Вадим Шефнер.
   Девушка у обрыва

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Круглая тайна". Л., "Детская литература", 1977.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 2 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


ПРЕДИСЛОВИЕ К 338-МУ ЮБИЛЕЙНОМУ ИЗДАНИЮ

   Семьдесят пять лет назад, в 2231 году,  впервые  вышла  из  печати  эта
небольшая книжка. С тех пор она выдержала 337 изданий  только  на  русском
языке. По выходе в свет она была переведена на  все  языки  мира,  а  ныне
известна  всем  жителям  нашей  Объединенной  Планеты,  а  также  и  нашим
землякам, живущим на Марсе и Венере.  За  75  лет  о  "Девушке  у  обрыва"
написано  столько  статей,  исследований  и  диссертаций,  что   одно   их
перечисление занимает девять больших томов.
   Выпуская в свет юбилейное издание, мы хотим вкратце напомнить читателям
историю возникновения "Записок Ковригина" и пояснить, почему каждое  новое
поколение читает эту книжку с неослабевающим интересом.
   Надо сказать, что причина нестареющей популярности "Девушки  у  обрыва"
кроется отнюдь не в художественных достоинствах этой книги. Не ищите здесь
и  обобщающих  мыслей,  широких  картин  эпохи.  Все,   что   выходит   за
ограниченный круг его темы, автора  просто  не  интересует.  Да  он  и  не
справился бы  с  таким  самозаданием,  -  ведь  по  профессии  он  не  был
Писателем. Автор "Девушки у обрыва" Матвей Ковригин  (2102-2231),  работая
над книгой,  отнюдь  не  претендовал  на  литературную  славу.  Будучи  по
образованию Историком литературы и изучая XX век, он ждал славы  или  хотя
бы  известности  от  своих  историко-литературных  компилятивных   трудов,
которых он издал довольно много и которые  не  пользовались  популярностью
уже при жизни Автора, а ныне совершенно забыты. А  эта  небольшая  книжка,
вышедшая после смерти Автора, принесла ему посмертную славу, и  слава  эта
не меркнет с годами. Ибо в ней Ковригин рассказывает об Андрее  Светочеве,
а каждое слово об этом величайшем Ученом дорого Человечеству.
   Еще   раз   напоминаем:    "Записки    Ковригина"    -    повествование
узконаправленное. Автора очень мало занимает  бытовой  и  научный  фон.  О
технике  своего  времени  он  упоминает  только  в  тех   случаях,   когда
сталкивается с нею лично или когда от нее зависит судьба его друзей. Порой
по ходу  действия  он  довольно  подробно  описывает  некоторые  агрегаты,
существовавшие в его время, но в  этих  описаниях  чувствуется  не  только
глубокое равнодушие к  технике,  но  и  непонимание,  граничащее  порой  с
обывательщиной  и  технической  малограмотностью.  О  Космосе,  о  полетах
Человека в пространство он даже и  не  упоминает,  словно  живет  в  эпоху
геоцентризма. И даже великий научный смысл открытия  своего  друга  Андрея
Светочева он понял только к концу своей жизни, да и то чисто утилитарно.
   Узкая направленность автора сказывается и в том, что  Андрея  Светочева
он изображает вне его творческого окружения, только со своих  узко  личных
позиций. Нигде почти не упоминает он ни о Сотрудниках Светочева, ни о  его
Учителях и предшественниках. По Ковригину  получается,  что  Светочев  все
делал  один,  а  ведь  на  самом-то  деле  он  был  окружен   талантливыми
единомышленниками, многие из которых (Иванников, Лемер, Караджаран, Келау)
были крупнейшими Учеными своего  века.  Сам  Андрей  Светочев  никогда  не
ощущал себя одиночкой в науке и отлично понимал, что  век  Ученых-одиночек
давно канул в прошлое. Не только в XXII веке, когда жил и творил Светочев,
но уже  задолго  до  этого,  в  XX  веке,  наука  стала  столь  сложной  и
многогранной, что все крупные и великие научные открытия могли возникать и
осуществляться  только  в  результате  напряженного  коллективного   труда
Ученых. Быть гениальным в науке - не значит быть  одиноким  в  науке.  Это
было ясно и для Светочева, и для его  современников.  И  только  Ковригин,
придерживаясь некоторых литературных штампов XX века, пытается сделать  из
Светочева некоего алхимика-одиночку.
