стер Мерфи поднял ложную пожарную тревогу, - ответил Фурлоу.  -  Он
был опознан и арестован. Меня вызвали, как судебного психолога.
   - Почему?
   - Ложная пожарная тревога не  относится  к  таким  нарушениям,  которые
можно оставить без внимания, особенно, когда ее поднимает вполне  взрослый
человек.
   - Поэтому вас и вызвали?
   - Нет - это обычная процедура.
   - Но чем можно было объяснить действия подсудимого?
   - Как правило, это бывает  связано  с  сексуальными  нарушениями.  Этот
инцидент  произошел  как  раз  в  то  время,  когда   подсудимый   впервые
пожаловался на импотенцию. Эти два фактора, сведенные вместе, рисуют очень
тревожную психологическую картину.
   - Какую еще?
   - Ну, он также показывал почти полное отсутствие человеческой  теплоты.
То,  что  мы  называем  добротой.  Его   поведение   явно   указывало   на
возникновение синдрома Рорчеча, проявлявшегося в том, что он потерял почти
всякий интерес к  тому,  что  мы  называем  "жизнедеятельностью".  Другими
словами, его мировоззрение  сконцентрировалось  на  смерти.  Я  принял  во
внимание все эти факторы:  холодность  его  натуры,  сосредоточенность  на
смерти и сексуальную озабоченность.
   Келексел смотрел на фигуру на сцене репродьюсера. О ком это он говорит?
Холодность натуры, сосредоточенность на смерти, сексуальная озабоченность?
Келексел бросил взгляд на Мерфи. Подсудимый сидел, сгорбившись за  столом,
опустив глаза.
   Бонделли провел рукой по усам и посмотрел на записку, которую держал  в
руке.
   - В чем состояла суть внесения вашего заключения в  отдел  освобождения
под залог, доктор? - Задавая этот  вопрос,  Бонделли  посмотрел  на  судью
Гримма.
   - Я предупредил их, что если этот  человек  не  изменит  в  корне  свои
взгляды, у него может произойти психический срыв.
   По-прежнему не глядя на Фурлоу, Бонделли задал новый вопрос:
   - А как, доктор, вы определяете понятие "психический срыв"?
   -  Ну,  например,  убийство  кинжалом  любимого   человека   с   особой
жестокостью можно отнести к "психическому срыву".
   Судья Гримм что-то записал на листке бумаги, лежавшем перед  ним.  Одна
женщина, самая крайняя из присяжных, нахмуренно посмотрела на Бонделли.
   - Вы предсказывали это преступление? - спросил Бонделли.
   - Да, что произойдет нечто подобное.
   Окружной прокурор внимательно оглядел присяжных. Потом медленно покачал
головой и, наклонившись к своему помощнику, что-то прошептал ему на ухо.
   - Были ли приняты какие-нибудь меры  в  ответ  на  ваше  заключение?  -
спросил Бонделли.
   - Насколько мне известно, нет.
   - А почему?
   - Наверное, многие из тех, кто видел это заключение, не  разбирались  в
медицинских  терминах  и  не  понимали  всей  опасности  его   психических
отклонений.
   - Вы пытались объяснить кому-либо это?
   -  Я  рассказал  о  своих  опасениях  нескольким   сотрудникам   отдела
освобождения под залог.
   - И все равно никаких мер не было принято?
   - Они ответили, что мистер Мерфи как уважаемый член общества  не  может
быть опасен, что, по всей видимости, я ошибаюсь.
   - Понятно. А сами вы лично не пытались помочь подсудимому?
   - Я попытался заинтересовать его религией.
   - Без успеха?
   - Совершенно верно.
   - Впоследствии вы проводили обследование подсудимого?
   - Да, в прошлую среду - и это было второе мое  обследование  с  момента
его ареста.
   - И что же вы обнаружили?
   - Он страдает нарушениями психики, которые я определяю, как паранойя.
   - Мог ли он отдавать  себе  отчет  в  Совершаемых  им  поступках  и  их
последствиях?
   - Нет, сэр. В своем психическом состоянии он способен  отвергать  любые
принципы морали и закона.
   Бонделли повернулся и окинул долгим взглядом окружного прокурора, потом
закончил:
   - Это все, доктор.
   Окружной прокурор провел рукой  по  квадрату  волос  на  его  голове  и
принялся внимательно изучать свои записи свидетельских показаний.
   Келексел,  которого  постепенно  заинтриговала   эта   сцена,   кивнул.
