т!  Я  по  космическому  мыслепроводу  связался  с  Кумой  и
договорился. В субботу будь у меня в восемь утра. Летим! Ты на Фемиду, я -
на Куму. Нас возьмет рейсовый звездолет.
     - Значит, место мне забронировано? Надеюсь, мягкое?
     - Не волновайся, Фима! Мудрец наш один так сказал:  "Если  юный  спас
жизнь кому - то, то и старики потеснятся ради него на почетной скамье". Но
я об одном пронзительно тебя упрашиваю: поскольку  на  Фемиде  тебе  будет
плачевно, то обещай мне, что, когда вернешься с нее, ты не  назовешь  меня
сыном суки.
     - Сукиным сыном, - поправил я иномирянина. - Обещаю!
     Уточняя некоторые детали предстоящего путешествия, мы проговорили еще
минут  десять.  И  все  это  время   в.   коридоре,   покуривая   "Шипку",
околачивалась Главсплетня.
     Я уже упоминал об этой конструкторше, а теперь  уточню.  На  вид  она
даже аппетитная, сдобная - сплошной бюст. Но голос у нее какой-то  лающий,
будто она собаку живьем заглотала. Впрочем, не ее это вина. А виновата она
в том, что вечно все о всех разнюхивает, перевирает на свой  лад  и  затем
распространяет это на весь ИРОД. Идет слух, что она и курить-то  выучилась
для того,  чтобы  на  законном  основании  торчать  в  курильно-телефонном
коридорчике и слушать чужие  разговоры.  И  вот  эта  Главсплетня  из  тех
вопросов и ответов, которыми я обменялся с Юриком, спрограммировала  такую
схему моего ближайшего будущего: 1) я решил плюнуть на работу в ИРОДе;  2)
я развожусь с Настей и отбываю на Кавказ с одной богатой  дамой,  за  счет
которой буду существовать бесплатно и весело; 3) кроме того, все это  дело
пахнет какой-то тайной уголовщиной. Свои умозаключения Главсплетня  быстро
разлаяла по всем отделам, секциям и подсекциям, и, как водится, все  ироды
стали обсуждать их, причем каждый не замедлил выдвинуть  свою  вариацию  и
приобщить ее к делу. На другой день я заметил, что все  со  -  трудники  и
сотрудницы поглядывают на меня с пронзительным интересом, а когда пошел  в
институтскую библиотеку и попросил библиотекаршу Кобру Удавовну выдать мне
"Справочник по пространственным нормативам, то книгу-то эту мне выдала, но
поверх нее зачем-то положила еще одну - "Уголовный кодекс".
     - Вы ошиблись, это не  по  моей  части,  -  сказал  я,  возвращая  ей
"Кодекс". - Ведь я - не судья.
     - Суд существует не только для судей, но и для подсудимых,  -  строго
молвила Кобра Удавовна.
     От посещения библиотеки  на  душе  у  меня  остался  какой-то  мутный
осадок. Чтобы избавиться от него, я решил  заглянуть  в  секцию  мебели  к
талантливой  конструкторше  Мадере  Кагоровне.  Она   разработала   проект
утепленной кровати. Эта кровать, смонтированная из труб  малого  диаметра,
имеет шланг, с помощью которого ее можно подсоединять  к  трубам  парового
отопления.
     Приветливая Мадера Кагоровна на этот раз  встретила  меня  хмуро.  На
вопрос, скоро ли опытный образец ее кровати будет запущен в  производство,
буркнула что-то невнятное. Смущенный ее странным поведением, я  подошел  к
сидящему на подоконнике институтскому коту Лютику, погладил его и  сказал,
что мне очень симпатичны эти зверьки. Ведь недаром родители дали мне имя в
честь кота.
     - Они не сожалеют об этом? - сухо спросила Мадера Кагоровна.
     - Сожалеют? А зачем им сожалеть? - удивился я.
     - Но ведь они, сами того  не  зная,  спрограммировали  ваше  будущее.
Разве вам не известно, что на  городском  уголовном  жаргоне  слово  "кот"
адекватно словам "альфонс" и "сутенер"?
     - Не понимаю, к чему этот разговор?! - воскликнул я.
     - Ах, вы не понимаете?!.
     Наступила неприятная, вязкая пауза. Потом из  другого  конца  комнаты
послышался голос Пантеры Ягуаровны, конструкторши,  проектирующей  кресло,
совмещенное с кухонным столом.
     - Он не понимает! Он, представьте себе, даже слова такого не слыхивал
- "сутенер"! - Пантера
     Ягуаровна встала из-за своего стола и, подойдя  ко  мне,  спросила  в
упор: - А вы знаете, что такое содержанка?
     - Ну, это из литературы известно, -  ответил  я.  -  Это  были  такие
падшие женщины,  которые  за  деньги  становились  любовницами  зажиточных
людей.
     - А нам не из литературы известно, что у  нас  в  ИРОДе  есть  падший
мужчина - содержанец. И не стыдно?!
     - Таким ничего не стыдно, - поддержала ее Мадера Кагоровна.  -  Таким
ничего не стоит бросить  жену  и  дочь  ради  престарелой  растратчицы,  у
которой куры денег не клюют!
     -  Какая  растратчица?  Какие  куры?!  -  воскликнул  я  в  тоскливом
недоумении. Но ответом мне было язвительное молчание.
     Озадачеино-ошеломленный  покинул  я  секцию  мебели  и  направился  в
примерочную комнату, примыкающую к отделу одежды.  Там  в  этот  час  было
тихо. Я присел на диванчик и погрузился в печальные размышления. Но вскоре
мое уединение нарушил Павиан Гориллович, дизайнер головных уборов.  Начнем
красовалась огромная меховая iапка - на манер  кавказской  папахи,  только
еще больше, пышнее и шире. По краям ее, справа и  слева,  приторочены  два
кармана, в которые можно засунуть ладони. Это усовершенствование имеет две
положительные стороны: во-первых, не  мерзнут  руки,  ибо  шапка  заменяет
рукавицы; во-вторых, если руки засунуты в шапку, то ее никто не  сорвет  с
вашей  головы  с  целью  похищения.  Мельком  взглянув  на  меня,   Павиан
Гориллович подошел к зеркалу, поднял руки,  утопил  ладони  в  шапке  -  и
удовлетворенно улыбнулся; Но потом улыбка соскользнула  с  его  лица,  оно
стало озабоченным.
     - Чем это вы недовольны? - спросил я из вежливости.  -  Шапка  -  что
надо! Пора хлопотать о патенте.
     - Я и сам знаю, что пора. Но Афедрон Унитазович хочет, чтоб  был  еще
один карман - внутри шапки. Для портмоне. А я опасаюсь,  что  это  излишне
осложнит конструкцию.
     - Вы правы. Оттуда портмоне трудно будет извлекать.
     - Ну, вы-то, говорят, без труда портмоне себе добыли,  -  с  ядовитой
ухмылкой произнес Павиан Гориллович. - Жену побоку, ИРОДа побоку - и  айда
в Ташкент с одноглазой директрисой гастронома... Живое портмоне, всегда  к
услугам... Но учтите: угрозыск не дремлет!
     - Кто дал вам право клеветать на меня?! - крикнул я. - Кто тебе такой
чепухи про меня наговорил?!
     - Весь ИРОД об этом говорит.  Глас  народа!..  По  отношению  к  жене
ведете себя как зверь!
     - О тебе этого не скажу, - отпарировал я, -

