ыркнул.
  - Пойдем, - мотнул он головой в дальний конец мастерской, - длинной узкой
комнаты, от пола до потолка заваленной испорченными приборами. В дальнем
углу была маленькая дверь, выведшая нас в огромный ангар, в котором, будто
на витрине, были выставлены новенькие приборы и механизмы. Почти половину
ангара занимал космический корабль - элегантная прогулочная яхта с мощным
двигателем. Тонгейс открыл входной люк, жестом пригласил войти в яхту.
  Внутри она была такая же впечатляющая, как и снаружи. Владелец не пожалел
денег, чтобы сделать ее комфортабельной и красивой. Лучшие материалы,
удачно подобранные цвета, со вкусом обставленные помещения. В ходовой рубке
я увидел датчики таких приборов, что понял: эта яхта не уступит по
навигационному оснащению межгалактическому "грузовику", а по вооружению -
патрульному кораблю, и в ней можно лететь хоть к черту на рога и вернуться
невредимым. Эта яхта будет моей. Любой ценой.
  А вот Тонгейс ходил со мной с видом уставшего экскурсовода.
  -  Неужели не нравится?
  Он пожал плечами:
  - Примитивна. Несколько приборов - так-сяк, а остальное - выбросить на
свалку: старье.
  Ах ты, сноб от техники! Ничего, поработает над усовершенствованием яхты,
полюбит ее.
  Я вставил в бортовой компьютер дискету и на экране появились чертежи и
схемы необходимых мне приборов, оружия и действующей модели наяды. Вчера,
после свидания с Менрайтом, я пошел в фильмотеку, где в целях конспирации
просмотрел фильмы о фауне нескольких планет. Первый смотрел с интересом,
второй - о Морее - с повышенным, а во время остальных обдумал план
операции. На экране компьютера и было то, чего мне не хватало, чтобы
осуществить задуманное.
  Тонгейс рассматривал схемы и чертежи с жадностью влюбленного в свое дело
специалиста, и чем труднее было задание, тем ярче горели его глаза, а руки
лихорадочней подрагивали и нервно хватались за корпус компьютера, словно
боялись, что он сейчас развалится. Выбравшись из корабля он рванулся в свой
рабочий кабинет, причем сутулость вдруг куда-то исчезла. Около двери
кабинета он вспомнил обо мне и недовольно, точно я требовал делать
подольше, буркнул.
  -  Через неделю!
  Я улыбнулся. Люблю иметь дело с такими чудаками. Они тем надежнее, чем
большего от них требуешь, и похожи на меня вечным стремлением к преодолению
трудностей, только их организмы выделяют не антистрахинчики, а
антипримитивчики. Главное - вовремя остановить такого чудака, иначе,
перемудрит. Значит зайду к нему через пять дней.
  В отель я добирался на самодвижущемся тротуаре. Мимо меня проносились,
как лента, склеенная из фрагментов чужих жизней, витрины супермаркетов,
светлые комнаты офисов, рекламные щиты, открытые террасы кафе, зеленые
лужайки для прогулок. День был солнечный и безоблачный, в небе резвилась
эскадрилья флайеров. Они исполняли замысловатые фигуры Высшего пилотажа,
четко держа строй, иногда из хвостов вырывались разноцветные дымы, но
ветерок был свежий, и рисунки смазывались. Готовятся к фестивалю.
  Возле одного из шикарных ресторанов я сошел. Сделав заказ, позвонил
Менрайту и поставил условие: платой за наяду будет корабль плюс аванс. Лок
Менрайт начал было возражать, но я оборвал:
  -  Или корабль, или возвращаю аванс.
  Менрайт, подумав, сказал, что даст ответ через полчаса.
  Позвонил, когда я заканчивал обед.
  - С кораблем ничего не получится, - вкрадчиво начал он.
  -  Куда перевести аванс?
  - Ну, зачем же так сразу? - тон стал более вкрадчивым. - Все-таки яхта
стоит больше пятисот тысяч...
  - ... а дело оказалось сложнее, чем я предполагал, - закончил я за него.
  - Но ведь у нас же заключен договор, мы понадеялись...
  Я засмеялся в трубку.
  - Шестьсот тысяч вас устроят? - после паузы уже деловым голосом спросил
Менрайт. Не дождавшись ответа, накинул: - Семьсот?
  - Корабль и сто тысяч задатка. Или расстаемся, - жестко заявил я.