Очевидно, что у туземцев была первобытная система правосудия, еще  слишком
незрелая. И все-таки эта сцена напомнила ему о его чувстве  вины.  "Может,
поэтому Рут и показывает ее ему? - подумал он. - Может, она хочет  сказать
ему: "И тебя тоже могут наказать?" Он ощутил  приступ  жгучего  стыда.  Он
чувствовал себя так,  словно  Рут  перенесла  самого  его  в  эту  комнату
судебного разбирательства при помощи репродьюсера, и сам он предстал перед
судом. Внезапно он  отождествил  себя  с  ее  отцом,  разделяя,  благодаря
чувствительной паутине, эмоции туземца.
   Мерфи сидел, молча сдерживая закипавший  в  нем  гнев,  направленный  с
необычайной силой на Фурлоу, который все еще сидел на свидетельском месте.
   "Этот иммунный должен быть уничтожен!" - подумал Келексел.
   Фокус  репродьюсера  слегка  сменился,  сосредоточившись  на   окружном
прокуроре. Паре встал, прохромал к Фурлоу, опираясь на трость. Тонкие губы
Паре были чопорно стиснуты, однако гнев клокотал в его глазах.
   - Мистер Фурлоу, - начал он, умышленно опустив докторский титул, - я не
ошибаюсь, предполагая, что по-вашему подсудимый не способен  был  отличить
хорошее от плохого в ночь, когда он убил свою жену?
   Фурлоу снял очки. Его серые  глаза  сейчас  казались  беззащитными.  Он
протер линзы и снова надел очки, потом опустил руки на колени.
   - Да, сэр.
   - И те тесты, которым вы подвергли обвиняемого, были ли они в  основном
такими же, как и те, которые проводил доктор Уили?
   - По сути такими же - карточки. Сортировка шерсти и другие  сменяющиеся
тесты.
   Паре посмотрел в свои записи.
   -  Вы  слышали  о  заключении  доктора  Уили,  что  подсудимый  как   с
юридической, так и с медицинской точки зрения  был  абсолютно  нормален  в
момент совершения преступления?
   - Да, сэр, я слышал это заключение.
   - Вы знаете о том, что  раньше  доктор  Уили  был  судебным  психиатром
Лос-Анжелеса и служил в армейском медицинском корпусе?
   - Мне известна квалификация доктора Уили.  -  Видя  то  достоинство,  с
каким защищался Фурлоу, Келексел почувствовал к нему симпатию.
   - Видишь, что они сделали с ним? - спросила Рут.
   - Какое это имеет значение? - отмахнулся Келексел. Но уже  говоря  это,
он понял, что судьба  Фурлоу  имеет  огромное  значение.  И  прежде  всего
потому, что Фурлоу, даже хотя и был обречен на поражение  и  понимал  это,
все равно оставался верным своим принципам. Не было никаких сомнений,  что
Мерфи был сумасшедший. И виновен был в этом Фраффин - ради какой-то  своей
цели.
   "И целью этой был я", - подумал Келексел.
   - Тогда вы должны были слышать, - продолжал Паре, -  что  свидетельство
медицинских экспертов исключает какой-либо  элемент  повреждения  мозга  в
данном случае? Вы слышали  о  том,  что  по  заключению  этих  медицинских
экспертов подсудимый не выказывал никаких маниакальных тенденций,  что  он
не  страдает  ни  теперь,  ни  когда-либо  раньше  от  состояния,  которое
официально можно определить, как сумасшествие?
   - Да, сэр.
   -  Тогда  вы  можете  объяснить,  почему  вы  придерживаетесь   мнения,
противоположного мнению этих квалифицированных медицинских специалистов?
   Фурлоу крепко оперся обеими ногами в пол, опустил руки на  подлокотники
и наклонился вперед.
   - Это очень просто, сэр. Компетенция в психиатрии и в психологии обычно
подтверждается фактическими результатами. В данном случае я отстаиваю свою
точку зрения, основываясь на том, что я предсказал это преступление.
   Лицо Паре потемнело от гнева.
   Келексел услышал, как Рут шептала:  "Энди,  о  Энди...  О  Энди..."  От
звуков ее голоса он почувствовал резкую боль в груди и прошипел:
   - Помолчи!
   Паре еще раз посмотрел в свои записи, потом сказал:
   - Вы психолог, а не психиатр, правильно?
   - Я клинический психолог.
   - В чем заключается разница между психологом и психиатром?
   - Психолог -  специалист  в  области  поведения  человека,  не  имеющий
медицинской степени. А...