                Если скажут тебе: "Ты - зверь!" -
                Ты не очень-то в это верь.
                Ведь и звери имеют ум, -
                Ты ж, мой друг, совсем - ни бум-бум!

     Произнеся этот экспромт, я покинул примерочную и направился в  отдел,
где  работает  мой   хороший   знакомый   Нарзан   Лимонадович.   Это   он
сконструировал комбинированную электрокофеварку-крысобойку "День и  ночь".
Предположим, вы холостяк. В вашей однокомнатной квартире завелись крысы, а
у вас - ни жены, ни кошки. И тут  вам  поможет  "День  и  ночь".  Днем  вы
используете прибор в традиционном жанре - варите в нем  кофе.  Вечером  вы
кладете его горизонтально  возле  крысиной  норки,  включаете  ловительное
устройство - и спокойно ложитесь в постель. Ночью вас будит зуммер.  Крыса
поймалась и безболезненно убита током! Вы встаете, освобождаете прибор  от
содержимого, включаете его вновь - и так далее. Оригинальностью замысла  и
четкостью работы "День и ночь" порадует многих - и  тем  приумножит  славу
ИРОДа.  Я  надеялся,  что  Нарзан  Лимонадович  поможет  мне  развеять  ту
клеветническую тучу, которая сгущалась над моей головой. Но,  оказывается,
я держал путь не к другу, а к врагу.
     - Слушай, Серафим, этого я от тебя не ожидал, - забормотал он.  -  Ты
же знаешь, я тоже от жены ушел... Но - никаких скандалов... И алименты  за
Жорку честно плачу... А у тебя прямо погадски получается... За  Настей  по
квартире с ломом гоняешься, последнее пальто ее в  скупочный  пункт  снес,
кольцо обручальное с ее пальца содрал - и все пропиваешь с какой-то падшей
кинозвездой... Опомнись, Серафим, не стань полностью гадом!
     - Если и стану, далеко мне до тебя будет, падло! - гневно ответил я.