  Я отлично понимал, что деваться им некуда, времени до фестиваля осталось
мало, другого на такое дело вряд ли успеют подыскать, поэтому вынуждены
будут принять мои условия. И еще я понял, что как деловой партнер на этой
планете я превращаюсь в ноль, и имею шанс превратиться в ноль как человек.
Плевать - корабль стоит риска.
  Менрайт попросил еще десять минут на обдумывание. Я дал, а сам вернулся к
блюду морских червей с местными грибами, похожими на набухшую плесень. Доев
их, перешел к десерту - розовато-зеленой студенистой массе, приготовленной
из "фальшивых цветов" - растений-хищников с яркими разноцветными листьями,
напоминающими лепестки.
  На половине десерта телефонные переговоры возобновились. Лок Менрайт,
наверное, получил хоротую взбучку, потому что забылся и заговорил не от
своего лица.
  -  Шеф недоволен вами.
  - Плевать мне на твоего шефа и на его "доволен-недоволен"!
  Для Меирайта подобные слова были неслыханным святотатством и отбили охоту
дальше торговаться.
  - Я бы не советовал, - предупредил он.
  - Плевать я хотел и на твои советы, - чуть мягче произнес я. - Как я
понял, мои условия приняты?
  - Да.
  - Товар обмениваю на документы на яхту. И без фокусов, ясно?
  - Да.
  - Всего хорошего! Привет шефу!
  Обед в сто экю, хорошая сигара, тихая музыка и удачные переговоры
разбудили во мне мечтателя. Я имел полное право лениво развалиться в кресле
- и повитать в облаках. Я понимал, что яхту просто так не отдадут, что зЯ
нее придется воевать, но ведь можно позволить себе хотя бы пару часов
пожить так, как в реальности никогда не бывает. Особенно приятно сделать
это перед трудным делом. Ведь хищник выбран, крылья сложены - и, пока
медленно, но с каждым мгновением разгоняясь все сильнее, кинслер
пикирует...
  Через три часа я, бодрый и веселый, зашел в казино "Черная дыра". Время
не игорное, людей в залах едва ли больше, чем обслуживающего персонала, в
основном азартные игроки-неудачнники с пустыми карманами и глазами. Двое
дернулись было ко мне, но узнав, опять прилипли к стенам у столов. Я
побродил по залам, сыграл несколько раз по-маленькой. Почти все время
проигрывал, но как раз это мне и нужно было. Ведь интересовала меня не игра
(как ни странно, я абсолютно неазартен), а разменные автоматы - небольшие
узкие ящики, вделанные в стены. На уровне моей груди в них была прорезь для
кредитной карточки, чуть ниже - клавиатура и табло, где высвечивалась сумма
заказа или сданных фишек, еще ниже - лоток, откуда забирались или куда
ссыпались фишки. Я подходил к автоматам как можно чаще, брал несколько
мелких фишек, быстро проигрывал, снова брал. И все время прислушивался к
разговорам. Мне повезло.
  Стоящие позади меня два неудачника обсуждали чей-то вчерашний крупный
выигрыш. Кто-то сорвал куш в девятьсот тысяч. Деньги выплатили моментально,
не то что в прошлый раз, шесть дней назад, когда пришлось ждать почти час.
Шесть дней назад был вторник, а вчера- воскресенье. Автоматы работают на
одну кассу, и если в них в воскресенье хватило денег, а во вторник нет,
значит кассу снимают в понедельник, скорее всего сразу же по закрытию
казино, в четыре часа утра. Я предполагал такое, но лишний раз убедиться
никогда не помешает. Теперь можно уходить из казино. Я дал по четвертаку
стоявшим за моей спиной болтунам и, выходя из зала, заметил, как торопливо
они бросились к столу сделать единственную ставку. Торопливость - первый
признак неудачника.
  На стоянке у казино прилипли к земле два флайера - восьмиместное такси и
красный спортивный "Стриж". Рядом со "Стрижом" стояла девушка - ноги, ноги,
ноги, роскошный бюст, зеленые глазищи - одна из тех красавиц, которых вроде
бы где-то видел, но никак не вспомнишь где, а расставшись, никак не
вспомнишь лица. А может это я от злости так думаю, потому что девушка
принадлежит не мне. Впрочем, может и мне.
  - Красотуля, не подскажешь, как мне попасть туда, куда летишь ты?