   - И вы  не  согласны  со  специалистами,  у  которых  есть  медицинская
степень?
   - Как я уже сказал...
   - Ах да, это ваше так называемое предсказание. Я читал это  заключение,
мистер Фурлоу, и мне хотелось бы порасспрашивать вас об  этом:  верно  ли,
что ваше сообщение для отдела освобождения под залог было составлено таким
языком,  который  можно  интерпретировать  различными  способами  -  иными
словами, не было ли оно двусмысленным?
   - Его может считать двусмысленным лишь тот, кто не  знаком  с  термином
"психический срыв".
   - Ага, и что же такое психический срыв?
   -  Чрезвычайно  опасный  разрыв  с  действительностью,  который   может
привести к актам насилия, подобному тому, что мы рассматриваем здесь.
   - Но если бы это преступление не было совершено, если  этот  обвиняемый
сумел бы, так сказать, излечиться от приписываемой ему болезни,  можно  ли
тогда  было   истолковать   ваше   сообщение,   как   предсказание   этого
преступления?
   - Если только будет дано объяснение, почему он излечился.
   - Позвольте тогда мне спросить:  может  ли  насильственный  акт,  кроме
психоза, иметь и другие объяснения?
   - Разумеется, но...
   - Правда ли, что термин "психоз" не имеет точного определения?
   - Существуют некоторые расхождения во мнениях.
   - Расхождения, подобные тем, которые  имеются  у  нас  в  свидетельских
показаниях?
   - Да.
   - И любой акт насилия может быть вызван не только психозом?
   - Конечно. - Фурлоу покачал головой. - Но при наличии маниакальных...
   - Маниакальных? - перебил его Паре. - Мистер Фурлоу, а что такое мания?
   - Мания? Это явление внутренней неспособности реагировать на окружающую
действительность.
   -  Действительность,  -  повторил  Паре   раз,   потом   еще   раз:   -
Действительность.  Скажите,  мистер  Фурлоу,   вы   верите   в   обвинения
подсудимого против его жены?
   - Нет!
   - Но если обвинения  против  обвиняемого  имеют  под  собой  почву,  не
изменится ли ваше мнение, сэр, на его маниакальное восприятие?
   - Мое мнение основывается на...
   - Отвечайте "да" или "нет", мистер Фурлоу! Отвечайте на вопрос!
   - Я и отвечаю на него! - Фурлоу откинулся на  спинку  стула  и  глубоко
вздохнул. - Вы пытаетесь запятнать репутацию беззащитного...
   - Мистер Фурлоу! Мои вопросы направлены на выяснение, были ли обвинения
против подсудимого с учетом всех имеющихся улик обоснованны.  Я  согласен,
что обвинения нельзя подтвердить или опровергнуть после смерти, но были ли
эти обвинения оправданны?
   Фурлоу проглотил комок в горле, потом спросил сам:
   - Можно ли оправдать убийство, сэр?
   Лицо Паре потемнело. Его голос стал низким, угрожающим:
   - Настала  пора  кончать  перебрасываться  словечками,  мистер  Фурлоу.
Расскажите, пожалуйста, суду, были ли у вас  другие  отношения  с  членами
семьи подсудимого, кроме... психологического обследования?
   Когда Фурлоу  вцепился  в  подлокотники  стула,  костяшки  его  пальцев
побелели.
   - Что вы имеете в виду? - спросил он.
   - Не были ли вы одно время помолвлены с дочерью обвиняемого?
   Фурлоу молча кивнул.
   - Отвечайте вслух, - сказал Паре. - Так были?
   - Да.
   За столиком защиты поднялся Бондели и  пристально  посмотрел  на  Паре,
потом на судью.
   - Ваша честь, я возражаю. Подобные вопросы я считаю неуместными.
   Медленно Паре повернулся. Он тяжело оперся на трость и сказал:
   - Ваша честь,  присяжные  имеют  право  знать  все  возможные  причины,
которые оказывают влияние на этого эксперта,  выступающего  свидетелем  по
делу.
   - Какие у вас намерения? - спросил судья Гримм. И он  посмотрел  поверх
головы Паре на присяжных.
   - Ваша честь, дочь подсудимого не может выступить в качестве свидетеля.
Она исчезла при  загадочных  обстоятельствах,  сопутствовавших  гибели  ее
мужа. Этот эксперт находился в непосредственной близости от места событий,
когда муж...
   - Ваша честь, я возражаю! - Бондели стукнул кулаком по столику.
   Судья Гримм прикусил губу. Он бросил взгляд на профиль Фурлоу, потом на
Паре.