   Стиль книги архаичен, несовременен. Будучи специалистом  по  литературе
XX века, автор, не найдя своей творческой манеры, подражает  писателям  XX
века, причем писателям отнюдь не перворазрядным. К этому  недостатку  надо
добавить и еще один. Даже повествуя о своих юных годах, Ковригин говорит о
себе,  как  о  пожившем,  солидном,  многоопытном  Человеке.  Но  не  надо
забывать, что книгу свою Ковригин создал на закате жизни.
   К автору "Девушки  у  обрыва"  Матвею  Ковригину  разные  Исследователи
относятся  по-разному.  Ковригин  -  фигура   противоречивая.   Наряду   с
искренностью, добротой, безусловной личной смелостью и готовностью  всегда
прийти на помощь, в нем уживаются мелкий педантизм, брюзжание,  отсутствие
самокритики, граничащее с самовлюбленностью. Но  не  будем  забывать,  что
именно  Ковригину  мы  обязаны  наиболее  полным  описанием  жизни  Андрея
Светочева.
   Так как многие понятия, наименования, агрегаты, приборы и механизмы,  о
которых упоминает  автор,  давно  устарели,  забыты,  заменены  другими  и
молодое поколение уже не знает о них, мы взяли на себя  смелость  снабдить
текст  сносками,  поясняющими  историческое  значение   этих   понятий   и
предметов.
   С искренним уважением - издательство "Земля".
   Русская редакция, 2306 год



ВСТУПЛЕНИЕ

   "...Девушка стояла у обрыва на берегу реки. Это было осенью, когда идут
затяжные дожди, когда  размокает  береговая  глина  и  на  ней  так  четко
отпечатываются следы. Девушка стояла у  обрыва  и  задумчиво  смотрела  на
осеннюю реку, по которой плыли желтые листья.
   Мимо проходил юноша, и увидел он девушку, стоящую у обрыва,  и  полюбил
ее с первого взгляда. И она тоже полюбила его  с  первого  взгляда  -  так
полагается в сказках.
   Этот юноша жил у реки, и когда девушка  вызвала  аэролет  и  улетела  в
большой город, пообещав вернуться весной, юноша остался один в избушке  на
берегу реки и стал ждать ее возвращения. Зачем он жил один на берегу  реки
и кто он был - не спрашивайте, ибо это сказка.
   Каждый день приходил юноша на обрыв, где когда-то  стояла  девушка.  Он
протоптал в глине узкую тропинку рядом с ее следами. Он не наступал на  ее
следы, и каждый раз ему казалось, что девушка невидимо идет рядом с ним  к
обрыву и рядом с ним смотрит на осеннюю реку,  по  которой  плывут  желтые
листья.
   Потом пошли большие дожди,  и  следы  от  туфелек  девушки  наполнились
водой, и в них отражалось небо поздней осени. Потом ударил мороз, и  следы
стали льдом.
   И однажды юноша вынул один след и принес его в свою избушку. Он положил
его на стол, а когда проснулся утром, то увидел, что след растаял. И юноша
очень удивился и огорчился. Не удивляйтесь - в сказках люди дивятся  самым
обычным вещам.
   Огорчился юноша и подумал: "Следы моей возлюбленной достойны  вечности.
Но лед не вечен. Не вечен и металл, ибо он ржавеет; не вечно и стекло, ибо
оно бьется; не вечен и камень, ибо он выветривается и трескается от жары и
холода. Я должен создать такой материал,  который  отливался  бы  в  любую
форму и не боялся бы ни огня, ни холода, ни времени".
   И пришел день, когда он создал вещество, которое заменило нам камень  и
металл, стекло и пластмассу, дерево и  бетон,  бумагу  и  лен.  Он  создал
Единый Материал, который называется аквалидом.  Из  этого  материала  люди
стали строить города на земле и под водой, делать все машины и все вещи. И
это уже не сказка, ибо мы живем в этом мире.
   Вот куда привели следы девушки,  которая  однажды  стояла  у  обрыва  в
осенний день, когда по реке плыли желтые листья.
   Но однажды девушка, которую ждал юноша..." И т.д., и т.д.
   Вы  и  сами,  дорогой  мой  Читатель,  с   детских   лет   знаете   эту
сентиментальную историю -  ведь  ее  даже  в  школе  проходят.  Сочиненная
досужим Поэтом и  посвященная  Андрею  Светочеву  и  Нине  Астаховой,  эта
полулегенда-полусказка   почему-то   считается    весьма    поэтичной    и
трогательной, и, быть может, некоторые не  в  меру  наивные  Люди  склонны
думать, что именно таким  путем  и  пришли  мы  к  современной  аквалидной
цивилизации.