  Это своего рода тест, придуманный мной. Если смысл вопроса понимают
позже, чем за три секунды, значит знакомиться не к чему. Красавице
потребовалось две секунды.
  Улыбка - два ряда великолепных зубов, приглашающий жест:
  - Садись во флайер - узнаешь!
  Я так и сделал. Вела она лихо: почти вертикально набрала высоту, заложила
крутой вираж и стремительно рванула в сторону западной окраины - тихого
района одно-двухэтажных особняков, заселенных состоятельными людьми. Пару
раз красавица ругнулась в адрес флайеров, пересекающих ее путь, а когда па
табло загорелась красная цифра "50" - штраф за нарушение правил полета,
переключилась на автопилот. И тут же бесцеремонный взгляд уверенной в
собственной красоте отыскал мои глаза. У меня с бесцеремонностью тоже все в
порядке. Оценив друг друга с этой стороны, мы одновременно засмеялись.
  -  Почему ты не спрашиваешь, куда мы летим?
  - Какая разница? - беззаботно ответил я и добавил затасканный комплимент.
На оригинальный почему-то не хватало мозгов: - С тобой - хоть на край
света!
  -  А вдруг я завезу в какой-нибудь притон?
  Я чуть было не ответил, что мне как раз туда и надо.
  -  С красивой рай и в притоне!
  Приземлились мы у бара "Альбонея", названного так в честь планеты,
покрытой загадочным туманом. Этим туманом заполнен был и бар. Столики,
оборудованные в нишах, похожих на полураскрытые устричные раковины, как бы
лежали на дне изумрудно-зеленого моря, вода в котором была невесомой и
текла сразу во всех направлениях. Переваливаясь через створки, она
опускалась на наши головы, на столик, в бокалы и приносила с собой
отдельные слова, звуки и осколки разноцветных огней, подбирала наши слова и
свет оранжевой настольной лампы и уносила к другим столикам или к потолку.
Вот около моего лица завибрировало чье-то "ну", рядом потрескивал и сыпал
единственной искоркой огонек чьей-то сигареты, чуть дальше два аккорда из
какой-то мелодии и разноцветная мозаика, украденная у светящейся где-то в
зале рекламы. Даже когда сам говоришь, кажется, что видишь, как предложения
дробятся на отдельные звуки, они вязнут в тумане, смешиваются с чужими и
через секунду нельзя уже разобрать что ты сейчас сказал. Порой мне
казалось, что туман ворует и мой мысли, - такой пустой вдруг стала голова.
  Красавицу звали Иолия. Она снималась в рекламных фильмах. Неудавшаяся
актриса. Работает здесь по контракту, который закончится в последний день
фестиваля. Работа нравилась, потому что режиссер пожилой, примерный
семьянин.
  - ... Не пристает режиссер, зато его жена устраивает сцены ревности! - с
грустной улыбкой поделилась она. - А ты, наверное, летчик из патрульной
службы?
  -  Да, - не моргнув, соврал я. - А как ты догадалась?
  - Лицо у тебя мужественное и немного отрешенное, словно ты чуточку не от
мира сего, - пошутила она.
  Значит, есть какая-то польза и от четырех лет разговоров с самим собой.
  - Служба, - многозначительно произнес я. - Полеты в одиночку, постоянное
напряжение, риск...
  Тут я выдал несколько приключенческих историй, будто бы случившихся со
мной: о преследованиях преступников, перестрелках, удачных захватах.
Впрочем, эти истории действительно происходили со мной, только я был не
охотником, а добычей. Иолия слушала с интересом, даже позабыла о
кроваво-красном фирменном коктейле. Туман воспользовался этим, заполз в
бокал, и теперь там плавала парочка удивленно-восхищенных Иолиных "Да?!"
  Жила она в маленьком уютном коттедже, утонувшем в цветущих деревьях. Они
служили естественной оградой, отделившей ее жилище от всего мира, и лишь
сверху могло человечество любопытным взглядом нарушить уединение. Сверху
проникли и мы. Иолия посадила флайер на плоскую крышу и вышла из кабины, не
забрав пусковой жетон. Не боится, что машину могут угнать.