   - То, что я сейчас скажу, не является ни  одобрением,  ни  неодобрением
свидетельских показаний доктора Фурлоу. Однако я исхожу из  того,  что  не
подвергаю  сомнению  его  квалификацию,  поскольку  он  является  судебным
психологом. А раз так, его  мнение  может  расходиться  с  мнением  других
квалифицированных  свидетелей.  Это  привилегия  свидетеля-эксперта.  Дело
присяжных решать, на мнение какого свидетеля больше полагаться.  Присяжные
могут  принимать   какое-либо   решение,   основываясь   на   квалификации
свидетелей-экспертов. Возражение принято.
   Паре пожал плечами. Он сделал шаг в  сторону  Фурлоу,  собрался  что-то
сказать, но,  заколебавшись,  промолчал  и  лишь  через  несколько  секунд
произнес:
   - Очень хорошо. Больше вопросов нет.
   - Свидетель может быть свободен, - сказал судья.
   Когда сцена начала исчезать  после  манипуляций  Рут  с  репродьюсером,
Келексел внимательно посмотрел на Джо Мерфи. Под судимый улыбался  хитрой,
скрытной улыбкой.
   Келексел кивнул, улыбнувшись точно так же. Ничего еще не потеряно, если
даже жертвы могут получать удовольствие, находясь в самом  затруднительном
положении.
   Рут   повернулась,   увидела   улыбку   на   лице   Келексела.    Своим
невыразительным контролируемым голосом она произнесла:
   - Будь ты проклят за каждую секунду твоей проклятой вечности!
   Келексел мигнул.
   - Ты такой же сумасшедший, как мой отец, - сказала она. - Энди описывал
тебя, когда говорил о моем отце.  -  Она  повернулась  к  репродьюсеру.  -
Смотри на себя!
   Задрожав, Келексел глубоко вздохнул. Репродьюсер заскрипел,  когда  Рут
принялась  поворачивать  рычажки  и  нажимать   кнопки.   Ему   захотелось
оттолкнуть ее от машины, его  пугало  то,  что  она  может  показать  ему.
"Смотри на себя!" Какая ужасная мысль. Чемы  никогда  не  видели  себя  на
сцене репродьюсера.
   Куполообразная сцена превратилась в рабочий кабинет Бонделли:  огромный
стол, застекленные книжные полки и шкафы, уставленные книгами по  праву  в
бордовых переплетах и с золотым тиснением. Бонделли сидел за столом, держа
в правой руке карандаш, к концу которого крепился ластик. Он несколько раз
провел ластиком  по  поверхности  стола,  и  на  полированной  поверхности
остались маленькие резиновые крошки.
   Фурлоу сидел напротив него, на столе перед ним были  разбросаны  листки
бумаги. Он сжимал в левой  руке  свои  тяжелые  очки,  словно  учительскую
указку, и размахивал ими, когда говорил.
   - Маниакальное состояние - как маска. Надев  эту  маску,  Мерфи  хочет,
чтобы его считали нормальным, даже хотя он знает, что это приведет  его  к
смерти.
   - Но это противоречит логике, - пробурчал Бонделли.
   - То, что  противоречит  логике,  труднее  всего  доказать,  -  заметил
Фурлоу. - Это трудно облечь в слова и  описать  понятными  словами  людям,
которые не знакомы с подобного рода вещами.  Но  можно  разрушить  иллюзии
Мерфи, если мы проникнем в его иллюзорный мир, разобьем их, то  это  можно
будет сравнить с пробуждением  обыкновенного  человека  в  чужой  комнате,
чужой постели, рядом с  чужой  женщиной,  которая  говорит  ему:  "Я  твоя
жена!", а какие-то дети утверждают, что он их отец. Это окажется для  него
невероятным потрясением, и все его мировосприятие будет в миг уничтожено.
   - Полный разрыв с действительностью, - прошептал Бонделли.
   - Действительность с  точки  зрения  объективного  наблюдателя  в  этом
случае не самое главное, - заметил Фурлоу. -  Пока  Мерфи  живет  в  своем
иллюзорном мире, он спасает себя от подобного психологического эквивалента
уничтожения. И это, несомненно, страх смерти.
   - Страх смерти? - повторил озадаченный Бонделли. - Но ведь это  ожидает
его, если...
   - Существуют два вида смерти. Мерфи  гораздо  меньше  боится  настоящей
смерти в газовой камере, чем  смерти,  которую  придется  ему  испытать  в
момент разрушения его иллюзорного мира.