   Действительно: девушка на берегу стояла. А все остальное было  не  так,
не так. Все придумал от себя досужий сочинитель.
   - А как же все было? - спросите вы, почтенный мой Читатель.
   Сейчас я начну свое повествование, и вы узнаете, с чего  все  началось,
что привело Андрея Светочева к его открытию, где и как  он  встретил  Нину
Астахову. И еще вы узнаете многое другое.
   Я прожил свой МИДЖ [Минимум Индивидуальной Длительности Жизни  -  норма
долголетия, гарантированная каждому жителю планеты медициной и  Обществом;
в описываемую Автором эпоху МИДЖ равнялся ста десяти годам, но  фактически
средняя продолжительность жизни уже  и  тогда  была  значительно  выше]  с
избытком, жизнь моя клонится к закату, и недалек тот день, когда мой пепел
легким облаком упадет с Белой Башни на цветы, растущие у ее подножия. Но я
еще успею поведать вам правдивую  историю  о  Нине  Астаховой,  об  Андрее
Светочеве, другом которого я был, и о себе, ибо когда-то  моя  жизнь  была
тесно связана с жизнью этих двух Людей.



СЛУЧАЙ НА ЛЕНИНГРАДСКОМ ПОЧТАМТЕ

   Я начну с давних-давних времен. Рассказ  мой  начинается  в  тот  день,
когда отменили деньги. В книгах вы все читали об этом дне, а я  помню  его
сам и знаю,  что  в  книгах  он  сильно  приукрашен.  В  сущности,  ничего
особенного в тот день не произошло. Дело  в  том,  что  процесс  отмирания
денег шел уже давно. Деньги не погибли внезапно - они тихо скончались, как
Человек, проживший свой МИДЖ с избытком. Последнее время они имели  скорее
значение статистическое, нежели ценностное. Если вам не  хватало  денежных
знаков на покупку какой-либо нужной вам вещи, вы просто вырывали из  своей
записной книжки листок и писали на нем "15 копеек", или "3 рубля", или "20
рублей" и платили им Продавщице  или  ПАВЛИНу  [ПАВЛИН  (Продавец-Автомат,
Вежливый, Легкоподвижный, Интеллектуальный, Надежный) - старинный агрегат,
давно снят с  производства].  Или  вы  могли  попросить  деньги  у  любого
прохожего, и он давал вам требуемую сумму и, не  спрашивая  вашего  имени,
шел своей дорогой.
   В день отмены денег у нас в Университете состоялось небольшое  собрание
в актовом зале, а затем все разошлись по своим делам. Помню, я шел с Ниной
Астаховой к зданию филологического факультета, и разговор у нас был  вовсе
не об отмененных деньгах, а об "Антологии Забытых  Поэтов  XX  века",  над
которой  я  тогда  работал.  Нина  (она  училась  на  втором  курсе)  была
прикреплена  ко  мне,  Аспиранту,  в  качестве  Технического  Помощника  и
помогала мне в составлении этой "Антологии". Она была добросовестна, много
времени проводила в библиотеках и архивах,  выискивая  стихи  и  данные  о
забытых ныне Поэтах XX века, но мне не слишком нравилась в  ней  некоторая
строптивость  и  чрезмерная   самостоятельность.   Так,   например,   Нина
настаивала, чтобы в "Антологию" я обязательно включил стихи некоего Вадима
Шефнера (1915-1984?), я же противился этому. Мне не нравились нотки грусти
и меланхолические  размышления  в  его  стихах.  Я  предпочитал  Поэтов  с
бодрыми, звонкими стихами, где все было  просто  и  ясно.  Я  считал,  что
именно такие Поэты должны войти в мою  "Антологию",  чтобы  Читатель  имел
верное представление о поэзии XX века. Нина  же  продолжала  упорствовать,
желая включить этого Шефнера - дался он ей! При этом она горячилась,  даже
сердилась. Она никак не могла понять, что  я  составляю  научный  труд,  а
наука требует бесстрастия.
   Вообще же Нина мне нравилась. Часто мы вместе ходили с ней под парусами
на яхте - она очень любила море.
   А иногда мы брали такси-легколет и летели куда-нибудь за город. Там  мы
гуляли по аллеям. Мне нравилось быть  с  ней  вместе,  но  меня  несколько
отпугивал  ее  странный  характер.  Иногда  она  была  смешлива   и   даже
насмешлива, а то вдруг становилась молчаливой и задумчивой. Подчас ее лицо
принимало такое выражение, будто она ждет, что вот-вот  произойдет  что-то
необыкновенное, какое-то чудо.
