны, я же расскажу здесь только о тех  растениях
и животных, которые памятны мне в силу особых обстоятельств.  И  в  первую
очередь считаю нужным упомянуть о деревьях с идеально круглыми,  будто  по
циркулю вырезанными листьями и с ветвями, отходящими от мощного ствола под
прямым  углом.  Эти  деревья  я  назвал  чертежными,  ибо   они   казались
выполненными по какому-то мудрому чертежу. Все более углубляясь в  лес,  я
пересек участок, где лежало много сломанных деревьев  различных  пород,  и
понял, что и на этой планете бывают бури и ураганы. Затем вышел на поляну,
в центре которой обнаружил несколько довольно  высоких  кустов;  ветки  их
были усеяны ягодами, похожими на клубнику и весьма аппетитными на вид.  Но
попробовать их я не смел - вдруг они ядовитые? И тут  из  чащи  послышался
свирепый, леденящий душу рев. Я застыл  в  ожидании  появления  неведомого
зверя, который угробит и сожрет меня. Так простоял я минут пять. Зверь  не
появлялся, но и страх мой не убавлялся.

                Нас томят недомолвки, неясности,
                Неизвестность нас сводит с ума,
                И порой ожиданье опасности
                Нам страшней, чем опасность сама.

     Рев послышался снова. На поляну вышло небольшое, размером с  овчарку,
животное. Оно сплошь было покрыто иглами, а голова  оканчивалась  хоботом.
Слоноеж подошел к кустам, поднял хобот, начал поедать  ягоды.  Тогда  и  я
сорвал одну - и съел. На вкус - что надо! Мне стало ясно, что от голода  я
не умру. И еще меня порадовало, что  слоноеж,  несмотря  на  его  страшный
голосище,  оказался  существом  вовсе  не  страшным.  Однако  меня  слегка
обидело, что и он не испуган моим присутствием. "Вот равнодушная тварь,  -
прошептал я. - Впервые видит Человека - и  ни  почтения,  ни  страха!"  Но
через мгновение мне стало стыдно. Ведь у меня - философия труса, догадался
я. Только трусы гордятся  собой,  когда  видят,  что  кому-то  страшны.  Я
пересек поляну. У края ее тек ручей. Я зачерпнул ладонью воды,  попробовал
ее на вкус. Она оказалась вполне доброкачественной. А вот моя  физиономия,
отраженная в ручье, мне  не  понравилась:  я  дико  зарос,  уже  борода  и
бакенбарды обозначились. Впрочем, я  ожидал  худшего,  я  подозревал,  что
поседел от страха, как тот  одиночествовед,  которого  я  сменил  в  Храме
Одиночества. К счастью,  седины  на  себе  я  не  обнаружил.  Возле  ручья
высилось мощное чертежное дерево, и я решил, что здесь - самое  подходящее
место для моего временного пребывания. Сбросив со спины рюкзак,  я  взялся
за топор и принялся обрубать нижние ветки. Рубил их не у самого ствола,  а
с отступом сантиметров в пятнадцать, чтобы получилось нечто вроде лестницы
для восхождения на мою будущую жилплощадь. Срубленные ветви  я,  не  жалея
усилий, перетащил вверх и уложил  на  ветви,  горизонтально  отходящие  от
ствола. Получилась жилая площадочка; она возвышалась над землей  метра  на
четыре, и это сулило мне безопасность. Свершив сей труд, я  направился  на
поляну, полакомился там ягодами,  потом,  взяв  рюкзак,  поднялся  в  свое
гнездышко и разлегся там, как граф. Ветви приятно пружинили подо  мной,  а
уходящая надо мной ввысь крона дерева защищала от лучей фемидского  солнца
и от возможного дождя. Устроился я неплохо; будь здесь Настя, она  оценила
бы мою смекалку и озарила бы меня улыбкой No 39 ("Нежное одобрение"). А  я
сразу бы указал ей, что ее ТОПОР очень помог мне. Позже я пришел к выводу,
что иногда самые нелепые на первый взгляд советы и самые ненужные  подарки
приходят к нам на помощь в трудный чае,  если  они  даны  нам  от  чистого
сердца. Быть может, душа дарящего, сквозь напластования  грядущих  дней  и
событий, предвидит тот миг, когда ее  дар  обретет  для  нас  спасительную
необходимость?
     Было еще совсем светло, но я, утомленный делами и переживаниями этого
дня, уснул на своем древесном  ложе,  не  дожидаясь  наступления  ночи.  И
вскоре убедился, что действие вещества, запрещающего  видеть  во  сне  все
живое, уже закончилось. Мне приснилось, будто сижу  я  в  ИРОДе  за  своим
рабочим столом и вдруг в открытое окно влетает Главсплетня. "Как это вы на
пятый этаж запрыгнули?" - спрашиваю я ее. "Хочу - хожу, хочу - прыгаю",  -
отвечает она и кладет на стол  миниатюрный  прибор,  снабженный  ремешком,
чтобы носить его на руке. Но это
     - не часы. "Получайте назад свой страхогон, - заявляет Главсплетня. -
Директор ИРОДа считает ваше изобретение бесполезным, ненужным,  напрасным,
бесперспективным".  Я  удивленно   отвечаю   этой   даме,   что   никакого
"страхогона" я не изобретал, что я впервые слышу о таком приборе.  Но  она
не слушает меня, она берет меня за руку - и вместе со мной  выпрыгивает  в
окно. И вот я в демонстрационном зале  ИРОДа.  Там  идет  новое  испытание
"Юрия Цезаря". Директор усовершенствовал изобретенный им тренажер, добавив
к нему еще две гири и кинжал из дамасской стали, от которых  тренирующийся
должен отважно и ловко увертываться, повышая тем самым  свой  моральный  и
физический уровень. Дрожа всем телом, взбираюсь я на тренажер, -  и  вдруг
это мощное  сооружение  начинает  мяукать  по-кошачьи,  да  все  громче  и
громче...
     Я  проснулся.  Я  лежал  на  своей  ветвистой  постели,   и   никакой
Главсплетни,  никакого  "Юрия  Цезаря".  Но  мяуканье   не   прекращалось,
наоборот, оно стало громоподобным. Я глянул вниз - и обомлел. Невдалеке от
моего убежища стоял космический  зверь.  Головой  своей  и  расцветкой  он
походил на нормального земного тигра, но имел  шесть  ног.  Он  пристально
глядел в мою сторону, и я понял, что мое дело - швах. Правда, до меня  ему
не добраться (а то он бы уже добрался и съел меня), но если он будет долго
дежурить здесь, то я умру на своей жилплощадке  от  голода  и  жажды.  Мне
стало еще страшнее. И все же это был живой  страх,  страх  с  надеждой  на
избавление от страха, а не тот безысходный, стойкий  ужас,  который  душил
меня в Храме Одиночества.