   - Но неужели он не в состоянии увидеть разницу?
   - Да, не в состоянии.
   - Это же сумасшествие!
   Фурлоу удивило это замечание:
   - А разве не об этом мы толкуем?
   Бонделли уронил карандаш на стол.
   - И что случится, если его признают нормальным?
   - Он получит подтверждение, что под его контролем  находится  последняя
часть его злоключений. Для него сумасшествие означает потерю контроля.  То
есть что он не такой великий, всемогущий человек, который управляет  своей
собственной судьбой. Если он контролирует даже свою собственную смерть, то
это и есть подлинное величие - мания величия.
   - И именно этого вам не удастся доказать в суде, - заметил Бонделли.
   - Да, особенно здесь, в этом городе и в  данный  момент,  -  согласился
Фурлоу. - Именно это я и пытался втолковать вам с самого начала.  Вы  ведь
знакомы с Вонтманом, моим соседом, живущем к  югу  от  меня?  Ветка  моего
орехового дерева свисала к нему во двор. Я всегда позволял ему  срывать  с
нее орехи. Мы еще подшучивали над этим. А прошлой ночью он взял  и  срезал
ее, а потом забросил в мой двор - и все потому,  что  я  свидетельствую  в
защиту Мерфи.
   - Но это же безумие!
   - Здесь и в данный момент это - норма, - возразил  Фурлоу.  Он  покачал
головой.  -  Вонтман  -  совершенно   нормальный   человек   при   обычных
обстоятельствах. Но Мерфи совершил преступление на  сексуальной  почве,  и
оно разворошило осиное гнездо их гадких потаенных чувств, скрытых  от  них
самих в их подсознании - вины, страха, стыда - и люди с этим  не  способны
сами справиться. И Вонтман - просто один отдельный симптом. Все население,
похоже, охвачено этим своего рода психозом.
   Фурлоу нацепил  свои  темные  очки,  повернулся  и  посмотрел  прямо  в
объектив камеры репродьюсера.
   - Все население, - прошептал он.
   Рут неуверенно, словно ослепнув,  протянула  вперед  руку  и  выключила
репродьюсер. Когда  сцена  потемнела,  Фурлоу  все  еще  смотрел  на  нее.
"Прощай, Энди, - подумала  она.  -  Дорогой  Энди.  Уничтоженный  Энди.  Я
никогда больше не увижу тебя".
   Неожиданно Келексел повернулся и прошел через  всю  комнату.  Потом  он
снова обернулся и посмотрел вслед Рут, проклиная тот день,  когда  впервые
увидел ее. "Во имя Тишины! - подумал он. - Почему я подчиняюсь ей?"
   Слова Фурлоу все еще звенели в его ушах: "...Величие! Иллюзия! Смерть!"
   Что они могли означать для  этих  туземцев,  которые  заперли  входы  и
выходы в своем сознании для иных мыслей и  чувств?  И  тогда  в  Келекселе
вскипел гнев, столь яростный, какого он никогда раньше не испытывал.
   "Как смела она сравнивать меня со своим отцом?
   Как смеет она думать о своем хилом туземце-любовнике, когда у нее  есть
я!"
   Странный,  режущий  ухо  звук  донесся  со  стороны   Рут.   Ее   плечи
сотрясались. Келексел понял, что она рыдает, несмотря на подавление чувств
со стороны Манипулятора. И сознавание этого  подпитывало  еще  больше  его
гнев.
   Женщина медленно  повернулась  на  вращающемся  кресле  репродьюсера  и
посмотрела на него. Ее лицо казалось непривычно искаженным от горя.
   - Живи вечно! - прошипела она. - И надеюсь, каждый день твоей жизни  ты
будешь страдать от своего преступления! - Ненависть плясала в ее глазах.
   Это выражение отвращения потрясло Келексела. "Как  может  она  знать  о
моем преступлении?" - подумал он.
   Но на помощь пришел гнев.
   "Она испорчена этим иммунным! - мелькнула мысль. - Пусть же увидит, что
может сделать Чем с ее любовником!"
   Быстрым  движением  Келексел  повернул  ручку  Манипулятора  под  своей
накидкой. Резко усилившееся воздействие отбросило Рут на  спинку  сидения,
ее тело напряглось, а затем бессильно обвисло. Она потеряла сознание.



        17


   Фраффин в ярости выбежал на  посадочную  площадку.  Мантия  развевалась
вокруг его кривых ног. За барьером защитного поля светилось  море,  словно
темно-зеленые кристаллы. Десять летательных