                Если скажут тебе: "Ты гад!" -
                Похвале этой будь ты рад;
                Ведь по правде-то, милый друг,
                Ты зловредней, чем сто гадюк!

     Хлопнув дверью, я вышел  в  коридор.  Навстречу  мне  шагал  Хамелеон
Скорпионович, известный тем, что им спроектировано  антипростудное  зимнее
пальто. Оно сплошное, разреза спереди нет; его надо надевать через голову.
Его не нужно застегивать и расстегивать, вас в нем не продует.  Надобность
в пуговицах отпадает, что послужит  снижению  себестоимости.  Еще  недавно
этот дизайнер относился ко мне весьма приязненно, а тут он вдруг при  виде
меня набычился и молвил укоряюще-презрительным тоном:
     - Почему вы здесь? Почему вы не в больнице?
     - А к чему мне больница? - удивился я. - Я здоров.
     - Какой цинизм! - прошипел Хамелеон Скорпионович. - Ведь  все  знают,
что ваша жена - в хирургической палате! Все знают, что вы, явившись к себе
домой с пьяной проституткой, ударили свою супругу бутылкой  по  голове,  а
родную дочь выгнали из квартиры! Поспешите же в больницу, пока  жена  ваша
еще жива!..
     - А ты, обалдуй, поспеши в психбольницу - там твое законное место!  -
сухо и кратко ответил я и направился в свою секцию. Когда я под вечер  шел
через  вестибюль,  ко  мне  с  таинственным  видом  подошел  вахтер  Памир
Никотинович и тихо сказал, что "есть разговорец".
     - Главное - говорите на суде, что в состоянии эффекта действовали,  -
зашептал он. - Тогда, может, срок поменьше дадут. Усекли?
     - Какой суд? Какой срок? - усталым голосом спросил я.
     - Хоть со мной то не хитрите, я  ведь  тоже  через  это  дело,  через
ревность, отбывал... А про вас слух идет, что  вы  квартиру,  где  супруга
ваша блудодействовала, подожгли...  Это  вам  повезло,  что  изменница  на
балкон  ниже  этажом  выпрыгнула  и  переломом   доги   отделалась...   Вы
доказывайте, что вы - без задуманного намерения. Усекли?
     - Усек, - горестно ответил я.
     Все дни той недели я провел в нервном  напряжении.  С  того  момента,
когда я узнал из телефонного разговора с Юриком, что мой полет  на  Фемиду
вполне реален и даже точный срок назначен, во  мне  стал  нарастать  страх
перед неведомым. Отказаться от полета нельзя было; я не хотел,  чтоб  Юрик
угадал во мне труса, - но лететь ой как не  хотелось...  У  меня  возникла
хитренькая надежда, что в последнюю минуту Юрик позвонит  мне  и  сообщит,
что по указанию куманийского ихнего начальства мое путешествие отменяется.
Я очень на это надеялся, поэтому и  Насте  о  предполагаемом  моем  полете
ничего не сказал - ведь если он не состоится, то на нет и  суда  нет.  Она
ведь тогда и не узнает, как я боялся  этого  отмененного  мероприятия.  Но
нервозность мою Настя заметила. Она в те дни не раз  пульс  мой  щупала  и
температуру замеряла.  К  моему  сожалению,  физически  я  был  здоров.  А
прикинуться больным мне было невозможно, Настя сразу бы раскусила, что это
не хворь, а нахальная симуляция. II. ПЕРЕД ПОЛЕТОМ