  Дальше все было по накатанной схеме - накатанной для меня и для нее. Чем
она отличалась от прежних моих женщин - это уверенностью в красоте своего
тела. Обычно в первый раз женщины не любят пристального, не страстного, а
изучающего взгляда, стараются как можно меньше показывать тело полностью
обнаженным. В их арсенале всегда найдутся фиговые листочки, чтобы была
возможность для додумывания, "ля доведения хотя бы мысленно ее тела до
идеала. До' умывать же Иолино тело - только испортить, и оно ^'дало даже не
комплиментов, а восхищенного молчанья. Второй ее особенностью, не новой для
меня в наш век эмансипации, было желание Иолии лидировать в сексе. Я мягко,
ну, почти мягко, избавил ее от этого бремени.
  Потом я притворился спящим, уткнувшись для этого лицом в подушку, чтобы
по дергающимся векам не разгадала обман, и долго чувствовал уже на себе
пристальный изучающий взгляд. Он был то агрессивным - в шею будто втыкались
восковые кинжалы, то нежным - словно отогревали заботливым, теплым
дыханием.

                                     3

  Было около часа ночи, когда я направил Иолин флайер в сторону отеля
"Альтаир". Летел на автопилоте, чтобы обдумать последние события. Пока все
идет хорошо. Даже слишком хорошо. Какая-то размягчающая обстановка на этой
планете, привыкаешь к успехам и теряешь бдительность. Как бы потом не
заплатить двойную цену. Надо срочно встряхнуться - самому поработать в
предстоящем маленьком дельце.
  У себя в номере я проверил "сиксота" - микроаппарат, снимающий на пленку
непрошенных посетителей. Оказывается, у меня побывал гость. Он успел
осмотреть первую комнату, порылся в вещах, потом заглянул в соседнюю. Там
он испугался Тука и сбежал из номера. Человек Менрайта? Скорее всего. Жаль,
что я запретил Туку проводить небольшую воспитательную работу. У него это
забавно получается: жертва остается невредимой физически, но психически
выматывается так, что без моей помощи не может выйти в коридор. Кстати, а
где мой сторож? его не было ни во второй, ни в третьей комнатах, и лишь
когда я заглянул в подсобку, почувствовал на плече ласковое, насколько это
возможно сделать костяной пластинкой, поглаживающее прикосновение. Тук
висел на стене над дверью - спрятался. Это он так играет. Я погрел шип
зажигалкой.
  -  Пойдем, Тук. Нас ждут неблагородные дела.
  Человека, который мне нужен, я нашел на окраине города, противоположной
Иолиной, в четвертом по счету баре. В каждом большом городе есть такая
щель, куда забиваются не лучшие члены его населения. Почему-то они любят
собираться стаями. Наверное потому, что существует критическая масса
порядочности, без которой человек не может спокойно жить, и если не хватает
ее у одного, то складываются несколько. А может это критическая масса
непорядочности. В любом случае мне нужна самая крупная стая, В четвертом
ночном баре-притоне я нашел такую.
  Заведение было похоже на загон для скота: длинная полутемная комната с
низким потолком, мебель простая и добротная, рассчитанная на потасовки.
Посетители были под стать бару: с мрачными и запоминающимися лицами. Я
сразу выделил одно. Есть такие счастливые особи, умственные способности
которых едва достигли уровня удовлетворения природных инстинктов, а поэтому
инстинкты обслуживаются еще и избыточной физической силой. Именно такая
особь - груда мышц, нацепленных на двухметровый ширококостный скелет и
заросших густой курчавой шерстью, - сидела в самом темном углу, окруженная
десятком прилипал. Особь не пила, а сосала спиртные напитки из специальной
чаши вместимостью чуть ли не в литр, приставляя ее куда-то в центр
растительности на лице. Борода начиналась прямо от глаз и была такой
густой, что нос казался застрявшей в волосах красной сливой. Не человек, а
наряженый в костюм медведь. Такие признают только силу, и чтобы сделать его
верным помощником, надо чтобы он боялся тебя так, как остал"->ые боятся
его. Можно было бы запугать его с помощью Тука, но я должен сегодня
встряхнуться, иначе потеряю форму, да и антистрахинчики задолбают.
  Я сел неподалеку от Медведя, заказал двойной ахлуа. Когда Медведь всосал
из чаши очередную порцию, я громко и с издевкой захохотал, глядя на него.
Чтобы не было никаких сомнений, выдавил сквозь смех:
  -  Ну и проглот!