                Наподобье конфет в цветов,
                Наподобье колбас различных,
                Страх бывает разных сортов, -
                В этом я убедился лично.


                             24. БУРНАЯ НОЧЬ

     И вот настала ночь. Впрочем, "настала" - не то слово. Тьма  беззвучно
захлопнулась надо мной, н сквозь просветы между ветвями  мне  стали  видны
созвездия, которых никто из землян до меня не видывал. Но мне было  не  до
светил  небесных.  Тигр  не  покидал  своего  поста  и  время  от  времени
разражался  громогласным  мяуканьем.  Тем  временем  на  небо   выкатилась
тамошняя луна; была она куда больше земной я, пожалуй, вдвое  ярче.  В  ее
зеленоватом свете зверь казался  еще  больше  и  страшнее.  Разлегшись  на
поляне, он глядел в мою сторону и иногда  облизывался,  предвкушая  сытный
ужин. Впрочем, теперь предвиделся уже не ужин, а завтрак.  Луна  незаметно
ушла с небес, настала недолгая тьма, потом стало светать.
     Светать-то светало, и довольно быстро, но в природе готовилось что-то
недоброе. По небу торопливо бежали мелкие  разрозненные  облака,  поднялся
ветер, тревожно зашелестели листья на моем чертежном дереве. Вскоре облака
сгустились, теперь над лесом висела туча. Нет, не туча - а прямо-таки туша
какая-то тяжелая. Ветер усилился, начался ливень. Тигр  покинул  поляну  и
укрылся под ближайшими деревьями. Я накрылся плащом и  вцепился  в  ветки,
чтоб меня не унесло ветром,  который  стал  ураганным.  Из  чащи  слышался
хруст, тяжелые удары - это буря-дура калечила, ломала ветки и  стволы.  Но
мое дерево не подвело меня. Она раскачивалось, как  тростинка,  гнулось  в
три погибели, но не ломалось.
     А через час - ясное небо н полное безветрие. И в наступившей тишине я
услышал вопли тигра. Нет, не мяуканье, а именно вопли, очень  жалобные.  Я
поглядел в ту сторону и сквозь просветы в ветвях разглядел, что зверюга  с
места сойти не может. Дерево, под которым он пережидал бурю, сломалось  от
порыва ветра - и хвост ему защемило. Сперва я обрадовался  -  так  тебе  и
надо, шестиногий агрессор! Но время шло, а он все выл и выл, н  мне  стало
жаль неудачника. Мне захотелось помочь ему, однако покинуть свое убежище я
боялся.  Часа  полтора  промаялся  я  в  нерешительности,  потом  все-таки
уговорил сам себя быть похрабрей и, захватив топор,  спустился  из  своего
скворечника-курятника на землю. Подойдя к воющему бедолаге, я погрозил ему
топором, - мол, зарублю,  если  свой  хищный  характер  проявишь,  н  стал
осторожно обрубать кусочки дерева  вокруг  его  хвоста.  И  вот  зверь  на
свободе. Хвост, правда, оказался  переломленным,  кривым  -  н,  вероятно,
навсегда. Но главное - воля вольная. Тигрюга посмотрел на меня и  удалился
в чащу, все еще жалобно завывая.
     Помог я Кривохвосту просто из жалости,  не  ожидая  никаких  выгодных
последствий, но в дальнейшем выяснилось,  что  и  инопланетным  тиграм  не
чуждо чувство благодарности.