   - Нина, о чем ты думаешь сейчас? - спросил я ее однажды в такую минуту,
когда мы шли по загородной аллее.
   - Так... Сама не знаю о чем... Знаешь, мне иногда кажется, что  в  моей
жизни случится что-то очень-очень хорошее. Будет какая-то радость.
   -  Ты,  очевидно,  имеешь  в  виду  тот  факт,  что  скоро  я   закончу
"Антологию", и, когда она выйдет из печати, твое  имя  будет  упомянуто  в
предисловии как имя моей  Помощницы?  -  сказал  я.  -  Это  действительно
большая радость. И заслуженная.
   - Ах, ты совсем не о том говоришь, - досадливо возразила  она.  -  Я  и
сама-то не знаю, какого счастья я жду.
   Меня несколько удивили эти ее слова, и даже огорчили.
   Как можно ждать счастья, не зная, какого именно счастья ждешь? Где  тут
логика?
   - Тебе нужно развивать в себе научное мышление, - посоветовал я  ей.  -
Ты не прожила еще и четверти МИДЖа, впереди  тебя  ждет  большая  жизнь  -
научная и личная. Когда-нибудь ты выйдешь замуж,  муж  твой,  может  быть,
будет Ученым, и твой уровень мышления должен быть не ниже его  уровня.  Ты
об этом думала?
   Но Нина сделала вид, будто не поняла  моих  слов.  Ничего  она  мне  не
ответила, а подпрыгнула и сорвала со свешивающейся ветки  листок  и  стала
сквозь него смотреть на солнце.
   - Сегодня зеленое солнце! - объявила она мне. - Вот забавно!
   Я не стал  убеждать  ее,  что  солнце  сегодня,  как  и  всегда,  самое
обыкновенное, а вовсе не зеленое. Я просто  терялся,  когда  она  говорила
такие странные вещи.
   Тем не менее Нина мне нравилась. Но только не  думайте,  что  она  была
такой красавицей, какой ее изображают теперь Художники и Скульпторы.  Нет,
красавицей я бы ее не назвал. Это  была  стройная,  подвижная  девушка,  с
очень легкой походкой, с лицом выразительным и  даже  привлекательным,  но
вовсе не было в ней той красоты, которую приписывают ей сейчас.
   Но вернусь ко дню отмены денег.
   Как я уже говорил, после собрания в актовом зале мы с Ниной отправились
на филфак. Нина пошла на лекцию, я же засел в библиотеке и  долго  работал
над своей "Антологией", а затем  направился  в  университетскую  столовую.
Когда ко мне подошел САТИР [Столовый Автомат, Терпеливо Исполняющий Работу
- примитивный агрегат начала XXII века; нечто вроде  древнего  Официанта],
я, как обычно, заказал себе щи, синтет-печенку и компот.  Отобедав,  я  по
привычке подозвал САТИРа, чтобы расплатиться,  и  хотел  было  уже  сунуть
монеты в отверстие на его пластмассовой груди, но вдруг  увидел,  что  это
отверстие заклеено бумажкой.
   - Обед бесплатен. Обед бесплатен, - равнодушно сказал САТИР.
   - Не "обед бесплатен" надо говорить, а "обед отпускается бесплатно",  -
поправил я САТИРа. - Идите и вызовите ко  мне  САВАОФа  [САВАОФ  (Столовый
Агрегат, Выполняющий Арбитражные Организационные Функции) -  агрегат  XXII
века; выполнял ту же работу, что в старину - завстоловой].
   Вскоре к моему столику подошел громоздкий САВАОФ. Я сказал  ему,  чтобы
он исправил фонозапись в подчиненных  ему  САТИРах  -  они  выражаются  не
вполне грамотно. Стыдно, ведь здесь Университет, центр культуры.
   - Встревожен. Взволнован. Приму меры, -  ответил  САВАОФ.  -  Есть  еще
замечания?
   - К сожалению, есть. Мне подали пережаренную синтет-печенку. Неужели вы
предполагаете, что если все  теперь  бесплатно,  то  можно  кормить  людей
пережаренной печенкой?
   - Встревожен. Взволнован. Приму меры, -  ответил  САВАОФ.  -  Есть  еще
замечания?
   - Нет. Можете идти.