     Ранним утром в субботу раздался телефонный звонок. Он разбудил  Настю
и Татку, а меня - не разбудил. Я почти всю ночь не спал,  всякие  страшные
домыслы кишели в моей башке. Поэтому я раньше Насти  кинулся  к  телефону.
Звонил Юрик.
     - Серафимушка, я, значит, жду тебя, как мы обусловились. Не  опоздай!
Один наш мудрец так сказал: "Опоздавший подобен птице, ослепшей в полете".
Не дремотствуй!
     - Жди, буду вовремя, - голосом, хрипловатым - от страха,  ответил  я.
Однако когда я повесил трубку и понял, что пути для  отступления  нет,  на
душе у меня стало спокойнее.  Очевидно,  тот  запас  страха,  который  моя
трусоватая душа выделила на подготовку  к  этому  полету,  я  израсходовал
полностью. Поэтому, когда Настя спросила, что это за свидание назначено  у
меня с Юриком, я довольно спокойно объявил ей, что лечу на  Фемиду,  чтобы
там в Храме Одиночества отдохнуть от земной суеты, и рассказал ей о  своих
предыдущих переговорах с Юриком по этому поводу. Не забыл я упомянуть и  о
том, что прогула не будет, - ведь, по закону сгущенного времени, я вернусь
на Землю в час отбытия с нее. Настя встрепеиулась, стала толковать о  том,
что я со своим неуравновешенным характером непременно нарвусь в Космосе на
какую-нибудь неприятность. Потом она ударилась в слезы, а Татка немедленно
подключилась  к  этому  мероприятий.  Но  я  был  тверд,  и  тогда   Настя
успокоилась, принесла из прихожей мой рюкзак, и мы принялись укладывать  в
него все, что могло пригодиться в  путешествии.  Затем  жена  вручила  мне
двести рублей из своего НЗ - вдруг на этой Фемиде не полное запустение,  и
мне удастся обменять родные денежки на инопланетную валюту и отоварить их.
Заодно Настя напомнила мне некоторые цифровые данные, имеющие отношение  к
ее фигуре, а также подтвердила, что носит обувь тридцать шестого  размера.
Тогда я сказал ей, что все это знаю давным-давно и  ничего  не  выроню  из
памяти даже при экстремальной ситуации.

                Пусть мужа ждут враги и вьюги,
                Пусть путь тревожен и далек -
                Параметры своей супруги
                Он должен помнить назубок!

     Растроганная этим моим заверением,  Настя  улыбнулась  улыбкой  No  6
("Неожиданная радость" ) и погрузилась  в  раздумье.  У  жены  моей  очень
выразительное лицо, и по нему я всегда догадываюсь, что она скажет. Все ее
улыбки я давно систематизировал, каждой дал номер  и  наименование.  В  то
утро я с особым вниманием следил за сменой ее улыбок и вдруг заметил,  что
губы ее сложились в улыбку No 38 ("Предподарочную").  Это  меня  несколько
встревожило. Настя - существо доброе и  неглупое.  Но  на  подарки  у  нее
какой-то свой взгляд - или,  вернее,  свой  бзик.  Если  бы  я,  например,
собрался бы в челноке переплыть озеро Байкал, она непременно  презентовала
бы мне бочку с пресной водой, дабы я не  умер  от  жажды;  а  ежели  бы  я
решился пешим ходом пересечь пустыню Сахару, Настя в лепешку бы разбилась,
но раздобыла бы мне спасательный круг, чтобы я, чего доброго,  не  утоп  в
пути. Вот и теперь она замерла в улыбчивом  раздумье  -  затем  произнесла
решительным голосом:
     - Так и быть, вручу его тебе сейчас. Вообще-то я его  в  день  твоего
рождения подарить хотела...  Но  дарю  досрочно.  Только  дай  мне  святую
клятву, что возьмешь его с собой и нигде не потеряешь.
     Я стал перебирать в уме предметы мужского рода, один из которых могла
преподнести мне Настя, но зная непредсказуемость ее  подарочной  фантазии,
ни к какому ясному выводу  прийти  не  смог.  Потом  вдруг  вспомнил,  что
последнее время она повадилась намекать  мне,  что  я  стал  полнеть,  что
каждый человек должен каждый день  совершать  пятикилометровую  пешеходную
прогулку. У меня мелькнула мысль,  что  на  этот  раз  меня  ждет  подарок
логически осмысленный, то есть шагомер.
     - Клянусь! - твердо произнес я. - Клянусь, что возьму его с  собой  и
доставлю обратно на Землю в. полной сохранности, из кармана не выроню!
     - Ну, в кармане он не поместится,  -  снисходительно  молвила  Настя.
Подойдя к комоду, она выдвинула нижний ящик и  извлекла  оттуда  фамильный
топор. Топорище его выполнено  из  дуба,  и  на  нем  сверкает  серебряная
дощечка, на коей значится:

                                  ТОПОР
            (Трест Общественного Питания Октябрьского Района)
            За непорочную службу - бухгалтеру А. Г. Лукошкину!