                Взаимопомощь дорога
                Равно и людям, и зверюгам.
                Ты от беды спаси врага -
                И станет он надежным другом.


                              25. ПЕРЕМИРИЕ

     Тигр возле моего чертежного дерева больше не появлялся, да  и  вообще
никаких опасных зверей поблизости не видно было. В течение  двух  суток  я
безбоязненно  прогуливался  возле  своего  самодельного   жилья,   вдоволь
лакомился питательными ягодами. Но вскоре спокойствие мое было нарушено.

                Я знал: ничто не вечно под луной,
                Теперь я знаю: все на свете схоже -
                И под чужой луной, под неземной,
                Для смертного ничто не вечно тоже.

     На поляну, где я кормился, приперлось  вдруг  целое  стадо  большущих
жвачных  животных.  Их  туловища  оканчивались  не  хвостами,  а   змеями,
очевидно,  для  обороны  от  хищников.   Змеи-хвосты   извивались,   зорко
поглядывая по сторонам, и порой шипели. Из своего убежища я наблюдал,  как
эти змеехвостые  буйволы,  распахнув  пасти,  жуют  ягодные  кусты.  Когда
прожорливое стадо удалилось, я убедился,  что  мне  ни  единой  ягодки  не
осталось. Настал для меня острый продовольственный кризис,  и  продолжался
он двое суток, ибо  удаляться  далеко  от  своего  жилища  я  не  решался,
опасаясь стать жертвой тигров. На третьи сутки страх умереть от  голода  и
страх нарваться на голодного зверя вступили в борьбу - и победил первый. Я
направился вниз по течению ручья на поиски новой базы снабжения.

                Путь к сытости порою жуток,
                Но кушать хочется - и вот
                Наш вождь, наш командир - желудок
                Бесстрашно к цели нас ведет.

     Я прошел километра три, но ягодных кустов не увидел. Однако вскоре  я
нашел пищу, и  притом  очень  питательную.  Выйдя  на  просторный  луг,  я
обнаружил, что на краю его растут деревья, ветви  которых  сплошь  покрыты
гороховыми стручками. Подойдя к  одному  из  этих  гороховых  деревьев,  я
нагнул ветку и вскоре понял, что инопланетный горох ничуть не хуже  нашего
земного. В безвредности же этого продукта  убедили  меня  живые  существа,
которые при мне кормились им. Эти небесные создания сами  по  себе  весьма
миниатюрны, но спина каждого из них  увенчана  продолговатым  баллоном  из
полупрозрачной кожи; баллон этот,  как  я  догадался,  служит  вместилищем
желудочных газов и позволяет зверьку держаться в воздухе. Крыльев  у  этих
живых  дирижабликов  нет,   свой   полет   они   регулируют   при   помощи
веерообразного хвоста. Выбрав ветку, где  стручки  поаппетитней,  зверюшка
застывает в воздухе и, вытянув длинную шею, приступает к приему пищи.
     Рискуя обозлить  ханжей,  осмелюсь  высказать  Предположение,  что  в
будущем, когда, человечество исчерпает природные  энергетические  ресурсы,
оно задаст себе вопрос: а не может ли и человек подняться в воздух за счет
перевариваемой им пищи? И, быть может, уже живет и