  Лобовая кость у Медведя, наверное, дюйма три толщиной, издевки он явно не
понял, даже заулыбался как комплименту, но одна из прилипал с трудом
растолковала ему разницу. Медведь будто стряхнул с себя соседей и столик -
они разлетелись в разные стороны - и попер на меня.
  Я постучал Туку по одной из пластин: охраняй поединок. Прогулочной
походкой отошел в угол между стойкой и стеной, чтобы обезопасить себя с
тыла, повернулся лицом к надвигающейся, раскачиваясь, груде мышц. Тук замер
метрах в трех от меня, в проходе, как раз напротив бармена, чтобы у того не
появилось желание проверить на мне электрическую дубинку. Фаготекс оброс
десятью лапами, причем три служили ногами, а остальные заколыхались над
туловищем, напоминая толстый тростник над коричневым болотцем. Медведь на
мгновение задержался перед Туком, соображая кто перед ним и насколько
опасен. Было забавно смотреть, как двое животных изучают друг друга. Тук не
проявлял агрессивности, поэтому человекообразное двинулось на меня.
  Бил он от души и довольно технично, видимо, выступал когда-то на
профессиональном ринге. Но и мы не лыком шиты, поэтому кулаки его
нарывались либо на блоки, либо на стены. Ох и силен, Медведь! Мне казалось,
что после каждого удара по стене, бар подпрыгивает вместе с обстановкой и
посетителями. Подпрыгивал и я, но для того, чтобы ударить: высоковат
противник. За пять минут я-таки измотал его. Он уже кидался на меня
вслепую, бил реже и слабее. Два прилипалы хотели было прийти ему на помощь,
но получили от Тука по чудненькому апперкоту и смирненько, как набегавшиеся
за день детки, отдыхали на полу. Их позы благоприятно подействовали на
остальных прилипал и на бармена, он прекратил возню под стойкой, где,
видимо, спрятана дубинка, и даже отодвинулся подальше от Тукс, а
следовательно и от меня.
  Медведь уже плевался кровью. Розовая слюна запутывалась в черных кучерях
бороды, и мне неприятно было бить по подбородку, в лоб же бесполезно.
Поэтому обрабатывал нос, пока тот не превратился в груду перезрелых слив.
Тут Медведь обезумел от ярости и, разогнавшись и низко наклонив голову,
решил протаранить меня. Я этого ждал: бар подпрыгнул в последний раз, я
ногами подправил оседающее тело, и оно, наконец-то, свернулось калачиком
под стеной. Мир непобедимости твоей, Медведь! И свободе!
  Пока Медведь оклемывался, я занял его столик. Бармен лично принес заказ,
сделанный мной до драки, и даже протер столик. Лицо бармена отражало все
имеющиеся в его запасе оттенки уважения - что-то около сотни, а напитка в
стакане была тройная порция. Я заказал еще один для Тука и велел наполнить
за мой счет чашу. Я выпил сам, напоил Тука и ждал, когда до столика
доберется свергнутый тиран. Ждала и его свита. Они бы переметнулись в мой
лагерь, но я ведь не приглашал, а робкую попытку одного из них предложить
свои услуги отклонил настолько недвусмысленно, что никто больше не
пробовал.
  Медведь встал на четвереньки, долго мотал склоненой головой, подметая пол
бородой. Затем голова поднялась, увидела меня, замерла настороженно. Я
поманил пальцем. Медведь встал на задние конечности и, полусогнутый,
доплелся до столика. Смотрел Медведь таким обожествляющим взглядом, как не
смотрели на меня даже дикари на планете Нданга, куда я прилетал, чтобы
украсть одного из них для частного зоопарка.
  -  Как зовут?
  - Родроб, - проскрипел он, точно молол жерновами гранит.
  - Садись, - приказал я и двинул к нему его чашу. - Пей.
  Родроб опасливо опустился на краешек тяжелой скамьи. Разбитыми,
окровавленными лапами он обхватил чашу и нерешительно посмотрел на меня
узкими глазками, проглядывающими в амбразуру между свисающей на них
чуприной и добравшейся почти до век бородой.
  - Пей, - повторил я. Мне было интересно посмотреть, как он одолеет чашу.
Я попробовал напиток. Это был ахлуа, смешанный с дурманящим напитком с
планеты Цинто. Смесь была один к одному, хотя цинтяне утверждают, что
больше пятидесяти грамм их напитка выпить невозможно.
  Родроб высосал все до капли. После такой дозы он не свалился под ст