     Топор этот достался Насте в наследство от ее покойного  деда,  и  вот
теперь она вручила мне это мужское орудие труда в знак того,  что  считает
меня настоящим  мужчиной.  Я  принял  подарок  и  сказал,  что  польщен  и
обрадован, но в полет брать эту громоздкую штуковину не  собираюсь,  нужна
она мне, как слепому велосипед.
     - Но ты дал клятву! - возмутилась Настя. - Мало  того,  что  ты  черт
тебя знает куда летишь по межпланетному блату, ты еще и клятвопреступником
хочешь стать! Выбирай: или топор и я, или ни топора, ни меня! Или топор  -
или развод! Я, разумеется, предпочел топор. Настя сразу успокоилась, на ее
лице возникла улыбка No 22 ("Радость примирения"). Улыбнулся и я.  Нет,  я
не обижаюсь на Настю за ее вспышки.

                Хвала терпенью и покорности,
                Нрав добрый - это благодать,
                Но микродолей дамской вздорности
                Супруга вправе обладать.


                               12. В ПОЛЕТЕ

     На мне  был  темно-синий  плащ  с  меховой  подкладкой,  а  на  спине
красовался  объемистый  рюкзак,  из  горловины  которого  торчала  рукоять
топора. Настя проводила меня до трамвайной остановки.
     - Одумайся, олух космический! Еще не поздно! - прошептала она,  когда
показалась моя "тридцатка". Но я ответил, что полет  -  дело  решенное,  и
губы моей супруги сложились в улыбку No 10  (  "Расставальная  грусть"  ).
Унося в душе эту грусть, я вошел в вагон.
     Свободных мест не было, но какая-то добрая женщина сказала  сидевшему
рядом с ней подростку, что он должен уступить место  дяденьке  -  дяденька
едет на лесозаготовки. Прибыв  на  Васильевский  остров,  я  направился  в
столовку, где работал Юрик. К  раздевалке  тянулась  длинная  очередь.  За
барьером, отделяющим ряды вешалок  от  публики,  трудились  двое:  пожилая
женщина и мой друг. Меня удивило, что  Юрик  работает  медлительнее  своей
компаньонки. Из публики слышались упреки в адрес  слегка  прихрамывающего,
но вообще-то здоровенного на вид гардеробщика. Затем я увидал нечто совсем
нелепое. Получив от лысенького старичка номерок, Юрик принес  ему  лиловое
дамское пальто с капюшоном. "Ты что, ослеп, что ли,  кобель  гладкий?!"  -
возмутился старичок, и тогда мой друг извинился и выдал ему  его  законное
черное пальто. Затем, заметив  меня,  шепнул  что-то  своей  напарнице  и,
напутствуемый нелестными замечаниями публики, покинул гардероб.  Когда  мы
вышли на улицу, я, зная неземную  честность  и  аккуратность  иномирянина,
спросил его, почему это он  стал  работать  так  безобразно.  И  тут  Юрий
признался мне, что близится срок его возвращения  на  Куму,  а  он  познал
далеко не  все  отрицательные  земные  слова.  Поэтому  он  решил  снизить
качество своей работы.  Он  лентяйствует  и  свинствует  для  того,  чтобы
слышать от землян строгие отзывы и  пополнять  ими  свой  словесный  фонд.
Недавно один посетитель очень его порадовал, обозвал захребетником. А  еще
Юрику на букву "З" известны такие слова: злодей,  злопыхатель,  замарашка,
зубоскалец, зануда...
     - Забулдыга, заморыш, задрыга, злыдень, зубрила, - продолжил я.
     - Боженьки мои, учиться мне еще  и  учиться,  -  задумчиво  подытожил
иномирянин. - Но вот и дом наш, пора нам на его крышу восходить. Мы  стали
подниматься по  такой  знакомой  мне  лестнице...  Когда  .проходили  мимо
квартиры моих родителей, сквозь запертую дверь услышал я знакомый хохот  -
это, невзирая на пожилой возраст, тетя Рита упражнялась в  смехе.  Смех  -
смехом, а захотелось зайти домой. Но Юрик воспротивился - ведь мы отбываем
всего на десять минут по земному времени, а звездолет ждать не  будет,  не
опоздать бы. .  Дом  давным-давно  подключен  к  теплоцентрали,  белья  на
чердаке никто нынче не сушит, дверь туда открыта нараспашку. И  вот  мы  с
Юрием вошли на чердак, а оттуда, через незастекленное окошко,  перебрались
на крышу. Она была, сырая, скользкая. Мне очень захотелось домой.  На  кой
хрен мне этот полет,  эта  Фемида?..  Может,  не  поздно  еще  отказаться,
отбрыкаться, отвертеться? Но ведь Настя  трусом  меня  сочтет,  и  Юрка  -
тоже... И тут снизу, со  двора  послышался  ожесточенный  собачий  лай.  Я
вспомнил голос Главсплетни и окончательно решил, что лететь все-таки надо.

                Мой совет вполне конкретен:
                Старец