   Пообедав, я вышел на набережную и пошел к Первой линии.  На  набережной
все было почти так, как в обычные дни, только  на  судах  виднелись  флаги
расцвечивания да у  гранитного  спуска  толпилось  множество  мальчишек  и
девчонок. Они останавливали всех прохожих и просили у них  денег.  Получив
просимое, дети бежали по ступенькам к воде и бросали монетки в воду. А  из
бумажных купюр они делали маленькие лодочки и  пускали  их  по  волнам.  В
школах по случаю отмены денег занятий в этот день не  было,  что,  на  мой
взгляд, едва ли способствовало укреплению дисциплины.
   Когда я свернул на Первую линию, то увидел Чепьювина  [Человек,  пьющий
вино - медицинский и отчасти  бытовой  термин  XXI-XXII  веков;  в  прямом
смысле - пьяница, алкоголик;  под  Чепьювинами  не  подразумевались  Люди,
умеренно пьющие виноградные вина; как известно, такие вина пьют и поныне].
Приплясывая и что-то невнятно напевая, он  шел  по  пластмассовым  плиткам
мостовой, мешая движению элмобилей,  которые  почтительно  его  объезжали.
Люди с интересом и удивлением, а некоторые и с явным  испугом  глядели  на
него. Я и сам остановился поглядеть на редчайшее зрелище,  -  в  последний
раз я видел одного Чепьювина в детстве, когда мне было лет девять.
   Я постоял немного, надеясь,  что  Чепьювин  выругается  и  мне  удастся
записать какое-либо новое для меня бранное выражение. Но  Чепьювин  только
напевал - и все. Я пошел дальше, несколько  огорченный  тем,  что  мне  не
удалось пополнить составляемый мной СОСУД. Дело в том, что я с  двенадцати
лет начал составлять словарь, который  назвал  СОСУДом  (Словарь  Отмерших
Слов, Употреблявшихся Древними). Мой СОСУД состоял из четырех разделов: 1)
Ругательства, 2) Воровские  термины,  3)  Охотничьи  термины,  4)  Военные
термины. Если второй, третий и четвертый разделы СОСУДа я мог пополнять за
счет старинных книг и архивов, то первый раздел пополнялся  очень  скудно,
так как ругань на Земле давно вышла из обихода, а письменных источников не
было. Приходилось собирать этот раздел  по  крупицам,  и  составление  его
подвигалось весьма медленно.
   На Большом  проспекте  было  людно.  Здесь  чувствовался  праздник.  Из
открытых окон и с балконов летели бумажные деньги и, планируя, падали  под
ноги прохожим. Проходя мимо сберкассы,  я  заглянул  туда.  Там  толпились
дети. Они смеялись, прыгали и бросали друг в друга распакованными  пачками
денег. Весь пол покрыт бумажками. Время  от  времени  ребята  подбегали  к
столу,   и   сидящая   за   столом    ФЭМИДА    [Финансовый    Электронный
Многооперационный Идеально Действующий  Агрегат  -  агрегат,  упраздненный
после отмены денег; ныне имеется в музеях] выдавала им новые пачки.
   На углу Большого проспекта и  Шестой  линии  я  встретил  своего  друга
Андрея Светочева. Да-да, того самого Светочева, имя которого ныне известно
каждому Человеку на Земле. Но тогда он был еще ничем не знаменит. Впрочем,
среди Ученых он и тогда уже был известен.
   Андрея я знал с детских лет - мы жили с ним в одном доме  и  учились  в
одной  школе.  Потом  учебные  пути  наши  разошлись   -   Андрей   всегда
интересовался техникой и после школы был принят в Академию Высших  Научных
Знаний, я же поступил на филологический факультет Университета. И хоть  мы
могли жить дома, потому что родители наши находились в Ленинграде,  но  мы
разъехались по общежитиям - так удобнее было учиться. Однако  мы  остались
друзьями и часто встречались. Со школьных лет в нас сохранилась страсть  к
коллекционированию  марок,  и  это  тоже  сближало  нас.  Встречаясь,   мы
хвастались своими коллекциями и толковали о жизни вообще, о своих планах и
надеждах. А планы и надежды были у нас очень разные.
   Последние месяцы Андрей был мрачен, молчалив. Однажды, когда я заглянул
к нему в общежитие, он  признался  мне,  что  задумал  одно  очень  важное
открытие, но дело не клеится. Он мечется от одного опыта к другому - и все
без толку.
   Я тогда посочувствовал ему и дружески  посоветовал  взять  какую-нибудь
менее  сложную  работу  и  не  стремиться  к  недостижимым   целям.   Ведь
недостижимое - недостижимо  и  невозможное  -  невозможно.  Надо  намечать
ближние цели и ша